Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики

Глава 5. Танец — искусство движения: красота как свойство поведения. В. Зигфрид

Танец-одна из ранних форм художественного творчества. Изучать его в таком качестве-значит признать, что красота присуща не одним только осязаемым предметам. Танец подчеркивает в искусстве то, что подвижно и преходяще, все дело здесь в самом действии, а не в каком-либо материальном продукте. О том, что художественное поведение не всегда порождает предмет, часто забывают, но для нас это положение будет главным. Мы сосредоточимся на динамической стороне искусства, красоту мы будем рассматривать как особенность поведения. У всего прекрасного есть сторона преходящая, и танец наиболее подходит для того, чтобы сделать эту сторону зримой. Самые убедительные тому примеры — движения танцоров. Исполняемые ритмические фигуры отличаются правильностью, а определенные взаиморасположения тел- постоянством. И постоянство, и правильность, и повторяемость форм-все это непременные свойства мимолетного искусства танца, и через них оно обнаруживает свое устремление к обретению внешнего облика. С самого начала нашего столетняя ценность произведений искусства как таковых подвергается сомнению. Можно наблюдать противоположную тенденцию: от осязаемого произведения внимание перемещается к порождающему его действию. Впервые это явление наметилось в экспрессионистских школах; при этом предметом и целью искусства все же оставался результат самовыражения художника-картина. Позднее все более и более настойчиво подчеркивалось значение самого действия (так называемая «живопись действия»), но известная роль еще отводилась и результату. А в конце концов целью сделалось само действие. Упомянем такие новейшие школы, как «драматургия положений» («ситуационизм») [1], «прикол и розыгрыш» («хэппенннг»), «затейное действо» («перформано»).

Рассматривая поведенческие аспекты искусства, мы сосредоточимся на специфических особенностях танцевальных движений. Чем они отличаются от любой иной двигательной активности? Было бы бесполезно заниматься этим вопросом, не составив общего понятия о разновидностях

Walter Siegfried, Munchen, BRD. Предлагались разные классификации; еслв говорить о старейших, то почти все они вырастали из хореографии.

Для того чтобы получить явное представление об отличии танцевальных движений от «обычных», нельзя ограничиться описанием движений танца, взятых по отдельности: эти движения на вид сплошь и рядом неотличимы от «повседневных» движений. Требуется другое-взгляд на группу танцующих как на нечто целое. Что превращает движения танцоров, столь похожие на обычные двигательные акты, в деятельность совсем особого рода? Чтобы определить родовое свойство всех танцевальных телодвижений, мы избрали два подхода: феноменологический и это-логический. Оба они исходят из представления о целостности изучаемого предмета.

Начнем с феноменологии. Ею накоплен богатый опыт наблюдения движений человеческого тела [2–4]. Но только после того, как было предпринято феноменологическое описание движений танца [5, 6), стало наконец ясно, что дальнейшего исследования требуют теперь не сами движения, а тот контекст, в котором они совершаются. Под «контекстом» мы разумеем здесь не социальные или культурные моменты, а ту целостную двигательную активность, в которую включено каждое отдельное движение танца. В какую общую систему встроены эти движения? На этот счет предлагается гипотеза: система, с которой танцоры соотносят свои действия, должна порождаться ими же самими в итоге групповой координации. Вот как пишет об этом Максин Шитс [5]: «Танец как бы вклинивается в пространство и время нашей повседневной жизни… У каждого отдельного движения свое особое течение времени, у танца в целом-тоже свое собственное время: о них можно говорить как о сотворенной протяженности и сотворенном времени… Пространство и время — это отнюдь не вместилища, в которые уложен танец. Они суть измерения создаваемой видимости, присущие ей внутренне, и потому вместе с нею и возникают…» Пространство и время как бы сотворяются, и описание этого сотворения, в меру возможности количественное, — суть настоящего исследования.

Что касается подхода, связанного с этологией, то нужно сказать, что эта новая ветвь биологии привнесла в теорию эволюции совершенно новое измерение именно тем, что изучила закономерные последовательности телодвижений, в особенности ритуализованных [7]. Лоренц в своей статье «Движения животных, напоминающие танец» [8] показал, что такие движения сродни элементам человеческого танца. Поэтому, рассматривая танец в этологическом плане, мы отвлечемся от всего богатства его проявлений и сосредоточим свое внимание лишь на описании типичных движений, на процессе их координации и возможных закономерностях этого процесса. Этологический подход, опираясь на анализ простейших (и, вероятно, самых первичных) форм художественного поведения человека, связывает танец со сложными формами коммуникативного поведения животных. Это закладывает наилучшую основу для решения во-127

проса о том, как в человеческом танце могут взаимодействовать поведение и красота. Согласие между поведением и идеей проявляется не только в танце, но-менее заметным образом-и во всяком обычном телодвижении. В области искусства такое согласие легче всего продемонстрировать именно на примере танца. Художественный замысел можно выразить в книге, картине, скульптуре и т. п., но можно, не привлекая никаких посторонних предметов, передать его в танце, использовав в качестве носителя человеческое тело. Поэтому привычное изучение художественных произведений (или изделий) в настоящем исследовании придется заменить изучением художественного поведения.

