Кошачья свара. Мадрид, 1936

Глава 37

Независимость суждений, способность принять решение без страха и придерживаться его без колебаний были преобладающими особенностями характера Пакиты еще с колыбели, и именно они вызывали восхищение тех, кто ее знал, а иногда опасения тех, кто пытался узнать поближе. Если бы она появилась на свет в лоне менее строгой семьи, она бы несомненно оказалась под влиянием Свободного института образования [26], приняла бы принципы раннего испанского феминизма и вступила бы в Лицейский клуб [27], как многие женщины ее времени. Так как эти пути ее личностного развития были перекрыты, она направила все изобилие своих талантов на службу другим.

Не зная, куда приложить свои силы и способности, она порой ощущала некую подавленность, и иногда даже предпринимала рискованные авантюры, чтобы хоть как-то "выпустить пар"; однако, если бы не эти авантюры, она могла бы просто сойти с ума от безделья. Она была старшей из четверых детей, однако, будучи женщиной, не имела права наследования и не могла претендовать на то, чтобы управлять поместьем. И хотя в действительности именно она им и управляла, ибо отец был прекрасно осведомлен о ее склонностях и способностях и в деловых вопросах привык полагаться именно на нее, а не на сыновей, но в то же время, если бы кому-либо стало известно об этом молчаливом соглашении между отцом и дочерью, в патриархальном испанском обществе такое поведение герцога, несомненно, расценили бы как слабость, посчитали бы его недостойным своего титула и в единый миг закрыли бы перед ним все двери.

Такова была женщина, взволнованно прогуливавшаяся по ровным дорожкам сада особняка на Кастильском бульваре в мартовский полдень 1936 года, в бесплодных поисках достойного выхода из тупика, в котором оказалась. Упомянутые ранее качества оставили ее именно тогда, когда она больше всего в них нуждалась. Она находилась в таком смятении, что даже не услышала за спиной чьих-то легких шагов, когда к ней обратились веселым и ласковым тоном.

- Что с тобой, Пакита? Я давно наблюдаю за тобой с балкона своей комнаты, и ты выглядишь очень взволнованной.

Пакита облегченно вздохнула, убедившись, что это всего лишь ее сестренка Лили. Несмотря на то, что разница в возрасте и то, что они находились на разных жизненных этапах, отмеченных столь быстрыми и решительными переменами, не давали пока их отношениям перерасти в настоящую дружбу, однако нежной привязанности сестер друг к другу весьма способствовали как сходство, так и различие их характеров.

Лили, как и Пакита, была натурой живой, умной и одаренной, однако темпераментом обладала более спокойным и медлительным, нежели ее сестра, и была куда менее склонна к романтике. Пакита обожала Лили - отчасти потому, что видела в ней себя, и потому, что угадывала в сестре те достоинства, которых ей самой не хватало; Лили обладала более глубоким умом, благодаря которому могла решать самые сложные вопросы, лучше умела контролировать свои эмоции и гораздо больше думала о других, нежели охваченная страстями Пакита. И теперь ее появление могло оказаться как никогда своевременным: рано или поздно возрастной барьер между сестрами должен был рухнуть, и сейчас наступила самая подходящая для этого минута: Пакита вдруг поняла, что ее сестра тоже неожиданно стала женщиной и теперь способна понять ее чувства.

- Ах, Лили, я столкнулась с ужасной дилеммой, - сказала Пакита, готовая излить душу близкому человеку. Глаза ее наполнились слезами.

Лили обняла сестру. Из ее глаз уже исчезли все остатки враждебности, теперь в них появился новый чуждый блеск, который подавленная собственными страданиями Пакита не заметила, а если бы и заметила, то не смогла бы понять.

- Давай сядем на скамейку, - произнесла Лили, - и ты мне расскажешь, что тебя беспокоит. Конечно, я не обладаю жизненным опытом взрослых людей, но я все-таки твоя сестра, я хорошо тебя знаю, и я люблю тебя, как никто другой. Надеюсь, это всё искупает мою неопытность.

