Котт в сапогах

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в которой повествуется о том, как благородный Конрад фон Котт и его отряд вступили в бой с превосходящими силами противника и как неожиданно все закончилось для Креста и Сиплого

— Что-то не нравится мне рядовой Бурый, — склонившись почти к самому моему уху, прошептала Иголка. — Неважно он выглядит.

— Ты даже специально не смогла бы подобрать менее подходящее слово. «Неважно!» — Петух, разумеется, не мог остаться в стороне. — По-моему, слова «скверно» или «хреново» подходят к его виду гораздо больше. А я бы выразился еще более определенно — еще пара таких марш-бросков — и ваш «рядовой» подохнет.

Я посмотрел на дремлющего у костра Бурого. Пес и впрямь выглядел плохо. Оно и понятно — Бурый уже давно немолод, причем большую часть жизни просидел на цепи. Бежать весь день за лошадью, пусть даже и скачущей легкой рысцой, даже для молодой собаки тяжело, а нашего старика это просто медленно убивало.

— Он сам решил идти с нами. Я его предупреждал…

— Да я ж ничего и не говорю. — Иголка тряхнула гривой. — Ясное дело — поход есть поход. Просто заметила, что выглядит он…

— Помолчи лучше. — Петух укоризненно посмотрел на лошадь. — Осталось пять дней…

— Мы могли бы уйти ночью, — сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь. — Он бы не стал нас догонять, просто не смог бы. Оставим ему часть еды… даже — большую часть. Если скакать быстро, то дня через два мы будем уже в Куаферштадте. Два дня голод можно потерпеть.

— Да, хорошая идея… наверное, — неуверенно протянула Иголка.

— Это единственный выход. — Петух отвел глаза.

Я и сам понимал, что это — единственный выход. Выход, который мне совсем не нравился. Отсюда Бурый не сможет вернуться к человеческому жилью. Последнее селение мы миновали очень давно, да и что ему там делать? Принимали нас, правда, хорошо, но одно дело — бродячий цирк, а совсем другое — бродячий пес. Бурый смог бы выжить в большом городе, но не в селе. Думмкопф остался далеко позади, а до Куаферштадта пес будет добираться не два дня и даже не пять… Я обернулся, посмотрел на слабо закашлявшего во сне Бурого. Проклятье!

— Иголка. Возьмешь его в седло.

— Капитан! — Иголка растерянно фыркнула. — Но так мы вообще никуда не успеем!

— Глупец! — С какой-то странной ноткой в голосе проскрипел петух.

— Приказы капитана не обсуждаются, а выполняются точно и в срок, — устало прикрыв глаза, процитировал я. — В чем дело, сержант? Мы все вместе с псом сейчас весим меньше, чем я один, когда был человеком.

— Дело не в этом! Я не смогу скакать с Бурым в седле — он свалится!

— Пойдешь шагом. Все равно надо найти какое-то убежище и переждать хотя бы один день — видишь, он совсем раскис, кашляет.

— Где ж его найти?

— Милях в пяти дальше по дороге есть какое-то жилье. Я чувствую запах дыма и готовящейся еды.

— Но…

— Все! Обсуждение закончено.

Взгромоздить пса на седло оказалось задачей не из простых, но в конце концов это удалось сделать. Иголка поначалу опасливо косилась на «поклажу», но потом приноровилась и потрусила более уверенно. Можно будет, пожалуй, ехать в таком темпе… правда, до столицы мы доберемся нескоро, но теперь это уже неважно — решение принято и жалеть о нем бессмысленно. А сегодня нужно обязательно устроиться в тепле.

Запах дыма, который я уловил вчера, постепенно усиливался, потом его почуяла и Иголка.

— Похоже, топится печь, но не рядом с дорогой, а где-то в лесу… Что скажешь, Бурый — у тебя-то чутье лучше?

— Дом, — подумав, прохрипел беспомощно свисающий поперек седла пес. — Деревянный. Маленький — одна комната. В доме четыре человека. Давно не мылись. Вооруженные… Все это в двух милях от дороги, в лесу… Все, ничего больше не чую — уж простите, капитан, хворь совсем чутье отбила.

— Ничего, ты молодец — вон сколько всего рассказал.

— Не нравится мне это, — влез петух. — Четыре вооруженных человека в избушке в глухом лесу. Тебе это ни о чем не говорит?

