Кошачий глаз

1

Часы показывали четыре.

Бело слушал, как Пикар допрашивает Жан-Марка. Тот походил на побитого пса. Пикар не любил таких псов. Ему по вкусу были только настоящие, особенно собака его дочери, фокстерьер Гектор, живой и веселый, полная противоположность тому забитому существу, которое уже четверть часа сидело перед ним и о котором у него сложилось определенное мнение. Пикар так грохнул кулаком по столу, что Жан-Марк подскочил.

— Не повторяйте каждый мой вопрос, господин Берже! Не тяните время! Вам это ничего не даст.

«Господин Берже» взял себя в руки и, хоть взгляд его выражал ужас, заговорил вполне внятно:

— Я не могу вас понять. Вы поступаете со мной так же, как в лионской полиции. Почему? Отчего вы все время заставляете меня рассказывать о себе, вместо того чтобы спрашивать о чем-то, что поможет вам найти убийцу? Вы обвиняете меня в том, что я скрыл от семьи свой разрыв с Пижоном? А вы видели молодых людей, которые ничего бы не скрывали от родных, особенно от такой бабушки, как моя? Или таких, которые бы никогда не пробовали облегчить себе жизнь ценой незначительного отступления от правды?

— Незначительного! — буркнул Пикар. — В декабре вы сказали сторожу в Академии, что возвращаетесь в Лион. Господину Пижону — что вам подвернулась хорошая работа. А между тем в Лион вы не вернулись, и что это за хорошая работа, вы вряд ли сможете мне ответить.

— Смогу, господин комиссар. Что касается работы, то ее не было вообще, и в Лион я не собирался возвращаться. Я сказал сторожу первое, что пришло мне в голову и что было бы логично для студента-провинциала. Господину Пижону я сказал так, потому что это льстило моему тщеславию. Не мог же я заявить ему, что мы с мадемуазель Сарразен полюбили друг друга с первого взгляда и что она заявила мне: «Я не хочу, чтобы ты работал. Мне нужно всегда иметь тебя поблизости!»

— Видимо, желание быть в вашем обществе у нее прошло, раз вы собрались в Лион?

— Напротив! — возмущенно воскликнул Жан-Марк. — Я который раз повторяю, что поехал в Лион предупредить семью о предстоящей свадьбе! Именно поэтому все и случилось! Кто-то не хотел нашего брака!

— Кто? — крикнул Пикар еще громче.

— Откуда мне знать! Вероятно, этот американец или неаполитанец, этот бандит, этот подлец!

— Ага, — сказал Пикар, беря сигарету из портсигара, — знаменитый американец со своим чемоданчиком. Ангел, который вас спас, и демон, который вас погубил! Вы его, конечно, не знаете. Если бы знали, он не смог бы соткать вокруг вас своей паутины. Но вы, должно быть, разговаривали с мадемуазель Сарразен о людях, которых она знала? Вы ставили нам в вину, что мы не просим вас о сотрудничестве. Я намерен исправить эту ошибку. Рассказывайте!

Жак-Марк вдруг почувствовал полное свое бессилие и скорчился в кресле.

— Конечно, мы разговаривали, — наконец произнес он! — О торговцах картинами, о людях, имеющих то или иное отношение к искусству…

— Ну ладно, — несколько приветливее сказал Пикар. — Поищем среди них. Торговец картинами… Почему нет?

— Мадемуазель Сарразен никем не интересовалась.

— Только вами. Но она сама, не будучи заинтересована, могла интересовать кого-то, верно? Красивая, богатая… Вам никогда не приходилось слышать от нее: «Ах, этот икс или игрек! Как он мне докучает!»? Что-нибудь в этом роде? Вечером, у камина? Вы говорили ей о мадемуазель Шенелон…

— Я? — Жан-Марк вдруг оживился. — Это неправда. Я подарил мадемуазель Сарразен кольцо, предназначенное для Огюсты, но никогда о ней не говорил!

