Котт в сапогах

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой повествуется о том, как благородный Конрад фон Котт повстречал хозяина бродячего цирка и какой неожиданностью закончился обычный обед

— Вы, господин, сразу видно — грамотный очень. Наверное, у вас учитель был собственный? Или вы к священнику ходили учиться?

— Да с чего ты взял? — Я прервался, пораженный как многословием, так и неочевидностью умозаключения оруженосца.

— Ну мы уже четыре мили идем, а вы еще ни разу не повторились, — с завистливым восхищением пояснил Андрэ. — Я большую часть этаких слов и не слыхал раньше!

— Иезус Мария! Какой неожиданный вывод… Нет, Булыга, на учителя у нашей семьи никогда не было средств, а к священнику я ходил очень недолгое время, научился немного читать и считать — вот и все. Книжная грамотность благородному человеку ни к чему — вот что я тебе скажу. Всему полезному я научился потом, как-то само собой из жизни. Что касаемо ругательств — это я за время службы нахватался. Умение по большому счету бесполезное, но иногда помогает облегчить душу — вот как сейчас.

— Да вы не расстраивайтесь, господин! Найдем мы вашего колдуна. А не найдем, так котом тоже неплохо. Я вот иногда думал — хорошо котам. Спишь себе весь день, ночью пару мышей придавишь — чтобы утром хозяйке предъявить и свое блюдечко сметаны заработать. И опять спишь весь день. Хорошо!

— Булыга, замолчи!

— Нет, правда, господин! Вот куда хуже быть собакой, или лошадью, или там какой другой скотиной…

— Булыга!

— Молчу, молчу!

Мы давно миновали развилку и теперь приближались к второй деревне — «Большим Куроцапам», как извещала надпись на почерневшей доске дорожного указателя. Как пояснил Андрэ, деревня, в которой мы недавно побывали, называлась Малые Куроцапы, но указателя не удостоилась — никому их деревушка не нужна была, да и сами селяне особым гостеприимством не отличались, боялись, что про их торговлю с бергцвергами узнают в других селах. А вот Большие Куроцапы, напротив, вели оживленную торговлю и с Либерхоффе, и с другими городами и селами, имели собственный постоялый двор, ратушу, рыночную площадь и претендовали вскорости стать полноценным городом.

Претензии эти становились очевидны при первом же взгляде на настоящий ров, окружающий село, и очень основательный забор из заостренных поверху кольев. Была ли в таковых средствах реальная необходимость или жители разорились на них из чистого пафоса, но Большие Куроцапы от вражеского нападения защищены были даже лучше того же Либерхоффе. Ворота — ввиду дневного времени — были открыты. У ворот на перилах моста сидел мальчишка в весьма приличной даже по городским меркам одежке и грыз семечки. При виде Андрэ он оживился, соскочил со своего насеста и, заложив руки за спину, обошел гиганта, демонстративно разглядывая его с ног до головы. Булыга от такого внимания к собственной персоне мгновенно растерялся и уставился на маленького нахала разинув рот.

— Ну и битюг! — Завершив осмотр, мальчишка вновь забрался на перила и вернулся к прерванному занятию. — Я тебя раньше здесь не видел.

— Раньше я здесь и не бывал, — невозмутимо ответил Булыга. — Ты местный?

— А тебе что за дело?

— Да так… Может, видел — не появлялись ли в городе бродячие циркачи?

— А что ты мне дашь, если я скажу?

— Могу в ухо дать. Больше у меня ничего нет, — честно признался Булыга.

— Не, в ухо — это ты себе дай, — отказался от щедрого предложения мальчишка. — Может, мозги на место встанут. Ты мне кота лучше отдай.

— Да на что он тебе?

— Найду на что. Вон какой вымахал — на зиму шубу себе сошью. А мясо съем.

— Да он первый тебя съест, замухрышка. Не хочешь говорить — сам узнаю.

— Да ладно, что мне, жалко? Есть тут циркачи. Уже два представления дали — ух, закачаешься! Сегодня — последнее, так что вечером обязательно на рыночную площадь приходи. Пропустишь — потом жалеть будешь.

— Пошли, хватит болтать! — прошипел я на ухо Булыге. — Тоже нашел собеседника.

— Эй… — Мальчишка с трудом удержался на перилах. — Чего это было?

— Чего? — наивно округлил глаза оруженосец. — Ты о чем?

