Красная Армия

ПРОЛОГ

В Германии наступила ночь. Среди сосен низкие, остроносые корпуса боевых машин пехоты становились черными. Солдаты собирались в группы по отделениям, прячась от слабого дождя. Там, где возможно, командиры располагали технику таким образом, чтобы деревья формировали преграду, ограждая место для сна. Те, кто не обращал внимания на такие детали, рисковал быть раздавленным в случае ночной тревоги.

Местность не была нетронутой. Когда подразделение прибыло сюда в начале серых сумерек, стало ясно, что другие войска недавно занимали это место. Огромные колеи от техники и море взбитой грязи, следы танковых гусениц и содранный лесной полог. Банки и бумага валялись островами мусора вперемешку со мхом и сосновыми иголками, а вонь отходов жизнедеятельности был почти таким же сильной, как запах выхлопов техники. Все это было знакомо Леониду, у которого за плечами был опыт крупных учений на полигонах Германской Демократической республики меньше года назад, поэтому он посчитал удачным, что подразделение прибыло сюда, пока была еще какая-то видимость. Машины были слишком тесными, чтобы спасть внутри них, даже если бы это было разрешено, поэтому прибудь они сюда ночью, вряд ли можно было бы расположиться для сна по-человечески.

В течение первых дней после выхода из расположения они перемещались только в темное время суток. Но теперь дороги были переполнены, и последний переход был дневным, под прикрытием лишь облачности. Все жаждали новостей. Было очевидно, что это не просто учения, но до солдат доходило слишком мало информации. Леонид уже слышал достаточно слухов, чтобы забеспокоиться. Всю жизнь учителя и комсомольские активисты вдалбливали в него, что США и страны запада только того и ждут, чтобы развязать ядерную войну против СССР и только ужасные последствия такого конфликта удерживали их от этого. Теперь же он не понимал, что происходило в мире.

Серега, крупный парень и неформальный лидер среди рядовых отделения, расположился под накинутой над боевой машиной пехоты маскировочной сетью и открыл сухой паек. За едой он любил травить байки о своих подвигах на любовном фронте. Серега был крепким и красивым парнем из Ленинграда, любившим выставлять напоказ свою неординарность.

Слушатели Сереги, к коим относился и Леонид, расположились неровным кругом. Любое освещение было запрещено, но поскольку офицеры разошлись, некоторые солдаты курили. В свете последних сумерек горящие сигареты отбрасывали отсветы на лица солдат, придавая им жутковатый вид, что еще больше портило Леониду настроение. За деревьями раздался лязг металла о металл, ему вторил возглас, похожий на ругань на каком-то азиатском языке. Затем возвратилась тишина, нарушаемая только далеким гулом с дороги.

Сержант Кассабьян, командир их отделения, возвращался из-за деревьев. Леонид знал, что он мог разойтись, узнай, что Серега открыл резервный сухой паек, но Кассабьян просто остановился, ничего не говоря.

Серега проигнорировал возвращение сержанта.

— Городские девушки, парни — продолжал он. — К ним нужен особый подход. Никакой неопределенности. Они любят это, и любят, когда вы знаете об этом, — сказал он, жуя следующий кусок галеты.

— Нам приказано не трогать эти пайки — сказал вдруг сержант Кассабьян, набравшись храбрости.

Леонид мог ощутить Серегину улыбку. Тот вообще был скор на улыбку, которая, казалось, решала все проблемы. Правда, улыбаться мешало то, что он жевал галету. Вообще-то его возмущала Серегина наглость, но с этим ничего нельзя было поделать.

Серега подвинулся, освобождая еще одно место под маскировочной сетью.

— Присаживайся — сказал он Кассабьяну. — Не одними же обещаниями питаться. Можно дождаться батальонной кухни, но мы ее ждем со вчерашнего вечера. Все нормально. Если есть какая-то проблема, я все сделаю.

Кассабьян послушно сел рядом с Серегой, как будто надеялся, что часть авторитета Сереги передастся и ему. Гул подразделения, расположившегося неподалеку, раздавался из темноты и был почти осязаемым. Темная фигура сержанта казалась почти детской рядом с широкоплечей фигурой Сереги. Кассабьян был точно таким же призывником, как и все они, только прошедшим шестимесячные курсы и получившим звание младшего сержанта. Возможно, в другом отделении он и мог быть лидером, но здесь влияние Сереги было слишком сильно. Перед офицерами Кассабьян, конечно, отдавал команды и даже изображал лидерство, но в неформальной обстановке Серега всегда оставался главным.

— Серега, — неожиданно спросил Леонид, больше для пробы, отчаянно надеясь быть признанным в отделении «своим». — Как ты думаешь, это все серьезно?

Вопрос был неожиданным, и серьезность голоса Леонида испортила настрой на тему женщин и демобилизации. Леонид понял, что это было неудачное решение, но было слишком поздно. Серега ответил, пытаясь сохранить привычную беззаботность в голосе.