Как изучать скоротечное и преходящее

Наша рабочая гипотеза состоит в следующем. Групповой танец — это такое поведение, при котором исполнители создают, поддерживают и видоизменяют некую общую для них пространственно- временную структуру (ПВС), а эта структура, будучи создана, подчиняет себе всех танцоров. Предлагается, таким образом, модель особой ПВС. Такая модель сочленяет поведение с проявлением художественного творчества, вводя terlium comparationis— «третий пункт», в котором два явления, на первый взгляд совершенно разные, сходятся. Первое явление — это сложные ритуализованные телодвижения животных, второе-ранние формы художественного самовыражения Человека в танце, а «третий пункт» — это создаваемые членами группы пространственные и временные структуры. Эти структуры играют ключевую роль в обоих явлениях и могут служить основой для их сравнения. И здесь и там они как бы задают рамки, в которых осуществляется поведение.

Что означают эти «пространственно-временные рамки» применительно к танцу? Одно из важнейших условий осуществимости группового танца-способность в нужное мгновение оказаться в нужном месте; это, по существу, и есть смысл понятия ПВС. А кто определяет это место и это мгновение? В случае бального танца все ясно: нужные моменты указывает ритм музыки, а надлежащие места определяются заученными па. А как разобраться, скажем, в неподготовленных игровых танцах детей? Здесь нет ни отсчитывающей время музыки, ни пространственных схем хореографии. Мы далее покажем, каким образом участники группового танца последовательно создают ПВС, но сначала надо будет более четко разъяснить значение самого термина «ПВС». Мы начнем с анализа пространственной структуры, а затем перейдем к временной. Процессы становления обеих структур тесно взаимосвязаны.

Пространственная структура определяется как взаимное расположение танцоров в пространстве со всеми его последовательными изменениями. Ее можно отображать с помощью двух методов. Первый из них — это зарисовки непосредственно с кинокадров. Серия таких зарисовок позволяет изучить ход формирования «пространства танца». Второй— «метод геометрической транскрипции», предложенный Кендоном [9] и Дейчем [10]; тело каждого танцора изображают здесь в виде так называемого «сквозного звена» (transactional segment), определяя таким образом «пространственные очертания вклада отдельного танцора в единое пространство взаимодействия» (joint interactional space) (рис. 1).

Построение своего «сквозного звена» Дейч описывает так: «Очертания этого участка пространства можно определить следующим образом. Вообразим человека, который стоит на плоскости, опустив руки вдоль тела. Сначала зафиксируем его положение в пространстве и во времени. Для этого из концов боковых продолжений обоих плеч опустим на плоскость перпендикуляры и их основания соединим отрезком прямой (а на рис. 1). Для среднего взрослого человека длина этого отрезка составит примерно два фута. Отрезок этот мы будем называть основанием сквозного звена. Теперь от обоих концов этого основания проведем боковые лучи, образующие с направлением взгляда углы в 45° (b на рис. 1). Такая величина угла выбрана потому, что это наибольший допустимый угол поворота головы относительно туловища. Наконец, прочертим «венчающую» прямую, параллельную основанию и лежащую на расстоянии двух футов от него (c на рис. 1). Два фута — это ровно половина от четырех, а четыре фута-наибольшее расстояние между двумя людьми при их личном общении (по схеме Холла); таким образом, венчающая прямая делит пространство между взаимодействующими людьми в точности пополам. Если мы продолжим эту прямую в обоих направлениях до пересечения с боковыми лучами, у нас получится замкнутая фигура с боковыми сторонами длиною по 2 фута 10 дюймов и верхней стороной длиною 6 футов. Это и будет «сквозное звено», которые мы рассматриваем как отображение вклада одного танцора в единое пространство взаимодействия двух партнеров, обращенных лицом друг к другу.

Рис. 1. «Сквозное звено» по Кендону [91 и Дейчу [10]. 129

Описанная выше схема применима при рассмотрении не только парного, но и группового танца. Если представить типичные пространственные конфигурации простейших танцевальных построений с помощью сквозных звеньев (рис. 2), нетрудно будет распознать и сами построения, и их отличительные особенности.

Вот примеры простейших конфигураций, или планов, танца: а) кольцо, б) цепочка, в) шеренга, г) две попарно-встречные шеренги и д) встречные пары. В каждой фигуре свое взаиморасположение танцоров, и между фигурами существуют глубокие различия. В кольце, например, все танцоры равны; в цепочке кто-то оказывается первым, кто-то последним, а остальные попадают в середку; в построениях «лицом к лицу» явно выделены пары.

Приглядимся к расстановкам А и B, изображенным на рис. 3. Танцоры все время остаются в одних и тех же пятачках геометрического пространства-изменяется лишь ориентация их тел. Но даже таких перемен достаточно для того, чтобы коренным образом изменить характер всего пространства танца. Стоит танцорам повернуться, как они сразу же оказываются в новой пространственной сцепке.

Рис. 2. Взаиморасположение «сквозных звеньев» в типичных фигурах танцев.

А новая сцепка по-новому и осмысливается. Вот, например, расстановка B 1: она отчетливо попарно-супротивна и вполне подходила бы для танца ухаживания. B2 уже напоминает шествие, а B3 — это явное построение в две шеренги, обычное в боевых плясках. При всех различиях B1, B2 и B3 — это разновидности одной и той же расстановки, где каждый танцор остается на одном месте, но включается в разные танцевальные пространства с совершенно разным общим смыслом. В рассмотренных примерах новая пространственная сцепка всецело определяется переменой взаимного расположения танцоров; к окружающему их пространству она никакого отношения не имеет [11].