— Это… Мне показалось…

— Тебе показалось, — отрезал Булыга и шагнул в ворота.

Стражу тут пока выставить для сбора податей не осмелились, но, судя по будке смотрителя, к тому шло. Да, богато живут Большие Куроцапы, и управляют ими, видать, люди деловые и с амбициями. Правда, в Малых-то Куроцапах все дома были как на подбор — гномы платили щедро. Здесь же окраину заселяла явная беднота — покосившиеся заборы, почерневшие от времени и непогоды стены домов — кое-где дым идет из дыр в крыше: топят по-черному. Народец одет бедно и грязно, да и сам вид имеет мрачный и изможденный.

— Топай к постоялому двору, — скомандовал я озирающемуся по сторонам Булыге. — Ждать вечернего представления я не могу. Вдруг они опять ускользнут?

— Вот! Я опять это слышал! — завопил мальчишка. — У тебя кот разговаривает!

— Ты рехнулся. Не сиди столько на солнце.

Булыга двинулся в сторону центральной площади, а я свернулся на вещмешке, делая вид, что сплю. Мальчишка было увязался за нами, подозрительно сверля меня взглядом, но потом куда-то пропал. Оглядевшись, я снова стал инструктировать шепотом оруженосца.

— Они должны быть на постоялом дворе — куда им еще деваться? Я сначала решил, что они убегают от меня, но, похоже, ошибся. Или девица не рассказала своему спутнику, что натворила, или они не считают меня серьезной угрозой. Видимо, они так и планировали — отправиться по деревням со своими выступлениями. Логично — здесь публика не такая избалованная, как в городах, к криворукому фокуснику отнесутся снисходительно. Но днем по селу они бродить не станут — на что тут смотреть? Достопримечательностей: ратуша да рыночная площадь. Значит, есть хороший шанс застать их в своей комнате. Потому сделаем так — заходишь, спрашиваешь, в какой комнате поселились циркачи, и заказываешь что-нибудь поесть. Забалтываешь хозяина, а я тем временем проберусь незаметно в их комнату.

— А… это… чем мне его забалтывать?

— Да чем хочешь. Спроси про цены на урожай, про местные сплетни — да про что угодно. Это же трактирщик — они все обожают языком трепать!

— Господин! Я не справлюсь! Я не умею этого всего. Давайте лучше наоборот — вы его будете забалтывать, а я пойду к циркачам?

— Иезус Мария! — Я досчитал про себя до десяти и тяжело вздохнул. — Знаешь, Булыга, я было начал подозревать, что ты умнее, чем притворяешься…

— Спасибо, господин! — расцвел гигант.

— Не за что. Потому что я только что убедился — мои подозрения напрасны. Ты и впрямь идиот! Как ты представляешь себе мой разговор с трактирщиком? Меня уже один раз хотели сжечь за такую попытку!

— А… О, а мне и в голову не пришло!

— Ладно, продолжаю. Значит, ты отвлекаешь хозяина, а я поднимаюсь в комнату циркачей и заставляю фокусника или девку — чую, она всем заправляет — расколдовать меня.

— Господин… а можно вопрос?

— Ну что еще?

— А как вы их будете заставлять?

— То есть?

— Ну… вы же кот. Нет, вы, конечно, очень большой кот и когда разговариваете — по первости можно в штаны наложить от страха. Но, по-моему, они вас не испугаются.

— Черт… Похоже, я от тебя заразился. — Я задумался. До этого момента главной целью для меня было найти фокусника и ведьму. Дело, наверное, в том, что я так и не привык осознавать себя котом. В прошлой жизни заставить что-то сделать другого человека для меня не составляло особого труда — иначе не был бы я капитаном. Тут ведь главное даже не сила мышц или громовой голос, а уверенность, что тебя обязательно послушаются. Но недавняя встреча с бергцвергом Эйсмархом изрядно поколебала мою самоуверенность. Действительно, что помешает фокуснику просто взять и вышвырнуть меня за дверь хорошим пинком? Или вообще свернуть шею?

— Булыга, меняем диспозицию. Ты скажешь хозяину постоялого двора, что тебе надо поговорить с циркачами по делу. Например, хочешь наняться к ним силачом — рвать цепи, гнуть подковы, ну и чем там еще силачи занимаются?‥ Это будет правдоподобно. Мы войдем к ним вместе, ты возьмешь чернокнижника за глотку и пообещаешь придушить, если девка меня не расколдует. Или даже лучше девку хватай. А то вдруг она своего спутника не так уж и ценит?

