Крах империи

Глава 5. Смена вех

Тоталитарные партии приказывают не просто верить, они все время приказывают верить в прямо противоположное.

Дж. Оруэлл

ОТ БЕЗУМИЯ — К НОРМЕ

Сейчас очень трудно даже восстановить и ту пропаганду, которой пользовались большевики, и чаяния народных масс, с восторгом обрушивших в 1917 году собственное государство. Трудно и найти тексты, которые писались тогда, и понять, почему эти тексты так воодушевляли людей.

Просто поразительно, как сильно владело массой людей ощущение, что тогдашнее поколение живет в «конце времен», что «старый мир» умирает, что грядет перелом, катаклизм, катастрофа, что из нее мир выйдет обновленным.

Это мироощущение очень хорошо выражено и в текстах В. Брюсова, и в текстах А. Гитлера (один из них я привел в виде эпиграфа к этой части). Оба они очень любили обращаться к теме варварского мира, завоеваниям Римской империи, «конца времен» и всеобщего разрушения.

Это ощущение бессмысленности прошлого порождало и чувство бессмысленности труда, строительства семьи, рождения детей… вообще любых сторон человеческой жизни.

Тексты тогдашних идеологов революции вызывают недоумение у современного человека. Во–первых, пресно и скучно. Странно, что такой чепухой могли увлекаться, зачитываться, вообще принимать ее всерьез.

Во–вторых, очень странно видеть в числе рассказов А. Толстого и И. Эренбурга произведения, откровенно воспевающие бродяжничество и уголовный образ жизни. Потомкам будет не особенно просто понять идеологию горьковского «Челкаша» или мечты А. Куприна о «Всеземной анархической республике» [116].

Сложность в том, что разваливать империи, науськивая одну часть народа на другую, — можно, а вот строить и охранять империи таким способом — никак не получится.

Захватили большевики власть случайно или по тщательно подготовленному плану — но они ее захватили.

Были большевики готовы к управлению империей или не готовы — они должны были или немедленно отказаться от захваченной власти и уйти в политическое небытие или научиться править империей так, чтобы не оказаться быстро сброшенными.

Это потребовало очень быстрой перестройки идеологии; первые признаки этого появились уже в 1922–1923 годах. Персонажи революционных рассказов времен Первой мировой войны и революции с упоением жгут в топках паровозов «золотопогонную сволочь» и устраивают погромы в богатых квартирах. То есть пропаганда взывает к самым темным сторонам человеческого естества, она построена на ненависти к «хозяевам жизни» и стремлению совершать по отношению к ним какие угодно преступления.

В начале 1920–х годов уже «они» убивают и жгут живьем «нас» — как в рассказах Лавренева и Пильняка. Пропаганда построена на идее преступности «их», и «наша задача» формулируется как необходимость «их» остановить.

Любопытно, что именно в эти годы Алексей Толстой написал и свою «Аэлиту» — произведение не столько социально–классовое, сколько безудержно имперское. Красноармеец Гусев, лихо бегающий по Марсу и вполне серьезно собирающийся то ли построить на Марсе советскую республику, то ли при соединить Марс к Советской России, — это персонаж с таким агрессивным зарядом, что никакая «белокурая бестия» ему и· в подметки не годится.

Чтобы строить империю, нужна идеология империи, и новые владыки России вынуждены ее отыскать или погибнуть.

ПОВЕРНУТЬСЯ К ЕВРОПЕ ЗАДОМ

Первоначально, в 1918–1920 годах, коммунисты поддерживали создание любых национальных вооруженных отрядов: лишь бы были советскими, лишь бы признавали величие идеологии марксизма–ленинизма и воевали бы со своими буржуями.

Беда в том, что на большей части распавшейся Российской империи, почти на всем ее мусульманском востоке, нет никакой такой буржуазии. Если большевики хотят, чтобы мусульманские народы шли за ними, им придется отказаться от многих установок марксизма.

