Крепость Серого Льда

25 СТАЛЬ И ПЕСОК

— Нет-нет-нет. Все эти затейливые штучки тебе ни к чему. Изруби красотку на куски.

Райф вытер пот со лба тыльной стороной правой руки, где держал меч, и согнул ноги в коленях, дожидаясь, когда Мертворожденный запустит кинтану. Он был наготове, но тем не менее опешил от скорости, с которой та понеслась на него. Кинтаной служила фигура, грубо напоминающая человеческий торс, набитая мокрым песком, обмотанная слоями войлока и вареной кожи, одетая в кольчугу и утыканная шипами, как дикобраз. Чертовски тяжелая, она висела на толстой цепи, вделанной в скальный потолок. Мертворожденный управлял ею с карниза над головой у Райфа. Повинуясь его воле, она то описывала ленивые круги, то летела на Райфа с силой, способной сбить человека с ног.

Райф, спасаясь, отскочил в сторону, а когда собрался нанести свой удар, шипы на кинтане ободрали ему руку.

— Все, мой юный стрелок, ты покойник. — Мертворожденный с довольной улыбкой потянул за веревку, возвращая кинтану к себе. — Печально видеть, как чучело, да еще и бабье к тому же, вот так расправляется с живым человеком.

Райф мог бы многое сказать в ответ, но руку ему жгло так, что дыхание перехватывало. Чем, любопытно знать, смочены эти шипы — солью, что ли, или щелоком? Аж слезы наворачиваются. Прижав свой заемный меч к бедру, Райф спросил:

— По-твоему, это женщина?

Мертворожденный, одетый в юбку из крысы и енота, сыромятные штаны и овчинный кожух, весело хмыкнул. Из всей его одежды только пояс с оловянной пряжкой не казался содранным прямо с убитого зверя.

— А ты что ж, сисек не видишь? Я их сам набивал. — Мертворожденный обхватил чучело за талию и поцеловал в шею. — Горячая бабенка. Назову-ка я ее Йелмой.

— В честь какой-то своей знакомой?

— Все может быть.

— Скарпийского вождя зовут Йелмой.

— Да ну? — Ореховые глаза Мертворожденного блеснули в полумраке пещеры, и он метнул кинтану прямо на Райфа.

Райф снова отскочил, но успел рубануть чучело сбоку. От столкновения с мечом кинтана пошла назад немного медленнее, и Райф рискнул пырнуть ее в живот, но в тот же миг понял, что делать этого не следовало. Кинтана двигалась в ту же сторону, что и его меч; это лишило удар мощности, и острие меча застряло в кольчуге. Райф выдернул его с большим усилием, и не глядя зная, как сильно поврежден клинок. Шор Гормалин взгрел бы его и не за такое.

— Придется снести его к Блезо на перековку, — добродушно заметил Мертворожденный. — Ты не печалься особо — сучья сталь, что с нее возьмешь. — Он остановил кинтану, слез, достал рыцарский меч и махнул Райфу, чтобы отошел подальше. — Учись пускать ей песок, парень. Песок у ней заместо кишок. Ты скачешь, пляшешь, вспоминаешь премудрости, которым учил тебя твой наставник, и за всем этим забываешь самую суть. А суть в том, чтобы убивать — хоть подло, да быстро.

И Мертворожденный изо всех сил отпихнул от себя кинтану. Она, скрипя цепью, отлетела прочь, помедлила долю мгновения и понеслась назад. Но Мертворожденный и не думал отступать. Он расставил ноги пошире и шагнул ей навстречу. Перехватив меч двумя руками, он нацелился в живот чучелу и проткнул его насквозь. Кинтана, продолжая двигаться вперед, напоролась на меч по самую его рукоять и остановилась, скрежеща шипами о закаленную сталь. Когда Мертворожденный вытащил меч, кинтана лишь едва колыхнулась. Из двух сквозных отверстий струился мокрый темный песок.

Мертворожденный, довольный собой, раскланялся перед Райфом.

— Подло, зато быстро. Лучший способ выиграть бой — это познакомить потроха противника с его задницей.

Райф провел большим пальцем по искореженному острию своего меча.

— Значит, в сердце бить не надо?