— Господин… — Булыга встал как вкопанный. — Я… я не справлюсь.

— Ну что такое опять? Почему?

— Я не могу. Не могу других людей… это… Ну бить не могу.

— Почему?

— Мне их жалко!

— Иезус Мария! А кто мне недавно рассказывал, как целый отряд во главе с бароном на тот свет отправил?

— Так то барон…

— Замечательная логика! А как же ты разбойником-то был?

— Ну… я такой разбойник… ну… это…

— Да телись же ты!

И Булыга — мыкая и мекая, с трудом подбирая слова — рассказал, как он разбойничал все эти годы. А разбойничал он, как выяснилось, очень оригинальным, я бы даже сказал, новаторским образом. Увидев на дороге путников или телегу с товаром, он выскакивал из леса с грозным ревом, вращая над головой дубину. При его устрашающих габаритах и величине его дубины зрелище это производило на путников впечатление крайне деморализующее. Обычно демонстрации силы оказывалось достаточно, чтобы жертвы охотно расставались с имуществом — лишь бы остаться живыми. Самое же интересное начиналось, если жертвы оказывали сопротивление. В этом случае человек-гора так же стремительно скрывался в лесу, даже не пытаясь перейти к физическим действиям, сколь бы смехотворны ни были силы сопротивления. Однажды Булыгу обратил в бегство одинокий монах, вооруженный лишь посохом да тяжелым молитвенником. Неспособность гиганта к насилию имела форму даже не убеждения, а какого-то душевного недостатка — при одной мысли о том, чтобы ударить человека, беднягу начинало трясти, а при виде крови он просто терял сознание.

— Господи милосердный, всевидящий и всепрощающий! — обратил я к небу глаза, выслушав нелепую исповедь. — Чем же я провинился перед тобой, что шлешь ты мне столь идиотские испытания? Одних убивают на войне, другие умирают от болезней и ран, третьих в далеких Америках и Индиях умучивают и съедают дикари. Все это — достойные христианина испытания. Но нет! Капитан фон Котт будет подвергнут испытаниям в высшей степени мучительным, но при том таким, о которых в приличном обществе не расскажешь!

— Нет в мире справедливости! — торжественно согласился проникшийся моей жалобой Булыга.

— Вот что… миротворец ты наш… — вернулся я к насущным делам. — Попробуем тот же вариант, но без насилия. Ты врываешься и просто пугаешь обоих. Они ведь не знают, что ты такой… оригинал. Делаешь морду пострашнее и грозно рычишь — надеюсь, этого окажется достаточно. Только умоляю — ничего не говори! Говорить буду я.

— Что-то мне страшновато, господин! — признался Булыга, подходя к воротам постоялого двора. — А ну как не получится по-вашему?

— Все получится, Булыга, не трепещи. Все, я умолкаю. Действуй по плану.

Постоялый двор производил впечатление умиротворенной скуки. Неспешно бродили пестрые курицы и цыплята-подростки под надзором роскошного матерого петуха. Возле корыта дремали свиньи. Тощий конюх, лениво чинивший упряжь у ворот конюшни, поднял на нас равнодушный взгляд, не увидел лошадей и вернулся к своему занятию. Андрэ на подгибающихся ногах проковылял к дому, и я начал сомневаться в плане — слишком уж откровенно мой оруженосец трусил.

В общем зале посетителей почти не было — естественно для середины буднего дня: парочка явных завсегдатаев, неспешно угощавшихся пивом, да какой-то купец, видимо только что приехавший и решивший закусить после долгой дороги. Закусывал он основательно — стол перед ним был плотно уставлен блюдами с холодным, а с кухни тянуло оглушающим запахом жарящегося мяса. Наши с Булыгой желудки издали согласный жалобный вопль.

— Господин… — краем рта прошептал оруженосец, шумно сглатывая слюну. — Может, сначала поедим? На сытый желудок воевать сподручнее…

— Тебе-то откуда знать, трус несчастный?

— Так говорят.

— Глупости говорят. С набитым брюхом бегать тяжело — что наступать, что отступать. А ранят в живот — так и вообще… э, э, стоп, не вздумай! — чуть не в голос завопил я, чувствуя, как зашатало при этих словах впечатлительного оруженосца. — Если ты сейчас в обморок упадешь — клянусь! — я тебе нос все-таки отгрызу!