Пространство танца обладает внутренней связностью; на это слишком долго не обращали никакого внимания, и потому оно требует дальнейшего описания. Это описание уже наталкивалось и еще будет наталкиваться на методические затруднения. Дело здесь в системе нотации. Мало указать движения отдельного танцора: очень существенно также положение каждого из участников во всей непрестанно перемещающейся группе. Насколько мне известно, пригодной для этого системы нотации не существует. Единственная поддающаяся разработке в этом направлении система — это, по-видимому, та, что предложена Голани в его работе

«Хореография зрелищ» [12]. Наша цель не в создании нужной системы, а в том, чтобы описать особую пространственную структуру, формируемую самими танцорами и отделяющую их от окружающего пространства. Тут очень уместно вспомнить, что танцы зачастую начинаются с подготовки «танцплощадки». Для этого очищают место, делают разметку, устанавливают центр (самый известный пример-водружение «майского шеста»), иногда покрывают избранный участок особым материалом. Назначение всех этих приготовлений едино: подчеркнута обособленность выделенной площадки от всего окружающего пространства.

Что имеется в виду под временной структурой, понять гораздо легче, а потому и объяснений потребуется меньше. Речь здесь идет о «темпе»

Рис. 3. Здесь показано, как небольшие перемены в пространственном расположении танцующих полностью изменяют восприятие пространства танца.

[13] данного танца. Эпстайн дал определение музыкального темпа, и в слегка измененном виде можно отнести его и к танцу: темп — это скорость, с которой танец разворачивается во времени [14]. А как возникает темп? Как он поддерживается и как изменяется? Чтобы ответить на эти вопросы, нужно сосредоточиться на том, как в ходе взаимодействия танцующих во всей их группе складывается вполне определенная скорость исполнения танца. Мы говорили уже, что в основе всякого группового танца лежит способность каждого танцора в нужный момент оказаться в нужном месте. «Нужный момент» укажет темп, но кто его определяет? Что делать, если нет музыкального сопровождения? Видимо, танцорам придется установить общий темп самостоятельно путем согласования индивидуальных ритмов.

Почти всякий танец требует четкой «отбивки» основного ритма, который мы будем называть

«пульсом». Запускать этот пульс должна сама танцующая группа-ее участники должны сами создавать временную структуру танца. Носителем «пульса» может быть и пение, и мерные притопы, и хлопки в ладоши и т. п. Метод изучения пульса будет у нас соответствовать способу его поддержания. Мы будем применять методы двух типов. Когда пульс ясно заметен глазу, будет использоваться покадровый просмотр отснятых кинолент, позволяющий зрительно расчленять телодвижения. Иногда (особенно при большом числе танцоров) пульс плохо виден, но вполне различим на слух. В таким случаях основой послужат звукозаписи-соответствующие осциллограммы легко подвергать обмерам и сопоставлениям. Разным формам танца соответствуют свои определения пульсации, и мы будем приводить их при рассмотрении различных примеров.

Какие танцы надо рассмотреть, чтобы проследить возникновение пространственных и временных структур? Может быть, сценические или бальные? В свете нашей концепции было ясно, что ни те ни другие: пространственные структуры таких танцев диктуются хореографией или устоявшейся традицией, а временные-музыкальным сопровождением. Поэтому мы искали такие танцевальные действия, в которых не было бы музыки, — тогда танцоры вынуждены сами создавать свой объединяющий пульс. В начале исполнения подобных танцев взаимное расположение танцоров закреплено еще не вполне, и это позволяет проследить за возникновением пространственной структуры. Всем этим требованиям отвечают танцы детские и игровые.

Общество им. Макса Планка располагает богатым собранием документальных фильмов по этологии человека, и там имеются ленты, запечатлевшие южноафриканские туземные танцы; они- то и дали богатейший материал для наших исследований. У коренных южноафриканцев древние обычаи танца до сих пор живы, и там часто доводится наблюдать детские пляски [15]. Однако для полного и всестороннего изучения пригодными оказались лишь некоторые отрывки отобранных фильмов [16]. Другим материалом послужили данные об «экспериментальных» тан-132 Глава 5

цевальных группах, состоящих из 4-15 студентов-медиков. В этих «танц-кружках» мы подвергали пространственные и временные элементы танца всяческим перетасовкам: по-разному расставляли танцоров, задавали разнообразные ритмы и т. п. Оставались документы: протоколы, фотографии, магнитные ленты со звукозаписями (частью преобразованные в осциллограммы), с которыми мы и работали. Танец-предмет искусства, но мы, как уже говорилось, стремимся подчеркнуть в нашей статье не только это. Важно еще и то, что танец является действием, предполагающим участие в нем. Поэтому немалое значение имеет и наш собственный опыт, приобретенный в «танцкружках».