К. Маркс плохо относился не только к славянам, все восточные народы ему категорически не нравились. По его мнению, «колониальные» народы никогда не смогут освободиться из–под власти народов «передовых». Согласно решениям конгресса Первого коммунистического интернационала (1867): «… в отсталых странах народные массы будут приобщены к коммунизму не через капиталистическое развитие, а путем развития классового самосознания под руководством сознательного пролетариата передовых капиталистических стран» [79, с. 9].

Коротко и ясно. Единственный шанс народов «отсталых стран» — победа пролетариата стран вовсе даже «передовых». Эта идея, возможно, и действовала на образованный слой «передовых» народов, приятно ласкала их чувство собственной значимости. Но вот на самих восточных людей эта часть марксова наследства производила скорее впечатление порции касторки. Мусульманам нужно было что–то другое …

Маркса в совдепии вообще пришлось изрядно подкорректировать — в первую очередь обосновать тезис о России, как «слабом звене в цепи империализма» [117], и о возможности построить социализм в одной, отдельно взятой стране. По Марксу–то, пролетарская революция должна быть обязательно мировой и произойти в самых развитых странах …

А тут — еще одна корректировка!

В сентябре 1920 года, в Баку, на съезде порабощенных народов Востока, многие очень интересуются: нельзя ли произвести колониальную и социалистическую революцию одновременно? Чтобы колониальные народы освободились независимо от подачек пролетариата «передовых» стран и чтобы русская революция не осталась одинокой …

Нарбутабеков, Рыскулов и другие мусульманские интеллектуалы, потом уничтоженные Сталиным, заявляют, что они хотят говорить с Европой от имени порабощенных народов …

Что «русская» революция 1917 года — не единственно возможная, что она не должна служить интересам европейского пролетариата и европейской революции.

Что в мире есть восточные народы, которые боятся быть закабаленными европейской революцией, как раньше были закабалены европейским колониализмом. И что для этих народов ценность марксизма в том, что он означает для них национальное освобождение, а не классовую борьбу.

По мнению таких господ, как Г. Сафаров, «европейский империализм отрезал эти народы от широкой дороги исторического развития».

И все формы европеизации, даже через просвещение, трактуются им исключительно как «русификация»: «Черносотенные «миссионеры» Остроумовы и губернаторы Лыкошины обращали «нехристей» в православие и учили думать и чувствовать по–русски» [79, с. 80]. А приводя число училищ для туземцев Туркестанского края, заявляет, что эти цифры «… дают документальное доказательство православно–националистического мракобесия» [79, с. 81]. Белогвардейцы для него, естественно, «черносотенные казачьи атаманы» [79, с. 117] и никто больше.

Напомню, что эта книга официально вышла в 1921 году. Таковы были официальные оценки происходившего, и они совершенно не годились, конечно, для построения империи.

РЕАБИЛИТАЦИЯ РУССКИХ

Большевики пришли к власти под вопли о «русском великодержавном шовинизме» и о «захватнической политике царизма». Иначе они бы вообще никогда не пришли к власти. В первые годы советской власти господствовало, например, официальное мнение, что Богдан Хмельницкий — «предатель и первый враг» украинского народа», а решения рады 1648 года в Переяславле — «юридическое оформление начала колониального господства России над Украиной» [118, с. 236].

Естественно, с помощью таких слов никак невозможно объявить ни упорного желания Советской России овладеть Украиной, ни всего дальнейшего господства. Поэтому в двух последующих изданиях Большой советской энциклопедии таких «Неправильных» оценок не давали и делали порой совершенно восхитительные высказывания: «Воссоединение Украины с Россией имело прогрессивное значение для развития украинской культуры и просвещения …» и тут же: «украинцы не имели возможности обучаться на своем родном языке» [119, с. 562].

Удивительно — но дикое противоречие внутри одного и того же текста совершенно не смущало авторов!

Впрочем, еще в мае 1921 года Всеукраинское совещание при ЦК КП(б)У выдвинуло тезис, что проповедь национального самоопределения и отделения, прогрессивные до революции, стали после революции реакционными, ибо стали «средством натравливания трудящихся масс Украины против рабочих и крестьян России». Эка ловко они повернули!

