Котт в сапогах

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой повествуется о том, как благородный Конрад фон Котт вновь оказался в плену у жестокого хозяина бродячего цирка и какой неожиданностью это закончилось для синьора Огюста Сароза

— И снова здравствуйте, почтеннейшая публика! Щедрые господа, прекрасные дамы! Мы рады представить вам истинное чудо дрессировки — кота ученого! Все вы прекрасно знаете, что эти твари слишком тупы и ленивы, чтобы обучиться хотя бы тем трюкам, которые легко выполняет любая собака. Но ваш покорный слуга не знает слова «невозможно»! Даже кота можно научить танцевать — было бы желание и… хороший кнут! — Огюст подмигнул зрителям, легким движением кисти заставляя кнут извиваться и дрожать, словно тот был живой.

Увы, теперь я прекрасно знал, до чего искусно синьор Сароз управляется с кнутом. Выпустив меня из мешка, Огюст первым делом сообщил мне, что раньше у него в цирке были еще и дрессированные животные, а дрессировщиком был он сам. От животных пришлось отказаться — при постоянных переездах с ними слишком много хлопот, но опыт умелого обращения с кнутом у синьора Сароза остался. И он мне его тут же продемонстрировал. Через мгновение я лежал на земле, сбитый с лап кончиком кнута. Через пару минут — больше не пытался встать, через пять не выдержал и запросил пощады. Через десять синьор Сароз утомился и приказал Марку отнести меня в фургон и посадить на цепь. Марк тащил меня за хвост, это было очень больно и унизительно, но после кнута Сароза казалось сущим пустяком.

Надо признать, синьор Сароз и впрямь был убедительным дрессировщиком. За эти десять минут он меня так убедил, что даже мысль о каком-либо сопротивлении его приказам вызывала у меня ужас. Я не трус. Я служил ландскнехтом много лет, сотни раз ходил в атаку и еще большее число раз удерживал атакующего неприятеля, на мне есть шрамы от пулевых ранений, от мечей, копий и даже шрапнели, я не хочу, конечно, но и не боюсь умереть: наемники редко умирают от старости — издержки профессии. Но эти десять минут равнодушного показательного избиения сломили мою волю. Я не осмелился роптать, когда меня посадили на цепь, слишком короткую даже для того, чтобы спрятаться под фургон. Ее только-только хватало спуститься на землю, чтобы справить нужду. Места на топчане мне теперь не полагалось, для меня в углу фургона бросили мешок. О походах на кухню к доброй синьоре Сароз тоже пришлось забыть. Раз в день — вечером — кто-нибудь из артистов приносил мне миску с объедками. Судя по всему, это было то, что оставалось после ужина других циркачей, а, если учитывать, как скудно кормил их Сароз, оставалось негусто.

Но все это было не так страшно, как то, что Сароз решил провести в Либерхоффе не меньше двух недель. Сборы получались хорошие, а вот погода испортилась — все еще было довольно тепло, но шли проливные дожди. Я понимал, что путешествовать по раскисшим дорогам удовольствие ниже среднего, но мне казалось, что Огюст откладывает выезд специально, чтобы помучить меня. Впрочем, что толку? Даже если я увижу проклятого фокусника в двух шагах от телеги, все, что мне останется, — помахать ему лапой.

— Ты что, заснул?

Кончик кнута пребольно вонзился в мою лапу. Я жалобно мявкнул и послушно закувыркался по кругу. Толпа зааплодировала. Сароз стал теперь пускать в ход кнут при любом промедлении с моей стороны и делал это с пугающим удовольствием. Думаю, если бы не прибыль, которую ему приносили мои выступления, он бы меня забил. Впрочем, он вполне компенсировал упущенное удовольствие, добавив мне парочку унизительных и опасных трюков.

После третьего за день представления мои дневные мучения закончились, но особой радости это у меня не вызвало. Во время представления хотя бы некогда было думать о том, что шансы вернуть человеческий облик тают на глазах. Сидя же на цепи в фургоне, я просто физически ощущал, как время утекает промеж когтей…

— Ваш ужин, господин.

Я вздрогнул, открыл глаза… Кажется, я задремал — усталость и постоянный страх вымотали меня окончательно. Смешно подумать, что кто-то будет обращаться ко мне на вы и называть «господином».

— Господин… вы спите?

А… Ну конечно, один такой человек все же остался.

— Нет, Андрэ. Даже если бы и спал, то ради такого великолепного ужина обязательно проснулся бы. Что тут у нас? О! Поросенок, фаршированный перепелками! А это? Форель! Какая прелесть! Вино… мм… дай-ка я угадаю‥

— Господин? — Голос Андрэ прозвучал встревоженно. — Господин, вам нехорошо? Какой поросенок? Какая форель? Здесь немного мяса на костях и ячменная каша… тоже немного. Я хотел оставить побольше, но Синяша присосался к котлу как паук к мухе, все пихал в себя, пока из носа не полезло.