Материалы настоящего исследования, конечно же, разнородны; это лишь примеры, назначение которых-помочь уяснить модель, выдвигаемую в основной гипотезе. На истолкование смысла танцев мы и не посягаем. Чтобы до конца постичь танец, одного внешнего наблюдения мало: надо еще пожить в привычной танцорам среде, и притом не зрителем, а равноправным участником. Живое участие обязательно: без него любой анализ, направленный на полное постижение смысла танца, легко может приводить ко всевозможным недоразумениям. Трудности начинаются уже с самого слова «танец». У разных народов обозначаемые соответствующими словами явления тоже разные [17]. Что касается нашего исследования, то оно сосредоточено на вещах самых простых, вроде взаимного расположения участников танца в пространстве или изменений «пульса» танца во времени; смыслом же изучаемых танцев можно на первых порах пренебречь.

Основная гипотеза

Сущность выдвигаемой гипотезы отражена в термине «общая пространственно-временная структура» (ПВС). Структура эта складывается в самом начале исполнения группового танца. Возникнув, она определяет во времени и в пространстве точки отсчета и тем самым накладывает на движения участников определенные ограничения. Все наши усилия будут связаны с поисками ответа на вопрос о том, как возникает и изменяется ПВС.

Некоторые виды искусства, например скульптура, порождают произведения неподвижные и осязаемые, танец же переменчив, текуч, преходящ, и потому к ПВС нельзя относиться как к предмету-ее нужно воспринимать как непрерывный процесс. Истоки ее художественных свойств надо, следовательно, искать в создающем и развивающем ее движении. Главное в танце-движение, поэтому ПВС требуется не только создать, но также поддерживать и видоизменять. Без активного поддержания уже установленная ПВС может очень быстро разрушиться: либо ослабнет пространственная согласованность движений, либо будет расшатана их синхронность и танец рассыплется на множество индивидуальных ритмов, что приведет к дестабилизации общего темпа.

Поддержание ПВС, т. е. сохранение одного и того же ритма в одних и тех же пространственных положениях, очень скоро прискучивает. Как пространственный рисунок, так и временной ход танца приходится как-то менять. Вот эти-то затейливые перемены прежде всего придают танцу его особую прелесть. Они глубоко присущи всякому художественному поведению, и именно они доставляют участникам такого поведения внутреннее удовлетворение-щекочут нервы, услаждают, возбуждают, позволяют ощутить новизну, проявить свою индивидуальность и т. д. Для перемен, конечно, нужен какой-то фон, и таким фоном служит не время и пространство вообще, а та особая ПВС, которую создают и поддерживают сами танцующие.

Танец не сводится к одному только построению ПВС. Это динамичный процесс, и в ходе своего развертывания он нуждается в постоянном управлении со стороны танцующих. Иной раз это управление состоит в привнесении какой-либо перемены, чтобы избежать скуки; в другой раз-в нарочитом поддержании основной ПВС, чтобы в трудной ситуации обеспечить непрерывность танца. Сказанное можно подытожить в виде следующей гипотезы: танцующие создают, поддерживают и видоизменяют единую и общую ПВС, которая, будучи раз создана, подчиняет себе танцующих. В последующих разделах мы изложим свои результаты, рассматривая один за другим три аспекта нашей гипотезы:

1) создание ПВС;

2) поддержание ПВС;

3) видоизменения уже созданной ПВС. В заключительном разделе мы обсудим следствия сформулированной гипотезы и их значение применительно к общей концепции художественного творчества. Особое внимание будет при этом уделено тому обстоятельству, что танцоры-творцы произведения искусства, которое складывается из их собственных действий и от которого они сами же получают удовольствие. В таком подходе подчеркивается слитность действия и восприятия: в танце восприятие и активность не исключают, а взаимно подкрепляют друг друга. Эта взаимоподдержка восприятия и движения отлично согласуется с нашим представлением о природе прекрасного, где главное — это мысль о единстве восприятия и поведения в их социальном контексте.

Создание пространственно-временной структуры танца

Каждой группе танцующих свойственна особая пространственная структура. Если решают потанцевать, то все сразу же занимают нужные места. Но бывает, что никакого отчетливого начала у танца нет-он затевается как бы непроизвольно. В таких случаях отыскание «нужных» мест несколько затягивается. Рассмотрим, например, как начинают свой «танец сернобыка» бушмены!ко из пустыни Калахари (Ботсвана) (рис. 4). Иногда все затевает один-единственный танцор (А). Остальные

134

спокойно отдыхают, а он, находясь среди них, вдруг принимается отто-пывать основной ритм (кадр 0234).

Но вот поднимается второй бушмен (C) и, повернувшись лицом к А, тоже начинает приплясывать. Тем временем B и D продолжают стоять неподалеку в расслабленных позах. Затем (кадр 0346) встает юноша, только что бывший в числе сидящих. На какое-то короткое время он вступает в танец, бросая вызов танцору А. В итоге возникает ось: на одном ее конце находится А, а на другом-C и вставший юноша. Тогда D пододвигается поближе к C и разворачивается при этом лицом к А (кадр 0652). Все танцоры теперь держат головы так, будто зовут за собою тех, кто еще сидит. В кадре 0924 мы видим, как один из только что сидевших встает в затылок C, а B в это же время поворачивается, и теперь впервые создается основное пространственное построение-

«антилопа», противостоящая остальной группе (кадры 0924–1214). Что-то похожее наблюдается и в детском танце, исполняемом девочками. Вот они уже проделывают характерные для танца движения, но определенных пространственных отношений между ними еще нет (рис. 5). Лишь потом, постепенно, шажок за шажком они все-таки выстраиваются в круг (рис. 6). Поначалу развороты тел и голов танцовщиц случайны, но со временем возникает общая согласованность; она как бы задает рамки, в которые укладываются движения каждой из танцовщиц. На создание пространственной структуры уходит время; оно раз от раза меняется и зависит от целого ряда переменных величин. Тут и настроение, и знакомство с задуманной структурой, и желание танцовщиц исполнять один и тот же танец, и прочее.