Обнявшись, они дошли до чугунной скамейки, стоящей под перголой, - подальше от того места, где все еще оставались следы пребывания несчастного младенца; здесь Пакита открыла Лили свое сердце, поведав ей обо всем, что уже известно читателю: о своей любви к Хосе-Антонио, о решительном отказе герцога, убежденного, что этот союз не принесет его дочери ничего, кроме опасностей и лишений, о том, с каким достоинством Хосе-Антонио принял этот приговор; поглощенный той великой миссией, для которой предназначила его сама история, он прекрасно осознавал, что впереди его ждет безвременная, хоть и героическая гибель. Тем не менее, нельзя не признать, что столь мужественное отречение во многом объяснялось тем фактом, что, помимо своей роли доблестного защитника отечества и кандидата в мученики, он был еще и неисправимым бабником.

В то же время, несмотря на то, что Хосе-Антонио признавал справедливость некоторых претензий современных женщин и, несомненно, включал в свою идеологию решение вопроса о взаимоотношении полов, однако его восприятие этой проблемы было чисто теоретическим. В реальности он никогда бы не пошел на столь предосудительные отношения с любимой женщиной, поскольку хоть и был революционером в полном смысле этого слова, но в то же время являлся ревностным и несгибаемым католиком, что неотделимо от характера истинного испанца. Таким образом, пока Пакита считала уходящие дни, месяцы и годы, ее смирение превратилось в отчаяние, а тлевшее в глубине души раздражение - в открытый протест. И когда в узкий круг ее общения волей случая занесло этого красивого сдержанного англичанина, который вскоре должен был покинуть их навсегда, в голове Пакиты родился безумный план.

В этом моменте рассказа Лили, слушавшая ее с предельным вниманием, не смогла удержать глубокого вздоха. Пакита восприняла это как проявление сочувствия; она печально улыбнулась, обхватила своими руками руки сестры и попыталась унять ее детские страхи. Вопреки предсказаниям, объяснила она, этот опыт не был ужасным. Англичанин вел себя любезно, но пылко и вдохновенно. В конце концов, сам процесс, - Пакита не удержалась и покраснела до корней волос, признаваясь в этом, - ничуть не был болезненным или унизительным, было довольно приятно.

- Да простит меня Бог, - воскликнула она, - и ты меня прости, дорогая Лили, за тот скверный пример, какой я тебе подала. Ты ведь еще ребенок, ты даже помыслить не могла о подобных вещах. Я рассказала тебе все это потому, что пребываю в полном отчаянии, и мне некому больше довериться.

Погруженная в свои воспоминаниями, терзаясь мыслями о последствиях своего необдуманного поступка, Пакита не сразу заметила, как переменилась ее собеседница. Лили вырвала у нее свои руки, резко выпрямилась и отвернулась, прикрыв глаза и пряча разом похолодевший взгляд.

- Однако, самое скверное случилось позднее, - продолжала Пакита.

Осознавая, что совершила грех, который повлечет за собой вечное проклятие в случае внезапной смерти, она обратилась к падре Родриго в поисках отпущения грехов. Реакция священнослужителя заставила ее осознать, что она совершила поступок, мерзкий в глазах не только Бога, но и людей. Она слишком поздно поняла, что ей не было прощения и что она никогда не сможет объяснить Хосе Антонио свой безоглядный поступок.

- А несколько минут назад ко мне приходила бедная уличная женщина, держа на руках плод своей распутной жизни, - добавила она, искоса поглядев на то место, где этот самый плод оставил презренные следы своего пребывания, - и когда я заговорила с ней надменным тоном так называемой добродетельной сеньоры, я спросила себя, в чем же между нами разница - в смысле, между мною и этой шлюхой. Но самое ужасное, дорогая моя Лили, самое ужасное в другом...