— Эх, Андрэ… ты разбил мои хрустальные грезы своим грубым реализмом. Ладно, не пугайся — все со мной в порядке. Это я так шутил.

— А-а-а… Да, понимаю… Кости и каша — поросенок. Да, и впрямь смешно!

— Ты меня удивляешь, Андрэ! — заметил я, пытаясь обнаружить на костях хоть что-то съедобное. — Ты научился улавливать иронию?

— Наверное. Не знаю, что такое эта ироня, но у вас смешно получилось, — признался Андрэ. — Я теперь все время разговариваю с господином Фредериком. Говорит, правда, больше он. А я слушаю. Он очень умный.

— Замечательно. — Тщетно. Кости напоминали отполированные десятками ладоней древки копий. Я вздохнул и принялся за кашу. — Видимо, тебя поспешили записать в дурни. Просто у тебя не было возможности развиваться.

— Да, наверное. — Андрэ вздохнул. — Теперь этого уже не узнать.

— Это еще почему?

— Сегодня господин Фредерик сказал синьору Сарозу, что покидает цирк и остается жить в Либерхоффе. Вроде как жениться надумал.

— Что ж… Рад, что хоть у кого-то в этом мире все закончилось хорошо. Как на это отреагировал Огюст?

— Сказал, что старого дармоеда давно пора было выгнать, да он держал его из жалости. И что так тупо острить сможет даже его сын, которому и платить не надо.

— Это хорошо. А то я убедился, как может быть настойчив Сароз, если не хочет отпускать артиста.

— Мне очень жаль, господин.

— Да ты-то тут совсем ни при чем, Андрэ. Не переживай. Он ведь и меня как ловко обставил…

— Я больше так не могу, господин, — вдруг выпалил Андрэ шепотом. — Нам надо бежать!

— Мне казалось, ты доволен своим положением? — осторожно, боясь спугнуть удачу, произнес я. — Ты ведь раньше отказывался бежать?

— Тогда да. — Гигант опять нервно оглянулся. — Я думал — это только поначалу так тяжело. Сароз говорил, что у цирка временно плохо с деньгами, а как заработаем — будет легче. Я поверил. Но мы зарабатываем все больше, а легче не становится, наоборот — выступать приходится все больше, а синьор Сароз продолжает экономить на всем. Вчера он поехал на рынок закупать продукты и взял с собою меня — чтобы таскать мешки. Он купил самую гнилую капусту! А мясо покупал даже не на рынке, а у какого-то сомнительного типа, и я… я боюсь есть это мясо, господин! По-моему, Сароз сошел с ума.

— Да нет, Андрэ, не думаю. Из всех нас он сойдет с ума последним. Просто ему золото немного вскружило голову… Впрочем, нам от этого не легче. Думаю, он нас всех уморит своей скупостью, а потом найдет новых бродяг.

— Я бы давно сбежал, да боюсь, — признался Андрэ. — Вот сбегу я… Куда мне идти? Что делать? Хорошо, что вас поймали!

— Вот спасибо, дружище!

— Ой! Простите, господин! Конечно, плохо, но для меня — хорошо! Я вам помогу. Мы вместе убежим, и я опять буду вашим оруженосцем.

— Ну что же… — Я с трудом удержался, чтобы не завопить от радости. — Только клянись, что больше никогда не посмеешь уйти от меня к другому господину, если только я сам тебе не велю!

— Клянусь! — торжественно прошептал Андрэ.

— Принимаю тебя на службу. Теперь отвечай: ты можешь свободно приходить и уходить из табора?

— Вроде да… Я раньше, правда, только с господином Фредериком везде ходил, но мне не запрещают и одному…

— Это хорошо. Завтра после выступления скажешь, что хочешь прогуляться по городу. Иди на западную окраину, там какие-то склады — пять больших сараев, окруженных забором. Охраняет их сторож, но со стороны крепостной стены есть подкоп — собаки прорыли. Возьми с собой какой-нибудь инструмент — расширить подкоп. Проберешься внутрь — иди к самому правому сараю. Там в дальнем углу под соломой найдешь мешок с моей одеждой и меч. Постарайся вернуться так, чтобы никто не видел, что ты что-то принес. Когда все уснут, стащи у Сароза ключ от моего ошейника — я видел, он висит у него в фургоне на стене — и приходи сюда…

— Замечательный план! — У входа в фургон стоял Сароз и демонстративно аплодировал. — Я смотрю, ты никак не желаешь сдаваться, господин кот. Замечательно! Я ценю такую силу духа… Но только не в своих дрессированных животных! Когда в следующий раз будешь плести заговор, подумай о том, что у фургонов стенки из парусины. Синяша! Неси кнут, бездельник!

— Синьор Сароз… отпустили бы вы нас с господином капитаном, — глухо произнес Андрэ, глядя в землю. — Ну что он вам сделал?