Рис. 4. Вступительная фаза «танца сернобыка»: формирование пространства танца. (Зарисовки с кадров документальной киноленты Эйбл-Эйбесфельдта «!ко, 1972».)

Рис. 5. Слабое пространственное взаимодействие между танцующими (зарисовка, сделанная с кадра первой части документальной киноленты Эйбл-Эйбесфельдта «Детские танцы у бушменов племени!ко»).

Предположим, стайка девочек образовала свое пространственное построение-кружок. Теперь зададимся вопросом: как они создают временную структуру своего танца? Иначе говоря, как они добиваются общей одновременности движений, производимых отдельными танцовщицами? Пляшущие в своем кружке девочки подпрыгивают и приземляются-сначала на одном месте (в промежуточном положении т), а потом взад-вперед (между положениями b и F).

Рис. 6. Сильное пространственное взаимодействие между танцующими (зарисовка оттуда же). 137

Рис. 7. Типичные движения и пространственная структура танца девочек из племени!ко (зарисовка оттуда же).

Схематическое представление об этом пространственном усложнении дает рис. 7. Теперь в танец вводится фактор времени, отмечаемого прыжками. Ритм («пульс») каждой отдельной танцовщицы можно определить как последовательность прыжков. Каждый прыжок зачитывается как один

«такт», сильная доля которого приходится на момент наибольшего подгибания ног в коленях (рис. 8). Этот ритм в точности совпадает с ощущением пульсации изучаемого танца и определяется приземлением под действием силы тяжести. Каждый такой момент легко уловить путем по-кадрового просмотра фильма.

Рис. 8. Так определяются «сильные доли такта» (зарисовка оттуда же).

Если воспользоваться этим методом и нанести все индивидуальные ритмы на общий график (рис. 9), то возникновение единой временной структуры танца станет видимо глазу: вначале (в кадрах с сотыми номерами) каждая танцовщица подчиняет подскоки своему собственному ритму, а спустя некоторое время (в кадрах с шестисотыми номерами) все эти ритмы синхронизируются.

Эти два процесса — привязка положений всех танцовщиц к пространству танца и синхронизация ритма-неразделимы. Мы рассматриваем их здесь по отдельности только ради удобства анализа. Чтобы ясно стало их единство, нужно указать, на какие именно точки пространства танца приходятся сильные доли такта (см. рис. 7). Если теперь объединить разметку мест приседания (m,fn Ь) с временной разверткой ритма, сразу станет отчетливо видимым постепенное создание пространственно-временной структуры (ПВС) (рис. 10и II). Эти две диаграммы зримо воплощают первую и важнейшую составную часть нашей гипотезы-последовательное образование единой и общей ПВС. В начале танца (в кадрах с сотыми номерами) прыжки ни во времени, ни в пространстве никак не согласованы, а спустя около 22 секунд (примерно к кадру 560) ПВС уже явно установилась.

Приведенные схемы-лишь грубо упрощенное приближение к тому, чего мы доискивались в методическом разделе. Оно показывает, как сами танцовщицы задают себе определенные рамки- систему точек отсчета. Абсолютное время, отраженное в последовательности кинокадров, пренебрежимо мало. Совсем не важно, происходит ли что-то в 600-м или в 610-м кадре. Для танца существенно иное: не когда происходит, а одновременно ли у всех четверых танцовщиц или нет. То же относится и к положению танцовщиц в физическом пространстве: все дело здесь в особой пространственной структуре исполняемого танца, т. е. в расположении танцовщиц относительно друг друга. Все их телодвижения так или иначе устремлены к общей, целостной форме, и специфическое пространство танца становится различимым лишь тогда, когда эту форму постигнешь. Но если оно распознано, то можно оглянуться назад и разобраться в ходе построения пространственной структуры на основе каких-то отправных точек. На этих точках (не только пространственных, но и временных) зиждется система отсчета. Появляются они не сразу, а нащупываются в ходе создания ПВС шаг за шагом. Иначе и не может быть; никакая внешняя сила танцоров не объединяет. Согласованность не задана заранее, она должна осуществиться в виде ПВС уже в самом танце. Раз возникнув, ПВС подчиняет себе танцующих. Главное здесь — именно в «осуществлении», так как ясно, что всякий раз целиком обновляться ПВС не может. Чаще всего она определяется традицией, однако танец, в отличие от живописи, не сохраняется в материальной форме, и его ПВС приходится каждый раз воспроизводить заново.

Поддержание пространственно-временной структуры танца Как мы видели, общую ПВС приходится создавать самим танцорам. После этого ее нужно еще и поддерживать. Она нестойка: налаженный ритм легко расстроить, а хоровод-разорвать или смять, когда интерес к танцу теряется.