Впрочем, первые годы советской власти «буржуазные националисты» чувствовали себя в СССР сравнительно неплохо. Это позже, в начале 1930–х, Грушевский, долголетний профессор Львовского университета, председатель Центральной рады в 1917–1918 годах, загадочно умрет на отдыхе. Пожилого профессора пригласили в Кисловодск отдохнуть, и он умер от гриппа в процессе лечения. Примерно как М. Фрунзе во время пустяковой операции.

В те же годы Яворского, советского украинского историка (родом из Галиции), за прекрасный немецкий язык объявили шпионом и расстреляли.

Очень любопытно бывает почитать предисловия к сборникам украинского фольклора, учебники украинской фольклористики советского времени… Если фольклор и авторские произведения направлены против москалей — то это произведения реакционно–националистические. Вот если против турок, татар, ляхов — то они, разумеется, прогрессивно–революционные.

В Собрании сочинений Ивана Франко нет многих его произведений (в том числе лучших), а изданные напечатаны с большими купюрами.

Сочинения почти обожествляемого на Украине Тараса Шевченко тоже выходили с купюрами — нельзя же было показывать читателю его стихи, в которых «проклятые москали гнетут Украйну»!

Согласно первоначальной линии коммунистов, в этом не было ни малейшей необходимости, но если строить империю и если центр этой империи — Великороссия, то, конечно, и «буржуазные националисты», и многие стихи Шевченко становятся очень уж неудобными.

Сложность в том, что украинские националисты были не только буржуазные. Самые что ни на есть ортодоксальные украинские коммунисты разработали целую программу реальной украинизации. Это были коммунисты, но национально мыслящие! В первую очередь это прозаик и поэт Микола Хвылевой, Михаил Волобуев и член ЦК КП(б)У Александр Шумский.

Позицию Шумского поддержала и украинская коммунистическая партия, действующая на Западной Украине, в Галиции, в Польше!

Хвылевой пишет ряд статей, цитируя решения ХII съезда, он считает, что необходима дерусификация города и пролетариата… а то какая же это украинизация?! «… не надо смешивать наш политический союз с Россией с литературой… Поляки никогда не дали бы Мицкевича, если бы они не перестали ориентироваться на русское искусство. Дело в том, что русская литература веками тяготеет над нами, как господин положения, который приучил нашу психику к рабскому подражанию… Идеи пролетариата известны нам и без московского искусства… Даешь собственный ум! Прочь от Москвы!»

М. Волобуев в начале 1928 года опубликовал большую статью «К проблеме украинской экономики» в журнале «Большевик Украины». Он весьма убедительно доказывал, что Украина экономически самостоятельна и вовсе не зависит от России. Волобуев обожал приводить цитаты из Ленина, но реально за этими цитатами удивительным образом просматривался тот же Грушевский.

Спорить на содержательном уровне с украинскими националистами было невозможно, поэтому их стали просто травить. В центральной прессе стали появляться статьи про мелкобуржуазное националистическое течение — «хвылевизм». Парторганизации принимали соответствующие решения.

В обстановке травли летом 1933 года покончили с собой Микола Хвылевой и Николай Скрыпник, член КПСС с 1897 года, нарком юстиции, потом нарком просвещения в Украинской ССР. Действительно ли покончили с собей или им помогли — мне не удалось установить.

Такая же борьба «местных коммунистов–националистов» и центра шла везде, во всех решительно республиках. Первый татарский историк Газиз пострадал именно как «националист».

В 1928 году состоялось «Крымское дело» Вали Ибрагимова, председателя татарской Крымской ЛССР. Ибрагимов хотел создать образцово–показательную татарскую советскую республику, призывая турок создать такие же у себя в Турции. Он вовсе не отступался от советской идеологии, он только был еще и татарским националистом.

В январе 1928 года Вали Ибрагимова посадили, в мае Верховный суд не принял дела к рассмотрению за недоказанностью обвинения (так и в Третьем рейхе порой суды отказывались выносить приговоры «в соответствии со здоровым расовым инстинктом). Ибрагимов и его люди расстреляны по заочному приговору коллегии ГПУ.

