Крест и полумесяц

Союз креста и полумесяца, союз меча и орала

-//-//-

Карету им пришлось оставить верст за тридцать до места и топать дальше ногами, как и обычным паломникам. Слишком уж приметным был их экипаж, выделяющийся среди местных на дороге, черный ворон среди голубей. Им же сейчас привлекать к себе излишне внимание было смерти подобно.

Поэтому карету загнали в лес свои ходом, насколько это можно было. У огромного развесистого дуба с вывороченным корнем поставили на стоянку, предварительно забросав заранее нарубленными ветками и еловыми лапами. Не Бог весть какая маскировка, но на пару дней должно было сойти. Большего, честно говоря, был и не нужно.

Затем, приведя себя в порядок, отправились в путь к монастырю. Выглядели сейчас Ринат и Наиль, как самые настоящие паломники, калики-перехожие богомольцы, что шли святым местам поклонится и у прозорливый старцев совета спросить. Оба с густыми черными бородищами: горец со своей, а имам с накладной. Одеты в добротное платье: не новое, обтрепаное, но ещё довольно крепкое. В руках толчтые узловатые палки-шестя, за спинами котомки с нехитрым имуществом. Словом, было не отличить от других паломников, что попадались на дороге все чаще. Лишь одно обстоятельство из выделяло: креста они не клали и молитв никаких не шептали на людях.

—…Наиль, слушай внимательно. Здесь каждый встречный поперечный будет на нам волком глядеть, видя, что мы не крестимся и поклоны не кладём. Вопросы станут задавать, может бранится. Поэтому не забывай, что ты не мой. Говорить всегда буду только я, — поучал товарища Ринат, когда над верхушками деревья в показались деревянные маковки церквей и колоколен. — Для ясности запомни: мы дали Богородице обет креста и поклонов не класть, так большие грешники. С войны идём и на наших руках немало крови загубленных душ. Переживаем мол очень сильно и каемся Понял?

Горец, конечно, кивал. Только при этом недоуменно скалил зубы. Мол, чего это переживать, а тем более каяться. Война ведь дело, достойное настоящего мужчины. Сразить своего врага в поединке — это доблесть. Соответственно, чем ты больше убьешь врагов, тем почетнее для тебя. Как можно было этого не понимать? Естественно, Наиль этого не вслух не сказал, но определенно подумал. По лицу было видно.

По мере того, как дорога приближалась к монастырю, людей им встречалось все больше и больше. Кого здесь только не было: мужчины, женщины, старики, старухи, с малыми детьми на руках. Много было увечных, едва ковыляющих, часто останавливающихся перевести дух. Встречались юродствующие, обвешанные пудовыми крестами или цепями. Обогнали одного, что на коленях полз до обители. С привязанными к коленям деревянными дощечками, с вырезанными из дуба колодками в руках он невозмутимо двигался по обочине. Время от времени останавливался и, не отводя глаз от маковки с крестом, начинал неутомимо креститься.

Закончив рассматривать шагавших рядом паломников, Ринат погрузился в свои мысли. Предстояло придумать, каким образом ему остаться наедине с императором. Первые пришедшие на ум идеи — пробраться в помещение для исповедания и спрятаться там, «взять языка» из местных и аккуратно его расспросить — сразу же отметал. Нужно было что-то другое, более простое, стопроцентно гарантирующее результат. Слишком многое сейчас было поставлено на кон. Можно сказать, он шел ва-банк.

В непростых раздумьях он отделился от основной группы паломников и свернул куда-то в бок от деревянной громадины монастыря. Здесь вроде было поменьше суеты, толкотни. Никто не валился на колени, ни голосил молитвы. Самое место, чтобы спокойно подумать.

