Кошачий глаз

1

— Вы чуть не подрались? — с интересом спросил Пикар.

Жан-Марк, чтобы успокоить комиссара, а заодно и себя, попробовал улыбнуться.

— Ах, господин комиссар, я просто неудачно выразился. Я как раз ушел, чтобы не произошло ничего такого. Сами знаете, милые бранятся…

Мерсье тяжело дышал.

— «Чуть не подрались», — повторил Пикар, не желавший ничего слушать. — Объясни-ка поподробнее, что ты имел в виду. До сих пор ты упорно твердил, что ваша последняя встреча носила самый идиллический характер, что ты пошел к ней только для того, чтобы попрощаться перед отъездом. Верно?

— Я это и собирался сделать, господин комиссар! Так и должно было все произойти. А получилось по-другому только по моей вине! Я не понимал ее и не хотел понять! Даже здесь, в камере! И понял только сейчас, после всех этих наглых обвинений!

Симон и Блондель положили руки на плечи Мерсье.

— Что ты понял? — спросил Пикар. — Что она действительно хотела покончить с фальсификацией, хотела сделать это для тебя, по любви?

— Господин комиссар! — не выдержал Мерсье.

— Ни слова, Мерсье, иначе вас отведут в камеру.

Бело поднял два пальца. Пикар кивнул.

— А разговор, который ты нам вчера пересказывал, — спросил Бело, — когда она просила прощения, обещала покончить с мошенничеством, в ближайшее время обвенчаться с тобой, уехать в Голландию — он произошел именно в то роковое воскресенье, а не на неделю раньше, как ты утверждал, верно?

Жан-Марк посмотрел на него с таким изумлением, как будто увидел волшебника.

— Да, правда. А как вы узнали?

— Это все, — бросил Бело Пикару.

— Зачем ты так идиотски солгал? — спросил Пикар Жан-Марка.

— Так как-то… Предыдущее воскресенье было таким приятным… Я послал телеграмму в Лион… Мне хотелось выбросить из памяти тот последний день…

— Когда вы «чуть не подрались», — раздраженно закончил фразу Пикар. — Если ты дальше будешь крутить…

— Нет, господин комиссар, нет! Она позвонила мне утром, чтоб я пришел в середине дня. Калитка была отперта. Я замкнул ее за собой. А двери она открыла мне сама. На ней был прелестный халатик. Она взяла меня за руку и сказала: «Идем». Поднявшись на вторую ступеньку, она повернулась. Она часто так делала, чтобы быть со мной одного роста и смотреть прямо в глаза. Взяв меня за лацкан пиджака, она сказала мне все то, о чем я вам уже говорил. Потом, не ожидая моего ответа, произнесла почти сурово: «Сейчас же идем наверх!» Мы поднялись на третий этаж. Там в камине догорала моя копия. Я хотел ее спасти, но Югетта так резко захлопнула дверцу, что чуть не сломала мне палец. Я впал в бешенство и стал кричать: «Давай уж тогда уничтожим все!» Я порвал холст, разломал палитру, растоптал тюбики. «Ты не хочешь со мной работать, относишься ко мне, как к слепому орудию!» — выкрикивал я. А она повторяла растерянно: «Ты что, с ума сошел? Ведь это я делаю для тебя!»

Роли поменялись. Теперь Мерсье кричал:

— Ложь! Неправда! Велите ему замолчать!

Однако никто не мог бы заставить замолчать возбужденного Жан-Марка.

— Я не верил ей, не мог поверить, — продолжал он. — Мы отправились в ее комнату. «Иди ко мне», — сказала она. Я не хотел. Я вынул из бумажника ее фотографию в купальном костюме и поставил на камин. «Ты любишь только себя», — сказал я. Тогда она сорвала с пальца колечко с «кошачьим глазом» и бросила в ящик с бельем. «Уходи!» — резко сказала она. Потом воскликнула: «Не уходи, я тебе запрещаю!» — «Я стольким тебе обязан, что ты имеешь право силой задержать меня», — ответил я. Ее лицо словно заледенело. Иногда она могла быть страшной. «Дурак», — процедила она сквозь зубы. Мне показалось, что она хочет меня ударить. «Не прикасайся!» — закричал я и, чтобы ее напугать, взял со столика нож для разрезания бумаги.