— Нет, — метнув на него быстрый взгляд, ответил Мертворожденный. — Сердце защищено ребрами и самыми прочными доспехами. А брюхо, почитай, ничем не прикрыто. — Для наглядности он ткнул себя кулаком в живот, — Мало у кого хватает денег и терпения заковываться в доспехи с головы до ног. Почти все предпочитают, чтобы в поясе им ничего не мешало. Живот, конечно, тоже оберегают — тут тебе и вареная кожа, и кольчуга, и столько чешуи, что крышу впору покрыть, да только для длинного меча это не препятствие. Пырнешь как следует под ребра, и готово дело. — Он любовно улыбнулся, глядя на рыцарский меч, и спрятал его в ножны.

Приближалась ночь, и в пещере темнело. Закат поджег крупицы красных гранатов в гранитных стенах. Потолок длинной пещеры был недостаточно высок для большинства мужчин, и только в бойцовом кругу вырубили высокий свод. Снаружи, над трещиной, расколовшей землю надвое, завывал ветер. Мертворожденный называл это Музыкой Рва и оборонялся от нее костром, как путники в лесу обороняются против волков. Теперь он тоже развел огонь, подкладывая в него козьи орешки и еловые шишки. Пламя шипело и трещало, борясь с ветром.

Мертворожденный сел у стены и принялся жевать краюшку ржаного хлеба.

— Пора взять тебя в дело. Траггис следит за тобой, как за блохой у себя в ширинке, и лучше тебе не испытывать его терпения. Ты пока всего-то и сделал полезного, что попал в сердце жареной хавронье и обрек на смерть нашего брата. Многие поговаривают, что ты приносишь несчастье, а такого, ясное дело, лучше всего отправить в Ров.

Райфу нечего было возразить, и он сказал:

— Я согласен идти в набег.

Мертворожденный кивнул, слыша столь мудрые речи, дожевал хлеб и спросил:

— Ты как, высоты не боишься?

Райф припомнил свои горные походы и головокружительную высоту Ловчего перевала.

— Вроде бы нет.

— Вот и ладно. — Мертворожденный встал, чернея волосатым рубцом на лице. — Как рассветет, приходи на Обод, а на ночь оставайся здесь. Топлива мало, так что расходуй его бережно. Еду, если ты голоден, придется самому промышлять — только от Крота держись подальше.

Мертворожденный поднялся по грубым ступенькам к выходу и обернулся.

— Пара-другая боев с Йелмой тебе тоже не повредит.

Райф на прощание поднял вверх свой испорченный меч. Он прожил с Увечными девять дней, но не стал лучше понимать их. Мертворожденный заботился о том, чтобы он никому не лез на глаза, ночевал в пещерах нижнего яруса, а днем отсиживался в разрушенном восточном крыле. Мертворожденный и работой его занимал: Райф чистил песком его доспехи, смазывал клинки и чинил ремни. Иногда Мертворожденный делился с Райфом едой, вечерние же часы неизменно посвящались учению. Неумение Райфа владеть мечом вызывало тревогу у его покровителя.

Райф рассеянно качнул кинтану. Ополовиненный палец опять разболелся, и Райф скривился, взявшись обеими руками за меч. Ну да ничего. Если он сильно утомится, ему, может быть, удастся уснуть.

В пещере стало совсем темно, а он все сражался с кинтаной. Нанося удар за ударом, он наконец поймал ритм и научился попадать мечом между шипами. У кинтаны, к счастью, не было сердца, и это упрощало дело. В единоборстве с ней Райф ничем не отличался от всех прочих людей. Приободренный этим, он раскачивал чучело снова и снова. Он видел теперь, что Мертворожденный был прав. Есть много преимуществ в том, чтобы бросаться навстречу атакующему врагу, преображая свой страх в действие. Шор Гормалин Райфа этому не учил, но ведь Шор Гормалин не был Увечным.

Время шло, и из пропасти поднималась Музыка Рва. Холодные ветра завывали вокруг пещеры, но Райф почти не замечал их. Йелма сильно исхудала. Песок вытекал из нее через дюжину дыр, а кольчугу точно собаки изодрали. Основательно выпотрошив ее живот, Райф принялся за горло. Завтра он зашьет ее и набьет заново, а сегодня можно натешиться всласть, кромсая большие артерии, подающие кровь в головной мозг.

Когда он совсем прикончил Йелму, у входа в пещеру послышалось деликатное покашливание. Райф вытащил меч и остановил Йелму.

— Не останавливайся из-за меня, Дюжина Зверей, — певуче произнес голос Юстафы. — За других не скажу, но мне самому еще не доводилось наблюдать, как человек сражается с набитым песком чучелом.

Райф тяжело дышал, и на кончике его носа повисла капля пота.

