Крепость Серого Льда

32 МЯСНОЙ ПОГРЕБ

Рейна обошла Большой Очаг, проверяя, хватает ли возвратившимся воинам горячей еда и эля. Анвин Птаха отправила наверх вдоволь лепешек и кровяных колбас в густой подливке — как раз то, что требуется усталым мужчинам. Приехавшие из Ганмиддиша кланники выбились из сил и насквозь промокли. В тепле Большого Очага от их плащей и шуб валил пар.

Баллик Красный, уставший после долгой езды, укладывал свои стрелы и тетивы подальше от огня. Их следовало просушивать медленно, чтобы дерево не покоробилось и жилы не задубели. Приняв от Рейны кувшин эля, он благодарно улыбнулся ей.

— Дрей остался в Ганмиддише? — спросила она.

— Угу, — пробурчал Баллик в косматую бороду. — Пришлось. Он обороняет Крабьего Вождя.

Рейна хотела расспросить его еще кое о чем, но удержалась. Мейса уже уведомили, что воины вернулись и среди них есть раненые — он вот-вот будет здесь.

— Дела не так плохи, — сказал Баллик, догадавшись по лицу Рейны, о чем она думает. — Было несколько стычек с теми, что наезжали из Гнаша, но мы держимся. Дрей Севранс свое дело знает.

— Эффи он ничего не передавал?

— Сердечный привет, как всегда, — пристально глядя на нее, ответил Баллик.

У Рейны внутри все так и сжалось. Два дня назад из Дрегга прибыл гонец к градскому вождю. Рейна отвела парня в сторонку и расспросила. Эффи Севранс в Дрегг так и не приехала. Рейна пыталась как-то объяснить это себе — непогодой или какой-то задержкой со стороны Драсса Ганло, но совесть подсказывала ей, что девочку не следовало отправлять в Дрегг. Теперь Эффи пропала, и в ответе за это она, Рейна. Да помогут ей боги, когда придется сказать об этом Дрею.

— Да не волнуйся ты так, Рейна, — сказал Баллик.

Она улыбнулась. Баллик охранял их с Дагро в то лето, когда они объезжали свой клан, не пропуская ни одной усадьбы, деревушки или печного дома. Он заслужил себе право журить ее.

Она не успела ему ответить из-за того, что в комнату вошел Мейс. Улыбка на лице Рейны сразу завяла, как ни старалась она ее удержать. Мейс обладал способностью находить ее в любой толпе, и его желтые волчьи глаза пригвоздили ее к месту. «Жена», — проговорил он одними губами, то ли здороваясь с ней, то ли угрожая. Ей захотелось убежать, но она принудила себя повернуться к нему спиной и снова принялась разносить эль.

Мейса сопровождал здоровенный скарпиец с молотом за спиной. Он шел за Мейсом по пятам, как хорошо вышколенный пес. Многие с ним здоровались, а Турби Флап обнял его, как вновь обретенного сына. Рейна пыталась расслышать, как его зовут, но рев огня и завывания бури мешали ей.

Близился вечер, и буря делала все возможное, чтобы сократить оставшиеся светлые часы. Рейна с самого рассвета хлопотала, перегоняя скотину и очищая место для убежища. Буря могла привести в круглый дом сотни путников, которым понадобится еда и место для ночлега. Эта работа измотала ее, а провизии, как она хорошо знала, у них и без того начинало недоставать. В прошлом она пошла бы к Дагро, и они вместе обсудили бы, как им быть. Теперь она могла полагаться только на себя, и порой ей казалось, что на ней лежит вся ответственность за благополучие клана.

Мейса заботит только сам Мейс. Он населил клан скарпийцами и защищает их интересы. Черноградские дружины совершают набеги на Орль! Дагро не узнал бы своего клана.

«И что же ты намерена делать со всем этим?» Рейна задержалась у огня, подставив лицо его жару. Все казалось таким простым, когда Ангус Лок был здесь: клан надо избавить от плохого вождя — и только. Да, верно: Мейс расчищал себе путь убийством и насилием, он превратил Черный Град в приют для скарпийцев. Но он же увел Ганмиддиш из-под носа Собачьего Вождя, и вождь Ганмиддиша присягнул ему на верность. Теперь с юга доходят слухи, что и Баннен не прочь переметнуться. Дхун плохо держит в узде свои вассальные кланы, а Мейс мигом подмечает всякую слабость. Волк он и есть волк.

