Крах империи

Глава 1. Цена имперских амбиций

Внешнее территориальное расширение государства идет обратно пропорционально к развитию внутренней свободы народа… На расширяющемся завоеваниями поприще увеличивался размах власти, но уменьшалась подъемная сила народного духа. Внешне успехи новой России напоминают полет птицы, которую вихрь несет и подбрасывает не в меру сил ее крыльев. В результате внешних завоеваний государство пухло, а народ хирел.

В. О. Ключевский

ДВА МИРА

Одним результатом раскола Германии и создания ГДР было начало «холодной войны». 5 марта 1946 года в г. Фултоне (США) У. Черчилль произнес свою знаменитую речь, в которой и использовал впервые термин «холодная война».

Вторым следствием стало появление на земном шаре двух экономических, политических, духовно–нравственных миров. Понятие «третий мир» пережило разделение мира на первые два — мир капитализма и мир социализма, хотя и заменяется понятиями «юг», «бедный юг» или «голодный юг».

Но с конца 1940–х годов на земле и правда существовали два разных мира, самые основы организации которых различались. Существуют и две совершенно разные мировые экономики. Насколько судьбоносным стало. это разделение, мы видим только сейчас, после 1992 года. Когда выясняется, что мировая экономическая система сложилась без советского блока и без учета потенциала его стран.

Римская империя была так громадна, что в ней возникли не просто центр и периферия. В ней возникли своего рода концентрические круги от центра к периферии. Действительно — центром империи, ее ядром, были земли, населенные римлянами–ромеями: Италия, Испания, Галлия, Британия. Второй частью этого ядра были земли, населенные эллинами, вторым по значению народом Римской империи: Эллада, Босфор, Малая Азия, острова Крит и Кипр.

Эти области были центром по отношению к периферии: Переднему Востоку, Египту, Северной Африке, Аравии, Дакии, Германии.

В центре империи был свой центр — Италия. Центр центра. Самая «своя», самая доверенная и самая важная часть империи, ее сердце. В центре центра был еще один центр — город Рим.

Долгое время римский гражданин отличался от негражданина не меньше, чем в Средневековье дворянин — от простолюдина.

Звание италийского гражданина было лишь ненамного менее значительно. Но вот в 213 году гражданами стали почти все жители империи… Ура? С точки зрения истории — ура. Ведь это означало, что все завоеванные стали такими же, как завоеватели, срок их «ученичества» закончился.

Но с точки зрения всех жителей всех центров — никакое не ура, потому что перестали существовать их привилегии. И еще это значило, что центры начали приходить в упадок. Кризис III века начался с того, что Италия не смогла давать прежних контингентов солдат: строители империи надорвались в ходе строительства. Страны, захваченные Римом, начали вести себя все более независимо, ромеев начали меньше уважать, а кое–где стали попросту резать.

Российская империя была не менее громадна и еще сложнее устроена. Области, населенные преимущественно русскими, были центром. Но к их числу относились И Новороссия, И Украина, и Белоруссия, и Сибирь, и Дальний Восток.

Этот центр окружали страны, населенные нерусскими. А у самого центра был свой центр — Великороссия.

Уже в начале ХХ века страны завоеванных не захотели оставаться в империи — империя себя исчерпала. В советское время ярко проявило себя еще одно мрачное явление — упадок всего имперского центра.

УПАДОК ИМПЕРСКОГО ЦЕНТРА

В России до сих пор болезненно воспринимают всякое упоминание о том, что культура Запада выше ее собственной. Помимо всего остального, не могу не увидеть в этом некую ревность империалистов: ведь имперский центр просто вынужден претендовать на культуртгрегерство! Если мы не самые умные, самые развитые и самые сильные, то как мы можем претендовать на лидерство?! А тут получается — мы и правда не самые–самые, мы и сами получаем импульсы развития от Запада.

Ситуация еще болезненнее, потому что страны этого самого Запада становились частями империи. Внутри империи, построенной нами, оказываются те, кого мы вовсе не цивилизуем! Те, кто цивилизует нас!

Великороссия была менее цивилизованной, чем Украина, завоеванная ею в XVII веке. Частями Российской империи XVIII — начала XIX века стали Польша и часть Германии. Это вызывало разные следствия — и политические, и психологические, но имперский центр все же оставался лидером для остальных народов империи.