— И что делать? Когда прибудет император, тут будет не протолкнуть от охраны, свиты и другого люда. Попробуешь сунуться к Николаю, могут прирезать или пристрелить, — размышлял Ринат, свернул на узкую, но хоженую тропку. Наиль так же молча топал сапогами за ним. — Нужен кто-то местный, кто проведет на место и прикроет от ненужных вопросов. Может пробовать себя за какого-нибудь необычного персонажа выдать? Скажем путешественника из далекой Америки или солнечного Перу? Зубы заговаривать я умею, пыль в глаза бросить тоже не проблема.

С досады, что ничего толкового в голову не приходило, парень со всей силы пнул ногой подмерзший каменный ком. Тот с шумом улетел в стену елей и во что-то ударился. Еще Ринату послушался какой-то непонятный звук: то ли бормотание, то ли кряхтение.

Он остановился и раздвинул еловые лапы. В нескольких шагах от него стояла странная фигура. Это был старец в драной шапке, потрепанном полушубке, в обычных портах. Из под полы полушубка выглядывал кусок какой-то железяки, вериги, видимо. Сгорбленный, скособоченный, он копал яму в промерзлой земле то ли мотыгой, то ли кайлом. Тяжело шло, походу. Ударит — остановится, дух переведет. Затем снова ударит.

Ринат смотрел на старца и понять не мог, что за яму тот копает. К чему яма в стороне от монастыря, возле елей? Непонятно!

— Батя, помочь? — решил он подойти. Заняться все равно чем-то нужно было. — Ты посиди пока, покури. Я с товарищем пока за тебя поработаю, — Наиль, что шел позади, уже поднимал с земли еще одно кайло. Молодец. Без слов понимал, что ему нужно было делать. Золото, а не товарищ. — Давай, кайло, говорю.

Старец медленно повернулся к нему. Молча оглядел его с ног и до головы. Взглядом задержался на лице. Долго всматривался, словно изучал каждую его черту.

— Спаси тя Бог, — глубоким грудным голосом проговорил он. На лице, изрезанном глубокими морщинами, появилась добрая светлая улыбка. Кивнул Ринату, словно старому знакомому, которого уже давно знаешь. — Копаю вот канавку[1], где Царица Небесная прошла, когда себе в удел обитель взяла. Здесь, здесь ее ноженьки ходили. Да, ты ведь знаешь сие…

Ринат, хватая протянутое ему кайло, вдруг замер. Вспомнил, наконец. Кайло само собой вырвалось из рук и упал на землю.

— Канавка… — забормотал Ринат, вспоминая одну из своих давних поездок в монастырь. Любопытствовал тогда, прохаживаясь по территории огромного и многолюдного комплекса. Видел вериги Серафима Саровского, его кайло, ветхое простое одеяние. Слышал рассказ гида о чудесах, случившихся при строительстве монастыря: про юную девушку-монахиню, что с легкостью ворочала многокилограмовые камни; про святого старца, что тысячу дней молился и пять лет не выходил из своей кельи; про диких зверей, что из ели из рук старца. Поразила тогда его и канавка, длинная траншея, по которой ежедневно ходили тысячи и тысячи паломников. Считалось, что именно здесь ежедневно проходила сама Богородица. — Получается, ты, Серафим Саровский[2]…

— Да, радость моя[3], — кивнул старец, ласково, по-отечески, смотря на Рината. — Старец Серафиме меня здесь кличат. И ты со своим товарищем можешь меня так звать.

— Только он немой… — попытался было вставить слово Ринат, но был остановлен поднятой рукой старца.

— Не грязни сию святую обитель кривдой. Лучше скажи, что тебя привело сюда? — старец, опершись на кривую клюку, ждал рассказа. — Не таись, путник. Не надо. Знаю, что не просто так ты оказался тут. Чувствую, Божью волю в этом…

Ринат задумался. Надо «скормить» старику что-нибудь удобоваримое. В первый раз что ли? Слепит такую полуправду, что пальчики оближешь. Набрал воздуху в грудь побольше, и… неожиданно для самого себя начал говорить правду.

Одно за другим, слова за слово, тема за темой. Все выложил.