По правде сказать, Мейс Черный Град многое приобрел для своего клана, с тяжким вздохом признала Рейна.

Взглянув на кувшин с элем, который держала в руке, она решила вдруг и себе налить. Анвин хорошо подогрела пиво, добавила туда яиц и еще чего-то, неизвестного Рейне. Выпьешь кружку — и все равно что пообедал.

Муж ее разговаривал с вернувшимися домой кланниками. Одно из условий договора между Черным Градом и Ганмиддишем давало Граду право держать в Крабьем доме двести воинов для обороны Ганмиддиша. Во исполнение этого черноградские дружины постоянно переезжали туда-сюда между двумя кланами. Путь этот был опасен, поскольку пролегал рядом с засевшим в Гнаше Дхуном и поблизости от занятого бладдийцами Визи. Дхун до недавних пор считался чем-то вроде союзника, но после увода Ганмиддиша все переменилось.

Теперь люди Скиннера то и дело нападали на находящихся в дороге черноградцев. Рейна предполагала, что дхуниты крепко досадуют на то, что их вождь до сих пор не отбил Дхун у врага — вот и лютуют. Черный Град терял на этом перегоне своих воинов. Их имена Рейна знала наперечет, ведь это она уведомляла их родных об утрате.

Сейчас Баллик рассказывал Мейсу, как за ними погнался отряд бладдийцев из Визи. Юный Стигги Перч получил удар топором в спину и свалился с коня, но черноградцы не смогли вернуться за его телом.

Все, кто был в чертоге, умолкли на время, приложив пальцы к ладанкам со священным камнем. Мейс опустил ладонь на рукоять меча.

— Инигар удалит его кости из священного камня.

Мужчины согласно закивали: таков обычай Черного Града.

Орвин Шенк вошел и сразу кинулся к своему младшему сыну. В мякоти плеча у Бева Шенка торчало обломанное древко стрелы, и Лайда Лунная хлопотала над ним. Кольчуга, в которую юноша был одет, вдавилась глубоко в рану. Лайда отрядила Рори Клита в кузницу за ножницами для резки металла, Анвин пошла в винокурню за крепкой водкой.

Рейна, подойдя, положила руку на плечо Орвину. Глаза его были полны слез. Он уже потерял в клановых междоусобицах двоих сыновей и не мог перенести мысли о новой потере.

— Пойдем отсюда, — сказала Рейна. — Пусть Лайда делает свое дело.

Маленькая смуглая целительница взглянула на нее с благодарностью. Всполошенные отцы ей только мешали.

Рейна увела Орвина к очагу. На дворе совсем стемнело, и ламповщик обходил чертог, зажигая факелы. Буря продолжала бушевать, и ветер выл, налетая на круглый дом. Стараясь отвлечь Орвина от раненого Бева, Рейна стала спрашивать его о других сыновьях.

— Малл в Ганмиддише, Грим собирается туда. Битти... его послали на север, охранять рудник. Там поблизости замечены Увечные.

Бев взвыл от боли: Лайда, вооружившись ножницами, резала кольчугу вокруг его раны. Рейна схватила Орвина за руку и повела прочь.

У самых дверей их догнал Мейс.

— Ты, думаю, еще не знакома с нашим новым кланником, жена. Это Мансаль Стиго — он принес нам годовую присягу.

Громадный черноволосый скарпиец поклонился ей в пояс. За спиной у него висел молот величиной с грудного младенца. Выпрямившись, он скользнул взглядом по бедрам и груди Рейны.

Зная, что Мейс наблюдает за ней, Рейна принудила себя остаться спокойной. Человек, убивший вождя, принят в их клан? С трудом сдерживая дрожь, она наклонила голову.

— Ты ведь уже живал здесь прежде — ты учился у Назнарри Драка.

— Мне лестно, что госпожа об этом помнит.

От его ехидного тона Рейна вспылила и собралась уже сказать, что знает о нем не только это, но пальцы Орвина Шенка крепко сдавили ей руку. Рейна, опомнившись, сухо улыбнулась и промолчала.