— Ох, — сказал Пикар страдальчески и заламывая руки, — вы снова незначительно отступаете от правды! Трюфло! Пригласите мадемуазель Шенелон.

Жан-Марк втянул голову в плечи.

— Слушаюсь, — ответил Трюфло.

В этот самый момент зазвонил телефон. Трюфло поднял трубку и передал ее Бело.

— Просят вас, — сказал он.

Бело взял одну трубку, а Пикар вторую, чтобы принимать участие в разговоре.

— Я у мадемуазель Шенелон, — раздался голос Симона. — Мне пришлось выломать двери. Она отравилась какими-то таблетками. Я вызвал «скорую помощь».

— В каком она состоянии? — спросил Бело.

— Похоже на летаргию. На столе лежит записка. Я ее прочитал: «Простите за все. Пусть меня простит Жан-Марк».

2

Бело и Пикар прибыли в госпиталь Кошен одновременно со «скорой помощью». Симон, сидевший рядом с шофером, увидел их и покрутил головой — справа налево и слева направо.

— Что это значит? — спросил Пикар у Бело. — Дела плохи?

— У нас есть надежда.

Пикар подмигнул ему.

— Я знаю, о чем ты думаешь. А если это так, то, во-первых, Жан-Марк не убийца, а во-вторых, дело можно закрывать.

— У нас есть надежда! — повторил Бело.

Через несколько минут появился Симон.

— Она мертва. Терапевт сказал, что она приняла смертельную дозу этого лекарства. Сейчас делают вскрытие. — Он вынул из портфеля клочок бумаги и подал его Бело. — Вот то, что она оставила.

— Это ее почерк?

— Да.

Симон был очень подавлен.

— Если хочешь, поедем обратно втроем, — предложил Пикар Бело. — Симону нечего тут делать. Может, мы вместе сумеем разобраться в ситуации.

Когда они сидели в машине, Бело спросил Симона:

— Зачем ты к ней пошел?

Симон, сидевший к ним спиной, пожал плечами.

— Я все время о ней думал, — ответил он, не оборачиваясь. — Я со вчерашнего дня беспокоился, что оставил ее в тяжелом состоянии. Я резко с ней говорил, может быть, это ее сломило окончательно…

— Ох, оставь ты свою психологию! — прервал его Пикар. — Иногда резкие слова дают положительный результат.

— У нас как раз удачный пример, — бесстрастно произнес Бело.

— Я думал, — продолжал Симон, — что ею, возможно, овладела паника и она побоится к нам прийти. Я хотел ободрить ее.

— Тевене должен лично известить родителей, — сказал Пикар. — А если они не поверят в самоубийство, прочитать им записку. Но в прессе о записке — ни слова. По крайней мере пока.

— Мертва, — сказал Пикар Трюфло, входя в свой кабинет.

— Ах, вот как, — произнес Трюфло с вежливым безразличием.

— Она все взяла на себя. Соедините меня с комиссаром Тевене.

— Я уже это делаю, — ответил Трюфло и обратился к Бело. — Инспектор Блондель, похоже, совершил сенсационное открытие и ждет вас.

— Где?

— Здесь.

— Он здесь что-то открыл?

— Нет, он тут вас ждет.

Пикар рухнул в кресло, жестом показывая Бело и Симону на два других. Бело не сел.

— Ты не против, если я с ним увижусь?

— Хорошо. Но сначала скажи: она или не она?

Симон посмотрел на него, ничего не понимая.

— Что она?

— «Простите за все». Разве это не значит, что она все берет на себя?

Бело взглянул на Симона, который спросил с безграничным удивлением:

— Вы имеете в виду убийство мадемуазель Сарразен?

— А что я еще могу иметь в виду? — зло ответил Пикар.

Симон, испытывавший к нему такое же глубокое уважение, как к Бело, хоть и без оттенка сыновней привязанности, все же решительно запротестовал против такой версии.

— Ну хорошо, — сказал Бело. — Я оставляю тут Симона, чтобы он ознакомил тебя со своей концепцией, к которой и я склоняюсь. Я скоро вернусь.

