Я закричала, когда жгучая боль пронзила ногу и отдалась в боку. И схватилась за ногу, задыхаясь, пытаясь перебороть боль.
Кот вскочил на ноги. Он выгнул спину. Ощерился и угрожающе зашипел. Он готовился к новой атаке.
— Нет! — выкрикнула я. Держась за ногу, я развернулась и отчаянно заковыляла по мокрой траве к дому.
Боль не отпускала. Она по-прежнему терзала мою израненную ногу. Кровь стучала в висках. Голова так кружилась, что мне пришлось ухватиться за дверной косяк, чтобы не упасть.
Уже оказавшись на кухне, я повернулась и посмотрела на лужайку, посеребренную светом луны. Кот не двигался с места. Он стоял и смотрел на меня безжалостными желтыми глазами, полными злобы.
Шипя, он рассекал воздух когтистой лапой, снова и снова, словно терзая меня, словно показывая, что он хочет со мною сделать.
Содрогнувшись, я захлопнула дверь.
Затем, продолжая держаться за ногу, я с трудом поднялась по лестнице на второй этаж и доковыляла до ванной. Боль, наконец, начала стихать, но голова все равно кружилась. Казалось, все мое тело трясется в конвульсиях.
Я включила свет. Подковыляла к раковине. Схватила пригоршню бумажных полотенец, чтобы прижать их к ранам и остановить кровь.
Я наклонилась. Поднесла полотенца к ноге — и чуть не задохнулась от изумления.
Раны не кровоточили.
Глубокие царапины были ярко-белыми, такими белыми, что казалось, будто они светятся.
Кожа была рассечена — но при этом не пролилось ни капли крови. Крови не видно было совсем.
Я смотрела на свою ногу, бережно массируя ее, чтобы унять боль.
«Порезы должны кровоточить, разве не так? — спрашивала я себя. — Порезы всегда ярко-красные. Они не бывают ослепительно-белыми.
И они обязательно кровоточат, верно?»
На следующее утро будильник вырвал меня из сна в половине восьмого. Я села и потянулась. Первым делом я высунула из-под одеяла пострадавшую ногу, чтобы осмотреть ее при свете дня.
Моргая со сна, я пристально разглядывала ногу. Потирала ее пальцами. И снова разглядывала.
К великому моему изумлению, глубокие белые царапины практически полностью затянулись.
Я поднялась на ноги, шатаясь и чувствуя себя абсолютно не выспавшейся. Вообще-то я «жаворонок». Обычно я просыпаюсь посвежевшей и в полной боевой готовности. Но в это утро я чувствовала такую усталость, будто и не спала вовсе. И когда я плелась в другой конец комнаты, чтобы переодеться для похода в школу, ощущение было такое, будто мое тело весит как минимум тонну!
— Мама? — позвала я, спустившись на кухню. Она стояла посреди кухни, заведя руки за спину — пыталась застегнуть пуговицу на блузке.
— Мам, мне надо кое-что тебе рассказать, — выпалила я. — О том, что случилось прошлой ночью. — С этими словами я подошла к ней и сама застегнула непослушную пуговицу.
— Блузки делают мужики, — мрачно сообщила мама. — Только мужик может сделать вещь, которую фиг застегнешь. Думаешь, сами они купят рубашку с пуговицами на спине? То-то и оно.
— Мам, пожалуйста… — начала было я.
Она бухнула на стол коробку с хлопьями. Затем поспешила к холодильнику и выудила из него пакет молока.
— Приготовь себе хлопьев, Элисон. Сок возьмешь в холодильнике. Я дико спешу. И уже опаздываю.
— Но мне нужно тебе кое-что рассказать! — запротестовала я. Она меня не слушала. Она зачем-то выскочила в коридор.
Когда мама куда-то спешит, ей все как об стенку горох. А спешит она постоянно.
Я подошла к буфету и принялась рыться на нижней полке.
— А где Таннер? — крикнула я.
— Ушел пораньше. С твоим отцом, — отозвалась мама. — Где мой кошелек? Почему я никогда не могу найти кошелек?
Я достала из буфета какую-то снедь. На стене напротив висела радиоточка. Передавали новости. Про ураган какой-то.
Я принялась за еду.
Мама вернулась в кухню, раздраженно покусывая нижнюю губу.
— Постараюсь вспомнить пошагово, — проговорила она. — Этот проклятый кошелек должен быть где-то здесь.
— Я действительно должна с тобой поговорить, — предприняла я очередную попытку. — Тот огромный серый котище…
Мама опять исчезла.
— Нашла! — радостно крикнула она откуда-то сзади.
Я стояла у стойки, поглощая свой завтрак. Лучи утреннего солнца лились в окно, заливая кухню золотистым светом. Задняя дверь была приоткрыта, и я слышала, как дальше по улице беззаботно кричат и смеются дети.
Несмотря на чудесный денек, я все еще страдала от усталости, и настроение было скверное. Из головы не шел Рип.
«Он не обычный кот, — вспомнились мне пугающие слова Кристал. — Напрасно ты связалась с Рипом».
Я жадно заглатывала еду. Меня передернуло, когда я вспомнила, как кот накрыл мое лицо своим телом, пока я спала.
Что он пытался сделать?
Неужели он действительно хотел меня задушить?
Я очень явственно увидела, как он вылетает в окно. Вспомнила глухой стук, с которым его тело ударилось о землю двумя этажами ниже.
Он умер. Но он не умер.
— Мама… мне правда нужно с тобой поговорить! — заорала я.
— Элисон, нет нужды так кричать.
Я аж подскочила. Оказывается, она стояла в дверях.
— Мам… — начала я.
Но ее взгляд был устремлен на кухонную стойку. И лицо ее было испуганным.
— Господи, Элисон, что ты делаешь?! — закричала она. — Разве это завтрак?
Я опустила глаза… и в испуге вскрикнула.
— О нет! Не могу поверить!
В ужасе я уставилась на пустые консервные банки на кухонной стойке.
Только что я умяла три большие банки тунца.