Красные фонари

Театр! Чем он так прельщает,

В нем умереть иной готов,

Как милосердно Бог прощает

Артистов, клоунов, шутов.

Зачем в святое мы играем,

На душу принимая грех,

Зачем мы сердце разрываем

За деньги, радость, за успех?

Зачем кричим, зачем мы плачем,

Устраивая карнавал,

Кому-то говорим — удача,

Кому-то говорим — провал.

Что за профессия такая?

Уйдя со сцены, бывший маг,

Домой едва приковыляя,

Живет совсем, совсем не так.

Не стыдно ль жизнь, судьбу чужую

Нам представлять в своем лице!

Я мертв, но видно, что дышу я,

Убит и кланяюсь в конце.

Но вымысел нас погружает

Туда, где прячутся мечты,

Иллюзия опережает

Все то, во что не веришь ты.

Жизнь коротка, как пьесы читка,

Но если веришь, будешь жить,

Театр — сладкая попытка

Вернуться, что-то изменить.

Остановить на миг мгновенье,

Потом увянуть, как цветок,

И возродиться вдохновеньем.

Играем! Разрешает Бог!

Мне снился сон, он был так странен,

Я б выдумать его не смог,

Как в соблазнительном тумане

Я флейтой плыл меж чьих-то ног.

На провалившемся диване

Ушел во сне я в этот рейд.

В страну несбывшихся желаний,

Переплетенья ног и флейт.

Если потеряешь слово,

Встанешь перед тупиком, —

Помычи простой коровой,

Кукарекни петухом.

Сразу станут легче строчки

От вождения пера.

Превратятся кочки в точки,

Станет запятой дыра.

Уложи свой лоб в ладошку

И от нас от всех вдали

Потихоньку, понемножку

Крыльями пошевели.

И падут перед стихами

Тайны сотен тысяч лет.

Все, что трудными ночами

Ты предчувствовал, поэт.

Нет, перо в руках поэта —

Это вам не баловство.

Он — дитя, соском пригретый,

Но в нем дышит божество.

Связь времен — связь света с звуком.

Как постигнуть эту страсть?

Поэтическая мука —

В даль туманную попасть.

Акварели слов слагая,

Скальп снимая с тишины,

Ты услышишь, улетая,

Звук натянутой струны.

Но паря под облаками,

Тихо празднуй свой улов.

Все мы были дураками,

Пока не было стихов.

Как многолик певец творенья —

Вот гениальности пример.

Но как едино вдохновенье,

Как в нем слились в одно мгновенье

И слезы, и стихи, и Керн.

Вечер не вечность. Промчится —

как миг новогодний,

Снег, поискрившись, — сойдет,

не оставив следа.

Знаю, что очень люблю,

что люблю тебя очень — сегодня,

Завтра, быть может, не будет

уже никогда.

Когда настанет час похмелья,

Когда придет расплаты срок,

Нас примет космос подземелья,

Где очень низкий потолок.

Бутылка там под ним повисла,

Как спутник в невесомой мгле,

И нет ни в чем ни капли смысла,

Весь смысл остался на земле.

Нет, не ошибка, не накладка,

Не сказка это, не загадка.

И грудь полна, бела как снег,

Без крыльев, голенький, весь в складках,

Быть может, спит утенок гадкий,

А может, гадкий человек.

Земли скрипучие рулады

Терзают слух мой по ночам.

Ей тяжесть дантовского Ада

Уже давно не по плечам.

Пронзив иглой земное темя,

Замрет натруженная Ось,

И перекрестит Землю Время,

Чтоб ей спокойнее спалось.

Я солнце пяткой заслонил в окне,

Чтобы оно глаза мне не слепило,

Но почему-то стало стыдно мне,

Что так я обошелся со Светилом.

Чуть-чуть ногой я влево шевельнул,

И солнце мне в глаза, как зверь, вцепилось.

Лицо в слезах в подушку я воткнул,

А желтое пятно за тучей скрылось.