-…Все грядет к катастрофе, отче. Разве сам не видишь? — горячился Ринат, вспоминая события своей молодости в том мире. Сердце обливалось кровью, когда перед глазами возникали картины бандитских разборок, разрушенных заводов, опустевших деревень и сел, нищих стариков и старух на улицах городов. — В селе галимая нищета. Люди рождаются, живут и умирают в дерьме. Детей от голода шатает. Мяса по полгода не видят. Что, вру?

Старик на какой-то момент отвел взгляд. Видно, тоже его проняло.

—… Ты даже не знаешь, что случится, — Ринат начал вытаскивать из дальних уголков своей памяти самые страшные свои воспоминания. — Ты встанешь утром с постели, а в дом вбегают соседи и начинают резать твоих родителей, — вспоминал страшные картины резни в одной из южных республики союза. — Ты визжишь от ужаса, пытаешься спрятаться под кровать. Но тебя находят и за ноги тащат оттуда… А рассказать тебе, как на нашу земли пришли германцы и начали травить наших людей газом, как выцеживали из детей кровь для своих солдат, как делали из их кожи сумочки, а из их косточек расчески и брелоки…

Каменная невозмутимость старца дала трещину.

-… Может хочешь услышать про содомитов и других извращенцев, что кругом расплодились. Нормальным мужиком стало быть не хорошо, не модно…

Часа два он еще рассказывал. Продолжил бы и дальше, но охрипло горло. Сипеть начал.

Когда отдышался, хлебнул теплого травяного отвара, начал просить.

— Я хочу все изменить. Хочу, чтобы нашу землю, наших людей минули грядущие беды… Помоги мне встретиться с императором. Мне нужен лишь шанс, — Ринат был уверен, что сможет убедить Николая I, и эта уверенность сквозила в каждом его слове. — Если поможешь, отче, за неделю тебе твою канавку отрою, — пообещал Ринат. Его с инженерной заточкой мозг уже даже мысленную модель роторного экскаватора построил. Получился, конечно, не шагающий карьерный монстр под тысячу тонн, а небольшой вполне себе пристойный бытовой экскаватор на мускульной силе одного — двух здоровых лбов. — Не сомневайся, отче, все сделаю в лучшем виде. Только кузницу в мое распоряжение предоставишь, кузнецов и железа по больше.

Старец молчал. Несколько раз вздохнул, видимо, что-то для себя решая. Наконец, заговорил.

— Не лжешь. Правду рассказал… — он задержал взгляд на шустро машущем кайлом Наиле. Тот все время их разговора с уханьем вгрызался в хорошо промерзлую землю. Железка в его руке даже звенела, когда вонзалась. Правда, даже его звериной силы удары помогали мало. Тяжело шло. Тут бы костер весь день жечь, чтобы земля оттаяла, а потом ломами хорошенько пройтись. Тогда дело бы пошло быстрее. Кайлом же можно было махать до морковкиного заговенья. — Хорошо, помогу тебе. Встретишься с государем. При мне все ему расскажешь, покажешь, что у тебя есть. Коли у него сомнения будут, на твою сторону встану.

Стоявший в напряжении Ринат тихо выдохнул. Похоже, он сорвал самый настоящий джек-пот. С такой фигурой в союзниках у императора ни шанса ни останется.

— Тогда даю тебе свое благословение на это. Иди к северным воротам. Там наша кузня. Я пока брату келарю поручение дам, — старец махнул рукой в сторону невысокой постройки, видневшейся в северной части монастыря. Сам же, не оглядываясь, направился в колокольню, возвышавшуюся в паре десятком ветров от них.

Ринат тоже не стал терять время, которого и так оставалось слишком мало. Свистнул Наиля. Вместе подхватили свои нехитрые пожитки и пошли в сторону кузницы. Следующие несколько дней им предстояло собрать из «говна и палок» первый в этом мире роторный экскаватор. В том, что это удастся сделать, парень нисколько не сомневался.