— Как, ты не хочешь поздороваться? А я-то проделал такой путь, чтобы пригласить тебя на ужин. Перепелиные яйца, не абы что. Но ты, я вижу, до них не охотник. Пусть же никто не говорит, будто Юстафа-Танцор задерживается там, где ему не рады. Там, где двое, третий лишний, а вы с твоим мешком составляете прекрасную пару.

Услышав удаляющуюся поступь мягко обутых ног, Райф сказал:

— Погоди. — Шаги приостановились, и он добавил: — Я иду.

Юстафа снова двинулся вверх по ступенькам.

— Тогда поторопись. Я большой любитель перепелиных яиц и не ручаюсь, что не прикончу их, если ты замешкаешься.

Райф прихватил свой орлийский плащ и поспешил за Юстафой.

Ночной воздух жалил кожу. Во Рву было черным-черно, и звезды давали лишь легчайший намек на свет. Слоистый дым создавал призрачные террасы над настоящими. Из пропасти поднимались запахи подземных руд, но ветер почему-то совсем затих.

Юстафа, освещая дорогу слюдяным фонариком на палке, быстро шел через город и карабкался по веревочным лестницам с помощью только одной руки. Райфу стоило труда не отставать от него.

Увечные, собравшись кучками у костров, стряпали себе еду или выпивали, подкрепляясь перед ночными вылазками. Многие, замолкая, смотрели Райфу вслед, и он чувствовал их обвиняющие взгляды. «Я не убивал Танджо Десять Стрел», — хотелось крикнуть ему — но он не был уверен, что это правда. Он и десяти дней не провел в этом городе, однако все здесь уже знают, кто он такой.

На западном краю верхней террасы Юстафа юркнул в какую-то щель, из которой разило серой. Навстречу Райфу повалил пар, и он не сразу освоился в этом темном, затуманенном месте. Грот, вымытый в скале горячими источниками, освещали зеленые фонарики. Из пола, точно древние искривленные дубы, росли до самой кровли каменные колонны. В мелких прудах нежились обнаженные мужчины и женщины, чьи увечья скрывали вода и пар. Никто не разговаривал, и только бульканье воды нарушало тишину. Райфу трудно было дышать здесь после сухого холода Рва.

— Нам сюда, — сказал Юстафа, показывая на дощатые мостки, проложенные между прудами.

В глубине пещеры прудов стало меньше. Скальные складки создавали загородки, углубления и обособленные комнаты. Юстафа, сойдя с мостков, нырнул под низкую арку.

— Моя собственная паровая баня. Раздевайся и залезай. Ты пробыл с Мертворожденным слишком долго и перенял как его привычки, так и его блох.

Райф огляделся. Стоять здесь можно было только на узком карнизе вокруг бассейна. Идущий от воды пар нагонял дремоту. Райфу невольно вспомнился Слышащий и оолак, которым тот его потчевал.

Юстафа между тем скинул шубу, снял шелка и скользнул в бурлящую воду. Райф, следуя его примеру, скинул одежду, задержал дыхание и погрузился в обжигающе горячий пруд. Все боли от давних и недавних повреждений, полученных им, оставили его почти сразу. Он нашел под водой выступ и сел, прислонясь головой к скале.

— Что, хорошо? — с нескрываемым довольством спросил Юстафа.

— Хорошо, — кивнул Райф.

Толстяк, протянув покрасневшую руку, достал из-под шубы маленький сверток.

— Перепелиные яйца. Сейчас мы их сварим. — И он стал отправлять одно пятнистое яичко за другим куда-то в глубину.

Райф ушел под воду с головой, вынырнул и пригладил мокрые волосы. Он уже не помнил, когда за последнее время чувствовал себя так славно. Теперь он определенно сумеет уснуть, прямо тут, в этом пруду. Уснуть и не видеть Танджо Десять Стрел или мертвых Клятвопреступников. Он раскинул руки, закрыл глаза и лег на воду.

Должно быть, он и правда уснул ненадолго. Открыв глаза, он поймал на себе взгляд Юстафы. От пара волосы толстяка завились в тугие кудряшки.

Юстафа всколыхнул воду.