В конце XIX века завоеванные достигают уровня развития завоевателей и постепенно начинают их обгонять. Это уже свидетельствует о том, что имперский центр надорвался! Он уже не может тратить силы и на строительство империи, и на собственное развитие.

В ХХ веке становится чем–то совершенно очевидным, что Великороссия беднее, живет хуже, что она более отсталая, в ней меньше образованных и культурных людей. У России в СССР даже не было своей столицы. Вроде бы перед Второй мировой войной ходили слухи о создании столицы РСФСР в Куйбышеве–Самаре. Но после войны этих разговоров уже не вели. Суворов предполагает — это потому, что провалился сталинский план завоевания мира. Гитлер первым напал на СССР, план Сталина рухнул, и уже не было смысла строить другое государство, в которое РСФСР входила бы со своей столицей. Прав ли Суворов, я не знаю, но вот что столицы в РСФСР не было — это точно.

Москва и Петербург формально — части Великороссии, но эти два колоссальных столичных города играют роль столиц СССР в гораздо большей степени, нежели столиц Великороссии.

Они–то были великолепны, эти официальные «витрины СССР», а что делалось буквально в сотне километров от Кольцевой дороги и от Пулкова?

Везде — в Рязанской, Псковской, Владимирской, Пензенской, даже Калужской областях — царили запустение и нищета. Там везде менее яркие краски, менее веселые и сытые люди, вся жизнь менее современная, увлекательная и богатая, чем в республиках.

Впрочем, это касается не только отношений РСФСР и республик.

Тут складываются своего рода «круги разорения»: Великороссия беднее, архаичнее остальной России. Приезжая из Тамбова в Ростов–на–Дону, Новосибирск или в Мурманск, человек оказывался в обществе куда более дифференцированном, современном и обеспеченном. Помню, как удручающе выглядели жители Брянской области после сибирской деревни: бедноватые, малокультурные …

Но и более благополучные области России — Новороссия, Крым, Украина, Сибирь — гораздо беднее и примитивнее, чем республики СССР. Приезжая из Красноярска или Мурманска в Грузию, а уж тем более в Эстонию, человек испытывал точно такой же психологический шок, как приезжая из Шум в Новосибирск.

Но так же, как Россия для СССР, ведь и СССР был разорен во имя «мировой системы социализма». Приехав даже из Риги или Тбилиси в «братскую Болгарию», не говоря уже о ГДР или о Польше, человек оказывался в стране не только стократ более богатой, но и невообразимо более свободной. Польша так вообще сделалась землей обетованной для городских русских либералов. То, за что в Москве давали пять лет тюрьмы по статье 71, пункт А (антисоветская пропаганда и агитация), в Польше каралось административным арестом на 48 часов …

Механизм разорения каждого внутреннего круга для поддержания внешнего прост и ясен:

1. Служба в армии.

2. Работа на войну.

3. Работа на имперскую индустрию.

4. Работа в имперской администрации.

СЛУЖБА В АРМИИ

В России всегда больший процент парней уходил в армию на срочную службу. Мало того! Гораздо больший процент юношей кончал офицерские училища, уходил на сверхсрочную службу, в специализированные войска.

До 1936–1937 годов русские в СССР находились на положении своего рода «дискриминируемого большинства». Русские построили Российскую империю; русских и при советской власти сильно подозревали в «великодержавном шовинизме». А ведь большевики то пришли к власти под лозунгами развала империи!

Сахар Бродского,

Шинель Потоцкого,

Красная армия жида Троцкого, — так пел народ.

Только после 1937 года Сталин начал вытеснять «инородцев»

с командных высот власти, тайком выгонять с постов евреев, немцев и поляков, заменяя их этническими русскими. Тогда то и начались этнические чистки, а после реабилитации русских армию старались делать как можно более русской по составу.

В послевоенное время сделать карьеру в госбезопасности или в армии мог в основном этнический русский — по крайней мере, им отдавалось откровенное предпочтение во всех элитных родах войск. Со смертью Сталина тут ничего не изменилось, и, скажем, в Западной группе войск, стоявшей в Германии, было очень мало нерусских. А ведь это 300 тысяч людей, и притом самые боеспособные части в СССР.