Ничего сложного делать он не планировал. Да, честно говоря, и не получилось бы. Основой-рамой должна была стать старая карета, которую он приметил на задворках монастыря. Прикинул, что прочности ее конструкции должно было хватить с запасом для его задумки. На эту раму нужно было посадить «беличье» колесо, призванное стать движителем экскаватора. Копать траншею планировалось колесом-ротором с выступающими из него острыми железными лемехами. Все это должно было приводиться в движение силой одного или двух мужчин, передвигающихся внутри «беличьего» колеса. В целом, ничего сложного не было. Лишь бы железа хватило на скрепляющие детали и режущие части ротора.

В кузнице из уже ждал хмурый кузнец, крупный мужчина в возрасте. Руки сложены на груди, на лице недовольная гримаса. Явно не рад новой работе.

— Чо надоть? Коли подковать — спытать могу, коли чего другое — не, — сразу же пошел в отказ кузнец. С таким тяжко придется. — До буркалами хлопаешь?

Ринат даже рот раскрывать не стал. Лишь повернулся к голову и кивнул на кузнеца. Тот без слов все понял. Скинул сразу же с с плеч котомку и буром попер вперёд.

Следующие пять — десять минут оба здоровяка с чувством мутузили друг друга, только шум стоял и кровь во все стороны летела. Ни один уступать не хотел. Впору было ставки начать делать…

После, конечно, пришлось кузнецу водки поставить, чтобы злобу не затаил и делу мешать не стал. К счастью, тот свойским мужиком оказался, все понял.

— Говори, барин, чаво замыслил. Чем смогу, тем помогу, — после стопки заговорил он. Ещё одну стопку принял, когда чертеж экскаватора увидел. Дьявольской машиной сразу же ее окрестил. Мол, христианской такая штука быть никак не может.

— Ты, орясина, варежку закрой, — прикрикнул на него Ринат. После многозначительно кивнул на монастырь. — Сам старец Серафим эту работу благословим. Тебе-то куда лезть со своим рылом?

Авторитет старца был так высок, что кузнец в лице переменился. Чуть в ноги не бросился. Мол, прости, дурака, за неразумные слова. День и ночь в кузнице стоять буду, если для отче Серафима нужно.

С этого момента дело у них пошло, как надо.

-//-//-

Длинная вереница карет и повозок — императорский кортеж — медленно втягивался на монастырское подворье. Конные кирасиры в отполированных до блеска кирасах и шитой золотом форме разгоняли толпящихся людей, желавших хотя бы одним глазком взглянуть на самого помазанника Божьего. Некоторых, особо рьяно рвущихся вперед, били ножнами по головам, что те освободили проход.

От монастыря к самой большой и богато украшенной карете уже тянулась процессия монахов и монахинь с хоругвями и крестами. Красивые голоса возносили молитвы и осанну императору. Впереди всех, помогая себе кривой клюкой, брела фигура сгорбленного старца, одетая в простое белое одеяние.

— Саша, птичка моя[4], нас уже встречают. Видишь, впереди идет отче Серафим, — Николай Павлович Романов, самодержец Всероссийский вглядывался в окошко кареты и показывал почитаемого всеми старца супруге, которая много слушала о Серафиме, но еще не видела его. Изящная фигурка Александры Федоровны, с накинутым на плечи меховым дорожным капором, тут же вспорхнула со своего места и тоже прильнула к окну. Всю дорогу она расспрашивала Николая про одного из самых известных в России насельников и знаменитых провидцев, отвлекая его от государственных дел. Вот и сейчас все продолжилось вновь. — Пожди, подожди, не так быстро. Про какое предсказание ты говоришь?

Императрица, на какое-то время сделавшись самой обычной женщиной, с блеском в глазах начала ему рассказывать сплетни, что слышала во время их недавней стоянки в городе Н-ске.

— Сказывают, что старец Серафиме несколько дней назад, обличая на проповеди стяжательство и жестокость «больших»[5] людей… — быстр начала говорить императрица, стараясь успеть, пока карета двигалась по территории монастыря.