Наивно видеть в этом всплеске национализма хоть что–то антисоветское — «усиление национальных чувств носит в СССР особый характер, и это важно подчеркнуть. Речь идет не о свободно выражающей себя этнической оппозиции… Национализм в СССР развивается в рамках советской идеологии и советских институтов» [101, с. 334].

Против централизации и русификации шли люди, полностью или на 90% разделявшие убеждения и представления коммунистов.

«Трагедия коммунистов–интеллектуалов в национальных республиках заключалась в том, что они не только верили на слово Ленину, но и были искренне убеждены, что сам Ленин верит тому, что он говорит по национальному вопросу» [114, с. 123].

Буда Мдивани в Грузии, Султан Галиев в Татарии… Печальна их судьба! Они искренне хотели реализовать коммунистическую идею и не успели понять, что настали другие времена. Стоило им хотя бы попытаться перейти от теории к практике — и коммунисты–националы «оказывались в опале, из которой не мог их вытащить даже сам Ленин».

Очень часто «закручивание гаек» связывают с именем Сталина. Я совершенно не ставлю цели реабилитировать этот мрачный исторический персонаж, но боюсь, что поворот в идеологии мало связан с той или иной исторической персоной. Чтобы строить хоть какую–то нормальную жизнь, необходимо было перейти от пропаганды сожжения «их» «нашими» в топках паровозов к взволнованным рассказам о том, как «они» сжигали «нас». Так же закономерно приходилось заменять призывы к интернациональной солидарности трудящихся «призывами иного порядка, призывами к солидарности исторической, национальной, религиозной. Тем самым он ввел в советскую идеологию новые, глубоко видоизменившие ее элементы» [101, с. 38].

Возможно, Сталин по структуре своей личности идеально подходил для такого переворота, но все–таки дело не в нем. Переворот пришлось осуществить просто для того, чтобы строить империю.

До 1936 года даже имам Шамиль или племенной вождь в Казахстане Кеннесары Касымов объявлялись «прогрессивными» борцами с «тюрьмой народов». С точки зрения ученых школы историка–большевика М. Н. Покровского, даже басмачество — это «прогрессивное национально–освободительное движение». Термин Покровского «военно–феодальный империализм» вызывал восторг у Ленина и его гвардии. Книга М. Н. Покровского «Русская история в самом сжатом виде» вышла с предисловием Ленина, где он писал, что эту книгу надо перевести на иностранные языки, а в СССР сделать школьным учебником.

В конце 1930–х годов колониализм рассматривался как абсолютное зло, теперь он превращался в зло относительное, и теперь полагалось отмечать и «положительные стороны» присоединения народов и стран к Российской империи (говорилось, разумеется, — «к России»).

До конца 1930–х годов даже само слово «Русь» считалось эдаким… контрреволюционным. Уделять слишком много внимания русской истории, русскому языку, русской культуре, вообще всему русскому стало чем–то очень, очень подозрительным. Русский народ ведь, «как известно», был народом–завоевателем и угнетал другие, завоеванные им, народы. В книгах, выходивших в то время, обязательно подчеркивалось, скажем, что буряты были хорошие, а завоевавшие их казаки — преступники и убийцы. В книге А. П. Окладникова, посвященной присоединению Бурятии к России [120], живописуются чудовищные зверства «карателей и колонизаторов». То же самое — в книгах того времени о присоединении Грузии, Средней Азии или Северного Кавказа. Вообще–то, власти были довольно последовательны в своем интернационализме, в идее равенства народов. Во время официальных советских праздников, шествий и митингов обязательно выступали представители разных народов, и, скажем, в 1933 году в Ачинске бороться с религиозным туманом призывали одновременно украинец, требуя искоренить православные храмы, поляк, требуя искоренить католицизм; бурят требовал закрыть буддистские дацаны, еврей — синагоги, а татарин — мечети [121, с. 48]. Интернационализм? Несомненно! Но что характерно, даже в этой ритуальной пляске в Ачинске за закрытие право славного храма ратовал украинец; русские как бы не участвовали. Ведь русский народ был народом, в чем–то виноватым перед всеми остальными, он должен был нести свою вину и чувствовать …

Так что равенство равенством, а многое позволяет усомниться в том, что это равенство проводилось так уж последовательно. Русский народ с 1918 по самый конец 1930–х годов рассматривался как неполноценный, зараженный великодержавным шовинизмом и подлежащий перевоспитанию. А слова «русопят» и «кондовая Русь» стали очень обычными для обозначения всех, кому интернационализм хоть немного не нравился. Характерно, что из всех союзных республик СССР только у Российской Федерации не было ни столицы, ни своей Академии наук.