Тут слова Пакиты были прерваны всхлипываниями, за которыми последовали обильные слезы. В душе Лили шла борьба между порывом обнять сестру и утешить ее своей любовью и тайной враждебностью из-за англичанина. В конце концов она осталась недвижной и ожидающей. Пакита скоро вновь обрела спокойствие и сделала решительное усилие воли, чтобы посмотреть в глаза правде, признать которую, а тем более назвать, ей не хватало мужества. Как это обычно происходит с благородными душами, ведомыми страстным стремлением к совершенству, она жестоко страдала, слыша зов плоти, который она считала низменным.

- Я люблю его, - прошептала она. - Пусть это абсурдно, глупо, но я влюбилась в Энтони Уайтлендса.

Лили прикрыла глаза, чтобы скрыть свое замешательство. После недолгого молчания она откашлялась и спросила:

- А как же Хосе-Антонио?

А вышеназванный Хосе-Антонио был в это время занят решением куда более важных вопросов.

Два года назад Рамон Серрано Суньер, близкий друг и соратник Хосе-Антонио Примо де Риверы, женился на Сите Поло, прекрасной астурийке из хорошей семьи, чья сестра Кармен, в свою очередь, вышла замуж за генерала Франсиско Франко.

Решив использовать до конца все способы, ведущие к союзу с армией, чтобы обеспечить независимость Фаланги от действий генералов-мятежников и удостовериться, что его прогрессивная социальная программа получит поддержку в будущем, Хосе Антонио попросил у Серрано Суньера посредничества в попытках добиться встречи с Франко, на что тот согласился очень легко, так как не питал иллюзий по поводу результата.

Десятью годами моложе Франко, высокий, красивый, элегантный, обаятельный и к тому же превосходный танцор, Серрано Суньер был полной противоположностью своему шурину, однако, несмотря на это, они прекрасно ладили. Франко с большим уважением относился к семейным узам, а в своем случае ценил их вдвойне за те блага, что они ему принесли - не слишком удачливому офицеру, не обладавшему какими-то особыми талантами.

Не игнорируя ни дружбу, ни совпадение мнений Серрано Суньера и Примо де Риверы, он всё же не придавал им значения, так как ценил ум и политические способности того, чья верность его персоне могла бы быть очень полезной для обоих в ближайшем будущем, потому что он знал о ценных международных контактах своего шурина, особенно с графом Чиано, правой рукой Муссолини, и доступ к этим потенциальным союзникам мог бы стать решающим при принятии решения о том, кому выпадет роль единственного командующего восстанием.

Потому как, в отличие от других заговорщиков, которые посчитали бы свой долг исполненным, восстановив общественный порядок, защитив целостность Испании и открыв путь к возрождению монархии, Франко знал, что возглавлявшие заговор военные в итоге и будут управлять судьбой страны, с королем или без него, и эта миссия не будет отдана ни Моле, ни Санхурхо, ни Годеду, ни Фанхулю, никому из этих размахивающих знаменами пьяниц,. По этой причине он согласился на встречу с Примо де Риверой, хотя это откладывало его возвращение на Канары, откуда он тайно отлучился, несмотря на то, что не собирался ни в чем подчиняться человеку, которого принимал за негодяя, и тем более Фаланге, которую считал лишь помехой, чье устранение было лишь вопросом времени.

Их встреча состоялась в доме родителей Серрано Суньера тем же самым утром, и для Хосе-Антонио она оказалась не только бесполезной, но и довольно-таки неприятной. Несмотря на свое пресловутое самообладание и блестящее красноречие, за пределами привычного круга своих друзей Хосе-Антонио был до крайности застенчив; Франко же, напротив, обладал железной выдержкой, был терпелив и коварен и умел обернуть свою природную медлительность себе на пользу, благодаря чему с усталой скукой выигрывал все споры.