Старец, по ее словам, предсказал череду больших потрясений для всего мира, должные начаться в самое ближайшее время.

— Начнут пребывать в страхе помазанники божьи в Европе, боясь гнева толп простого люда, — пересказывала она услышанное. — В одних странах дойдет дело до смертоубийства, в других — нет…

Внимательно слушавший ее Николай Павлович, с удивление узнавал в излагаемых предсказаниях кое-что уже случившееся. В 1830 г. в Париже начались массовые манифестации в защиту конституции. Улицы огромного города покрылись баррикадами, по требованию восставших французский король отрекся от престола. Знал император, что помимо Франции начало «пригорать» и в других странах, которые прежде казались совершенно незыблемыми: в Австрии, Пруссии и даже Великобритании. Послы едва ли не в каждых своих донесениях рассказывали о бурлениях на улицах многих столичных европейских городов, о толпах черни с оружием, о восстаниях в армии. Создавалось ощущение медленно занимающегося пожара, который был еще маленьким и не страшным, но в скором времени грозил превратиться в бушующее пламя.

Когда же супруга дошла до предсказания, касающегося России, Николай вздрогнул и остановил ее. Говорить об этом сейчас было не время и не место. Выслушать такие речи лучше от того, кому их приписывают. Он решил, как можно скорее переговорить обо всем этом со старцем. Ведь такие речи, разносимые простым людом по городам и весям, немало смущают народ. Нельзя о таком говорить.

— Нам пора, — проговорил император, когда дверь кареты открылась.

… Едва стихли шумные торжественные литургии и большая часть паломником схлынула, император и старец, наконец-то, остались наедине. Николай взмахом руки отослал подальше своих кирасир, что повсюду его сопровождали. Им было о чем поговорить без лишних ушей.

— Вопросов у тебя много государь-батюшка, — по простому, говорил старец, обращаясь к императору. Того это совсем не коробило, даже наоборот, нравилось. — На все вопросы отвечу. Только сначала нечто диковинное покажу.

Заинтригованный Николай двинулся за старцем, который направился к колокольне. Возле высокого бревенчатого здания остановился, дожидаясь своего гостя.

— Здесь сие, близко, — махнул он рукой, приглашая императора идти в сторону высоких развесистых елей. — Особое там зрелище, государь-батюшка, — из той стороны, куда они направлялись, слышались какие-то странные шумы: металлический лязг, хруст и стук. Вдобавок, слышались сдавленные ругательства, что вводило в еще большее удивление. Воображение императора рисовало многочисленную процессию то ли молотобойцев, то ли кузнецов, то ли бурлаков с цепями.

Хмыкнувший своим мыслям, Николай решительно отодвинул нависшие перед ним густые хвойные лапы и шагнул вперед. Открывшееся перед ним зрелище, действительно, было странным и впечатляющим.

— Глубже, твою медь! Глубже! Вира! Ослеп, что ли⁈ Траншея косо пошла! — встретило его громкое разноголосье. — А вы, олухи? Наддайте еще! Колесо почти остановилось… Б…ь! Да не так быстро! Резцы оторвутся к едрене-матрене!

Шедшие впереди старец замахнулся клюкой и проговорил:

— Не лайтесь в святой обители!

Голоса тут же стихли. Словно отрезало.

Император же пошел вперед, широко раскрытыми глазами рассматривая открывшийся его взору диковинный механизм. Он считал себя образованным: много читал, выписывал разные, в том числе и европейские технические журнал, общался с разными учеными и изобретателями. Не раз и не два рассматривал предложения различных прожектеров, большая часть которых была откровенными сумасшедшими. Словом, имел свое преставление и видение технического прогресса. Здесь же было нечто совершенно потрясающее.

Он тряхнул головой, словно пытался отогнать какое-то видение. На мгновение даже почудилось, что ему это снится.