— Скотина! — взорвался Мерсье. — Этот ножик я сам сделал из немецкого снаряда и послал ей с фронта в подарок!

— Возможно, но это не имеет значения! — пробормотал Жан-Марк. — Я не собирался им воспользоваться. Когда она сделала такое движение, словно хотела дать мне пощечину, я заслонился одной рукой, а другую вытянул, чтобы ее оттолкнуть. Я уверен, что не дотронулся до нее! Она только взглянула на меня удивленно, а я, застыдившись, убежал на улицу.

Жан-Марк начал всхлипывать. Пикар молчал несколько минут. Мерсье, от которого все ждали нового взрыва, удивленный тишиной, неотрывно смотрел на Пикара.

— Тогда она была уже мертва, — сказал наконец тот.

— Ничего подобного! — с глубокой убежденностью ответил Жан-Марк. — Возвращаясь пешком в гостиницу, я позвонил ей из какого-то кафе. Она взяла трубку…

— Исключено, — сказал Пикар.

— Клянусь, господин комиссар! Но она не сказала ни слова, как я ни просил!

Пикар посмотрел на Мерсье, знаками дававшего понять, что это он подошел к телефону. Жан-Марк тоже обратил внимание на его жесты.

— Так это он не позволил ей говорить со мной?

— Нет, — ответил Пикар, открывая папку с документами. — Она уже была мертва.

— Так, значит, он ее убил?

— Нет. Ты.

— Как это? Если бы даже, допустим, я порезал ее ножиком, то это не могло вызвать серьезных последствий! Но я даже не почувствовал, что коснулся ее! К тому же она бы крикнула… Или застонала…

— Она умерла. Вот заключение медицинской экспертизы. Ты попал ножом в особое место; рана, нанесенная туда, приводит к мгновенной смерти.

— Но была бы кровь, поток крови! — воскликнул Жан-Марк в ужасе.

— Необязательно. Она не сразу упала и, когда ты выходил, производила впечатление живой. Это тоже характерно.

Жан-Марк заломил руки. На его лице было написано отчаяние.

— Господин комиссар, может, я ее только ранил? — спросил он, всхлипывая. — Может, это он ее добил? Не побоялся же он отрубить ей руку!

Мерсье не шелохнулся.

— Нет, это ты убил, — сказал Пикар.

Жан-Марк зашатался в кресле.

— Что ты сделал с ножом? — донеслось до него откуда-то издалека.

— В первую же канаву, — прошептал он и, как тогда на улице Дюмон, рухнул на пол.

— Тюссен, Бешамп, — приказал Пикар, — отнесите его в тюремную больницу. Мне он больше не нужен.

2

Жан-Марка вынесли. Казалось, кабинет опустел, хотя там оставалось еще шесть человек. Мерсье облегченно вздохнул и положил ногу на ногу. Он уже ничем не напоминал буйного сумасшедшего, и его щегольской белый костюм не был похож на смирительную рубашку.

— Я вам бесконечно благодарен, господин комиссар, что вы позволили мне услышать эту мерзкую исповедь. Она многое для меня прояснила, — сказал он.

Пикар не ответил. Он закрыл папку с документами, касающимися вскрытия, и сидел неподвижно, с отсутствующим выражением. Бело тоже молчал. Трюфло, отложив перо, подпер щеку рукой. Рядом с ним стояли Блондель и Ривьер. В этой сцене было что-то нереальное, словно кабинет заполняли восковые фигуры. Мерсье, однако, не пожелал мириться с ролью манекена.

— Итак, — начал он, — с моей стороны было бы наивно думать, что вы после истории с фальшивками выпустите меня на свободу. Верно ведь?

Пикар только рукой махнул, как бы говоря: «А вы что воображали?»

— Даже если бы я представил доказательства, что сам был обманут? — не сдавался Мерсье.

Пикар не мог удержать усмешки и сухо прибавил:

— Еще есть отрубленная рука. Надругательство над трупом, с точки зрения закона.

— А если я сделал это только из любви? — Он глубоко вздохнул и сделал такое движение, словно хотел встать.