По этому случаю он отнесся к Хосе-Антонио с величайшей симпатией и, прежде чем тот успел изложить ему причины своего визита, принялся рассказывать, какой мягкий климат на Канарских островах и какой изумительной красотой отличаются тамошние пейзажи, однако военному человеку там нечего делать, что он усиленно изучает английский язык и, зная от своего шурина, что Хосе-Антонио превосходно им владеет, не хотел бы упускать столь прекрасной возможности прояснить некоторые трудности, свойственные языку столь богатому и столь непохожему на их собственный.

Хосе-Антонио сделал все, чтобы со всей возможной учтивостью развеять сомнения своего собеседника, а затем попытался свести разговор к более насущным вопросам, которые, собственно, и привели его в этот дом; однако Франко продолжал отвлекаться на посторонние темы, отвечал уклончиво и к каждой фразе добавлял английское nevertheless, "тем не менее", не задаваясь вопросом, подходит оно сюда или нет. Поначалу смущенный, а потом не на шутку обозленный Хосе-Антонио понял, что изворотливый генерал попросту морочит ему голову. После нескольких часов бесплодных попыток чего-то добиться Вождь Фаланги с холодной учтивостью распрощался с генералом и больше никогда с ним не виделся.

Тем не менее, импозантный маркиз де Эстелья был бы обескуражен еще больше, если бы узнал, что в то время, как его надежды разбивались вдребезги о туманные обещания Франко, женщина, которую он любил, и которая, как он считал, любила его, поверяла своей сестре греховные тайны своего сердца, причем, в выражениях, не слишком для него лестных.

- Я не сомневаюсь, что Бог меня покарал. Я думала, что совершаю лишь плотский грех, а на деле совершила грех более тяжкий: грех обмана. Я пыталась использовать человека в своих недостойных замыслах, и Бог покарал меня величайшим из унижений. Я полюбила Энтони Уайтлендса, но никогда не смогу быть вместе с ним.

- Почему же не сможешь? - тихо спросила Лили.

Пакита всю ночь размышляла над этим вопросом и теперь могла дать сестре полный отчет.

- Прежде всего потому, что он англичанин. Да, он любит Испанию и не прочь бы поселиться в Мадриде - это так; но никто не пойдет на столь безумный шаг накануне большевистского переворота. А если я уеду с ним в Лондон, отец меня проклянет.

- Пакита, я тебя не узнаю! Вчера ты была готова соединить свою судьбу с Хосе-Антонио, при всех опасностях и бедах, которые бы это принесло, а сейчас отступаешь перед мыслью жить на зарплату профессора, - сказала Лили с оттенком сарказма, который ее сестра, к счастью, не уловила.

Пакита опустила голову, и слеза покатилась по ее щеке.

- Ах, Лили, если бы дело было только в деньгах! Но все намного сложнее; прежде всего, это дело чести. Во-первых, он ничего не подозревает об истинной природе моих чувств. Чтобы сломить его упрямство, я притворилась доступной женщиной, и сейчас он, вероятно, думает, что то, что я проделала с ним, я проделываю с каждым встречным. И как я смогу убедить его, что это не так - после того, что между нами произошло? Во-вторых, я не могу сейчас бросить Хосе-Антонио. Несмотря на то, что наша любовь не имеет будущего, он мне доверяет; ему необходимо знать, что я его люблю и всегда поддержу его в минуту отчаяния, в это трудное время, когда все вокруг охвачены ненавистью к нему и его идеям. Если я сейчас его брошу - что у него останется? Не говоря уже о том, что мы вынуждены скрывать наши отношения; если пойдет слух, что ему наставил рога похожий на олуха иностранец ... Ах, Лили, не хочу даже думать о том, как бы этой новостью воспользовалась пресса! Нет-нет, я много об этом думала и пришла к выводу: иного пути нет. Я должна пожертвовать своими чувствами. Я ни единого слова не скажу ни Энтони, ни Хосе-Антонио - никому; это будет наш с тобой секрет. Ты ведь не выдашь меня, Лили?