— Я не падаю, господин! Честное слово!

— Ну так пошли. Обещаю — как только разделаемся с этим делом, куплю тебе столько еды, сколько в тебя поместится.

От этой перспективы Булыга сразу воспрянул духом и вполне бодро прошел к стойке. Хозяин постоялого двора, пребывавший в том же состоянии благостной расслабленности, что и все подчиненное хозяйство, на вопрос о циркачах лишь буркнул «в седьмой» да махнул рукой в сторону лестницы, так что даже не пришлось врать про поиски работы. Подгоняемый видениями окороков, колбас и жареных цыплят, Булыга стремглав взлетел по лестнице на второй этаж. Я спрыгнул на пол, бросился к двери с нарисованной углем семеркой, выдохнул:

— Здесь! На себя!

Собиравшийся уже вынести дверь молодецким ударом, Булыга рванул ее на себя и вбежал в комнату, злобно рыча и вращая глазами. Я проскользнул следом, вскочил на задние лапы и зашипел:

— Фффсем стоять! Кто шшшевельнетссся, тому Булыга оторвет руку или ногу!

— Я же говорил! Ты мне никогда не веришь!

— И правда… Но, согласись, в это трудно поверить! Изумительно!

Я обвел взглядом комнату и устало опустился на пол.

— Дерьмо!

Следовало насторожиться раньше, когда мальчишка стал расхваливать выступление циркачей. Но несоответствие его слов о потрясающем зрелище тем жалким судорогам, что я наблюдал на рыночной площади Либерхоффе, как-то ускользнуло от моего внимания. Похоже, Конрад, маленький кошачий череп слишком сдавливает твои мозги, и ты начинаешь хуже соображать. Или это общение с Булыгой так на тебе сказывается? Притом что Андрэ явно поумнел за прошедшие дни, скоро твой оруженосец станет умнее своего господина…

— Грр-агрх! Арррр!

— Гм. Не знаю даже, как к вам обращаться, уважаемый… гм… кот. — Плотный мужчина средних лет с жизнеутверждающим румянцем на круглых гладко выбритых щеках слегка приподнялся в кресле и отвесил легкий поклон. — Я весьма рад вашему визиту, но не могли бы вы сказать своему слуге, чтобы он успокоился?

— Андрэ, отставить!

— А?

— Все, рычать больше не надо, можешь расслабиться.

— Мы победили?

— Мы в заднице, — устало вздохнул я. — Точнее, я в заднице. Ну и ты — со мной за компанию.

— Вот видишь, па! — Из-за кресла выступил давешний мальчишка. — Он совсем как человек говорит. Даже лучше папского петуха!

— Гениально! — согласился бородатый господин. — Кто, по сути, ecть papagallo?! Просто безмозглая птица, имитирующая речь. Все его преимущество перед нашими воронами или скворцами, которые также искусно умеют подражать различным звукам и человеческой речи, — пестрая окраска перьев. Здесь же мы имеем дело с разумным существом…

— Сам ты существо. Пошли, Булыга.

— А?

— Пошли. Раз уж обещал — накормлю тебя. Там в мешке, в кошеле найдется пара монет, на плотный обед хватит.

— Постойте! Куда же вы?

— Ну? Чего надо? — Я раздраженно обернулся. — Вам интересно? Вы чувствуете, что прикоснулись к какой-то тайне, и хотите узнать подробности? А мне — неинтересно! Понимаете? Я устал, я голоден, у меня отвратительное настроение и я не хочу разговаривать!

— Десять золотых!

— Чего?

— Золотых. Десять золотых. Ладно! Двенадцать! И, разумеется, еда и ночлег бесплатно. Соглашайтесь! Это хорошие деньги — у меня столько получают только лучшие профессионалы.

— О чем вы вообще говорите?

— Я — хозяин цирка…

— Это я уже понял…

— Замечательно! Как я понял, у вас денежные проблемы. Если точнее, денег у вас на один хороший обед для вас и вашего слуги.

— Ну допустим…

— Я предлагаю заказать все, что пожелаете — за мой счет, разумеется, — а за это вы пообещаете выслушать мое предложение.

— Только выслушать?

— Да! Вы ничего не теряете. В худшем случае — сэкономите на обеде.