— Я ведь так и не досказал тебе историю Аззии риин Райфа, Странника с Юга? — Явно не ожидая, что Райф ему ответит, он стал продолжать, переворачивая в воде перепелиные яйца. — Аззия риин Райф пришел к мангали в год Горящего Древа. Боги давно уже не посылали дождя, и лягушки зарывались в грязь на дне пересохшего озера, и нас донимали скорпионы — ведь только они и способны жить без воды. У нас был голод, когда он пришел, но женщины приняли его, потому что он показался им красивым — высокий, белокожий, с глазами, осененными божественным духом. Его ноги были сбиты в кровь, на спине остались следы от кнута. Мы сказали ему, что он поступил глупо, придя сюда, ведь в песках нет ничего, кроме смерти и скорпионов, а он сказал: «Поцелуй скорпиона не убьет меня, ибо моя душа уже мертва».

Мы, мангали, знаем толк в таких вещах, и женщины поплакали над его душою. «Я ищу», — сказал он, и мы поняли, что он ищет рай и своих любимых, потерянных им на какой-то далекой войне.

Мы дали ему лучшего нашего проводника, Мехембо Мелкозубого. Мехембо был мудр и знал все места, где возможно найти рай. Он водил Странника в спекшуюся от зноя Стеклянную пустыню, и в темную пещеру Летучих Мышей, и на крутую Козью гору. Прошли годы, и Мехембо умер, сраженный зноем, но рая они так и не нашли.

Странник к тому времени стал уже не таким, как был прежде. Он попросил у нас другого проводника, девушку, Иллало Сладкогласную. Когда же по прошествии года они не нашли рая, он сжал ее горло руками и крикнул: «Я сам отправлю тебя туда, Иллало, чтобы ты указала мне дорогу». Иллало умерла от его руки и обрела рай, но он не мог больше следовать за ней.

После этого он покинул нас. Шли годы, и вот мы снова услышали о нем. Он ушел на север через Мягкие Земли и горы — туда, где не бывал еще ни один человек. Говорили, что его звал волшебный голос, обещая ему загробную жизнь, которую он заслужил. В конце концов он дошел до страны, пустой, как само небо. Он видел в земле глубокие пропасти и знал, что приближается к самому краю света. Наконец настал день, когда он увидел вдали одинокую гору и, невзирая на свою великую усталость, взошел на нее. Он видел над ее вершиной сияющие врата и весь день взбирался к ним, преисполненный радости. Он достиг этих врат на закате, и ему больно было смотреть на них, так сияли они в золотом свете меркнущего дня.

В тот миг, когда солнце зашло, он коснулся врат рукой. «Я умираю и рад этому», — сказал он, и врата приотворились. Тогда последние лучи солнца угасли, и он увидел по ту сторону врат тьму чернее самой черной ночи. Он закричал, но было уже поздно: врата ада раскрылись и поглотили его.

Райф вздрогнул так, что вода заколебалась, а Юстафа улыбнулся, показав свои мелкие бесовские зубы.

— Я уже говорил, это грустная история. Говорят, будто это положило начало Войне Крови и Теней, но мы, мангали, ничего об этом не знаем. Не откушать ли нам перепелиных яиц?

Райф проснулся перед рассветом. Волосы у него стали жесткими от минеральных солей, во рту держался клейкий вкус перепелиных яиц. Повязка на пальце размокла, и Райфу, затягивая ее заново, волей-неволей пришлось взглянуть на багровый обрубок. После ночной трапезы Юстафа ссудил ему фонарь, чтобы он мог найти дорогу обратно. Райф так устал, что заснул прямо на полу пещеры с парящей над ним Йелмой. Ее цепь поскрипывала от предутреннего ветра.

Ночью ему ничего не снилось — спасибо и за это. Райф встал и отыскал свою котомку.

Рядом с ней лежал завернутый в ткань лук Танджо. Мертворожденный, помимо меча, дал ему нож, но с ними Райф не чувствовал себя вооруженным — для уверенности ему нужен был лук.

Он поплескал на лицо водой, почистил песком зубы и прикрепил тетиву к сулльскому луку. Старик, принесший ему стрелы в день состязания, не потребовал их назад. К тому времени как Райф повесил самодельный колчан и чехол с луком за спину, в пещеру проник рассвет. Райф вышел, потревожив ползущий по полу туман.

Снаружи было тихо. Мальчишка с недостающей кистью левой руки сновал от пещеры к пещере, откапывая остатки топлива в догоревших кострах. При виде Райфа он прижался к скале и сделал знак, оберегающий от дурного глаза. Райф нахмурился и стал подниматься на Обод.