Уходя, он слышал, как Трюфло сказал Пикару:

— Я соединился с комиссаром Тевене.

3

Блондель, склонившись над столом в своем кабинете, что-то самозабвенно писал. При виде Бело он вскочил.

— Ах, шеф, я как раз пишу отчет… Похоже, одна из загадок раскрыта.

— Давай сядем, и ты мне все расскажешь.

— Около часа тому назад Тюссен позвонил из Нейи — он там дежурит по очереди с Малькорном. Он спросил, смогу ли я прийти. Я пришел. Он стоял на улице. Показав рукой на крышу, он сказал: «Оконце на чердаке» — и прибавил: «Когда ты осматривал чердаки, ты видел три окошка, вот они, справа, со стороны фасада. А четвертое? Откуда оно? Пойдем, я тебе покажу». Мы поднялись на третий этаж: чемоданы, ящики, коробки и три окна. Там была куча пустых коробок. Тюссен отодвинул их без малейшего усилия. Стали видны двери, запертые на ключ. Но ключа не было.

Бело взглянул на Блонделя, которого распирала такая гордость, что он покраснел, как девица.

— Ну и… — спросил Бело, предвидя счастливый конец.

— Я попробовал. Сам не знаю, как мне пришла эта мысль, ведь ключами занимался Ривьер. Он установил, какой от чего: один от калитки, другой от входных дверей, третий от гаража, ну и четвертый — от машины. По я все-таки попробовал. Подошел ключ от машины.

— Потрясающе! — воскликнул Бело.

Блондель, все еще красный, выглядел, как усердный ученик.

— Мы, однако, не вошли.

— Почему?

— Мы открыли дверь, но не вошли в помещение. Вы сами должны его осмотреть, шеф!

— Расскажи мне по крайней мере, что вы увидели.

— Я как раз начал это описывать в отчете, на случай, если вы не сможете прийти. Там очень красиво.

— Что ты говоришь.

— Меня это тоже удивило. Ничего подобного не устраивают на чердаке с замаскированными дверями, если не хотят что-то или кого-то спрятать. Настоящая маленькая гостиная, с креслами, тахтой и даже гобеленом, видимо очень старым. На полках — книги. Все очень красиво.

— Как на первом и втором этаже?

— И так, и не так. Вы сами убедитесь. Мне больше всего понравился солнечный свет, струящийся через шелковую занавеску.

— Ну, хорошо, — сказал Бело. — Отпусти машину и жди меня внизу. Предупреди парней из отдела криминалистики, чтобы ничего не трогали, если приедут раньше меня. Я возвращаюсь к шефу.

Когда Бело вошел в кабинет, все молчали. Симон сидел на прежнем месте, а Трюфло рылся в бумагах.

— Симон не убедил меня, — спокойно сказал Пикар при виде Бело. — Аргументы из области эмоций вообще мало на меня действуют, но я начинаю колебаться. К тому же Тевене разделяет ваше мнение. Он знал Огюсту и ее родителей. Говорит, что она не была способна убить даже муху. Только, по-моему, на это каждый способен. Если ты слишком впечатлителен, чтобы сделать это самому, можно воспользоваться липучкой, баночкой с сахаром или средством от насекомых! Последнее слово, которое сказала девушка Симону, было: «Итак…» Он сам это вспомнил. Что произошло между ее встречей с мадемуазель Сарразен и последним воскресеньем? Я хотел бы, чтобы кто-нибудь это выяснил. Итак…

Это прозвучало как приказ. Симон встал.

— Конечно, — сказал Бело, — поскольку ты был с ней знаком, ты и должен этим заняться. Начни с консьержки. Попробуй найти этого Франсуа, которого она ожидала, когда ты пришел. Он мог явиться сразу после твоего ухода.

— Я уже думал об этом, — сказал Симон.

— Прими мои поздравления, — хмыкнул Пикар.

