Крепость Серого Льда

46 КРЕПОСТЬ СЕРОГО ЛЬДА

За час до рассвета в сухом русле стали слышаться странные звуки. Закутанному в одеяло Райфу чудились со сна плеск воды и крик большой голубой цапли. Когда он открыл глаза, все утихло, и легко было поверить, что он вообще ничего не слышал. Наполнивший русло туман струился с упругой силой воды. Когда это случилось впервые, Райф и пони спали посередине русла, и туманная река прокатилась прямо над ними. В тот раз, первый и последний, лошадка сплоховала: прижала уши, выпучила глаза и пустилась наутек.

С тех пор они на ночь каждый раз выбирались из русла и устраивались спать на берегу. Глушь полна призраков. Райф, глядя на незнакомые звезды, иной раз думал: может быть, он видит их такими, какими они были когда-то, давным-давно?

Несколько дней он думал, что Глушь водит его по кругу: каждый поворот русла и даже срезы пород в его берегах казались ему знакомыми. Как-то утром он нацарапал свой знак на плоской глыбе гранита, чтобы проверить, вернется он сюда или нет. Теперь он только усмехался, вспоминая об этом. В Глуши ничего не бывает просто. В тот день ему уже через час встретилась вторая глыба, до того похожая на первую, что он всерьез задумался, не стер ли кто-нибудь, человек или призрак, его пометку. Через два часа он стал сомневаться, оставил ли он вообще эту пометку или, может быть, — только собирался нацарапать на камне ворона.

Секрет Глуши, открыл он, заключается в том, что она заставляет тебя сомневаться в самом себе. Лучше вовсе не думать и не опасаться, что русло реки никуда не ведет. Если даже это и правда, тут уже ничего не поделаешь. Глушь ведет тебя туда, куда нужно ей самой.

Райф делал то, что зависело от него: мазал лошадке ноги, расчесывал ее, делил еду на порции, искал чистый лед, чтобы натаять из него воды. За все остальное отвечал не он.

Даже дни здесь не поддавались счету. Райф, кажется, провел в Глуши семь ночей, но не был в этом уверен. Из еды у него остались только сухари, вяленое мясо, несколько лепешек и овес для пони. Время можно было мерить и по количеству съеденных припасов.

Каждый день он чувствовал, как шевелится земля. От легких сотрясений с речных берегов осыпались камни, и тогда лучше всего было идти по самой середине русла. Два дня назад на речном дне открылись трещины. Райф, застигнутый пыльной бурей, хлопнулся на колени. Когда пыль улеглась, он увидел, что валуны величиной со стога сена сошли со своих мест и дно русла растрескалось на много лиг. Шатан Маэр, со страхом подумал он. Время истекает.

Он скинул с себя одеяло и встал. Туманная река растаяла, и на двух противоположных горизонтах занималась розовая заря. Райф, не обращая внимания ни на одну из них, занялся пони.

Порезы у нее на ногах подживали, и она не противилась, когда Райф мазал их. Лошадка уже усвоила, что за мазью, чисткой и перевязкой следует лакомство, и стойко переносила все неприятное. Каждый день Райф мысленно благодарил Фому, заставившего его взять лошадь. С ней он не был одинок — а Райф начинал с пугающей ясностью представлять себе, что может случиться с человеком, если он окажется в Глуши один.

Когда они снова спустились с берега в русло, Райф решил, что пора дать пони имя. Он задумался и почувствовал в груди знакомое сжатие. Каждое лошадиное имя заключало в себе ловушку. Лося, последнего коня Райфа, подарил ему Орвин Шенк, отец Битти.

Райф крепко провел рукой по лицу. Это и есть клан. Причинив зло одному кланнику, ты причиняешь зло всем.

Во что же он превратился? Нет нужды спрашивать — ответы содержатся в его собственных именах. Дюжина Зверей, Свидетель Смерти, Мор Дракка.

Ему оставалось одно: идти по руслу, не ведая, на восток он идет или на запад. Райф держал руку на шее пони, и это делало путешествие терпимым. Подходящее имя пришло ему на ум само собой во всем многообразии того, что было с ним связано: Медвежка.

Да, это имя ей годилось. Райф назвал ее так несколько раз, и лошадка наставила уши, как будто поняла. Она шла теперь бойчее и не боялась опираться на раненую ногу. Он выбрал хороший день, чтобы наречь ей имя.

