Красавица, чудовище и волшебник без лицензии

Глава 28. Гнусный характер принца Ирисов и его клятва

Джуп удивилась было, услышав, что за Мимулуса вступились домоправители, но, поразмыслив, решила: «Они знали, что я испугаюсь до смерти, если моего спутника бросят к пиявкам!». Из подслушанного разговора она хорошо помнила — гоблин и трясинница сошлись на том, что гостью нужно беречь от тяжелых переживаний, чтобы она поскорее освоилась в Ирисовой Горечи. И это было единственное преимущество, которым она могла воспользоваться! Ох, как же мало и незначительно оно было!..

Тут зловещую тишину нарушил скрип двери, и в зал бочком протиснулся толстый гоблин-виночерпий в нарядной ливрее. Он трясся так сильно, что сразу становилось понятно: бедняга проклинает злой рок, из-за которому ему досталась честь прислуживать на праздничном ужине.

— Ах, вот и подчаший! — раздраженно воскликнул принц, сверкнув глазами. — Ты опоздал, и непременно будешь наказан за свою нерасторопность!

— Наказан! Наказан! — в восторге повторили сороки, заметно оживившиеся после того, как их придворный птичник избежал немедленной казни, и, кажется, даже не попал в опалу. — Выпороть его кладбищенской крапивой!

— Простите меня, Ваше Цветочество! — завопил гоблин, и повалился на пол точно так же, как это недавно делал Заразиха. Вот только страх его выглядел куда естественнее — видимо, должность подчашего защищала от господского гнева куда хуже, чем звание домоправителя.

— Этот ужин не мог быть хуже! — вскричал принц еще громче и злее. — Я пеняю ему на нерасторопность, а он затягивает дело все больше. Поднимайся, глупая тварь, и наполни, наконец, наши кубки! Или мне сегодня так и не удастся попробовать нектар?!

Его лицо от гнева потемнело еще сильнее, но при этом стало вовсе серым — словно весь родовой пурпур Ирисов в один миг выцвел и поблек. Зрачки Ноа, еще недавно сиявшие от злости как лучший медовый янтарь, помутнели, а тонкие пальцы судорожно скрючились, царапая когтями парчу скатерти. Джуп не знала, видит ли эти изменения кто-то, кроме нее, ведь незнакомый ей облик чудовища мог быть каким угодно: с шерстью, с чешуей, покрытый бородавками или язвами!.. Мимулус так и не рассказал ей, каким образом проклятие изуродовало принца!.. Однако сейчас она была уверена, что принц, несмотря на свои грозные манеры, слаб и болен. Возможно, его терзала лихорадка или же он просто обессилел от кровопотери, и приступы гнева опасно приближали его к беспамятству.

— Ваше Цветочество, — произнесла она робко. — Быть может, вам не стоит сегодня пить нектар?

— С чего бы это? — огрызнулся Ноа. — Если в моем кубке не появится нектар, то это вечер точно окажется потрачен совершенно бездарно — даже в сравнении с остальными моими бездарно тратящимися вечерами!..

Гоблин-виночерпий, трясущийся все сильнее, наполнил кубки из бутылки, на которую указал ему принц.

— Если этому нектару меньше ста лет, — сказал Ноа, державшийся, несмотря на мутный взгляд, все так же высокомерно, — то я прикажу усадить тебя сначала на угли, а затем окунуть в крепкий рассол! И так семь раз кряду!

— Ваше Цветочество, вы все такой же весельчак! — закричала Сплетня, захлопав крыльями от восторга.

— Никто не умеет забавляться так, как наш принц! — поддержала ее Небылица, и сороки дружно заурчали, щуря свои крохотные глазки от удовольствия. Должно быть, ужин начал напоминать им те праздники, по которым они соскучились. Мимулус, выглядывавший из-за их растопыренных крыльев, как из кустов, тем временем подавал Джуп знаки, которые обозначали: «Ни в коем случае не делай ни единого глотка!».