— Еще минуточку, — сказал Бело. — Я хочу, чтобы ты перед уходом услышал об открытии Блонделя. Я не могу дождаться, когда поеду в Нейи.

Рассказ Бело поднял у слушателей настроение.

— Надо было раньше обыскать чердаки, — заметил Пикар, весь вечер придиравшийся к Симону.

Симон только вздохнул сокрушенно.

— Я хотел допросить Берже в связи с самоубийством Огюсты Шенелон, — сказал Пикар, — но ты прав. Тебе надо скорей туда ехать. Берже мы займемся после твоего возвращения.

— Я надеюсь на обратном пути заехать на Лионский вокзал и допросить носильщика, — сказал Бело. — Приток новой информации оживит нашу беседу.

4

На улице де ла Ферм Блонделя и Бело уже ожидал Тюссен.

— Привет! — сказал Бело. — Из отдела криминалистики еще не приезжали?

— Нет, шеф.

— А Жизель еще тут?

— Все время. Говорит, что ей заплатили вперед.

Жизель, вероятно, подслушивала под дверьми, потому что, когда Бело окликнул ее, она моментально появилась.

— Добрый день, господин комиссар.

— Добрый день, Жизель. Я не имел счастья видеться с тобой с понедельника.

— Я с вами тоже, господин комиссар.

— Тебе тут не очень скучно?

— У меня в комнате радио. И еще я очень люблю читать.

— Наши сотрудники тебе не мешают?

— Нет. Нам тут всем нечего делать, — серьезно ответила Жизель.

— С минуты на минуту здесь будут наши коллеги из отдела криминалистики. Задержи их тут, пока я их не вызову. Мы идем наверх.

— Наверх? Это куда? — спросила Жизель с ноткой беспокойства.

— На третий этаж.

— А-а, хорошо. — Казалось, она успокоилась.

Они поднимались по лестнице быстро, в полном молчании. Впереди шел Бело, Блондель и Тюссен за ним. На третьем этаже Тюссен возглавил процессию. Проходя через чердаки, он объяснил, почему тут больше хлама, чем раньше.

— Когда Блондель ушел, я перенес сюда чемоданы и ящики, стоявшие у стены, но других дверей не нашел.

— А тебе хотелось?

Тюссен засмеялся. Странно прозвучал его смех под этой крышей, среди старого хлама. Начинало темнеть. Тюссен вынул из кармана связку ключей и, прежде чем отпереть дверь, показал их шефу. Наконец путь в таинственную комнату был открыт. Бело вошел не сразу. Он осматривался. Блондель внимательно следил за выражением его лица.

— Ты был прав, — сказал Бело. — Тут очень красиво. И все новое. — Он шагнул вперед. — Обратите внимание на следы грязи и краски на ковре. Смотри! Мольберты! Ты о них ничего не говорил.

— Пустые мольберты, — уточнил Тюссен.

— Очень удобно иметь мольберты, чтобы расставлять на них картины, — ответил Бело. — Вон там у окна, на треножнике — черт знает, как он называется, — толстая пачка с эскизами. А эти две пустые рамы? — Бело схватил Блонделя за руку. — Я тебе скажу, чем эта комната отличается от тех двух внизу. Не только на мольбертах, но и на стенах — ни одного полотна! Мадемуазель Сарразен ничего тут не повесила! Посвети, Тюссен!

Полицейские внимательно осмотрели стену, нигде не было видно следов гвоздей или даже кнопок.

— Теперь займемся папкой, — сказал Бело.

Их снова ждал сюрприз. В папке не было рисунков, только цветные репродукции картин с карандашными отметками на полях. Все это были репродукции произведений Ван Гога. Бело пригляделся к пометкам: почерк мадемуазель Сарразен. Даты, названия стран и коллекций, форматы. Некоторые фрагменты были обведены. Присматриваясь ко всему этому, Бело сказал:

— Я понимаю, почему торговцы картинами уговаривали ее составить каталог. Все, что мы тут видим, возможно, и есть материалы для каталога, только почему они так тщательно скрывались? А книжки?