Райф глубоко подышал, разгоняя сжатие в груди. Медвежка. Ему всегда хотелось иметь медвежий амулет, как у отца и Дрея, — теперь у него есть лошадь с медвежьим именем.

Так прошло утро — а может, и не прошло. Небо приобрело цвет, который Райф видел прежде только в глубоких, с обильными водорослями прудах. Тучи делали свое обычное дело — заслоняли солнце. Показалась и пропала дневная луна. В русле смотреть было почти не на что, кроме как на небо. Иногда Райф замечал вдали базальтовые шпили, нагромождения скал, а раз увидел прекрасно сохранившееся окаменелое дерево.

Русло то сужалось, то расширялось, но даже в самом узком месте оно, на взгляд Райфа, составляло не менее трети лиги. В его стенах среди камней и мерзлой земли Райф видел порой останки существ, которых не знал по имени. Протекавшая здесь когда-то река до блеска обтачивала твердый гранит и перемалывала в песок более мягкие породы. В середине дня Райф увидел такое, от чего у него волосы встали дыбом: врезанные в берег ступени. Они с Медвежкой подошли, чтобы рассмотреть их получше.

Ступени не доходили до дна, и к ним пришлось взбираться по базальтовым валунам. Медвежка ступала уверенно, зато Райф то и дело оступался. Это было первое дело рук человеческих, встреченное им в Глуши. Кто-то вырубил эти ступени, чтобы сходить к реке — возможно, для стирки или купания. Лестница означала, что где-то поблизости живут люди.

Добравшись до первой ступени, Райф безотчетно взглянул на небо. Он уже приноровился судить таким образом о настроении Глуши — все перемены в ней первым делом отражались на небе.

Тучи катились быстрыми волнами, одни краски сменялись другими, и на небе загорались Огни Богов.

Время пришло.

Медвежка, тщательно обнюхав ступеньку, поставила на нее ногу. Райф хорошо понимал, что она чувствует. Странно после стольких дней ходьбы по неровным камням ступить вдруг на что-то гладкое. Ступени были низкие, но широкие, шагов в десять каждая. На таких можно сидеть и разговаривать, опустив ноги в воду. Райф пытался представить себе, как выглядели Древние, но воображение изменяло ему. Слышащий рассказывал о них очень мало, а Геритас Кант и того меньше. Их времена давно прошли, и эти ступени — не более чем следы минувшей жизни, как и виденные им раньше окаменелости.

Всего Райф насчитал тридцать пять ступеней. С семнадцатой он увидел вдалеке гору, ту самую, которую он искал. Гору, нарисованную на стене пещеры во Рву и в книге Клятвопреступников. Слабое место, готовое уступить первым.

Райф бегом преодолел последние ступени. Гора вся искривилась и вспучилась, как от некоего страшного стихийного бедствия, но этого он ожидал. Его удивило другое. Он не думал, что она окажется такой огромной. Ее подножие обступали скалистые кряжи, изрытые ущельями, с вершины сбегали русла сухих рек. Чудовищная громада голого камня насчитывала тысячи футов в высоту и тысячи в ширину.

Не ждал он также, что гора будет покрыта льдом. Когда они с Медвежкой сделали первые шаги по направлению к ней, навстречу им дунул холодный ветер. Он принес запах посеревших от древности, сухих ледников и замерзающих озер. Райф дрогнул. Этого он не принял в расчет. Еще одна шутка, которую сыграла с ним Глушь.

— Зачем мы здесь, Медвежка?

«Не задавай вопросов, не требующих ответа», — произнес Мертворожденный у него в голове.

Райф повел плечами и двинулся дальше.

Почва вокруг была очень неровная, но Райф не сразу заметил, что каньоны, линии разломов и сухие реки разбегаются от горы, точно спицы колеса. Гора стояла в самой середине этих стихийных разрушений, и как только Райф подумал об этом, земля содрогнулась.

Медвежка заартачилась, в испуге закусив удила. Вокруг ног Райфа запрыгали мелкие камешки. Внутри ледяной горы что-то заскрежетало — и тут же смолкло опять. Потревоженные льдинки окружили вершину мерцающим ореолом. Ветер принес этот ледяной туман к Райфу и Медвежке, запорошив плечи одному и спину другой. Райф поймал одну льдинку на язык и не ощутил никакого вкуса. Он не знал, к добру это или к худу.