Механизм, возвышавшийся на три — четыре человеческих роста, казался живым существом, которое, пыхтя и сопя, упорно рыло перед собой землю, раскидывая ее в разные стороны от себя. Впереди тянулась длинная шея из бревна и толстых железных цепей, заставлявших крутиться небольшой ротор-колеса с острыми зубьями. Те с легкостью вгрызались в промерзлую землю, заставляя ее распадаться на маленькие комочки. То, что едва бралось топором, легко поддавалось роторному экскаватору.

В брюхе механизма, в котором угадывался остов кареты, возвышалось медленно крутящееся колеса, внутри которого находился взмокший от пота человек. В сторону Николая даже дохнуло вонючим потом от карабкавшегося по перекладинами человека, закрытого внутри «беличьего колеса». Позади Николай разглядел хвост с противовесом.

Вся эта гремящая, стучащая конструкция была скреплена многочисленными кожаными ремнями, стальными скобами и железными цепями. Из деревянных частей то тут, то там торчали массивные гвозди и штыри.

— Сие прозывается скаватор, что еще древние римляне знали, — очертил рукой механизм старец. — Нужен он для копки земли, чтобы людей поберечь. А вот и тот государь, кто сумел сотворить сие, — монах позвал какого-то человека. — Прошу тебя его внимательно выслушать. Не своей, а Божьей воле, пришел он сюда.

Последнее было сказано так многозначительно, что император вздрогнул. Словом, понимай, как хочешь. Откуда пришел? Зачем пришел? Словно про пророка какого-то сказал.

Кивнув, Николай повернулся в сторону незнакомца, представлявшего весьма примечательное зрелище. Был тот довольно высок, крепок. Одет в темное, спадавшее до самых пят платье-сюртук на манер монашеского одеяния. На глазах круглые черные очки, придававшие его лицу какое-то странное, мистическое выражение.

Незнакомец остановился в паре шагов от императора и поклонился, почему-то приложив руку к сердцу на восточный манер. Затем снял очки.

— Вот мы и снова встретились, самодержец Всероссийский, — торжественно произнес мужчина, черты лица которого оказались Николаю Павловичу удивительно знакомыми. Императору даже не пришлось напрягать память. Нужное имя всплыло само собой. — Пришло время познакомится заново. Я имам Шамиль и тот, кто прибыл из грядущего будущего, — прозвучали безумные по смыслу слова, от которых бросало в дрожь. — Первая наша встреча, к сожалению, окончилась совсем не так, как бы хотелось.

У императора расширись глаза. Сейчас он вспомнил этого человека, которого при первой их встречи воспринял за ловкого мошенника и немного сумасшедшего. Тот выдавал себя то за горского предводителя, то за пришельца из будущего. Показывал ему диковинные поделки, рассказывал о каких-то совершенно невероятных вещах. Конечно, тогда он не поверил ему. Кто в здравом уме поверит в те совершенно безумные вещи? Про войну России с ведущими европейскими странами, про осаду Севастополя, про мировые войны с десятками миллионов погибших, про убийство помазанника Божьего вместе со всей его семьей в России.

— Это ты? — вырвалось у Николая Павловича.

— Я пришел, чтобы еще раз поговорить. Те страшные события, о которых я предупреждал, становятся все ближе и ближе. Европа уже горит. Восстания в Греции, Франции, Австрии и Пруссии. Потом полыхнет в Англии. Мир становится все более и более непредсказуемым. Его уже не удержать в узде, как раньше, — император с легким шоком вслушивался в быструю речь этого человека, в которой то и дело проскальзывали странные и непонятные слова. — Никто не будет готов к тому, что скоро начнется…

На императора начал выливаться настоящий информационный поток, грозивший вскоре захлестнуть его с головой. Он слушал про миллионные армии, про разрушительное оружие, про революционеров-бомбистов, про заговоры государей против своих соседей, про изворотливость и предательство среди ближайшего окружения, про голод в стране. Звучали разные даты и фамилии, страшные примеры людоедства оглодавших до самой последней степени крестьян.