«Поддерживать пространственную структуру — это значит выправлять и сохранять раз установленное взаиморасположение танцоров. Например, при построении гуськом танцоры будут все время выравнивать разделяющие их промежутки, изменяя длину шага, и тем самым обеспечивать сохранение всей структуры. В некоторых танцах на островах Тробриан (Новая Гвинея) в затылок друг другу могут выстраиваться больше двадцати человек, и выправляющий маневр одного танцора повторяют все, кто следует за ним, так что по всему ряду пробегает волна.

Один крайний пример поддержания пространственной структуры подмечен в танце ухаживания племени химба (Южная Африка). Женщины стоят полукругом, развернутым навстречу такому же полукругу мужчин. Позади танцовщиц, отвлекая их внимание, появляются двое детей. Женщины на них оглядываются и в результате принимают очень неудобную позу (рис. 12). Что позы эти не очень-то привычны, разъяснил Кен-дон. Вот как он сообщал об этом Дейчу: «Поворот головы более чем на 45 градусов неестествен, сколько-нибудь долго так не выстоишь, и это учитывают все участники танца. Такое большое расхождение между ориентациями головы и тела, если даже оно и возникает, сохраняется лишь короткое время; человек стремится тут же повернуться так, чтобы оно стало меньше 45 градусов. В такой исправленной позе можно пребывать подолгу, не испытывая особых неудобств. Так оно обыкновенно и происходит…» [10]. В нашем примере необычное положение сохранялось в течение примерно 16 секунд. Зачем это женщинам нужно? Я полагаю, затем, чтобы поддержать пространство танца (D). Они поддерживают его ориентацией своих тел, в то время как поворотом головы они контролируют «детское» пространство (Ch).

Поддержание временной структуры (сохранение однажды взятого темпа) можно изучать лишь тогда, когда оно действительно в какой-то мере проявляется в данной группе танцующих. Внутреннюю основу этой устойчивости иногда называют «метром» [17]. Для нашей цели больше подходит термин «темп»: он указывает на возможность ускорения, замедления или поддержания прежней скорости. Термин «метр» наводит на мысль об устойчивости, навязанной извне. Такое представление может быть связано с тем, что на музыку смотрят не как на текущее переживание, а как на записанный текст с тактовыми чертами, которые будто бы и задают извне ход музыкального времени. На самом же деле музыка вовсе не обязана втискиваться во внешние метрические рамки; разметку времени она производит для себя сама, создавая то, что мы называем поддерживаемой временной структурой. В танце поддержание такого

Танец — искусство движения

Рис. 12. «Двойственная ориентация двух танцовщиц, продержавшаяся около 16 секунд (зарисовка с кадра документального фильма Эйбл-Эйбесфельдта «Химба, 1971»).

«сотворенного времени» необходимо для того, чтобы можно было с некоторым опережением планировать движения различных частей тела.

Присмотримся к «танцу кузнечика» в исполнении бушменов!ко. Отмечать ритм можно так же, как это сделано на рис. 8 и рис. 9 — фиксируя моменты наибольшего сгибания ног в коленях; тогда сразу становится очевидно, что создаваемый танцорами метр очень устойчив (рис. 13). Двум четвертям соответствует средний промежуток х = 1150 мс со стандартным отклонением s = 60 мс. Такая устойчивость покажется просто поразительной, если мы учтем, что в рамках этого метра выполняются необычайно сложные движения (рис. 14–16).

Такой же устойчивой оказалась временная структура и в наших экспериментальных

«танцкружках». Этого мы не ожидали, так как наши Глава 5 Временная структура, танца кузнечика

«кружковцы» не были обучены танцам и не имели в этой области прочных традиций. Один из примеров отражен на рис. 17. Здесь в танце четверых студентов анализ осциллограмм тоже показал высокую стабильность временной структуры; стандартное отклонение от средней частоты ритма оказалось примерно таким же, как и в «танце кузнечика».

Рис. 13. Временная структура «танца кузнечика» бушменов!ко: будучи однажды создана, она сохраняет устойчивость.

По-видимому, поддержание устойчивого темпа в танце особой сложности не представляет, особенно если сравнить танец, например, с хоровым пением. В танце сохранять темп помогают ритмические движения всего тела, которых нет в поющем хоре. Можно пойти дальше и предположить, что инерция движущихся тел не только способствует устойчивости темпа, но и препятствует его согласованному изменению. Эту мысль можно подкрепить следующим наблюдением. Когда участники «танц-кружков» бывали совершенно свободны в выборе темпа, они обычно сохраняли один и тот же темп, однажды установившийся. Если же темп все-таки изменялся, то вовсе не путем сознательного и согласованного ускорения или замедления, а в результате кратковременного сбоя синхронности, после которого возникал новый устойчивый темп. Этот сбой выглядит так, как будто каждый отдельный танцор сбавляет или подстегивает первоначальный темп по своему собственному усмотрению, отчего создается нечто вроде сплошного «белого шума» (рис. 18, А). В этом шуме со временем прорезывается синхронизация, и тогда устанавливается но-짻1

Рис. 14–16. Двигательные фигуры «танца кузнечика» порою очень замысловаты (кадры из документального фильма Эйбл-Эйбесфельдта «Бушмены!ко, танец кузнечика. 1971»).