- Ей-Богу, Пакита, как ты можешь во мне сомневаться? - воскликнула Лили. Немного погодя она добавила совсем иным тоном: - Но в обмен на мое молчание открой мне одну тайну, которая уже давно не дает мне покоя.

- Говори, что ты хочешь знать?

- Кто такой в действительности Энтони Уайтлендс, и что он делает в Мадриде вообще и в нашем доме, в частности?

Неспособная отказать сестре в удовлетворении оправданного желания, Пакита рассказала ей о существовании спрятанной в подвале картины Веласкеса, решении продать ее за границу при посредничестве Педро Тичера и Энтони Уайтлендса и различных перипетиях операции. Лили выслушала объяснение без единого комментария и в конце воскликнула:

- Это и есть ваша великая тайна? Картина Веласкеса? Право, я разочарована.

Пакита улыбнулась и ответила:

- Возможно, тебе это и кажется пустяком, и, если честно, я с тобой согласна. Но эта картина, помимо всего прочего, стоит целое состояние и имеет огромное значение для мира искусства, потому что могла бы пролить свет на жизнь и творчество величайшего художника всех времен. По крайней мере, так утверждает наш дорогой друг, профессор Уайтлендс. Для него это важнее всего на свете, даже важнее меня. Когда он говорит об этой картине, он забывает обо всем на свете; говоря о ней, он преображается до неузнаваемости и становится таким прекрасным, словно сам Веласкес вселяется в его тело. А быть может, мне это только кажется, поскольку я смотрю на него глазами влюбленной женщины. Честно говоря, мне жаль, что я не в силах осуществить мечту всей его жизни: явить миру величайший шедевр, спрятанный всего в двух шагах отсюда.

Лили вскочила со скамьи и протестующе замахала руками:

- Жаль? Пакита, этот человек украл твою честь и разрушил твою жизнь! Тебе бы думать, какой казни его предать, вместо того, чтобы сожалеть о его неудавшейся карьере!

Наблюдая ее бешенство, Пакита не смогла подавить невольного смеха:

- Лили, что с тобой случилось? Ты ведешь себя как очаровательная маленькая фурия!

Потом она вдруг снова стала серьезной и сказала:

- Давай лучше подумаем, как нам выпутаться из новой беды. Эта несчастная женщина, которую ты здесь видела, приходила сюда, чтобы предупредить меня о том, что марксисты задумали убить Энтони. Она не объяснила мне, почему его хотят убить, но сказала, когда и примерно где это должно произойти. Сперва я было решила, что она просто начиталась бульварных романов, но в итоге убедилась, что она сказала правду. Судя по всему, ей дали какое-то гнусное поручение, но она так и не смогла его выполнить. Кроме того, я догадываюсь, что с ней у Энтони тоже была мимолетная интрижка - так, ничего серьезного.

- И что же ты собираешься делать? - нетерпеливо спросила Лили.

- По правде говоря, не знаю. Я думала об этом перед нашей встречей. А потом мы заговорили о другом, и у меня это вылетело из головы. Сначала я хотела пойти в полицию, что вполне естественно, но эта женщина четко велела мне этого не делать, ради собственной безопасности и, возможно, ради самого Энтони. Дела обстоят таким образом, что полиция вместо того, чтобы его защитить, вполне вероятно, будет покрывать убийц. А если не полиция, то мне приходит в голову только один человек с соответствующими ресурсами и мужеством. Но мне не хватает храбрости просить его об одолжении, боюсь что если эти двое встретятся, вся правда о нас выйдет наружу.

Лили снова села и пристально посмотрела на сестру, уперев голову на руки, словно пытаясь удостовериться в том, что эта туповатая и ошеломленная женщина перед ней - действительно Пакита. Казалось, что она думает: "Не могу поверить, что в этом и заключается любовь". У нее была собственная заноза в сердце, но Лили всё равно вела себя по-другому.