— Говорит. — Я посмотрел на тяжело дышащего пса. — Поехали, Иголка.

— Ты с ума сошел? — завопил Транквилл. — Это же разбойники!

— Поехали, сержант, — повторил я. — Есть у меня кой-какие мысли относительно избушки и этих разбойников.

На самом деле никаких особых мыслей у меня не имелось. Но в тот момент, когда я понял, что проиграл эту ставку, во мне проснулось порядком забытое чувство абсолютной свободы. Когда-то давно, новобранцем, я выходил с этим чувством на поле боя и не боялся ни меча, ни пули. Постепенно, становясь старше, приобретая опыт и шрамы, я научился ценить свою жизнь и стал осторожен. Да, шишек и синяков поубавилось, но и легкость бытия куда-то испарилась. И вот теперь мне вновь нечего было терять. И во мне вновь не было страха. Я мог бы сейчас в одиночку напасть на целую армию, но попались какие-то четыре жалких разбойника. Что же, тем хуже для них!

Избушка обнаружилась всего в паре миль от главного тракта, причем ни отдельной дороги, ни даже тропинки к ней не вело. Действительно, небольшая такая изба из почерневших от времени бревен, слегка покосившаяся, но все еще вполне способная служить жильем. Возможно, когда-то в ней жил местный егерь… на самом деле — возможно, там и сейчас вовсе не разбойники, а по-прежнему живет егерь, а остальные трое — его помощники. Ну… значит, ему крупно не повезло!

Спешившись, я сделал знак своим спутникам затаиться, а сам прокрался к избе, отыскал затянутое бычьим пузырем окно, осторожно проколупал дырочку и заглянул внутрь. В тусклом свете единственной масляной лампы за столом сидели четыре оборванца. Судя по комментариям и азартным возгласам, в избушке резались в карты. Я поочередно рассмотрел всех участников игры. Нет, все-таки на егеря сидевший во главе стола мужик походил мало. Слишком уж запущенный и диковатый у него вид. Одет в какое-то рванье, причем явно раньше все детали его наряда принадлежали разным людям, борода неопрятным веником, на голове — колтун. Сразу видно, что человек давно из леса и носа не высовывал. Остальные трое ничуть не лучше. Прав наш Гай Светоний Транквилл — это разбойники. Ну тем лучше. План у меня уже созрел.

Я вернулся к отряду и обрисовал свою гениальную идею.

— Большего бреда я не слышал, даже когда лежал в яйце в окружении кур-наседок! А они, замечу, интеллектом уступают даже людям!

— Капитан… по-моему, этот план нуждается в доработке, — деликатно высказалась Иголка.

В общем, поддержал меня только Бурый, который, как выяснилось, вовсе не спал и слышал весь наш разговор. То, что я несмотря ни на что решил везти его дальше в седле, так потрясло бедного пса, что он совершенно потерял способность критически воспринимать мои идеи. Впрочем, мне сейчас как раз и не нужна была критика.

— Вот что, братцы… Напомню вам, что точно так же вы восприняли мою идею с цирковым выступлением. И что? Я оказался прав! Теперь мы легко зарабатываем себе на ночлег и еду. Все-таки тут — под кошачьей Шкурой — я остаюсь человеком, а значит, лучше знаю людей, чем вы. И если я говорю, что этот трюк против разбойников сработает — он сработает. Да, это опасно — все-таки против нас будут вооруженные и, как мне показалось, не совсем адекватные люди. Видимо, от постоянного сидения в лесу мозги у них слегка набекрень. Но это лишь увеличивает наши шансы. Я не хочу вас принуждать — кто боится, может остаться здесь и подождать. Мы пойдем с Бурым — может быть, даже нас двоих хватит…

— Я вас одного не отпущу! Что вы такое говорите, господин капитан! — с обидой в голосе воскликнула Иголка. — Мы же в бой всегда вместе шли! Плечом к плечу… гм… ну в общем, вместе!

— А что вы на меня так смотрите? Не надо на меня так смотреть! Вы со своим ко-ко-копитаном можете сходить с ума ско-ко-колько угодно. Я в этом не участвую!