вый темп (рис. 18, Б). По-видимому, существует какое-то внутреннее стремление к стабилизации темпа на определенных устойчивых уровнях. Известны традиционные танцы, в которых резкие переключения темпов стали непреложным правилом. Таков, например, уже упоминавшийся танец ухаживания племени химба. Сначала поддерживается темп allegro (примерно 480 мс на один удар пульса). Затем от общего круга отделяе-Глава 5

Рис. 17. Танец группы студентов: однажды созданная временная структура устойчива.

тся солист, и танец тут же ускоряется почти вдвое-до уровня preslissimo (около 270 мс на удар). Затем после паузы той или иной продолжительности танец начинается снова (и опять с allegro — всегда в пределах от 460 до 500 мс на удар).

Это описание перехода от одного темпа к другому получилось уже довольно длинным, а между тем есть еще и иные способы перемены темпа. Другие опыты с теми же студентами показали, что нам доступно и постепенное ускорение или замедление танца (accelerando, ritardando). Это весьма характерно для многих сложных танцев (например, «танца кенгуру» в исполнении австралийских аборигенов из группы племен уик). В подобных танцах восхитительным образом обыгрывается именно возможность непрерывного ускорения или замедления. Однако мы хотим подчеркнуть другое-то, что в простых танцах отмечается склонность к поддержанию постоянных темпов. Если же темп меняется, то чаще всего так: уже установившийся темп в результате нарушения общей синхронности переходит в хаотическую фазу, из которой затем рождается новый устойчивый темп.

Рис. 18а. Осциллограмма, снятая в «фазе дестабилизации» при переходе от одного устойчивого темпа к другому.

Рис. 186. Осциллограмма, снятая во время поддержания одного и того же темпа.

Предположим, что сменяются два или большее число таких темпов. Подчинены ли их соотношения каким-либо правилам? Изучая образцы западной классической [14, 18], а потом и иной [19] музыки, мы обнаружили, что темпы соотносятся как небольшие целые числа — например, как

Рис. 19. Танцы группы студентов: два уровня темпа.

1:2, 2:3 или 3:4. Свойственны ли такие соотношения и танцам? Оказалось, что да: мы встретились с ними в некоторых своих опытах со студенческими «танцкружками» (рис. 19). Танцоры ускоряли темп, и происходило это так: ритм расстраивался, и после непродолжительного общего замешательства устанавливался новый. Отношение нового темпа к старому составляло 3:2. Необходимо, конечно, гораздо больше примеров подобных переключений темпа. Когда их наберется достаточно, мы сможем решить, сравнимы ли найденные соотношения с теми, которые Эпстайн обнаружил в музыке (см. гл. 4).

Как взаиморасположение танцующих в пространстве, так и упорядоченность их движений во времени подчинены ПВС, поэтому поддержание ПВС необходимо для сохранения самой основы танца. Ведь ПВС — это единственный устойчивый элемент в динамическом процессе исполнения танца, то неизменное начало, которое сохраняется при всех трансформациях. ПВС от начала до окончания через все превратности танца проносит единожды созданный и далее неизменный слитный образ (Gestalt). Таким путем создается что-то вроде внешней опоры, определяющей, где, когда и в каких позах должны находиться танцоры.

Видоизменения пространственно-временной структуры

Мы уже показали, что поддержание ПВС обеспечивает сохранность некоего «общего рисунка», организующего все движения танцующих. Зачаровывает даже само становление такого рисунка; а поддержание его путем многократного повторения одних и тех же движений обостряет ощущение общности и может также оказывать возбуждающее действие, особенно в танцах, приводящих в состояние транса. Но одно из самых волнующих переживаний танцоры испытывают при видоизменении ПВС, а иногда и ее распада с последующим созданием новой ПВС.

Перемены в рамках одной и той же ПВС осуществляются по-разному. Один из распространенных способов — это варьирование движений. Вместо того чтобы перейти из одной точки в другую кратчайшим путем можно превратить то же промежуточное пространство в «зону расширенных возможностей». Опорная сетка пространственно-временных точек неизменна, однако вся область между жестко закрепленными точками допускает любые нововведения и выдумки.

Сначала поговорим о структуре пространственной. Чтобы пояснить, как в ее пределах происходят отклонения, опишем нехитрый танец детей из племени Г/уи (Южная Африка). Вот по детской игровой площадке легко узнаваемой приплясывающей походкой проходит девочка, а за нею следуют другие девочки и мальчики. Все они выстраиваются гуськом и синхронизируют свои движения; в результате устанавливается и поддерживается ПВС. Затем танцоры немного

«разбалтываются». Мальчик, стоящий в ряду шестым и как будто недовольный своим положением, выскакивает из ряда и бежит вдоль него вперед (рис. 20). Потом он возвра-)))) J.

Рис. 20. Видоизменение пространственного построения «в затылок»: один из мальчиков ломает строй и выходит из ряда (кадр из документального фильма Эйбл-Эйбесфельдта «Г/уи, 1973»).

Рис. 21. Видоизменение пространственного построения «в затылок»: нарушитель опять занимает место в прежнем строю, но расположение участников уже иное (кадр из документального фильма Эйбл-Эйбесфельдта «Г/уи, 1973»).