А ведь военнослужащие не делали ничего, кроме удержания уже завоеванной империи и подготовки к ее расширению.

РАБОТА НА ВОЙНУ

Как правило, русскими были специалисты, готовившие секретное оружие или трудившиеся на бесчисленных производствах военно- промышленного комплекса (ВПК). Чем выше была степень допуска или уровень секретности, тем больше русских было в конструкторских бюро, на производстве или в закрытом городке. От них требовалась чистая биография — а ведь брак с иностранцем, примесь нерусской крови или пребывание в оккупации отцов и дедов репутацию загрязняли. Лучшей рекомендацией для карьеры в ВПК было чисто русское происхождение.

Иногда говорят, что, мол, в производстве оружия и в работе ВПК были задействованы самые светлые умы СССР. Это, мягко говоря, преувеличение. Но даже если в этом преувеличении и была бы какая то доля истины — простите, на что тратили свои светлые мозги все эти люди? Какой прок для развития России, и в том числе Великороссии, был от всех их разработок?

РАБОТА НА ИМПЕРСКУЮ ИНДУСТРИЮ

Н. М. Карамзин как то сказал, что в России есть только две, но зато очень большие напасти: дураки и плохие дороги. Другой неглупый человек сказал, что в СССР есть напасти пострашнее, но их тоже две: гигантомания и шпиономания.

Гигантомания выражалась в стремлении создавать огромные предприятия и топливно–энергетические комплексы, с тысячами и десятками тысяч работающих. Такие сверхгигантские предприятия очень часто оказывались градообразующими, и если заваливалось производство, то получалось — целый город оказывался никому не нужным.

Так и произошло с городом Сосновоборском — близ Красноярска.

Построили его для обеспечения рабочей силой завода тяжелых прицепов. Завод этот был очень полезен и нужен, пока тяжелые грузовики во всем СССР и во всех «странах народной демократии» были одни — КАМАЗы. Промышленность нуждалась в огромных грузовиках, грузовики нуждались в прицепах, завод прицепов обеспечивал все потребности рынка. А о том, что ситуация может и измениться, вряд ли кто–то вообще задумывался.

В 1991 году КАМАЗы перестали покупать в «странах народной демократии» и в «странах социалистической ориентации».

Прицепы мгновенно сделались никому не нужны. Нищий городишко Сосновоборск медленно умирает.

Для работы на такого рода индустриальных гигантах людей набирали по вербовке. Иногда (особенно в 1970–1980–е годы) людей агитировали в «трудоизбыточных республиках» — например, в Азербайджане. Но чаще всего русское население выезжало из России для освоения индустриальных мощностей Таджикистана, Узбекистана, Молдавии и так далее. Во многих республиках русские составляли в основном городское население. В Узбекистане в 1978 году городское население составляло 38%, то следует иметь в виду — русского сельского населения в республике почти что не было. А доля русских в рядах городского населения составляла порядка 70%. В том числе в Ташкенте из 2 миллионов жителей 1 млн. 200 тыс. были русские.

Поднимая крик о «русском засилье», местные националисты в начале 1990–х годов довольно ловко обходили эдакую «стыдную» подробность: а почему, собственно, для индустриального развития Казахстана потребовалось так много русских? Сейчас эта «тайна» открыта уже потому, что слишком многие русские выехали из республики, и некоторые города сразу же превратились в города–призраки. В городах Тывы взорвалось несколько котлов — орать о негодяях–русских, которые обижают туземцев, оказалось куда легче, чем заниматься скучной инженерной работой. Кстати, о завершении модернизации в «трудоизбыточных республиках» свидетельствует сама возможность вербовать азербайджанцев и молдаван туда, где до сих пор вербовали только русских. По–видимому, уровень подготовки рабочей силы в южных республиках к 1980–м годам сравнялся с уровнем России.