Ветер крепчал и кидался порывами во все стороны. Тучи почти целиком затянули небо. Огни Богов подсвечивали их своим красным огнем, словно угли. Инигар Сутулый говорил, что когда небо становится красным, один из Каменных Богов истекает кровью. Райфа это не волновало — пусть себе истекает.

Он направил пони в мелкий каньон, ведущий прямо к горе. По мере приближения он начал сомневаться в себе. Один лишь обход этой громады займет у него несколько дней. И что он, собственно, ищет? Разлом? Их здесь сотни — сейчас они с Медвежкой идут по одному из них. Может быть, нужно искать самую глубокую из трещин? Адди говорил, что самая глубокая на Севере трещина — это Ров, но это еще не значит, что она сдастся первой. Как же тут быть уверенным, что сделал правильный выбор?

Он взглянул на гору. Старый серый лед, выветриваемый веками, больше не отражал света. Даже отсюда Райф видел, как хрупки, и искрошены эти льды. Ведь не придется же ему с Медвежкой лезть наверх? Один неверный шаг может стоить им жизни.

Ничто здесь не казалось правильным. Райф натянул перчатки, поморщившись от прикосновения кожи к пораненным костяшкам. Стало еще холоднее, и он, достав из сумки попону, накрыл ею Медвежку. Местность делалась все более гористой, и он понимал, что пора выбираться из каньона, пока его стены не стали для них западней.

Когда они поднялись наверх, земля снова заколебалась. Райф покрепче уперся в нее ногами, и ему вспомнились слова, сказанные Фомой о Шатан Маэре: «Он действует в эту ночь, я чувствую».

Райф угрюмо дождался затишья и пошел дальше. Они шагали теперь по твердому граниту — гора показывала свои корни. Райф оглядывал ее нижние склоны, сам не зная, что ищет.

Дневной свет не угасал. Ветер по ущельям несся к горе. Через несколько часов Райф дошел до подножия и остановился, чтобы дать лошади отдых и поесть. Они поделили на двоих последнюю лепешку и попили солоноватой талой воды. Перед подъемом Райф решил оставить внизу котелок и седло Медвежки. Сидя на камне он смотрел вверх и не знал, как быть дальше.

«Мы ищем». Как поступил бы на его месте рыцарь-Клятвопреступник? Может быть, они знали что-то, чего не знает он? Он старался в точности припомнить слова умирающего рыцаря. Кажется, тот упоминал о Древних? Дрожь пробежала по телу Райфа. Он вспомнил.

«Мы ищем». — «Что ищете?» — «Город Древних. Крепость Серого Льда».

Райф встал. Догадка маячила на самом краю его разума. Думай же. Думай.

В стихах Адди тоже упоминалась крепость. «Когда вползает в крепость мгла». Райф нахмурился. Не значит ли это, что мгла должна войти в крепость раньше, чем он? А Фома сказал... как же он сказал? «Их руины должны привести тебя к месту, которого они боялись больше всего». Древние боялись Рва и построили там свой город. Может быть, они построили город и на этой горе? Если так, то теперь от него и следа не осталось — здесь нет ничего, кроме льда и камня.

Райф испустил долгий вздох. Голова у него болела. Он знал одно: когда-то эти места были обитаемыми. Кто-то ведь вытесал на берегу те ступени. Но можно ли надеяться найти город на этой горе? Поиски могут отнять у него недели, даже месяцы. И эти опасные льды...

Крепость Серого Льда. Что означает это название? Не подо льдом ли она, эта крепость?

Райф почесал Медвежку за ушами. Слышащий, рыцарь, Адди, Фома — все они говорили ему что-то свое, и эти кусочки никак не складывались вместе. Он не маг, не мудрец. Он вообще никто теперь.

Все, что осталось ему теперь, — это поиски. Надежда остановить тьму. Не так уж много, но все-таки больше того, что досталось Битти Шенку.

Подкрепленный этой мыслью, Райф поднялся немного по склону, глядя на гору и продолжая думать. Ответ где-то здесь, у него в голове — надо только откопать его.

Холод усиливался, и дыхание Райфа клубилось белым паром. Откуда здесь столько льда? Глушь — засушливый край. Морозный, но сухой. Как получилось, что весь этот лед за столько веков не растаял и не испарился? Что его держит здесь?

Райфа снова проняло дрожью: он вспомнил мост через Ров. Древние создали там заклятие, которое держится и по сей день — так сказал Фома. «То, что создано их магией, живет вечно». Быть может, и лед создан ими? Райф стиснул пальцами твердый вороний клюв у себя на шее. Если лед создан Древними, то как убрать его?