Блондель, усевшись на табуретку перед низкой полочкой, начал читать надписи на корешках:

— Ренуар, Моне, Мане, Пикассо. Брак. А вот и наш знакомый. Ван Гог. Ван Гог, Ван Гог, дальше — только Ван Гог.

— Хотел бы я знать, — сказал Бело, — зачем в такой комнате нужен гобелен. С Ван Гогом и прочим он сочетается, как Версаль с торговым домом Самаритен!

— Похоже, за этим что-то кроется, — промолвил Тюссен.

— Вот именно. Двери. Ты хотел вторые — вот они.

За гобеленом действительно находились двери.

— Нет ручки, — сказал Блондель.

Бело потянул за раму гобелена, и дверь отворилась. Всех троих поразил вид, открывшийся их глазам. Казалось, в комнате неистовствовал сумасшедший. Полицейские приглядывались к этой мерзкой картине, время от времени восклицая:

— Все тюбики с красками втоптаны в пол!

— Палитра разломана на две части, словно ее пинали!

— А это полотно изодрано в клочья!

— Ты хотел сказать эти полотна. Их тут полно.

— На первом ничего нет. Разодрано пустое полотно. Это дает пищу для размышлений. Остальные порванные полотна тоже пустые, кто-то впал в дикую ярость, если потоптал краски и кисти грязными ботинками. И это, вероятно, произошло в воскресенье. Примечательно, что разъяренный гость, уходя, запер за собой двери.

— Может быть, он их машинально захлопнул, — заметил Блондель. — И эти и другие двери закрываются сами.

— Но ведь первые двери были еще заставлены ящиками!

— Заставить их мог кто-то другой, — возразил Блондель.

— Верно. Тюссен, иди взгляни, может, уже приехали люди из отдела криминалистики.

— Слушаюсь, шеф.

Тюссен прошел в первую комнату и тут же вернулся.

— Камин! Его тоже кто-то пнул. Медь вымазана грязью.

Бело и Блондель подошли к камину.

— Дайте-ка взглянуть, дети мои, — озабоченно произнес Бело. — Тут только горстка пепла. Нет, уцелел кусочек полотна.

— На этом полотне краска! — воскликнул Тюссен. — Кто-то пробовал спалить картину.

— И этот кто-то торопился, — прибавил Бело. — Мы возьмем кусочек полотна с собой.

Когда в комнате расположились сотрудники отдела криминалистики, Бело спустился вниз, в кухню, где Жизель вязала, слушая песенку Марлен Дитрих «Я вся от головы до пят…». Когда он вошел, Жизель встала и выключила радио. На этот раз Бело не старался быть приятным. На его лице появилась подозрительность, которая сильно его портила.

— Ты знала, что находится там, наверху?

— Вы имеете в виду чемоданы и коробки? — спросила Жизель, загипнотизированная грозно сведенными бровями Бело. — Мадемуазель запретила мне туда ходить.

— Слушай меня внимательно, Жизель. Я готов поверить, что ты само совершенство и никогда не ослушалась мадемуазель. Но ты не убедишь меня в том, что за целый месяц не заметила ничего особенного в этом доме, где происходили удивительные вещи, приведшие к отвратительному преступлению, и что ты ничего не знала про три комнаты там, наверху.

— Три?

Бело усмехнулся, но эта усмешка была еще страшнее его насупленных бровей.

— Тебя удивило число? Не сам факт, что они есть, а число?

— Я хотела сказать, что их там много, — смущенно пробормотала Жизель.

— Верно. Даже слишком много. Тюссен! — Тюссен вошел в кухню. — Мне уже пора, я оставляю тебе Блонделя. Выясните, как человек, вообще не знавший о существовании комнат, может удивиться, что их три, а не две. С настоящего момента эта мадемуазель — подозреваемая.

У Жизель задрожали губы.

— Вы не имеете права!

— Все-то ты знаешь. Но у полиции слабый характер, и она легко следует дурному примеру. Ты тоже не имела права лгать.