-…Это уже все происходит. Просто никто не хочет замечать очевидно. Что, в России не голодают люди? Голодают! Страшно голодают! Что, в армии порядок? Смешно! Ружья и пушки помнят еще Наполеона, а может и Суворова! Или с техникой все в порядке? А сколько в России пароходов? Два! Всего лишь два — «Николай Первый» и «Александра»! А в Англии уже полторы сотни, из которых три десятка оснащены пушками! Какова протяженность железных дорог? Все еще на конницу надеетесь? Может лучше на лучников тогда…

Император то краснел, то бледнел. Звучавшие слова очень сильно походили на крамольные речи, если не по содержанию, то по смыслу точно. Ведь, смысл их сводился лишь к одному: виновата во всем власть! Николай Павлович едва сдерживался, чтобы не крикнуть своих верных кирасир. Только звучали новые слова, в которых не было ни правды лжи, и он снова темнел лицом.

Еще долго продолжался этот монолог. Прозвучали еще более страшные вещи, от которых стыла кровь в жилах.

—… Если и это тебя не убедило в моих словах, то тогда посмотри туда, — человек, назвавшийся инженером, развернулся на север. Нашел глазами высокий земляной холм, вершина которого была прекрасно видна с территории монастыря. — Там я закопал в землю всего лишь бочку того, что я назвал динамитом.

Император прищурил глаза, всматриваясь в поросший деревьями холм. Благодаря причудливым очертаниям тот напоминал гигантское уснувшее животное. Воображение рисовало его исполинский круп, здоровенную лобастую голову, увенчаю толстыми рогам.

В какой-то момент, когда ожидание начало затягиваться, это случилось.

Раздался оглушительный взрыв! В воздух одномоментно поднялись сотни тонн мерзлой земли, десятки огромных деревьев! Поднялось и разлетелось в разные стороны.

В монастыре сразу же начали раздаваться истошные крики, визги и верещания. Через несколько минут грозно зазвучал колокол, призывавший не понятно к чему. Послышались громкие крики кирасир и свиты, разыскивавшей императора.

— Динамит, говоришь, называется это взрывчатое вещество… Удивительной разрушительной силы, — надо отдать должное, император быстро пришел в себя. Может быть он и испытывал страх, но сейчас на его лице отражалось лишь каменная невозмутимость. — Ты сможешь перевооружить мою армию? Сможешь сделать все то, о чем только что рассказывал? Вернешь проливы, остановишь революцию, построишь заводы и фабрики?

Инженер, в своем черном платье сейчас особенно казавшийся дьяволом-искусителем, внушительно кивнул.

— Тогда… союзник, — произнес самодержец Всероссийский, протягивая руку.

[1] Святая канавка — одна из главных святынь Серафимо-Дивеевского монастыря. Представляет собой траншею с валом, обращенным к монастырю, примерно двухметровой глубины и протяженностью 775 м. В православной традиции считается, что именно по ней Богородица совершает свой ежедневный обход святой обители. От края Святой канавки и до небес простирается незримая стена, которая защищает обитель от злых сил. На момент истории канавка еще не была завершена.

[2] Серафим Саровский — иероманах Саровского монастырял, основатель и покровитель Дивеевской женской обители. Великий православный подвижник и один из наиболее почитаемых монахов Русской православной церкви.

[3] «Радость моя» — именно этими словами старец встречал каждого. В это, как ни в чем другом, проявлялся его главный дар — прощение врагом и безусловная любовь к ближнему.

[4] Птичка — общеизвестный факт: Николай Первый называл свою супругу «птичкой» за хрупкость фигуры и легкость походки.

[5] Большие люди — общеупотребительное в тот период словосочетание, означавшие представителей благородного сословия. Ранее, примерно столетие назад, противопоставлялось меньшим или черным людям, то есть крестьянскому сословию.