Идущие в набег уже собирались на восточной окраине города. Обряженные в сборные доспехи, они притопывали ногами на утреннем холоде. Райф знал здесь только двоих: здоровенного копейщика в глэйвских латах, дружка Юстафы, и маленького горца, который каждую ночь выпивал с Мертворожденным. Никто из них не поздоровался с ним, когда он подошел.

— Здорово, парень, — сказал, отделившись от других, Мертворожденный. — Я принес тебе другой меч вместо испорченного. В работе он спор — проткнул как-то селезенку одному черноградцу.

Кровь отхлынула от лица Райфа. Как вышло, что за все эти десять дней он ни разу не подумал о том, что эти люди убивают кланников? Наверно, он не сразу справился с собой, потому что все в отряде смотрели теперь на него. Он шагнул вперед и взял меч у Мертворожденного — всего в фут длиной, легкий и с одним режущим краем. Мертворожденный внимательно следил, как Райф наносит по воздуху пробные удары, и отвернулся, лишь когда он похвалил клинок.

— На вот, глотни. — Горец протягивал Райфу кожаную фляжку. Райф хлебнул, узнав вкус здешнего меда, и Мертворожденный тут же дал приказ выступать.

Обод внезапно оборвался, сменившись осыпью, и Райф разглядел ведущую на восток тропку, лишь когда первый Увечный ступил на нее. Эта неверная дорога, идущая по самому краю бездны, не давала ногам надежной опоры. Спереди тянуло душистым дымком, и за поворотом им открылся костер, у которого сидела старуха. Мертворожденный бросил ей какую-то резную вещицу и попросил помолиться за них. Старуха каркнула, открыв безъязыкий рот, и кинула подношение в огонь.

Райф держался позади и смотрел себе под ноги. Тяжелые тучи застилали небо, и Райф чувствовал, как воздух давит на него. К югу от Рва виднелись в голубой дымке клановые земли.

Кожаная фляжка на ходу передавалась из рук в руки. Увечные совсем не боялись высоты и нарочно старались идти по самому краю. Большой лысый южанин затянул протяжную песню. Райф никак не мог уловить ее смысл, но в конце каждого куплета вся ватага подхватывала: «Боги, возьмите мои глаза перед тем, как отправлюсь я в Ров».

Под эту песню Райф стал ощущать в висках легкое биение крови, как перед началом головной боли. Впереди на осыпи показался навес, из-под которого какой-то человек выводил маленьких, крепконогих и короткохвостых горных лошадок.

— Новички лошадей не выбирают, — сказал Райфу Мертворожденный, остановившись и подождав его. — Возьмешь, что останется.

Райф насчитал в ватаге пятнадцать человек вместе с собой.

— А почему лошадей держат здесь?

— Потому что здесь мы переходим через Ров.

Следующие четверть часа прошли в суете: Увечные выбирали себе коней и седлали их. Райфу колченогий конюх дал беспокойную кобылу с порванным боком и слишком маленькое седло. Пока Райф затягивал подпругу, чужестранец с оливковой кожей вышел к самому краю обрыва. Ветер шевелил его черные волосы и раздувал плащ. Райф не замечал в этом человеке, поджаром и длинноногом, никакого увечья. Все остальные примолкли, а один потрогал на поясе место, где когда-то помещалась его доля священного камня. Кланник.

Пульсация у Райфа в висках усилилась. Земля под ногами чужестранца обрывалась прямо в серое небо, и в шестистах шагах высилась, как крепостная стена, южная грань Рва. Чужестранец, сверкнув сталью, достал свой нож и запел что-то на незнакомом Райфу языке. Воздух у него под ногами затрещал и заколебался. Увечные замерли, тихие и неподвижные, как изваяния.

Чужестранец, подняв острие ножа к глазу, повелительно произнес что-то, и у него изо рта пахнуло металлами, входящими в состав крови: железом, медью и натрием. Воздушные потоки, идущие вверх из пропасти, улеглись, время остановилось. Из глубины Рва донесся тихий звук, похожий на детский вздох, и чужестранец, приставив нож к своему зрачку, ступил в Ров — но не упал.

Воздух, сгустившись у него под ногами, протянулся через весь Ров. Затем эта субстанция, которая не была ни воздухом, ни туманом, ни светом, развернулась, — и появился мост.

Райф заморгал, не понимая, почему он не видел раньше этого шаткого сооружения из просмоленных веревок и досок, подвешенного на железных брусьях, вбитых глубоко в скалу. Чужестранец повернулся лицом к остальным. Зрачки у него так расширились, что видно стало то, что лежало за ними. Он пошатнулся, и Мертворожденный, быстро взойдя на мост, подхватил его.