Даже в республиках Прибалтики трудно было найти нужное число квалифицированных работников. То есть найти–то было можно, но ведь если загнать местных на гигантские производства, они перестали бы выполнять не менее важную функцию — про изводить товары народного потребления, практически не производившиеся в самой России, те же туфли или кожаные портфели. Кроме того, власть хотела иметь в республиках (в том числе и в прибалтийских) свою верную агентуру — тот люмпенизированный, потерявший корни русскоязычный слой, на который она всегда могла опереться.

Работники индустриальных гигантов — тоже строители империи, хотя и своеобразные. Отрицать их квалификацию и знания — нелепо. Но много ли толку в самой России от их самых привлекательных качеств?

РАБОТА В ИМПЕРСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ

«Коренизация» «коренизацией», но должен же кто–то вести повседневную, скучную работу? На уровне хотя бы правильного оформления бумаг? Во всех республиках существовал очень большой процент русских сотрудников советских и партийных органов, тем более — органов МВД и госбезопасности.

В 1988 году демократы бросили лозунг о «восемнадцатимиллионном аппарате». Очень быстро аппарат чудовищно разросся — уже под чутким руководством самих демократов — и сделался хорошо если не тридцатишестимиллионным, но это уже потом… Это уже был, надо полагать, уже «свой» и «правильный» аппарат.

Если же говорить об аппарате имперском, аппарате управления Советским Союзом, то был он огромен и в целом довольно эффективен. По крайней мере, для решения задач, стоявших перед Советским Союзом, этот аппарат вполне годился. Это часто вызывало у самих русских веру в свое господство; в то, что они по–прежнему являются имперским народом. Но «… если русский народ действительно господствует над другими народами, то только потому, что это выгодно советскому режиму. Последний, унаследовав колониальную форму и присущие ей формы осуществления власти, сохранил их и продолжает использовать — но не в качестве цели самой по себе, как в настоящей колониальной империи, а лишь как средство для поддержания местного владычества советского режима» [88, с. 71].

«Функционеры режима находятся на своих местах не в качестве русских, так как их лояльность направлена не на русскую нацию, как это было бы в случае настоящей колониальной импе- 377 рии, а на коммунистическую партию, международный коммунизм и в конечном счете на идеологию» [88, с. 72].

Работали эти люди вовсе не на то, чтобы Россия, Великороссия имела какието преимущества. А как раз на поддержание такого положения дел, при котором Великороссия нищала и лишалась своего населения, а жизнь в Твери или в Рязани казалась убожеством в сравнении с жизнью в Ереване, Вильнюсе или даже в Ташкенте.

ЦЕНА

В результате можно назвать и цену, которую заплатила Россия за то, что стала центром империи:

1. Разорение русских областей РСФСР.

2. Отток русского населения на окраины страны; денационализация и люмпенизация этого населения.

3. Милитаризация внутренней жизни русских; отток русских из науки, искусства, интеллигентных профессий в армию, милицию, ГБ, администрацию — в том числе и вовсе не в одной России.

4. Российская экологическая катастрофа.

На эту тему можно написать отдельную книгу. Здесь я только обозначу ее: поддерживая свою власть, стремясь привлечь на свою сторону как можно больше стран «третьего мира», пытаясь любой ценой удержаться в роли сверхдержавы, коммунисты так лихо вычерпали недра, выхлестали леса, отравили воду и воздух в России, что некоторые ученые всерьез заговорили об «убийстве природы» [168].

5. Большая степень советизации.

В республиках, в интернациональных гигантах типа Москвы и Ленинграда все же дышалось посвободнее. Сознание людей было меньше закомпостировано официальными догмами. В провинции же, особенно в русской, часто и негде было узнать хоть что–то, расходящееся с официальными стереотипами.

Мальчики из средней полосы России странно выглядели среди студентов Красноярска и Новосибирска. Способности и таланты у них были не хуже, но представления о мире вызывали порой улыбку.

Так же забавно выглядел мальчик из России в республиках — по крайней мере, в европейских республиках. Помню, как в 1980 году выяснилось — русские аспиранты Института археологии понятия не имеют о Гадячской унии, — а ведь это один из поворотных моментов в истории Речи Посполитой и Великого княжества Литовского! Разумеется, о Гадячской унии, сделавшей русских равноправными участниками Речи Посполитой, не было ни слова в учебниках Украины и Белоруссии, но наши коллеги из этих стран имели доступ к неофициальной информации. А мы такого доступа не имели, и украинские аспиранты ухмылялись, слушая наши «бредни» по поводу событий общей истории.