— Ладно, тогда посидишь здесь…

— Здесь?! Один?! А если здесь лисы водятся? Волки? Медведи? Хорьки?! А-а-а! Я понял ваш замысел! Вы хотите избавиться от меня! Так вот, я вам ответственно заявляю — не выйдет! Я иду с вами!

— Хорошо, тогда всем тихо! Действуем по плану. Ждем темноты…

Осенью в лесу темнеет рано, так что долго ждать нам не пришлось. Мы подкрались к избушке. По моему сигналу Иголка ударом копыта высадила окно и отскочила. Бурый заглянул в дыру и улыбнулся щербатой ухмылкой.

— Ку-ка-ре-ку-у-у! — истошно завопил спрятавшийся под окном петух.

Тут же Иголка вышибла второе окошко, Гай Транквилл вспорхнул на подоконник, захлопал крыльями, вытянул шею, и протяжное лошадиное ржание разнеслось над избушкой.

Иголка быстро обскакала вокруг дома и вышибла третье окно, просунула морду внутрь, а я постарался издать самый заунывный мяв, на который был способен.

— Му-у-у-а-о-о-в-у-у-у-у!

— Так, Иголка, теперь осторожно — нужно только сорвать щеколду. Если ты вышибешь дверь, в избе ночью будет холодно.

Иголка нанесла точно рассчитанный удар. Дверь распахнулась, и я торжественно переступил порог. Разбойники уже не играли в карты, а сбились в углу, бестолково ощетинившись кинжалами. Судя по лицам, моя маленькая импровизация произвела на них сильное впечатление. Выдержав значительную паузу, я стянул шляпу, расстегнул воротник плаща. Разгладил усы.

— Мама… — простонал один из разбойников, роняя тесак.

— Вы заблуждаетесь, милейший, — вежливо произнес я, усаживаясь на стул. — К вашей маме я не имею ни малейшего отношения и даже не имею чести ее знать. Я тут, знаете ли, по делу. Не хотите присесть? Нет?‥ Ну как будет угодно. Так вот, у нас в аду сейчас образовался некий избыток места для грешных душ — несколько пустых котлов с кипящим маслом, парочка раскаленных сковородок и уютная яма с нечистотами и змеями. Мы решили, что ваши души уже давно готовы занять эти места.

Главарь тихо завыл, бросил кинжал и, повалившись на колени, забормотал что-то невразумительное. Остальные разбойники немедленно последовали его примеру.

— Что? Я что-то не пойму… А! Понимаю! Не хотите в ад?

Разбойники так старательно замотали головами, что у меня началась морская болезнь.

— Но что я могу поделать? Решено было, что вы сегодня умрете. Отряд стражников из столицы уже выехал. К утру они будут здесь, шериф тоже едет с ними, так что суд будет скорый, беспощадный, но местами справедливый. Вы ведь много преступлений совершили? Ну вот вас теперь и повесят. Прямо здесь, возле избушки, а потом я заберу ваши души, и все расстанутся довольные друг другом.

Разбойники хором жалобно загомонили, недвусмысленно демонстрируя, что они таким решением точно довольны не будут.

— Нет, ну вы, конечно, еще можете попытаться себя спасти, — заговорщицки подмигнул я. — В селе, что в противоположной от столице стороне, есть церковь. Если успеете до нее добежать и покаяться, вам, возможно, дадут убежище…

В дверях все четверо столкнулись и закупорили проем не хуже пробки в бутылке шампанского.

— А может, все-таки передумаете? Право слово — котел с кипящим маслом…

— Чпок! — Каким-то образом все четверо сумели протиснуться в дверь и исчезли в темноте.

Выйдя на крыльцо и прислушавшись к стремительно удаляющемуся треску кустов, я покачал головой.

— А ведь они не в ту сторону побежали. Там как раз столица…

— Так их ведь поймают! — ахнул Бурый.

— Тук-тук! — постучал себя по голове крылом Транквилл. — Есть кто дома? Кто их поймает?

— Ну этот… как его… шериф со стражниками! А-а-а…

— Дошло? Ладно, вы как хотите, а я спать. Приличные петухи ложатся спать с курами! Мне, между прочим, рано вставать завтра…

— Только попробуй опять закукарекать посреди ночи! — рыкнул Бурый. — Загрызу!

— Попрошу вот без этих угроз! Ничего не могу поделать, природа у меня такая — первым приветствовать солнце!