— Дорогу, ребята, — сказал он, идя с ним обратно к обрыву. — Наш брат нуждается в отдыхе.

Проходя мимо, чужестранец поднял глаза на Райфа. Его белок окрасился кровью.

— Он не пойдет с нами? — спросил Райф у горца, когда Мертворожденный завел своего подопечного под навес.

— Нет — для нас бы он был только обузой. Он будет ждать здесь, если ему жизнь дорога, и откроет мост, когда мы вернемся.

В его голосе слышалось омерзение. Еще один кланник, догадался Райф.

— А давно ли он здесь, этот мост? Горец сплюнул густой медовой слюной.

— У нас во Рву летописей не ведут.

Мертворожденный велел всем построиться гуськом и сунул Райфу шерстяной лоскут.

— Это для лошади. Она нипочем не пойдет через мост, если ее не зашорить.

Посмотрев, как другие Увечные сооружают шоры из кожи и войлока, Райф заткнул свой лоскут за узду так, чтобы лошадь могла смотреть только вперед. Она уперлась, когда Райф потянул за повод, и он сильно хлопнул ее по крупу.

Увечные, шагая в затылок, переводили своих коней через Ров. Ночью у Райфа заколотится сердце от одной мысли об этой немыслимой высоте, о черноте Рва и качании моста — но теперь он, чувствуя, что отвечает не только за себя, но и за лошадь, шел спокойно, переставляя одну ногу за другой. На твердый камень клановых земель он ступил с трясущимися коленями.

Мертворожденный, ухмыляясь, хлопнул его по спине.

— Ночью я на тебя поставил и выиграл. Адди спорил, что ты сиганешь вниз.

Райф вспомнил, что Адди — это имя горца.

— Неужели отсюда кто-то прыгает?

Мертворожденный весело кивнул. Все Увечные, перешедшие через мост, не скрывали своего веселья, а один даже помочился в Ров.

— Угу. Юнцы вроде тебя. Это случается с ними на середине. Стоит только посмотреть вниз, как они начинают слышать Музыку Рва... ну и готово. Скок, и был таков.

Увечные со смехом садились на коней. Райф, кое-как втиснувшись в свое маленькое седло, посмотрел по сторонам. Плоские Пустые Земли здесь постепенно переходили в Медные холмы. На камнях рос вереск, белые сосны стлались по земле, давая приют железной траве и омеле. Мелкие озера и болотца, серебрящиеся повсюду, говорили о недавней оттепели. Мир здесь был совсем другой, чем на северной стороне, — живой и переменчивый. Райф чувствовал себя восставшим из гроба.

По дороге на юг, к холмам, Мертворожденный сказал, что они едут в селение вольных кланников, выросшее недавно в лесу к северо-востоку от Погибшего Клана. По закону эти земли принадлежат Дхуну, но Дхун больше не в состоянии их оборонять. Такие вольные поселения чаще всего возникают как раз во время войны. Со временем туда стекается все больше народу, и его жители объявляют себя новым кланом. Так зародились Харкнесс, Отлер и крошечный, присягнувший Дхуну клан Крог. Таков естественный порядок развития кланов — отец тоже говорил Райфу об этом. «Кланы рождаются и умирают. Одни распадаются, другие гибнут, третьи постигает проклятие, и их должны заменить новые». Все это верно. Иннис распался, Морро погиб, Серый, как всем известно, проклят. Возможно, это новое поселение когда-нибудь разрастется и займет место Морро.

Но сегодня он, Райф, намеревается его ограбить. Он подавил эту мысль. Инигар Сутулый вырубил его сердце из Градского Камня, и Райф Севранс перестал быть частью клана.

Проехав восточнее дхунских холмов, они вступили на возвышенные земли Морро. В старом форте Дхунской Стены был замечен дым, а схваток с вооруженными кланниками Увечные всячески избегали. В полдень отряд остановился отдохнуть и напоить лошадей. Мертворожденный подошел к Райфу у маленького ручейка, бегущего вниз с холма.

— Ох и холодная же, — сказал он, набрав воды в пригоршни и смочив лицо. — Но на вкус хороша. Чистая — во Рву такой не сыскать. — Убедившись, что их никто не слышит, он продолжал: — Держись поближе ко мне, как нападем на деревню. Первый раз всегда самый трудный, особенно для кланников. Главное — не делать глупостей и не ударяться в бега. Видишь вон того чернобородого, в красивом таком плаще?