— С Орвином-то ты, кажется, знаком, — сказал Мейс.

— Как же, — ответил Орвин. — Он обучался вместе с моим старшим.

Мансаль Стиго холодно кивнул. Их взгляды скрестились на более долгое время, чем требовало приличие, и Мансаль первым отвел свой.

Рейна, предупреждая дальнейшие разговоры, сказала мужу, что ведет Орвина погулять по приказу знахарки.

Мейс отпустил ее, но она еще долго чувствовала, что он смотрит им вслед.

В круглом доме было тепло и людно. На лестницах плотно сидели издольщики. Один скарпиец, сняв со стены факел, поджаривал на нем кусок мяса. Чудо, как он еще дом не подпалил. Рейна хотела сделать ему замечание, но воздержалась. Пусть Мейс сам разбирается со своими сородичами.

Отойдя подальше от Большого Очага, Орвин сказал:

— Ты чуть было не совершила большую оплошность.

Рейна задумалась, вникая в смысл этих слов и посматривая на Орвина. В молодости славный воин, затем богач. Дагро советовался со многими кланниками, но на Орвина полагался больше всего. Однако Орвин поддержал Мейса, когда тот предложил себя в вожди... и потому Рейна держалась с ним осторожно.

Дойдя до сеней, она спросила его:

— Что тебе известно о Мансале Стиго?

Орвин остановился передохнуть. Он страдал воспалением суставов, как все, кто с ранних лет имеет дело с топором или молотом, и теперь потирал свои выпирающие костяшки.

— Я не интриган, Рейна, и ко многому стараюсь поворачиваться спиной. Ты стар, говорю я себе, и незачем тебе мешаться в клановые дела. Занимайся сыновьями, возделывай землю и будь доволен своей участью. Но потом я просыпаюсь среди ночи и сознаю необходимость перемен.

Волоски у Рейны на затылке поднялись дыбом, но она сказала себе: спокойно. Ошибка в твоем положении недопустима.

Она посмотрела по сторонам. В сенях расположились лагерем целые семьи, и собаки с курами путались под ногами.

Женщина доила козу, ребятишки перекидывались кочаном капусты. Слишком здесь тесно, как и везде этой ночью. Хорошо бы найти тихое место, но нельзя же ей позвать Орвина к себе в комнату или в другие женские помещения. Мышки с ласкиными хвостами шмыгают повсюду, и это покажется подозрительным.

Единственное место, куда издольщикам и скарпийцам вход воспрещен, это кухня Анвин. Туда, как видно, и придется отправиться.

— Тебе надо подкрепиться, Орвин, — чуть громче обычного сказала Рейна. — Давай-ка я согрею тебе моченого овса.

— Пошли, — согласился он.

Рейна пробиралась через толпу с бьющимся сердцем, взволнованная и готовая пуститься во все тяжкие. Если бы Мейсу случилось сейчас увидеть ее лицо, он понял бы все.

Кухня показалась ей островком спокойствия в бурном море. Женщины только что замесили хлебы на завтра, и они подходили на расставленных повсюду противнях. Пивной запах дрожжей бил в нос. Истопник шуровал лопатой в печах, стоящих у внешней стены. При виде Орвина Шенка стряпухи в белых передниках очистили ему место за одним из столов: в Черном Граде голодного кланника готовы накормить в любое время.

Рейна для виду подсела к Орвину. Некоторое время оба молча ели овсянку и запивали ее элем, а женщины снова взялись скрести котлы, кипятить баранью кровь на пудинги и крошить лук, который добавлялся во все — от колбас до жаркого. Хорошенькая Ланса Таннер, вся в муке, резала морковь. Рейна улыбнулась ей, но та лишь поджала губы, давая понять, что она на стороне Мейса.

Ее пренебрежение почему-то придало Рейне сил, и она тихо сказала Орвину:

— Мансаль Стиго преднамеренно и хладнокровно убил орлийского вождя.

— Да, — кивнул он. — Об этом все топорщики знают. Было еще терпимо, пока он оставался в Скарпе, но теперь, когда он дал клятву Мейсу... — Орвин явно чувствовал себя неловко, и все время поглядывал по сторонам. «Напрасно я привела его сюда», — подумала Рейна.