— А ты думаешь, они бы просто так нам доверили тащиться столько времени с боевыми патронами? — Серега зловредно засмеялся. — Мы, наверное, просто едем на полигон и немного так заблудились? И просто собираемся пострелять по мишеням и продрыхнуть на свежем воздухе, дите наивное?

Впрочем, пока было очевидно, что Серега отчаянно пытается поверить, что они действительно не собираются воевать.

Леонид попытался сдать назад:

— Но лейтенант Корчак не говорил, что мы идем в бой…

— Корчак? — Усмехнулся Серега. — Этот хороший мальчик никогда не говорил нам чего-то, что стоило бы слушать. Партия любит вас. Партия говорит вам не баловаться в кровати после отбоя. Партия напоминает, что нельзя подбирать дерьмо, не получив специального разрешения.

Всегда было довольно странным слышать, как Серега издевается над Корчаком, их замполитом, потому что обычно Серега старался держаться к нему поближе. И тот был настолько уверен в Сереге, что позволял ему устраивать дискуссии на политзанятиях и изо всех сил агитировал вступать в Партию. Корчаку казалось, что он завоевывает душу Сереги. Но за спиной Корчака, Серега крайне жестко высмеивал этого зеленого лейтенанта.

Все смеялись над нападками Сереги на Корчака, кроме Леонида. Когда Корчак последний раз взялся поднимать их боевой дух, он добился только того, что окончательно испортил Леониду настроение. Леонид считал, что ему повезло попасть в Группу Советских Войск в Германии. Он надеялся, что в Германской Демократической республике, такой близкой к Западу, он сможет раздобыть записи рок-музыки незнакомых ему групп, которые было невозможно или очень трудно достать дома. Вместо этого он провел первый год в казарме в условиях, ненамного отличавшихся от тюремных и на раскатанном в сплошную грязь полигоне. Единственным исключением стала экскурсия по военным мемориалам и в военный музей в Магдебурге. А затем рутина кончилась. Часть была поднята по тревоге и спешно направилась в район сосредоточения. Это было довольно привычным явлением, но привычного возвращения в пункт постоянной дислокации не последовало. Вместо этого они остались в районе сбора на весь день, и только с наступлением темноты продолжили переход на броне через леса и поля ГДР. Потом часть несколько дней совершала переходы, по-видимому в случайном порядке. А потом пришел лейтенант Корчак, чтобы спросить солдат об их трудностях и поддержать боевой дух. Но замполита явно что-то нервировало. Слишком уж серьезно он говорил о жертвах во имя Родины и интернациональном долге, чтобы вывести Леонида из душевного равновесия.

Леониду хотелось просто поскорее завершать эти два года воинской службы — два самых несчастливых года своей жизни — и вернуться в родной совхоз под Челябинском, к своей матери и своей гитаре.

— Так вот, у этой девчонки — Лены — была сестра, которая очень хотела все знать. — Продолжал травить свои байки Серега. — Да, ее отец — большая партийная шишка, но при этом боится, как и все, поднять на нее руку. — И вот, сижу я в этой шикарной квартире, жду, пока Лена вернется домой…

Казалось, для Сереги все было просто. Леонид пытался овладеть нужными для солдата навыками, но его форма всегда была не достаточно опрятной, а его физические данные были недостаточны, чтобы сдавать нормативы. Но Серега, казалось, был наделен всеми нужными навыками изначально. Он высмеивал Леонида, который так и оставался в отделении на периферии. Теперь, однако, Леонид ощущал необходимость разговорить Серегу через других солдат, хотя и не знал, как это сделать.

Серега тем временем закончил свой удивительно похабный рассказ, в котором как обычно, выставил себя полным драматизма героем-любовником. Всеобщий смех Леонид оценил как сигнал действовать, несмотря на риск.

— Я думаю… — Леонид судорожно искал нужные слова. — Я думаю что творится Что-то… Что-то… Очень страшное.

Он мог ощутить, как Серега поворачивается в темноту.

— Все это — сказал он повелительно — всегда будет полным дерьма. Если ты выбрался из одного дерьма, ты сейчас же попадаешь в другое.

Серега горько засмеялся, а затем сказал на карикатурном английском:

— Леонид, бэби. Мистэр Рок-энд-ролл. — Затем он перешел на русский: — Ты же всю жизнь провел по колено в свином дерьме в своем колхозе, или как?

— В совхозе. — Поправил его Леонид.

— В Челябинске — продолжил Серега. — В смысле под Челябинском. Уж ты-то должен знать толк в дерьме.

Леониду отчаянно хотелось что-то сказать, но он сам не мог понять, что именно. Он думал о бледном виде Корчака, его жиденьких усах и каше в своей голове. Но все это никак не складывалось в нужные слова.