— А моя природа терпеть не может, когда меня будят посреди ночи! Я тебя предупредил: — поприветствуешь солнце — это будет последний раз, когда ты его приветствуешь.

— Все, хватит! Сейчас ужинать и спать! Иголка, я осмотрел конюшню, там сплошные щели в стенах и крыша протекает, так что тебе лучше тоже устроиться в избе — холодно и дождь, кажется, скоро будет.

— Есть, капитан!

Я запер ставни, прикрыл дверь и устроился на лавке рядом с печкой. Продолжающего кашлять Бурого уложили тут же, укрыв всеми тряпками, что нашлись в доме. Петух устроился на печке рядом с трубой, распушил перья и мгновенно заснул. Иголка тоже заснула почти сразу, один я маялся, глядя на пляшущий в летке огонь.

Конечно, решение спасать Бурого было весьма благородным. Очень, я бы даже сказал, в традициях фон Коттов. Помнится, дядя мой по отцовской линии как-то охотился на кабана. В пылу погони он оторвался от остальных охотников, но кабана все же догнал — на свою голову. Взбешенный свин, видя, что уйти не получится, развернулся и атаковал противника. Лошадь испугалась, сбросила наездника и ускакала, к счастью уведя кабана за собой. А дядя несколько миль до лагеря пер на плечах своего пса, которому кабан повредил лапу. Дядя тогда сильно ударился головой и, скорее всего, не совсем соображал, что делает, но остальные охотники сочли его поступок весьма достойным. Впрочем, возможно, он и впрямь поступил тогда осознанно — ведь ставка была не столь высока.

Я посмотрел на свои лапы. Выпустил и спрятал когти. Никогда в жизни больше не взять мне в руки меч. Никогда не ощутить сладости вина, никогда не обнять женщину… И еще много разных «никогда». Интересно, проживу я в кошачьей шкуре кошачий век или человеческий? И ведь даже непонятно, хочу ли я прожить так долго, если придется все это время оставаться котом.

Ведьма! Вот ведь одарила проклятием!

Я честно попытался разозлиться на Коллет, но ничего не вышло. Мы все оказались заложниками глупейшего стечения обстоятельств — и я, и она. Если вспомнить, что ей пришлось пережить за лето, вряд ли можно осуждать некоторую ее несдержанность. Да и вообще я не мог на нее сердиться…

Если подумать, злая шутка, которую сыграла со мною ведьма, обратилась в добро для многих. Андрэ из туповатого разбойника стал маркизом и женихом принцессы. Пусть он по-прежнему не блещет умом, но будущему королю это и необязательно, особенно — когда рядом будет такая королева. И в том, что Анну удалось так быстро найти, тоже есть моя заслуга. А кто помог избавиться от Мордауна?‥ Подумать только — если бы Коллет тогда не заколдовала меня, я, скорее всего, занимал бы сейчас какую-то не очень высокую должность при коменданте захолустного Либерхоффе и подыхал бы с тоски.

«И был бы счастлив! — встрял мой внутренний голос. — Вспомни, ты ведь мечтал жить спокойно!»

«Черта с два! — показал я внутреннему голосу воображаемый кукиш. — Тебе прекрасно известно, что у меня не получается спокойно жить. Месяц-другой такой жизни, и я начинаю сходить с ума от скуки».

«Ты уже не мальчик, пора бы остепениться!»

«Да, да, жениться на богатой невесте, наплодить кучу маленьких фон Коттов, заплыть жиром и однажды помереть в своей постели».

«Твои предки не видели в этом ничего предосудительного!»

«Я тоже не вижу. Но и жить так не желаю!»

«Тебе и не придется теперь. Даже если захочешь!»

Я сердито оборвал спор. Мало того что как безумец разговариваю сам с собой, так еще и ругаюсь… Похоже, я потихоньку схожу с ума. Впрочем, неудивительно! В моем положении как раз было бы странно остаться полностью в своем уме. Возможно, со временем я окончательно свихнусь… Наверное, это даже будет благом для меня.