— Рейна! Орвин! А я-то вас обыскалась. — Перед ними, откуда ни возьмись, явилась Анвин с длинной, свободно висящей седой косой. — Ты разве забыла, что обещала сходить со мной в мясной погреб? Да и ты, Орвин Шенк, обещал поглядеть и сказать мне, испортилась баранина или нет.

Рейна и Орвин переглянулись. Анвин стояла, подбоченясь, и с вызовом смотрела на них карими глазами. Недоумевая, они поступили так же, как поступали все в клане, сталкиваясь с Анвин, то есть повиновались.

Все чуднее и чуднее, подумала Рейна, идя через кухню в сторону кладовых и погребов, где безраздельно правила Анвин. В коридоре за кухней стало темно. Все трое молчали, понимая, что говорить сейчас не время.

Мясной погреб был заперт на ключ. Раньше нужды в этом не было, но с тех пор как в круглом доме появились скарпийцы, еда стала непостижимым образом исчезать. Анвин отперла дверь и предупредила двух других о ступеньках. Погреб примыкал к северной стене, и в нем было холодно даже летом. Рейна спускалась осторожно. Изо рта шел пар, и пахло бескровным, долго хранящимся мясом.

Под низким потолком проходила деревянная решетка с железными крючьями, где раскачивались на сквозняке мясные туши. Черные, точно обугленные, говяжьи бока занимали всю стену, фазаны и куропатки висели вниз головой, как летучие мыши. Окорока, обвалянные в меду во избежание плесени, содержались в клетках, точно куры.

На первый взгляд мяса здесь было много, но Рейна помнила времена, когда погреб битком был набит свежей убоиной. Только говядина и сохранилась с тех пор — все остальное занимало лишь первые пятнадцать футов.

Анвин провела их к старому столу, где готовила птицу для жарки, зажгла слюдяной фонарь и вернулась запереть дверь. Рейна села на доильный табурет, оставив единственный стул Орвину. Анвин в сиденье не нуждалась: клановая домоправительница присаживается не часто.

Последовало неловкое молчание, которое ни один не решался прервать. Орвин разминал ревматические пальцы, Анвин хмуро смотрела в стол. «Они ждут, чтобы я начала первой», — внезапно поняла Рейна.

— Мейс Черный Град больше не мой вождь, — набрав воздуху, сказала она. — По его приказу убили Шора Гормалина и Спини Орля. Он населил круглый дом скарпийцами и делает вид, будто не замечает, как они лишают наших издольщиков их наделов. Он развязал войну с Орлем, самым надежным нашим союзником. И я начинаю верить, что он знал заранее о вражеском набеге, во время которого в лагере на пустошах погибли мой муж и двое твоих сыновей, Орвин.

Ну вот она и высказалась. Ее била дрожь, но взгляды Орвина и Анвин вселяли в нее сознание своей власти. Если хочешь, чтобы что-то было сделано, сделай это; странно, что ей понадобилось тридцать три года, чтобы это понять.

Выдерживая долгий, тяжелый взгляд Орвина, Рейна напомнила себе, что его младший сын сейчас лежит, серьезно раненный, в Большом Очаге.

— Почему ты думаешь, что он знал об этом заранее?

То, что он ничего не спросил о Шоре Гормалине, было достаточно красноречиво, но говорить о резне на пустошах следовало с осторожностью. Рейна впервые осмелилась высказать свои мысли вслух.

— Помнишь, как Райф и Дрей Севрансы вернулись домой, когда все считали их мертвыми? — Орвин кивнул, Анвин тоже. — Вспоминая этот день, я стала понимать, что мы кое-что упустили. Помните первые слова Райфа Севранса? Он назвал Мейса предателем.

— С этим парнем всегда были одни хлопоты, Рейна, — покачал головой Орвин.

— Он очертил заветный круг для твоих сыновей, Орвин. Они с Дреем похоронили убитых.

— Знаю, — вздохнул Орвин. — Он парень хороший, только упрямый очень. И вспыльчивый.

— Да, Орвин, он хороший, — торопливо согласилась Рейна. — Что бы там про него ни говорили, у дома Даффа он дрался заодно со своими кланниками.

— Многие смотрят на это по-другому.