Как стало вдруг темно средь бела дня.

Нет, тыкать пяткой в солнце я не вправе.

Лишь туча черная смотрела на меня

В небесно-золотой оправе.

Упало зеркало — разбилось отраженье,

Сегодня или завтра быть беде,

Не так причесан мир, и все его движенья

Преломлены, как тени на воде.

Разбитых стекол свет стал узким, колким,

Но отраженье мира погребя,

Мы соберем души своей осколки,

Чтоб, может быть, увидеть в них себя.

И опять навязчивая мысль

О беде, о гибели, о смерти.

Не спеши, костлявая, уймись.

Не с тобой плясать мне в круговерти.

Мы еще наладим Дом и Быт,

Крыльями раскинутся лопатки.

Мне всего-то, чтобы не навзрыд,

Капельку тепла — и все в порядке.

Размахнуться б в ширину плеча,

Перерезать вены отступленью,

Чтоб не пасть у ножек палача,

Чтобы не вернуться в заточенье.

И опять навязчивая мысль.

Я гоню ее, как бабку-сводню.

Помоги мне, неземная высь,

Черти меня тянут в преисподню.

Начала не было, и не было конца,

Непостижимо это семя,

Меняет на ходу гонца

Эйнштейном тронутое Время.

Конь Времени неудержим,

Но гениальные маразмы

Еще заигрывают с ним,

Катаясь в саночках из плазмы.

Но наберут ли Высоту

Качели нобелевской славы?

Качнувшись «влево налету»,

Мир, как всегда, «качнется вправо».

Молчат сомкнутые уста,

Совсем иного царства врата,

Непостижима чернота

Сверхгениального квадрата.

Там Время — черная дыра,

Как давит глубина сетчатку.

Какая темная игра.

Как ослепительна разгадка.

И древность

Вызывает ревность.

На то есть веские причины,

В нее влюбляются мужчины,

И женщин покидает

Верность.

Нет в этой старости изъянов,

Ее ничем не удивишь,

В ней сексуальность ресторанов

И легкость черепичных крыш.

Она — как молодость в сединах,

Что век для древности — лишь час.

Она останется в гардинах,

Посуде, мебели и винах

И с королями на картинах

Переживет меня и Вас!

Всегда на столбовой дороге

Мне преграждали жизни путь

Вот эти бешеные ноги,

Вот эта бешеная грудь.

Пошли последние этапы,

Уже недолго ждать конца,

А мне навстречу только шляпы,

И нет ни одного лица.

Что я слышу в конском ржанье,

Зов любви или страданье?

В нем раскаты грома, взрыв,

В нем к бесстрашию призыв,

А потом опять тревога,

Словно просят на подмогу

Лошадиные глаза.

Снова страх, обвал, гроза,

В конском ржанье приступ страсти

Вороной каленой масти.

Конь меж ног, как бы хлыстом,

Охлаждает страсть хвостом.

Но натягивают жилы

Вулканические силы,

Радость ржет, и ржет печаль,

Конь, как дьявол, сатанеет,

Все мгновенно каменеет

И становится как сталь.

Выхлоп, буря, изверженье,

Приступ, ноздри, храп и стон,

И награда за терпенье —

Взлет, астрал, освобожденье

И блаженство облегченья

Сразу в сотни тысяч тонн.

Вот какое содержанье

Я услышал в конском ржанье.

Он жил с азартом дуэлянта,

Бесстрашно дрался с палачом.

В нем мудрость Пушкина и Данте

И шпагой были, и мечом.

Он не сгибал пред властью спину,

Для них он был страшней чумы,

Он не вернулся блудным сыном,

Он был отцом, блудили мы.

И мы, как прежде, виноваты,

Что честным стал считаться вор.

«Нет, все не так, не так, ребята», —

Хрипит Володя до сих пор.

Восстань, «Таганка», стань примером,

Не дай опошлить новый век.

За вашу чистоту и веру —

Седой красивый человек!