Что же все-таки делать с Бурым? Может, оставить его в избе? Все крыша над головой. Оставить ему еды. Добраться до Куаферштадта, вернуть себе человеческое тело, а потом можно будет вернуться и забрать пса с собой. Вот только как поступят разбойники утром? Это ночью они напугались так, что готовы были бежать без оглядки до самой столицы. А что будет, когда взойдет солнце и развеет ночные страхи? Вполне вероятно, они убедят себя, что им просто привиделись и лающий петух, и разговаривающий кот. Во всяком случае, меньше всего я верю в то, что они действительно явятся в церковь, покаются и начнут праведный образ жизни. Скорее уж решат перебраться на другую дорогу, но перед этим вполне могут заявиться в избу — забрать оружие и награбленное добро. Тогда Бурому не поздоровится.

Нет, придется тащить его с собой. Лишь бы он окончательно не разболелся…

Мои опасения, к счастью, не оправдались. Утром Бурый, конечно, не скакал здоровым щенком, но чувствовал себя значительно лучше. Иголка тоже выглядела отдохнувшей. Единственной хмурой физиономией в отряде мог похвастаться только я, поскольку заснул лишь под утро. Ну и Гай Светоний Транквилл сердито топорщил гребень и подозрительно разглядывал меня и Бурого. Наконец, не выдержав, он сердито проскрипел:

— Ну? И кто это сделал?

— Что сделал?

— Не прикидывайтесь невинными цыплятами! Это было унизительно! И подло с вашей стороны — воспользоваться тем, что я плохо вижу в темноте!

— А что случилось? — поинтересовалась Иголка.

— Кто-то из этих… я даже не знаю, как их назвать! Но подозреваю, что только извращенный человеческий ум мог придумать такую подлость!‥

— Попрошу без голословных обвинений. — Я застегнул ворот плаща, скрывая ухмылку. — Если видел меня, так и скажи.

— Ты прекрасно знаешь, что я не видел, кто это сделал! Я в темноте не вижу, в отличие от неко-ко-которых!

— Да что сделал-то? — топнула копытом Иголка.

— Что? Извольте! Только я проснулся и набрал полную грудь воздуха, чтобы поприветствовать солнце — как из поколения в поколение делает все наше племя, как како-ко-ко-кой-то негодяй накрыл меня мешком! Я чуть яйцо не снес от испуга!

— У! Жаль, что не снес! — покачал головой Бурый. — Говорят, из таких яиц василиска можно вывести. Был бы у нас в труппе ручной василиск. Представляете, сколько можно было бы заработать?

— Точно! Он бы зрителей превращал в камень, а мы бы собирали их кошельки, — рассмеялся я.

— Да, нехорошо как-то! — расстроился пес. — Но можно было бы ему глаза завязывать…

— Противно слушать бред суеверного солдафона! — вспылил петух. — Наверняка это твоя выходка!

— Только что ты обвинял в этом меня. Теперь — Бурого. Странно, что ты забыл Иголку.

— Даже дурак сообразит, что ко-ко-копытами набросить мешок вряд ли получится… Хотя… Если подумать, то зубами ты вполне могла бы это сделать! И тебя сложнее всего заподозрить — значит, ты это и сделала! Како-кое ко-ко-коварство!

— Совсем сдурел, — вздохнула Иголка, протискиваясь в дверной проем. — Дождь закончился, господин капитан! Ну что, поскачем?

— Пойдем, Иголка, пойдем шагом. Бурый еще слишком слаб для скачки.

— Я здоров, господин капитан! Готов бежать, сколько будет нужно!

— Нисколько не нужно. Забирайся в седло.

— Но, капитан!‥

— Вы опять со мной спорите! — разозлился я. — Неделю назад вы спорили со мной, но я оказался прав. Вчера вы спорили со мной, но я оказался прав. И сейчас вы опять спорите со мной! Если называете меня капитаном — извольте мои приказы не обсуждать!

— Молчу, молчу!

— И нечего фыркать — я все слышал!

Некоторое время мы ехали молча, потом Иголка начала по привычке напевать любимую песенку про бравых ландскнехтов, я невольно начал подтягивать, и даже Бурый попытался подвывать в такт. Только петух продолжал дуться и неподвижно сидел на голове Иголки, глядя прямо перед собой. Он-то первым и увидел опасность.

— Кажется, мы влипли…

— Стой! Стоять, кому сказал!

— Это ж тот самый кот!

— Наконец ты научился отличать котов от белок, Крест. — Я постарался произнести это как можно увереннее.