— Сидите, — сказал Пикар. — Наш разговор не окончен. Комиссар Бело хочет вам кое-что сообщить.

Бело вынул из бумажника толстый конверт, который он вчера получил от Малькорна.

— Это письмо, — сказал он, — обращено к нам, хотя тут и нет фамилии адресата. Вы хорошо знакомы с автором и даже издали узнаете почерк.

Блондель и Ривьер снова встали за спиной Мерсье, который напряженно следил за Бело, достававшим из конверта бумагу.

— Дата точная. «Вербное воскресенье, 19.30», — сказал он. — Прошлая неделя. День убийства.

Он стал читать вслух, очень отчетливо, без какой-либо определенной интонации.

3

Бело стал складывать листочки в конверт. Казалось, это занятие поглотило его полностью. Пикар смотрел на Мерсье, лицо которого побагровело. Он закусил нижнюю губу и не произносил ни слова.

— Что скажете, господин Мерсье? — спросил Бело.

Веки Мерсье задрожали, но на губах появилась ироническая ухмылка.

— Представляю, как бы я влип, если бы вы не зачитали эти бесспорные показания в моем присутствии!

— Ваше присутствие тут — не случайность, — заметил Пикар. — Можно считать, что вы как следует влипли!

— Вы пришли, чтобы ее убить, правда? — тихо сказал Бело. — Ах, ради Бога, не изображайте ярость! Тут уже нет никого, кого бы вы могли запугать. Она была умная женщина и сама догадалась, что так будет. Вы убили бы ее, а потом ждали бы на улице де ла Ферм прихода парнишки, как ждали на улице Бонапарта. Он вошел бы в дом, вы — за ним, поймали бы его «на месте преступления» и вызвали полицию, верно?

— И вы не нашли бы этого письма? — спокойно спросил Мерсье. — И парень признался бы в убийстве? Я должен был повредиться в уме, чтобы так поступить.

— Вы повредились в уме, — сказал Бело. — К тому же вам и в голову не приходило, что может быть какое-то письмо. А может… Может, весь этот разгром в квартире вы учинили в поисках письма, а не колечка? Да, вы повредились в уме, и тут нечему удивляться! Вы хотели совершить убийство и направить подозрение на кого-то другого, а между тем кто-то другой уже убил и направил подозрение на вас, воспользовавшись ножом, который сделали вы!

— Вы хотите обвинить меня в намерении убить, опираясь на письмо ослепленной женщины, которая хотела меня погубить? Ни один суд не удовлетворится подобной «уликой»! Вы правы лишь в том, что я хотел отвести от себя ложные подозрения. А разве невиновный не может защищаться? Если бы не рука в чемодане — жаль, что я не отрубил ту, которая писала всю эту мерзость обо мне, — вы уверены, что схватили бы убийцу?

— Мы доложим префекту полиции о вашем плодотворном сотрудничестве, — сказал Пикар. — Он пришлет вам в тюрьму благодарственное письмо.

— Вы беситесь, потому что не можете обвинить меня в убийстве. — Мерсье усмехнулся. — Слава Богу, что не можете!

— Да, — сказал Пикар, — у вас действительно есть причины благодарить Бога. Трюфло! Вызовите двух караульных, пусть отведут господина Мерсье в наш ночной ресторан! Все положенные бумаги будут готовы утром.

— Я не взял ничего из дома, — сказал Мерсье. — Ни пижамы, ни обычного костюма.

— Смокинг — ваша рабочая одежда. А что до пижамы… Чистая совесть позволит вам спать спокойно.

Двери открылись. Мерсье, уверенный в своей победе, взглянул на Пикара с нескрываемой ненавистью. Предвкушая свой триумф, он добавил:

— Я тут долго не задержусь. В этом бесценном документе, с которым вы так носитесь, говорится о выплате компенсации тем, кто купил копии. Уже завтра мой адвокат попросит господина Браве, нотариуса покойной, чтобы ее последняя воля была как можно скорее исполнена. А в этом случае, я полагаю, все претензии ко мне отпадут сами собой.

— Позаботьтесь об этом господине, — сказал Пикар караульным.