«Как будто я собиралась!» — подумала Джунипер с некоторой обидой, однако, не сумев побороть любопытства, опустила нос к кубку, чтобы понюхать тот самый нектар, о котором столько слышала. Ох, до чего же прекрасно он пах! Одного вдоха оказалось достаточно, чтобы она почувствовала, будто теплый ветер принес с лугов аромат цветов, и лучи летнего солнца коснулись ее лица, а перед глазами зарябили блики — как сияние озерной воды, как свет, пробивающийся сквозь зеленую листву. Погожий день, наполненный негой, спокойствием и ожиданием чего-то радостного — вот что вызывал в памяти сладкий хмельной аромат нектара, и Джуп невольно сделала еще один вдох, а затем еще один — не желая прощаться с прекрасной иллюзией… Увы! Даже этого было слишком много для нее — обычного человека, никогда не имевшего дела с нектаром Лесного Края! Она вдруг почувствовала, как все вокруг пошатнулось, а затем лицо начало пылать, и сердце забилось как бешеное. «Я опьянела!» — в ужасе подумала Джунипер, которая раньше из хмельных напитков пробовала разве что глинтвейн, который варил мастер Скиптон, если его дочери простужались.

Мимулус, даже не прикоснувшийся к своему кубку, несмотря на понукания сорок, больно щипавших его за уши, с осуждением вздохнул, увидев, как жмурится и трясет головой Джуп, пытаясь прийти в себя — именно этого он и опасался.

А что же Ноа? Принц напоказ пил нектар большими глотками, словно говоря: «Мне нипочем злой хмель!», но лицо его все явнее чернело безжизненной чернотой, а грязно-желтые зрачки расширялись, заполняя глаза и делая их похожими на капли помутневшего меда — или же на бельма.

— Так что же, Джунипер Скиптон, — вдруг громко сказал он, повернувшись к ней всем телом, словно готовясь снова схватить ее то ли за руки, то ли вовсе за горло. — Тебе по нраву Ирисова Горечь? Приятно ли тебе мое общество?

И пока Джуп, переводя дух от очередного приступа головокружения, силилась придумать вежливый ответ, принц зло расхохотался, и продолжил:

— Мои домоправители убеждают меня, что ты рада здесь быть! И что я показался тебе любезнейшим из принцев! Надо же, как ты добра, Джуп! Или, скорее, не видишь дальше своего собственного носа. Должно быть, все люди так же неразборчивы и глупы, как ты! Впрочем, я знал не столь уж многих человечишек, но те, что были представлены к моему двору, по меньшей мере были куда красивее тебя — насколько я смыслю в человеческой красоте. Ты, кажется, из тех, кого сами люди зовут простецами… простолюдинами! Что-то вроде моих слуг-гоблинов, только вы отчего-то одной породы с людьми-господами, несмотря на всю внешнюю несхожесть. Никогда еще не видел таких грубых рук, они у тебя просто огромные!.. Как и ноги — должно быть, Живокости пришлось повозиться, чтобы найти туфли такого размера…

Джуп догадывалась, что принц вновь намеренно пытается уколоть ее как можно сильнее, не придумав никакого другого способа от нее избавиться, но все равно от обиды у нее жгло глаза и першило в горле. Коварный нектар сделал свое дело — она уже не могла давать самой себе разумные советы, как прежде, и напоминать, что оскорбления нужно пропускать мимо ушей. К тому же, вредные сороки, услышав, что принц открыто унижает свою гостью, пришли в восхищение и принялись поддакивать ему, охотно выискивая в Джуп недостатки:

— Ты вовсе не стройная! — кричала Сплетня. — Ни капли изящества!

— Глаз не видно из-за щек — такие они круглые! — вторила ей Небылица.

— Пальцы толстые! Кожа грубая!

— Нос весь в веснушках и похож на сливу — вон как покраснел!

— Да и вообще курносый. Пятачок, а не нос!

— Платье противнее, чем комок водорослей, выброшенных на берег!

— Волосы хуже сухой осоки, и, подумать только, к званому ужину собраны в простой пучок!..

Расправа эта была настолько несправедливой и гнусной, что даже мэтр Абревиль попытался было вступиться за девушку, но сороки с легкостью его перекричали. И, надо сказать, к счастью: Мимулус совершенно не умел делать комплименты, так что его слова в защиту Джуп возможно показались бы ей еще огорчительнее, чем сорочьи оскорбления.

Осыпаемая злыми насмешками Джунипер держалась так стойко, как только могла, но глаза ее заметно покраснели, как и осмеянный сороками нос.

— Я вновь приношу свои извинения за то, что не могу вам угодить, Ваше Цветочество… Мне так жаль…

— И вновь она просит прощения! — воскликнул принц, нетерпеливым знаком приказывая вновь наполнить кубок. — Как скучна и однообразна эта человеческая девушка!