Райф кивнул — он давно уже приметил этого человека.

— Линден Мади, Траггисов шпион. Человеку даже посикать нельзя, чтобы он о том не проведал. Хочу тебе сказать, что этот набег ничего особо страшного не сулит. Командую им я, и посему никаких зверств мы чинить не будем. Возьмем зерно, скотину — и айда назад. Все здесь уже бывали со мной в деле и знают, что я не стану выискивать тайники с золотом или гоняться за бабами по полям. Я добываю еду и на драку не напрашиваюсь, ясно?

Райф снова кивнул. Его нутро до сих пор перебарывало перепелиные яйца, и он, чтобы отвлечься, спросил:

— У тебя руки не мерзнут в твоих бычьих рогах?

— Нет, парень, — засмеялся Мертворожденный, подняв вверх руку в блестящей роговой оболочке. — Если родная матушка оставляет тебя на камнях в лютую зиму, ты быстро приучаешься сохранять тепло. Пошли, пора трогаться дальше.

На Медных холмах таял снег, и почва под ледяной корой в глубоких долинах превращалась в болото. Весенние потоки выворачивали из земли валуны и молодые деревья. Но Адди Ган умело прокладывал путь, и горные пони хорошо справлялись с трудными тропами. Во второй половине дня отряд спустился с южного склона на дальней границе Погибшего Клана. Здесь рос довольно густой лес, и день уступал место ночи.

Дыхание Райфа стало сгущаться в пар, когда Адди Ган остановился у одного из бесчисленных ручейков.

— На юг пойдем вдоль него, — шепотом сообщил горец Мертворожденному. — За шумом воды нас будет не слыхать.

Увечные, не дожидаясь команды, обнажили оружие. Райф — слез и повел лошадь под уздцы. Доставая из ножен свой новый меч, он ощутил спиной взгляд Линдена Мади, упершийся в него, как палец. Густая черная борода атаманова соглядатая прикрывала шрам, оставленный на его горле гарротой. Шурша богатым, сливового цвета плащом, Линден вынул собственный широкий меч.

Где-то поблизости заблеял ягненок. Мертворожденный вскинул руку, остановив своих бойцов, и бросил взгляд на Адди.

Овцами у них занимался горец.

— Там будет собака, — предупредил он.

— Ступай с Адди и пристрели пса, — велел Мертворожденный Райфу. — Лошадь оставь здесь.

По-прежнему чувствуя на себе взгляд Линдена Мади, Райф снял притороченный к седлу лук. Адди ухватил его за локоть и повел куда-то в сторону.

— Твое дело — заткнуть глотку собаке. Об овцах я сам позабочусь.

Райф достал стрелу из колчана. В сосняке было темно — восходящая луна лишь едва серебрила стволы. Адди быстро шел по тропке, видной ему одному. У Райфа под ногами шуршала сухая хвоя, горец же двигался почти бесшумно. Ягненок заблеял снова, и Адди замедлил шаг. Сосны впереди переходили в чахлую молодую поросль и тростники, и там шевелилось что-то.

— Овца, — шепотом сказал Адди. — Пойду свяжу ее, а ты прикрывай.

Райф наставил лук.

Маленький горец в большом шлеме с конским плюмажем тихо пробирался через заросли. Он, должно быть, знал овечий язык, потому что овца, суягная и обросшая густой зимней шубой, его не испугалась. Поворковав еще немного, Адди мигом повалил ее и обмотал ей ноги веревкой — а потом произошли одновременно два события.

Из кустов на Адди выскочила собака — шерсть дыбом, клыки наружу. Как только Райф прицелился в нее, слева от него хрустнула ветка, и мужской голос сказал:

— Брось лук.

Райф замер. Собака уже вцепилась Адди в ногу. Охваченная паникой овца билась и верещала. Адди отпустил ее, держа веревку в кулаке, снял шлем и ударил им собаку. Та с визгом отскочила, но тут же накинулась на него снова. Овца со спутанными ногами пыталась уйти в тростники.

В темноте Райф не мог видеть незнакомца и даже головы к нему не поворачивал, но сердце его уже нащупал. Страх толкнул Райфа в грудь — не его страх, чужой. У овчаров обычно бывают луки, ведь им приходится стрелять в волков. Очень может быть, что этот человек сейчас целит в Райфа и пустит стрелу, как только Райф шевельнется — но сомнительно, что он попадет в цель с первого же раза.

Человек или собака?