Мы ищем.

Она должна найти.

Райф разжал кулак. Он понял теперь, что должен сделать.

Из поклажи, которую несла на себе Медвежка, он взял сулльский лук и стрелу, Искательницу Кладов. «Возьми эту стрелу по имени Искательница Кладов, оперенную волосами Древних, возьми и используй так, как надлежит. Она должна найти — не могу сказать что, ибо эхо столь давнего знания стало совсем слабым и неслышным».

Слышащий был прав: эхо стало совсем слабым, но Райф наконец-то расслышал его. Он был глуп, полагая, что стрела должна убить чудовище, которое выйдет из пролома — а ведь Слышащий говорил ему, что она предназначена не для убийства. Райф снял перчатки и провел пальцами по ее древку. Работа неведомого мастера вызывала в нем чувство сродни ошеломлению. На обработку скелетной втулки, связующей острие с древком, у кого-то ушло много дней, а то и недель. Сколько терпения требовалось, чтобы выковать и спаять воедино все ее ободки. А оперение, наклеенное по спирали, чтобы стрела вращалась в полете? Кто-то затратил на эту стрелу не меньше времени и усилий, чем на меч.

И назвал ее Искательницей Кладов.

Райф натянул сулльский лук, наложил стрелу и прицелился, отгоняя от себя все сознательные мысли. Там, в мертвой толще камня и льда, не ощущалось биения сердца, но это уже не имело значения. Здесь присутствовали суллы, Древние и кланы: лук, стрела и человек. И этого было довольно.

Райф выбрал цель и стал ждать благоприятного ветра.

Когда время пришло, он отпустил тетиву. Стрела полетела, жужжа и крутясь. Волосы Древних, поймав ветер, несли ее высоко во льды.

Райф не слышал, как она попала в цель. Жужжание стрелы в полете будило в нем чуждые для кланника воспоминания. Он узнал, непонятно откуда, возраст этой стрелы, и возраст горы, и возраст самой земли. Перед ним разворачивались древние битвы, боль рождений и потерь. Он смотрел в лица, не человеческие и не сулльские, и находил в них красоту и понимание. Он напрягался, стремясь узнать как можно больше, но жужжание вдруг оборвалось. Настало мгновение полной тишины. Ветер утих, и Огни Богов полыхали на небе.

Потом гора шевельнулась. Земля затряслась. Скалы налезали на скалы. Древняя сухая субстанция, переставшая походить на снег, осыпалась с высоты. Когда первые ее крупицы упали на волосы Райфа, лед начал трескаться. От первой трещины, как змеи, побежали другие. Они ветвились, и наконец весь склон превратился в сплошную паутину трещин. Райф давно потерял свою стрелу из виду, но знал, что она продолжает крутиться там, глубоко, и ввинчивается все глубже, и разрушает все, к чему прикасается. Он не думал, что совершил чудо, — чувствовал лишь, что задача выполнена. Теперь у них с Медвежкой стало одним делом меньше.

Скрежет крушения наполнял воздух. Перепонки в ушах Райфа пульсировали, причиняя ему острую боль. Ледяной покров начал сползать с горы, и Райф стиснул лук еще крепче.

Из хаоса вставал белый призрак города. Ледяные глыбы, отваливаясь, как прогнившая черепица, обнажали обработанный неведомыми руками камень. Громадные откосы из серого гранита поддерживали скальную стену, а за ней стояла крепость.

Райф знал теперь, что она называется Каль Барранон. Город Древних. Крепость Серого Льда.

Дыхание стыло в легких Райфа. Ему казалось, что он чувствует вкус камней крепости, холодный, резкий и горький, как сама зима. Верхний слой льда отвалился, но внизу лежал другой лед. Шпили из серого кварца тянулись к небу, стройные и прозрачные, как льдины. Арочные кровли зданий мерцали свинцом, точно инеем. Парапеты крепостной стены были сложены из гранита с вкраплениями кварца. Все там было серым и серебристым. Если бы в толще ледника можно было изваять город, он выглядел бы точно так же, как Крепость Серого Льда.

Чего же они боялись? — подумал Райф. И как мог народ, построивший это, исчезнуть с лица земли?

Он не знал ответа, да и вряд ли хотел его знать.

Он разглядел дорогу наверх и, кликнув свою лошадку, пошел по ней.