— Хотелось бы какой-то музыки — сказал Леонид, пойдя на попятную. Он подумал, что ему нигде не было лучше, чем дома, со своей небольшой драгоценной коллекцией рок-музыки и блюзов, венгерскими джинсами и гитарой. Его мечтой было попасть в Ленинград, где была настоящая музыкальная жизнь и концерты. Или в Москву, где можно было услышать хороший блюз. После знакомства с Серегой он отбросил вариант с Ленинградом. «Это барахло»? — спросил Серега, когда Леонид попытался заговорить с ним о музыке. — «Это сейчас не актуально. Никто не слушает блюзы. В Ленинграде ты бы выставился на посмешище. Сейчас в моде метал, все кто может, ходят на металлистов. И пропал бы ты в Ленинграде, мелкий колхозный свиновод».

Изморось становилась сильнее, и солдаты придвигались ближе друг к другу, пытаясь отчаянным ерзанием заполучить больше места под маскировочной сетью.

— А знаете… — сказал Серега. — Если будет война, хотелось бы поиметь какую-нибудь задирающую нос немецкую сучку. И пофигу, из ГДР или ФРГ — как-то не видно разницы между капитализмом и социализмом. Просто бесит, когда мы едем мимо, а они делают вид, что даже тебя не видят и считают, что так и надо.

Он остановился, а все вспомнили, как во время развертывания проходили через аккуратные немецкие города, где красивые девушки на улицах не проявляли к ним никакого интереса.

— Я точно подцеплю какую-нибудь — продолжил Серега. — А потом поручу Чингисхану научить ее хорошим манерам.

Бойцы засмеялись, даже Леонид. «Чингисхан» было прозвищем Али, их гранатометчика из Средней Азии. Али слабо знал русский, чтобы понять смысл шутки но, как всегда, засмеялся за компанию. Как-то раз, во время их первых полевых учений, Али повадился таскать чужие пайки, за что был бит Серегой, к которому присоединились и все остальные. Отделение едва не заработало крупную проблему, но Али выписали из санчасти в тот же день, а Серега сумел представить произошедшее так, что Корчак встал на их сторону. Али сделал правильные выводы и с тех пор тщательно выполнял все распоряжения Сереги, если, конечно, был в состоянии правильно все понять.

— Ни музыки — задумчиво сказал Серега. — Ни женщин. Ни выпить. А вот батя как-то говорил: «Война решает все проблемы». Мой старик был не промах, у него была одна или две бабы. Притом, черт подери, что моя мать была у него уже третьей женой!

— Отец твой? — Неожиданно для всех сказал с радостью Али. — Да ты не знать кто твой отца, русский ублюдок!

Отделение засмеялось так, что многие тряслись и хлопали друг друга по плечам. Даже Серега засмеялся. Это стало знаковым событием, как будто заговорили кошка или собака.

Солдаты, вообще-то вели себя буйно. Предполагалось, что будет стоять тишина, мертвая предбоевая тишина. Но офицеры все еще отсутствовали, и поэтому можно было расслышать и то, что творилось в других отделениях.

Леониду было очень интересно, куда подевались офицеры и почему они отсутствовали так долго. Его удивляло то, что наступало в мире.

Вдруг в нескольких сотнях метров раздался рев двигателя. Затем ожила другая машина, на этот раз ближе.

— Понеслась — с отвращением сказал Серега.

Они ехали в своей боевой машине пехоты с задраенными десантными люками. Только водителю и командиру машины было разрешено высовываться наружу. Внутреннее пространство было тесным и чрезвычайно неудобным, даже притом, что отделение было неполным и насчитывало только шестерых солдат. Запах немытых тел и тяжелый от дыхания воздух смешивались с просачивающимся острым запахом выхлопов. Хруст гусениц, казалось, перемешивал мозг. По своему опыту Леонид знал, что скоро это обернется сильной головной болью.

— Как думаете, куда мы собрались на этот раз? — спросил кто-то из темноты.

— В Париж — ответил Серега. — В Нью-Йорк.

— Серьезно?

— Да черт его знает.

— Я думаю, мы идем на войну — обреченно сказал Леонид.

Голоса были тихими. Нытье двигателя, треск гусениц по асфальту и постоянный шум непонятно чего окружали солдат.

— Да откуда ты знаешь? — спросил Серега со злой сомнительностью. — Ты — простой мелкий колхозный свинопас из глубинки.

Леонид и сам не знал, зачем сказал это. Он действительно не знал, куда они направлялись. Но интуитивно понимал, что был прав. Они направлялись на войну. Возможно, она уже началась. НАТО атаковало и наши уже гибли.

Машина резко остановилась, солдат прижало друг к другу или к металлическим стенкам. Марши по дорогам всегда были такими. То движение с высокой скоростью, а потом внезапная остановка, непонятная, но ожидаемая.

— Леонид! — голос спросил серьезно и достаточно громко, чтобы перекричать работающий на холостых оборотах двигатель. — Кто-то тебе сообщил? Ты серьезно что-то знаешь? Почему ты думаешь, что мы собираемся воевать?

Леонид пожал плечами.

— На мое счастье.