Старший отдал честь и, рявкнув: «Слушаюсь», — вынул из кармана наручники.

4

— Ну, теперь поезжайте бай-бай, — сказал Пикар Блонделю и Симону. — Приказываю вам хорошо выспаться. Уже четыре утра.

— Спасибо, — ответил Блондель. — Ну и скотина этот Мерсье!

— Можно подумать, Берже симпатичнее! — воскликнул Симон, который не мог забыть смерти Огюсты.

— Берже. — Блондель печально вздохнул. — Из такой приличной семьи и такой способный! Вам не кажется, господин Бело, что эта женщина его развратила?

— Если уж мы говорим о влиянии женщин на него, — ответил Бело, — то была только одна, которая могла сделать из него прекрасного человека.

— Кто это?

— Его бабушка.

— Ох, шеф! — воскликнул Блондель. — Бабушка!

Они рассмеялись и пожали друг другу руки. Дело было закончено. Бело и Пикар, несмотря на усталость, не могли расстаться. Трюфло приводил в порядок свои записи.

— Дорогой Трюфло, не достанете ли вы где-нибудь бутылочку пива? — спросил Пикар. — Здесь такая жара!

— К сожалению, это невозможно. Разве что открыть окно?

— Откройте, пожалуйста.

— Некоторые считали его виновным, потому что у него в чемодане была рука любовницы, — вслух размышлял Бело. — Другие по этой же причине считали его невинным. Он считал виновным Мерсье, потому что тот положил руку в чемодан. А теперь мы узнаем, что один нечаянно убил, а другой нечаянно не убил.

— Вы думаете, Мерсье сухим выйдет из воды? — спросил Трюфло, занимавшийся перед окном дыхательной гимнастикой.

— Азартные игры и ночные рестораны не являются смягчающими обстоятельствами, — сказал Бело. — Судьи не относятся к тем, кто просаживает деньги в злачных местах.

— Если б Господь сделал меня судьей… — начал Пикар.

— Ты выражаешься, как Мерсье, — прервал его Бело.

— Большое спасибо за комплимент. Если б Господь сделал меня судьей, я обоих бы наказал прежде всего за вранье, и оба получили бы одинаковый срок.

При этих словах Трюфло отвернулся от окна.

— Если вы разрешите мне высказать свое мнение, — робко произнес он, — то вранье вранью рознь. Молодой Берже не всегда лгал — он мечтал. Как бы писал свою жизнь заново.

— Меня удивляет ваша снисходительность, Трюфло, — серьезно изрек Пикар. — А мне от свежего воздуха расхотелось спать. Это плохо. Как раз пора в постель.

— Я хотел бы сперва проучить одного из своих коллег, — сказал Бело.

— А что я такого сделал? — встревоженно спросил Пикар.

— Речь не о тебе, а о комиссаре Тевене. Во вторник вечером…

Пикар хлопнул себя по лбу.

— Напрочь забыл! Тевене просил позвонить ему сразу, как мы закончим дело, безразлично, днем или ночью. Соедините меня с его квартирой, Трюфло. Говорить с ним будешь ты. Он тебя любит.

— У господина Тевене пока никто не подходит к телефону, — сказал Трюфло через минуту.

Пикар и Бело взяли трубки. Некоторое время слышались долгие гудки.

— Алло! — произнес наконец заспанный голос. — Тевене слушает.

— Извините, вас беспокоит Фредерик Бело по инициативе Пикара, который тоже у телефона.

— Ты мне за это заплатишь! — прошептал Пикар, прикрыв ладонью трубку.

Тевене уже проснулся.

— Какие новости?

— Вам придется уйти на пенсию, — серьезно сказал Бело.

— Что-о?!

— Вы обещали это сделать после нашего прекрасного обеда во вторник.

— Я? Обещал?

— Вы сказали: «Если американец существует…»

— Так он существует? — потрясенно спросил Тевене.

— Он не настоящий американец, но тем не менее существует. Он у нас.

— Быть не может! Но… убийца все-таки молодой Берже?

— Да, — несколько менее уверенно ответил Бело. — Да.

— Ну, — сказал Тевене, — вы мне вернули веру в себя!