Врожденная осторожность подсказывала — бесплатный обед для таких неудачников, как мы с Булыгой, обычно бывает только в тюрьме. Но очень уж не хотелось расставаться с последними деньгами. Сколько мы еще будем гоняться за проклятой парочкой — кто знает, а заработать что-нибудь по пути представлялось мне маловероятным. Потому, поколебавшись — если честно, только чтобы сохранить остатки достоинства, — я согласился.

Надо отдать должное — толстяк не поскупился, служанки устали бегать из кухни с подносами, накрывая на стол. Булыга глядел на все это великолепие как паломник, после долгого и мучительного путешествия достигший своей цели. Я, впрочем, тоже не особо чинился — ну решил добрый человек угостить бедных путников, сам виноват. Предложение его — вполне очевидное в данной ситуации — мне сразу не понравилось, о чем честно было сказано еще до начала пиршества. Фон Котты никогда не опускались до фиглярства за деньги перед публикой. Синьор Огюст Сароз — так звали хозяина цирка — все же любезно настоял на том, чтобы мы остались отобедать. По правде говоря, я не особо возражал — хроническое безденежье очень действенное лекарство от спеси. Быстро насытившись — много ли нужно даже очень голодному коту? — я в благодарность поведал Огюсту, как оказался в столь плачевном положении, начиная со своего прибытия в Либерхоффе.

— Удивительная история! Значит, вы искали этих людей — фокусника и колдунью?

— Я и сейчас их ищу. Вот сейчас мой ненасытный оруженосец доест поросенка, и мы отправимся дальше.

Андрэ, услышав эти слова, тоскливо обвел глазами все еще богатый стол. Любезнейший синьор Сароз усмехнулся:

— А зачем вам ждать? Ступайте прямо сейчас.

— Что вы имеете в виду?

— Что-то мне подсказывает, что ваш бывший слуга Андрэ дальше поедет с нашим цирком.

— Эй! Вы не имеете права!

— Я? Да помилуйте — при чем тут я? — Продолжая улыбаться, Огюст повернулся к Булыге. — Он вполне способен сам решить, где ему будет лучше, да, Андрэ? Путешествовать с моим цирком в качестве актера, всегда иметь крышу над головой и плотно кушать два раза в день — как тебе это, Андрэ? Или бродяжничать, не зная утром, где удастся преклонить голову на ночь, не имея достаточно денег на еду, да еще и таскать на плечах жирного кота. А знаешь ли ты, друг Андрэ, что в этом — да и в большинстве окрестных королевств — делают с пойманными бродягами? Их продают на галеры или в рудники. Так что ты выберешь, Андрэ?

Я начал было возражать, у меня было много что сказать в ответ на песни этой толстой «сирены», я мог бы убедить Андрэ… Но почему-то так ничего и не сказал.

— Вот видите, уважаемый ко… уважаемый капитан. — Любезная улыбка Сароза становилась все более издевательской. — Вам нечего предложить нашему новому артисту. Он остается, да, Андрэ? А вы можете идти. Мешок ваш сами возьмете или, если желаете, можем привязать вам на спину. Вид, конечно, будет странный, но так его вам легче будет нести.

Мне захотелось вцепиться когтями в эту самодовольную рожу, но подобная ретирада уже ничего не изменила бы. Я понимал, что проиграл уже в тот момент, когда согласился на этот обед. Вот и получается, что немного лишней спеси иногда может быть полезно. Да что теперь? Задним умом мы все крепки.

Синьор Сароз, внимательно наблюдавший за мною все это время, показал себя прекрасным политиком — дождавшись, когда я полностью осознал поражение, он не стал меня добивать.

— Ну господин капитан, подумайте здраво — даже если Андрэ решил бы пойти с вами, далеко бы вы ушли? Это здесь, в провинции, власти смотрят на бродяг сквозь пальцы — в крестьянском хозяйстве всегда найдется работа для человека, согласного трудиться за еду. А если ваши фокусники уже далеко? Пойдете за ними до столицы? Так вас в первом же городе схватят. Денег у вас нет, у Андрэ в мешке явно чужая одежда… да тут, пожалуй, не галерами пахнет, а виселицей. А я предлагаю вам тот же самый путь проделать в повозке, со всеми удобствами, на всем готовом и в полной безопасности — все подорожные бумаги на Андрэ выпишем честь по чести! Да еще и жалованье будете получать! А там, глядишь, и фокусников ваших встретим — мир не так велик, как кажется, и все мы ходим по одним и тем же дорожкам. Ну так как, господин капитан? По рукам?