ПОГУБЛЕННАЯ ИЛИ АБОРТИРОВАННАЯ?

Тому, что произошло с имперским центром, можно дать два объяснения. Один из них, конечно же, гораздо красивее и ярче. Согласно этому объяснению, Россию сознательно убили. Действительно, революция 1917 года прошла под лозунгами борьбы с империализмом, инородческий элемент в ней был исключительно силен, и в первые два десятилетия советской власти, между 1917 и 1937 годами, русские были своего рода «униженным большинством». Некоторое неравноправие сохранялось и позже, вплоть до 1991 года. Значит? ..

По разным оценкам, от половины до 90% русской эмиграции 1920–х годов были уверены — Россия пала жертвой «мировой закулисы» невероятно могущественной масонской организации.

Многое в позиции властей и после войны наводило на размышления.

И. Р. Шафаревич весьма резонно задал вопрос: почему в СССР апельсины стоят в десять раз больше картошки, если во всем мире картошка и апельсины продаются примерно по одной цене?

Начиная с 1960–х годов, такие настроения проявлялись полулегально — в линии журнала «Наш современник», в работе писателей- деревенщиков. Мысль и том, что и в 1991 году Россию «второй раз погубили», недвусмысленно высказывал В. Распутин. Причем погубили «за честность», «За откровенность» и другие замечательные качества.

Но возможно и второе объяснение, хотя и менее красочное, менее увлекательное и не позволяющее с азартом ловить общего врага. Согласно этому объяснению, Великороссия пала жертвой созданной ею же империи. Истощая свои силы для поддержания империи, стараясь стать и остаться сверхдержавой, Россия последовательно уходила в историческое небытие.

Грустный, но закономерный процесс шел всю послевоенную историю, с 1945 по 1989 годы: все время и во всем мире сокращалось число тех, кто хотел учить русский язык. До 1970–х годов даже в «странах народной демократии», где русский язык учили в обязательном порядке, находилось много искренне стремящихся проникнуть в тайны русского языка.

По мере угасания России как центра культуры, желающих находилось все меньше. Еще в 1970–е годы старшее поколение ученых пропагандировало: «Пишите на русском такие интересные вещи, чтобы за рубежом вынуждены были читать по–русски». Но уже в начале 1980–х начинающих предупреждали — за эти темы имеет смысл браться, только если знаешь английский язык. Без знания языка вы будете не в курсе последних мировых исследований, а если вы не будете писать по–английски, вы будете никому не интересны.

Печально, но и это легко объяснить без происков жидомасонов.

Несколько поколений подряд слишком много юношей и девушек занимались изготовлением оружия и службой в Западной группе войск вместо того, чтобы заниматься науками и искусствами.

Россия претендовала на статус сверхдержавы — но с каждым поколением, по мере истощения ее творческого потенциала, становилась все менее интересна как возможный центр этой сверхдержавы. Соблазн, который Россия несла для остальных народов, становился все ниже и ниже по мере ее истощения.

Империя породила взлет русской культуры XIX — начала: ХХ веков.

Трудно сказать, насколько мог продолжаться расцвет, если бы русские сумели вовремя отказаться от империи. Но они от нее не отказались, и та же самая империя погубила тех, кто продолжал вопреки шагам истории судорожно цепляться за обломки былого величия.

Арнольд Тойнби различал цивилизации абортированные, чье развитие было прервано внешним насилием, и самоабортирующиеся, то есть те, которые закрыли сами для себя перспективу развития [171].

Пусть читатель решит для себя сам, какой цивилизацией была и осталась Россия.

ВЫДУМАННАЯ РОССИЯ

В советское время «… люди были попросту изолированы и от внешней информации, и от информации об идеях, бытовавших в дореволюционной России», и, пытаясь найти выход из ловушки советского строя, начали искать «… в трех направлениях:

1. Поиск альтернативных вариантов марксизма, «правильного» социализма, поиск ошибок руководства, не создавшего вовремя Академии наук РСФСР, и так далее.

2. Рассмотрение ситуации с позиции ценностей западной цивилизации.