— Хорошо бы этим многим научиться думать своей головой. — И Рейна, чувствуя, что разговор повернул не туда, начала сызнова: — В тот день Райф Севранс рассказал нам кое-какие вещи, прямо противоречившие рассказу Мейса. Он сказал, что нападение произошло в полдень, а не на рассвете, как утверждал Мейс, и что они с Дреем не нашли никаких следов клана Бладд. Вспомни трогательную речь Мейса о теле Дагро, которое он будто бы нашел у лошадиного загона. Райф клялся, что он и Дрей обнаружили Дагро у мясных крючьев, где он разделывал медведя.

Рейна видела, что не убедила Орвина, но ведь она еще не закончила.

— Кому был выгоден тот набег, Орвин? Мейсу Черному Граду или Райфу Севрансу? Кто из них прискакал назад на коне вождя и дал понять, что сам готов стать вождем?

На это у Орвина не было ответа, и Рейна не стала прерывать молчание. Нельзя заставить мужчину поверить во что-то — он должен прийти к этому сам.

Наконец Орвин медленно, неохотно кивнул, и Рейна поняла, что нанесла ему глубокую рану. Когда твоих сыновей убивают бладдийцы, это страшно, но почетно. В том, что твои сыновья пали жертвой заговора, ничего почетного нет.

Анвин извлекла откуда-то глазурованный кувшинчик со своей особой старкой. Все это время она молчала, но Рейна, глядя, как она достает три чарки из вязаного мешочка на поясе, подумала: уж не ей ли принадлежит мысль устроить эту встречу? Кувшинчик и три чарки! Не она ли сказала Орвину правду о смерти Шора? И с Ангусом Локом она в дружбе, он даже привез ей какой-то подарок.

Двадцатилетней выдержки старку Анвин, имеющую вкус летнего дыма, следовало смаковать медленно. Рейна втянула в себя аромат, и у нее от одного этого в голове зашумело. В последний раз она пила эту старку, когда Мейс совершал свое Бдение Вождя. Этот напиток всегда знаменует собой какие-то перемены.

Рейна отставила чарку. Сквозь просверленные во внешней стене погреба отверстия для вентиляции — без них мясо не могло бы долго сохраняться — слышался шум дождя. Буря утихала, и пора было переходить к сути дела.

— На кого мы можем рассчитывать, если начнем действовать?

— Быстро тут ничего не сделаешь, Рейна, — сказал Орвин. — На это могут уйти месяцы и даже годы.

Рейне не это хотелось услышать.

— Поддержат ли нас молотобойцы?

— Надо дать им время. У них есть свои сомнения насчет Мейса, он ведь едва не сжег сестру их товарища, но у нас идет война, а молотобойцы все воины. — Орвин, положив локти на стол, подался вперед. — Сейчас время неподходящее, Рейна. Мейс при всех своих пороках доказал, что он хороший военачальник. Подожди немного. Дай ему совершить промах.

Рейна неохотно, но согласилась, начиная понимать, почему Дагро так ценил советы этого человека. Орвин прав. Во время войны мужчины не слишком придирчивы к своим вожакам. Если вожак силен, им этого довольно. Рейна перевела дыхание. Неужели они так и разойдутся на этом «поживем — увидим»?

Анвин, ведя пальцем по ободку своей чарки, подала голос:

— Если уж мы заделались заговорщиками, то нам нужен свой вождь. Кто-то, на кого мы сможем сослаться, когда время придет. Кто-то взамен Мейса.

— Орвин? — сквозь шум в ушах предложила Рейна, но он замотал головой.

— Нет, Рейна, уволь. Я стар, да и смолоду в вожди не годился.

Кто же тогда? Шор Гормалин подошел бы, но его больше нет.

— Корби Миз? — стала предлагать Рейна. — Баллик Красный? Дрей?

— Все хороши, — поддержал ее Орвин. — Воины хоть куда. Из Дрея со временем выйдет славный вождь, но сейчас он чересчур молод.

Кто же? Двое других молчали, и Рейне не верилось в то, что она правильно их понимает. Это безумие, чистой воды безумие. В ушах так шумело, что думалось ей с трудом.

Говорить она, однако, могла — и сказала то, что должна была сказать:

— Вождем буду я.