— Ты… Самсон недоделанный, ступай в свой фургон! Я тобой позже займусь… Вот закончу с нашим неуемным зверьком, отдохну и займусь. Твое счастье, что ты у нас дурачок, а значит, и вина твоя исключительно в недомыслии.

Тут примчался сияющий Синяша, прижимая к груди кнут отца.

— Синьор Сароз… — вновь попросил Андрэ, загораживая меня от хозяина цирка, — отпустили бы вы нас…

— Ты что, хочешь, чтобы тебе первому всыпали? Ну как пожелаешь…

— Извините, синьор Сароз…

Видимо, Огюст давно раскусил Андрэ и был уверен, что при своих устрашающих габаритах гигант совершенно не способен причинить кому-либо вред. Иначе успел бы увернуться — драться Андрэ совсем не умел и от его кулака не смог бы уклониться разве что слепой. Сароз не сумел. Вернее, он даже не пытался — так поразил его сам факт, что кроткий увалень поднял на него руку. А потом его поразил кулак кроткого увальня, по размерам не уступающий голове синьора Сароза.

— Вяк!

— Папа!

— Извините… — повторил Андрэ, провожая глазами улетающего Огюста. Летел тот, правда, низко и не очень далеко — ровно до соседнего фургона, где и улегся, не подавая признаков жизни.

— Молодец, Андрэ! — завопил я. — Быстрее за ключом!

— Хрен вам, а не ключ! — выкрикнул Синяша сквозь злые слезы и юркнул в главный фургон. Соревноваться с ним в быстроте Андрэ не мог. Великан еще только начал разворачиваться, как малолетний мерзавец уже выскочил наружу, сжимая ключ, и припустил прочь от табора.

— Проклятье… Андрэ, тебе надо бежать. — Я сам не поверил, что могу это сказать. Наверное, какое-то умопомрачение нашло. — Сейчас Огюст очнется… Ну ладно, не сейчас, но когда-нибудь он очнется, и тогда тебе несдобровать. Забери меч, продай камни — на какое-то время тебе должно хватить. Только не продешеви — рубин там точно настоящий, должен хорошо стоить… А лучше — неси его на улицу Маргариток. Там теперь живет Фредерик с женой, они хорошие люди и помогут тебе!

— Господин, господин… что вы такое говорите? Вы разве передумали бежать? По-моему, вот теперь вам совсем не стоит здесь оставаться!

— Ты упускаешь одно немаловажное обстоятельство. Ключа у нас нет, а пилить эту чертову цепь некогда!

— Да не нужен мне ключ, — проворчал Андрэ, запуская пальцы правой руки под обод ошейника, а левой сжимая замок. — Вот еще! Самсон я или не Самсон?

Он напрягся, резко выдохнул… лицо страшно перекосилось, налилось кровью…

— Андрэ, перестань, это бесполе…

Раздался хруст, и гигант шагнул назад, сжимая в руках ошейник и кучку железного мусора, оставшегося от замка.

— Обалдеть… Андрэ, тебе Самсон в подметки не годится! — воскликнул я, спрыгивая на землю. — Все, бежим отсюда!

— Постойте… — Из главного фургона выбралась синьора Сароз. — Подождите. Вот…

Она протянула Андрэ сверток.

— Здесь сушеное мясо, которое отобрали у вас, господин капитан. И немного еды от меня. Я ведь знаю, Андрэ, ты все время голодный. Не держите на нас зла, господин капитан. Огюст неплохой человек, раньше у нас цирк как одна семья был, а потом у него от золота ум за разум зашел. Может, теперь немного на место встанет? Ступайте, а то Синяша, не ровен час, стражу приведет…

Я же говорил — настоящая кампфрау!

Поблагодарив добрую женщину и в последний раз оглянувшись на табор и высыпавших из фургонов на шум циркачей, я побежал по улице, ведущей на запад. Рядом топал, шумно сморкаясь и утирая умильные слезы, Андрэ.

— Ну ты чего сырость развел? Да, синьора Сароз — замечательная женщина. Если доведется мне вернуть человеческую шкуру и найти ее — постараюсь отплатить за доброе отношение… Так что, может, еще увидимся с ней, не реви.

— Да… — всхлипнул Андрэ. — Я понимаю. Просто эта колбаса… в ней столько перца!

— Иезус Мария!

Всю дорогу до складов я ждал погони, но то ли Огюст все еще не пришел в себя, то ли после неожиданной выходки Андрэ побоялся нас преследовать, в любом случае никто нам не мешал. Оставив Андре у крепостной стены, я быстро пробрался на склад и так же быстро вернулся назад с вещами. Ни на обратном пути, ни у главных ворот нас никто не пытался задержать. Уже через полчаса мы бодро — насколько это было возможно под мелким нудным дождем — шагали по дороге, ведущей в столицу.