— Брось лук!

Райф упал вместе с луком и перевернулся, держа лук над землей. Это далось ему не так-то легко, поскольку лук насчитывал шесть футов. Райф кое-как натянул тетиву и выстрелил в сердце.

Его стрела в полете сошлась с чужой, стрела овчара просвистела над головой у Райфа и воткнулась в землю.

Стрела Райфа ушла в заросли... и пронзила сердце овцы.

Овца замерла на долю мгновения и тут же повалилась. В тот же миг собака чуть-чуть замешкалась, и Адди вогнал свой шлем прямо ей в пасть. Пастух с горестным воплем бросился к убитой овце.

Райф уперся каблуком в землю и повернулся к нему лицом. В этот раз он снова натянул тетиву только наполовину, так тряслась придавленная при падении рука, но сердце никуда от него не делось. Он чувствовал его скачущий галоп, чувствовал, как оно замерло, когда овчар понял свою ошибку. Когда тот остановился и натянул собственный лук, Райф выстрелил.

Выстрел был плох, но стрела все-таки задела овчару плечо и нанесла довольно глубокую рану. Овчар со стоном повалился наземь.

Райф выронил лук и приник головой к земле. Теперь он трясся весь, с головы до ног, обливаясь холодным потом. Он сплюнул отдающую металлом слюну и заставил себя подняться.

Адди был уже на ногах. Собака, порвавшая ему штанину и разодравшая в кровь икру, скулила и ползла к своему хозяину. Адди смотрел на Райфа с яростью, но голос его прозвучал спокойно:

— Она ж суягная была.

Райф хорошо его понимал. Молочная овца во Рву ценилась бы высоко, а теперь ее придется пустить на мясо.

Где-то вдали заблеяла другая. Адди медлил, тяжело глядя на Райфа. Вид у него был усталый, кровь от собачьих укусов стекала в сапог.

— Займись пастухом и собакой, — нехотя вымолвил он, приняв решение. — Я пойду поищу ту.

— Может, мне пока эту разделать?

— Нет. Это моя работа. Вернусь и сделаю.

Райф провел рукой по лицу и достал меч, оставив сулльский лук на земле.

Пастух рухнул на молодую сосенку, согнув ее пополам. Собака доползла до него и обнюхивала рану от стрелы. Когда Райф подошел, она попятилась. С ее разбитой морды вожжами стекала слюна. Голубые дхунские глаза овчара, широко раскрытые, смотрели на меч Райфа.

Райф убил собаку отработанным на Йелме ударом в горло и сказал овчару:

— Встань.

Тот не шелохнулся. Райф пнул его по ноге.

— Встань, я сказал!

Достав из сумки на поясе замшевый лоскут, Райф подождал, когда раненый поднимется на колени, и заткнул ему рот. Потом перерезал тупым краем меча его пояс, который свалился вниз вместе с ладанкой, наполненной порошком священного камня. Ладанка представляла собой исцарапанный желтый рог, закупоренный серебряным колпачком.

Остатки перепелиных яиц взбурлили у Райфа в животе.

— Ты где это взял?

Овчар с кляпом во рту только мычал в ответ.

— Это Градский Камень?

Овчар растерянно вытаращил глаза.

Райф ухватил его под мышки и тряхнул. Он сам не понимал причины своего гнева, но остановиться уже не мог.

— У тебя в рожке Градский Камень?

В глазах овчара забрезжило понимание. Он промычал нечто отрицательное и выговорил что-то наподобие «из».

— Визи?

Раненый лихорадочно закивал. Райф отпустил его, и тот, опять застонав, повалился наземь.

Не черноградец. Хвала богам, это не черноградец.

Зажмурившись на миг, Райф связал овчару руки его же ремнем и помог ему встать.

— Иди, — сказал он. Пастух, раненый, связанный и с кляпом во рту, не представлял для них угрозы. Адди велел Райфу позаботиться о нем, вот Райф и позаботился. Райф поглядел, как он ковыляет по кустам, и пошел к своему отряду.

Между стволами деревьев он заметил уходящую от него фигуру в плаще.

Райф подобрал с земли сулльский лук. Давно ли Линден Мади наблюдает за ним? Понял ли он, что Райф нарочно целил так, чтобы не попасть овчару в сердце? Видел ли, как Райф отпустил раненого? В груди у Райфа защемило. Вдруг Линден слышал, как он спрашивал про Черный Град?

С недобрым предчувствием Райф вернулся к Увечным.