«Реабилитация» русских началась с 1936 года и завершилась в конце 1940–х годов рассказами о «великом русском народе» [122]. Происходила эта реабилитация именно как реабилитация имперского народа. В конце 1930–х годов стали объявлять прогрессивными собирателей русских земель, и особенно Александра Невского, царских военачальников — особенно тех, что воевали с Наполеоном. Тогда же шла и реабилитация Петра I с Иваном Грозным, их военачальников и приближенных.

Сложнее было реабилитировать превосходство русской культуры над культурами завоеванных. Еще в начале 1920–х годов приходилось клеймить русский шовинизм и национализм: «разговоры о преим5'ществах русской культуры и выдвижения положения о неизбежности победы более высокой русской культуры над культурами более отсталых народов (украинской, азербайджанской, узбекской, киргизской и проч.) являются ничем иным, как попыткой закрепить господство великорусского национализма. Поэтому решительная борьба с пережитками великорусского шовинизма является первой очередной задачей нашей партии… Борьба за ликвидацию фактического неравенства национальностей является второй очередной задачей нашей партии» [123, с. 647].

Тут мозги разжижаются… И говорить о неравенстве нельзя, потому что шовинизм. Но и ликвидировать фактически существующее неравенство тоже приходится …

В общем, большевикам не позавидуешь!

Приходится искать обтекаемые формулировки… Неравенство есть, но оно — плод «тяжкой доли народов при царизме». И говорить о нем нехорошо. Неравенство есть, а вот преимуществ русской культуры — нет. Из этого тупика коммунисты так никогда и не вышли. Поэтому в СССР старались не привлекать внимания к реальному превосходству русской культуры и тихой сапой использовали это явление… без объяснений.

АРМИЯ — ВЕЛИКИЙ ОБЪЕДИНИТЕЛЬ

Первоначально, в 1918–1922 годах, красные охотно создавали национальные вооруженные силы. Но как же с ними строить империю?!

И стоило отгреметь Гражданской войне, как национальные армии категорически не создаются, но зато все могут войти в Kpacную армию!

На партийной конференции в Москве 9–12 июня 1923 года сурово осудили теоретика мусульманской Красной армии Султана Галиева. После чего мусульманские военные соединения расформировали и включили в сформированные на общих основаниях.

С 1924 года Фрунзе, заменив Троцкого на посту военного наркома, проводил военный пятилетний план. О сущности его он говорил достаточно откровенно: «Мы создаем армию, в которой ни одна национальность не будет чувствовать себя притесняемой или изолированной. В то же время армия должна быть единым и сильным целым».

Какое–то время в составе Красной армии могли быть национальные части, а разные народы могли призываться в армию на основании разных законов с учетом местных особенностей.

7 марта 1938 года вводятся новые законы, по которым все национальные части расформировываются. Военному призыву подлежит практически все мужское население, в положениях устава уточняется, что служба должна вестись в многонациональных частях.

С этих пор в формировании кадров, в работе военных училищ полностью отвергается национальный принцип. Армия становится не просто единым организмом, но организмом, где язык один — русский. Этот принцип — не создавать национальных воинских частей — коммунисты соблюдали довольно строго.

Исключение допустил Верховный Совет 1 февраля 1944 года, разрешив создавать военные силы в республиках: это было необходимо, чтобы провести в ООН украинцев и белорусов. Но кончается война — азербайджанские и казахские части исчезают, законы 12 октября 1967 года возвращаются к нормам 1938 года.