3. Возвращение к национальным ценностям» [167, с. 82–83].

Вот только и западные, и свои собственные национальные ценности они представляли себе довольно дико, и остается удивляться, каких фантастических вещей они напридумывали. Один публицист даже полагает, что в СССР сложил ось только два вида национализма, апеллирующих не к реальным, а к выдуманным народам, — это русский и еврейский национализм [168]. В этом есть немалая доля преувеличения, но и несомненна доля истины в том, что русские поразительно любят выдумывать самих себя, свою историю и даже свои интересы. Одна причина этой склонности — отсутствие реальной информации, в том числе и о собственном прошлом. Вторая — невероятная архаичность сознания современных русских, в том числе и образованных. Ведь имперский народ всегда развивается замедленно, а в СССР к тому же людей искусственно держали в невежестве.

В результате «… русская национальная жизнь выжила, но либо в разрушенной, либо в ослабленной и выхолощенной форме. Россия сохраняет последнее в Европе традиционное крестьянство, но это крестьянство обнищавшее, не имеющее права покинуть свои разваливающиеся избы, находящееся в крепостной зависимости без помещиков, живущее коллективной жизнью без «мира», в деревнях без праздников и церквей. Россия сохраняет последний пролетариат, описание которого мы встречаем у Золя и Горького, пьяный и неумелый. Как говорит рабочий у В. Гроссмана: «Рабочий без права бастовать, разве это рабочий, я вас спрашиваю?! Источники иссякли, и Россия превратилась в музей мертвых форм» [88, с.25–26].

Автор этой книги провел маленькое исследование — в Эстонии, в 1990 году: я просил собеседников, и русских, и эстонцев, рассказать о своих ассоциациях со словом «граница». Эстонцы пожимали плечами: ну, белая полоса на шоссе… Ну, мальчик в форме, который ставит штамп в паспорте… А что?! Русские же подробно описывали колючую проволоку, вышки, контрольно–следовую полосу, натасканных на человека овчарок и хмурые лица под касками. Получается — русские продолжали духовно жить в мире, который давно уже ушел в небытие.

А что характерно для архаичного сознания? Как раз идея самозащиты: «бей гадов».

«Иногда создается впечатление, что националисты давно пришли к общему согласию, что им ненавидеть, но не знают, к чему именно им стремиться. Если при этом учесть, что в этой среде редко встречаются люди, способные или желающие обсуждать ситуацию в терминах современного устройства общества, то создается впечатление, что у русского народа, у русских национальных интересов нет квалифицированных защитников. Я хочу подчеркнуть, что русский народ действительно страдает от разрушения его национальной культуры и его национальных традиций, но все, что он пока получает от тех, кто взялся эти традиции и этот народ защищать, это поток гневных обличений действительных и придуманных врагов при отсутствии конструктивных рекомендаций о том, как возродить национальные традиции и национальную духовную культуру» [167, с. 90].

Очень многие русские националисты в советское время были, в сущности, совершенно советскими людьми. Выход из советизма им представлялся чем–то очень простым — заменой официального марксизма какой–нибудь другой идеологией, лично для них более привлекательной.

Некий Шиманов полагал, что «… если предположить грядущую трансформацию коммунистической партии в право славную партию Советского Союза, мы получили бы действительно идеальное государство… Это идеальное государство исполнило бы историческое предназначение русского народа. Речь должна идти о православизации всего мира и, как следствие этого, об известной русификации eгo» [167, с. 183].

Этот гибрид марксистского и советско–православного мессианства готовы были разделить не так уж мало людей, что показала хотя бы демонстрация «Памяти» на Красной площади в мае 1987 года. Демонстранты требовали их встречи с Ельциным или Горбачевым. Ельцин с ними беседовал, пожурил за эмоциональность, надавал обещаний по поводу борьбы за трезвость и против разрушения памятников.

Но речь Дмитрия Васильева была опубликована в престижном эмигрантском журнале «Континент», и обсуждали ее многие не только в России, но и в зарубежье.

А пока Великороссия невероятно напрягалась, пока власти подстегивали ее изо всех сил, пока ее провинциальная интеллигенция выдумывала самые фантастические вещи, империя все равно распадалась.