щается в цепочку, но уже впереди самого первого танцора, который утрачивает роль ведущего и становится вторым. Новым ведущим становится перебежавший из хвоста в голову (рис. 21). Построение в затылок сохранено, но из-за перемены места одного танцора все остальные тоже оказались в новых положениях. Опорная сетка здесь — это ряд. Это некая абсолютная схема, в которой, однако, возможны вариации: указывая танцорам вполне определенные положения, она не указывает, кто именно их должен занять. Отклонение от пространственной структуры танца имеет место во время перебежки, когда прежнее положение в ряду каждым из танцоров уже утрачено, а новое еще не обретено.

Пример варьирования временной структуры будет более сложным. Речь идет о «танце кузнечика» бушменов!ко, который мы уже обсуждали. Основной метр, как мы видели, здесь очень устойчив (см. рис. 13), но внутри такта имеют место сложные ритмические фигуры (рис. 22). Группа в целом поддерживает общий весьма простой ритм, но отдельные танцоры, находящиеся в ее центре, выделывают замысловатые вариации. Промежутки времени между двумя сильными долями подразделяются по-разному (варианты 1–3). Иногда видоизменение ритма заходит так далеко, что может выпадать и сильная доля (варианты 4–6). Возможно, что различная ритмическая разбивка времени между двумя или тремя ударами общего «пульса» переживается танцором как кажущееся растяжение или сокращение соответствующих временных отрезков. Для увлеченного танцора открывается возможность «побаловаться» с временем, поочередно ощущая его ускорение и замедление: он то отрывается от общего темпа, то возвращается к нему, опять сливаясь с единой временной структурой танца.

Пример с «танцем кузнечика» раскрывает перед нами еще одну возможность всякого танца (ее часто используют как химба, так и бушмены!ко). Она состоит в разделении ролей: одни танцоры могут поддерживать общий ритм, а другие-вносить разнообразие. Вот вся группа танцует, сохраняя ПВС; а вот она приглашает одного или двоих участников отличиться особо изобретательными коленцами. Иногда это «приглашение» делается по определенным правилам, а иногда просто путем подза-доривания. Через некоторое время выступавшие «солисты» вновь присоединяются к сохраняющему ПВС большинству, чтобы изобретением вариаций могли заняться и другие. Сольная фаза подчеркивает выгоды соревнования и проявления возможностей отдельной личности; групповая же делает упор на общность, на порождаемую танцем сплоченность. Начала соревновательности и сплоченности противоречивы и пребывают в конфликте. Представление об их противоборстве-существенная часть эстетической концепции Эндрю Стратерна, обсуждаемой в главе 12 этой книги.

Чтобы было от чего отклоняться, нужна неизменная основа, которой служит поддерживаемая ПВС: без нее невозможны были бы и отклонения. Вспомним, как в танце детей из племени Г/уи один из плясунов покидал общее построение. Если бы так же поступили и все остальные и сохранять цепочку было некому, всему танцу пришел бы конец. А вот еще одно наблюдение: как только единая ПВС достигает известной устойчивости, вся вариативная деятельность сразу обогащается. Вариации, начатые до укрепления пространственно-временной структуры, угрожают ей распадом, так как опорная сетка еще легко расплывается. Мы заметили, что в таких фазах часто происходит возврат к самым простым танцевальным фигурам, выполняемым с преувеличенной точностью, что очень напоминает начало любого танца.

Таким образом, эти два момента-постоянство и видоизменение-связаны между собой. Они находятся в подвижном равновесии, и это открывает широкие возможности лавирования между двумя крайностями. Если переусердствовать с постоянством, танец будет монотонным и скучным. (Иногда, правда, однообразие имеет особый смысл, например в танцах, приводящих в состояние транса). Если же дать излишнюю волю отклонениям, каждый запляшет по-своему. Это может получиться очень выразительно, но специфика группового танца-чувство общности-будет утрачена. Это, разумеется, не все; между стабильностью и вариациями в групповом танце возможны и иные соотношения [20].

Сходная взаимосвязь между сохранением и видоизменением существует и у каждого отдельного танцора. Если ее изучить, могут обнаружиться очень любопытные явления. Может оказаться, что одни части тела сохраняют очень простой рисунок движений и тем самым дают другим частям простор для всевозможных вариаций. Временная разработка движений тоже могла бы напоминать ту, что наблюдается в групповом танце. Отклонения мыслимы лишь на фоне строгой неизменности. А.М. Дауэр [21], изучив типовые рисунки движений в танцах Черной Африки, свел их к следующим четырем категориям: расслабление, обособление, полицентричность и повторение («делай как я»). Возникает вопрос, как аналогичные процессы должны развертываться на уровне отдельного танцора. В поисках ответа нужно опереться на предпринятый нами разбор группового танца. Мы предполагаем, что индивидуализация движений возможна лишь после того, как создан их устойчивый образец; с ним соотносится любое отклонение.

Чаще всего видоизменение не выходит за рамки уже сложившейся ПВС. Но иногда внутри его намечается новая: прослушиваются новые ритмы, просматриваются новые пространственные очертания. И стоит только некоторым из участников на них «нажать», как между старой и новой структурами завязывается борьба. Танец вступает в полосу неустойчивости. Старая ПВС может полностью рассыпаться и уступить место новой; именно эта новая структура и будет тогда ясно видна и отчетливо слышна, ее-то и будут сохранять и поддерживать все участники, создавая тем самым новую основу для новых видоизменений.