— Да мне без разницы. Еда — она и есть еда, как ни называй. — Старый волк шагнул вперед, оскалив клыки. — На этот раз тебе не уйти.

— Знаешь, на Востоке говорят, что мудрецы учатся на ошибках других, обычные люди — на собственных ошибках, и только дураки никогда ничему не учатся.

— Это ты о чем? — подозрительно уставился на меня Крест.

— Ну сам подумай — в первый раз ты напал на нас с Иголкой и один твой приятель, кажется, до сих пор не оправился. — Я кивнул на Сиплого, который успел убрести к обочине и тупо уставился в кусты.

— Я тебе за Сиплого…

— Ты уже хотел за него отомстить, — оборвал я его. — И, я вижу, второй твой приятель стал настоящим красавцем.

Беспалый зло зарычал, но ничего не ответил. Смотреть на него, честно говоря, было жутковато — видимо, когда Андрэ метнул в волков костер, большая часть досталась именно Беспалому. Теперь его голову покрывали жуткого вида ожоги, правого уха и правого глаза не было вовсе.

— А теперь подумай, — вкрадчиво продолжил я. — Ты решил напасть в третий раз. Чья очередь получать все шишки?

— Ерунду говоришь! Это просто совпадение!

— Ну тогда тебе нечего бояться! Нападай или пропусти нас — я тороплюсь.

К сожалению, Крест оказался не так глуп или просто слишком разозлился, но мой расчет не оправдался. Вместо того чтобы отступить, он бросился на Иголку, намереваясь вцепиться в шею. Только теперь был ясный день, а Иголка была не пугливой крестьянской лошадкой, а боевой лошадью, которой доводилось сражаться и против специально обученных собак. Сделав «свечку», она чуть не размозжила волку голову, Крест едва успел отскочить в сторону. Нас с Бурым вышвырнуло из седла. Пес с трудом поднялся, угрожающе оскалился и шагнул навстречу Беспалому.

— Уйди с дороги, старик! — рявкнул изуродованный волк. — Мне нужен этот комок шерсти. Тебя мы не тронем.

— Это мой сюзерен, щенок! — Бурый попытался зарычать, но только закашлялся. — Уходи сам и останешься жив…

— Ой, напугал! Да у тебя клыков даже нет! — зло рассмеялся Беспалый. — Ты меня зализать до смерти собрался?

Бурый молча бросился на противника, в следующий момент, вцепившись друг другу в шеи, они покатились по земле. Я обернулся: Иголка пока вполне успешно отгоняла Креста ударами копыт. Сиплый улегся в дорожную грязь и равнодушно наблюдал за схваткой. Бурый жалобно завизжал, отпустив шею врага, попытался освободиться от захвата Беспалого, но тот только крепче сжимал челюсти. Я прыгнул ему на загривок, впился зубами в оставшееся ухо и стал рвать когтями толстую шкуру, волк зарычал и упал на спину, пытаясь придавить меня своей тушей. Ему это почти удалось, но тут откуда-то сверху на нас обрушился воинственно кукарекающий петух. Волк завизжал, ударом лапы отбросил Транквилла, перевернулся, сбрасывая меня… Удар о землю был так силен, что чуть не вышиб из меня дух. Я с трудом поднялся, приготовившись встретить смерть стоя, как подобает потомку рода фон Котт… Беспалый почему-то не нападал, продолжая визжать и кататься по дороге. Я встряхнулся, перед глазами немного прояснилось. Кажется, поле боя осталось за нами. Крест неподвижно лежал у ног Иголки, голова его была так смята, что сразу стало ясно — мертв. Сиплый брел куда-то в сторону от столицы посередине дороги. Беспалый перестал кататься и встал на подгибающиеся лапы. Теперь он был полностью слеп.

— Клюв у меня, конечно, поменьше, чем у ворона, зато таких шпор больше ни у кого нет, — проскрипел петух, выбираясь из кустарника, куда его закинуло ударом. — Вовремя я подоспел!

— Боюсь… боюсь, ты все-таки опоздал, — вздохнул я.

— Ничего себе! Я рисковал жизнью, и вот она — людская благодарность… — Петух проследил за моим взглядом и умолк.

Бурый неподвижно лежал в луже крови, еще продолжавшей вытекать из разорванного горла.