— Унылая как болотная тина! — прибавила к этому Сплетня, а Небылица трескуче расхохоталась, и обозвала Джунипер «кислятиной» и «мокрой курицей», что, видимо, по птичьим меркам было оскорблением, несравненно превосходящим все прочие.

— Я вовсе не… — попыталась защитить себя Джуп, и вправду едва не расплакавшись от злости, обиды и ощущения, что проклятый нектар лишил ее последних мозгов: в самом деле, нужно было придумать что-то новое!.. Но принц перебил ее, глядя недобро и свысока:

— С чего бы тебе так пресмыкаться передо мной? — он сощурился, намеренно фальшиво изображая задумчивость. — Неужто ты действительно очаровалась здешними богатствами и решила, что ради них можно свыкнуться с моим уродством и стерпеть мое презрение? Я слышал, что люди весьма корыстны! А ты, кажется, небогата по человеческим меркам — вряд ли такие жалкие платья носят люди с достатком, не настолько же эта порода лишена чувства прекрасного…

— Вот уж нет! — вспылила Джуп, несмотря на все предостерегающие знаки, которые делал ей Мимулус. — Мне ничуть не интересны ваши богатства!..

— Неужели она хочет сказать, что ей интересен принц, которого прокляли? — осведомился Ноа, допивая очередной кубок, да так неопрятно, что нектар большей частью проливался на его одежду. — Что наплели тебе мои хитрецы-домоправители, Джунипер Скиптон? Что пообещали?.. Ох, как же мне все это надоело! Довольно!.. Покончим с этой затеей! — последние слова он почти прокричал, глядя куда-то мимо Джуп, а затем повернулся в сторону Мимулуса. — Сороки! Довольно бездельничать! Приведите сюда Заразиху и Живокость, да побыстрее!..

Заливающиеся трескучим хохотом сороки слетели с плеч мэтра Абревиля, и отправились на поиски домоправителей, предвкушая еще одну веселую расправу. Гоблин-виночерпий, набравшись смелости, юркнул за ними в приоткрытую дверь — видимо, считая, что любые беды снаружи и в будущем не сравнятся с той, что случится здесь и сейчас.

— Он мертвецки пьян! — прошептал Мимулус, перегнувшись к Джуп через весь стол, и, судя по тому, что принц наблюдал за этим остекленевшим взглядом, не делая никаких замечаний по поводу нарушения этикета, мэтр Абревиль был прав.

— Мне кажется, ему очень плохо! — ответила таким же шепотом Джуп, косясь на принца, которого, казалось, хватил столбняк.

— Боюсь, скоро нам будет еще хуже, — пробормотал Мимулус, и снова оказался прав: принц встрепенулся, пробуждаясь от хмельного паралича, и уставился на Джуп свирепым взглядом, как будто все это время искал ее в лабиринте своих черных мыслей и вдруг обнаружил прямо перед собой.

— Ты! — сказал он, с трудом ворочая языком. — Человеческая девушка-прилипала! Слышишь меня? Что бы тебе ни сказали мои домоправители — это все ложь! Ты зря надеешься, будто сумеешь получить какую-то награду, угождая мне. Я надеялся, что ты уйдешь сама, увидев, что я уродлив и груб. Но раз ты продолжаешь притворяться, будто ничегошеньки не понимаешь, то я скажу тебе правду. И весь хитрый замысел моих домоправителей пусть провалится в преисподнюю! Где они?.. Сороки привели их? — он принялся грузно и неловко ворочаться, обводя зал невидящим взглядом. — Плевать! Все равно они услышат, где бы ни были… Усадьба полна их ушей… И ты услышишь. Они надеются, что ты меня полюбишь и снимешь проклятие. Вот, я это сказал вслух! Ты ведь узнала это от них, не так ли? И поэтому продолжаешь… продолжаешь… — он скривился, и попытался дотянуться до кубка, но так и не смог приподняться. — Но этого не будет! Ты не смеешь меня любить! Ты не сможешь меня любить! Я сейчас клянусь тебе честью своего рода, что ты навсегда останешься мне противна, я не нуждаюсь в твоей любви. Тьфу на нее. Видишь? Если любовь могла бы когда-нибудь возникнуть — я бы в нее плюнул. Вот и все. Вот и все! Теперь ты не сможешь сделать вид, будто не понимаешь!.. Теперь нет никакой надежды!.. — и он расхохотался пьяно и зло, вновь показавшись Джуп пугающим и жалким одновременно.