Крест и полумесяц

Ввязался, бей без жалости

-//-//-

Двое суток назад дилижанс фирмы «Берген и сыновья» выехал из Елисаветополя. Почти семиметровая карета с большими колесами, медленно раскачиваясь на рессорах, катилась от одного населенного пункта к другому, на ночь останавливаясь на придорожных постоялых дворах. Здесь усталые путешественники, если имели средства, могли отдохнуть в отдельной комнате, сытно поужинать и даже заказать жаркую баньку. Если же с деньгами было не очень хорошо, то пассажиру дилижанса можно было прикорнуть прямо в общей комнате вместе с извозчиками, перекусив вчерашними щами и холодной вареной картошкой.

Два пассажира — высокий и худой, явно иностранец, в клетчатом пиджаке и вельветовой кепке, и чуть полноватый, с самодовольным и наглым лицом — как раз, спускались со второго этажа постоялого двора, где в номере хорошо выспались, привели себя в порядок и сейчас спускались позавтракать перед дорогой.

-…Я же говорил, дорогой Питер, что во всем виновато нашей, чисто российское разгильдяйство и расхлябанность, — полноватый мужчина в дорожном костюме, пошитом немного в обтяжку по принятой сейчас моде, шел первым и, зажимая нос, громким голосом что-то вещал. Второй, сухопарый англичанин, с вытянутым лошадиным лицом, слушал его с невозмутимым видом, время от времени кивая головой. Видно было, что этот разговор они вели уже не один день, а на протяжении всей поездки. — Видите, видите. Посмотрите на этого, — пассажир махнул рукой в сторону извозчика, сидевшего за столом и со смаком прихлебывавшего квас из большой кружки. — Он же больше напоминает грязного пса, который лакает из лужи. Право слово, Питер, в такие минуты я остро сожалению, что родился в этой стране, а не в каком-нибудь другом, более цивилизованном мире.

Проговорив это, он с явным чувством превосходства задрал подбородок и прошел к самому углу помещения, где уселся за стол. После вытащил платок из кармана и начал брезгливо на показ протирать поверхность стола. Всем своим видом он показывал, как ему противно здесь находиться.

—…Как же я вам завидую, Питер, что вы можете жить в настоящей европейской стране с высокой культурой и настоящей цивилизаций, — вещал он забитым едой ртом, отчего некоторые слова с трудом различались, и можно было только догадываться об их смысле. Разрывая курочку с поджаристой румяной корочкой он засовывал в рот большие куски и с жадностью давился нежным мясом. Жир стекал по его подбородку и капал прямо на стол. Но он не замечал этого, продолжая говорить. — Вы счастливый человек, Питер. По-настоящему, счастливый… Скоро вернетесь обратно в Лондон, зайдете в уютный паб, пропустите стаканчик настоящего эля. И забудете об этой стране, как страшный сон.

Позавтракав, они направились в дилижанс, который, приняв еще двоих пассажиров, отправился в путь, в Тифлис. В дороге русский не переставал костерить на чем свет стоит местную действительность. Причем делал это с непревзойдённым апломбом и откровенным удовольствием, являя собой тот тип людей, которые находят наслаждение в критике своего и восхвалении всего чужого.

-…Но хуже всего, мой друг, русские дороги! Вы только посмотрите на это убожество! — дилижанс, и правда, немилосердно трясло из стороны в стороны, едва душу из пассажиров не выбивая. На некоторых ямах их подбрасывало так, что даже знаменитая английская невозмутимость давала трещину, заставляя англичанина чертыхаться сквозь зубы. — Знаете, я много раз задавался этим вопросом: почему мы, русские даже нормальные дороги построить не можем? Ведь еще тысячу лет назад римляне уже строили прекрасные дороги, которые в отличном состоянии дошли до нашего времени. И вот к какому выводу я пришел…

Дилижанс в этот момент въехал в очередную яму, взбрыкивая всем корпусом и издавая жалобный скрип рессорами. Скривившийся англичанин от удара прикусил язык, тут же почувствовав во рту железистый вкус крови.

-…Мы, русские, физически не способны к европейскому порядку и дисциплине. Это заложено в нашей крови, в нашей исторической памяти. Неслучайно ведь, мы даже своего государство не смогли построить, — с мазохистской улыбкой разглагольствовал он. — Да, да, Питер, Россию основали и построили немцы…

Он распалялся все больше и больше, выискивая мыслимые и немыслимые недостатки страны и ее народа. Вытаскивал грязные мерзости.

Но в какой-то момент англичанин остановил его. Не говоря ни слова, он приложил палец ко рту. Явно просил своего товарища замолчать.

Русский удивленно уставился на соседа.

— Хм… Что, Питер? Подожди-ка, хм… Ничего не понимаю… — он прислушался к своим ощущениям, пытаясь понять, что происходит. — Нас не трясет! Господи, нас совсем не трясет!

Тряски, к которой никто из них так и не смог привыкнуть за долгие дни путешествия, не было от слова «совсем». Огромный дилижанс двигался так, словно под его колесами был невероятно ровная поверхность.

Тут приоткрылась крошечное окошко над их головами и откуда послышался голос возницы:

— Постоим таперича немного. Чичас таможня. Гумаги смотреть будут

Русский удивлённо фыркнул, вскинул голову англичанин. Какая ещё таможня на границе между губерниями? Она же уже, как две сотни лет исчезла!

Свое удивление и возмущение никто им высказать не дал. Резко открылась дверь дилижанса и на подножке появилась крупная фигура поджарого горца, внимательно оглядевшего салон. Одетый в черкеску дорого сукна, перепоясанный наборным ремнем с серебряными бляжками, и странной нагрудной бляхой с золотым двуглавым орлом, влезший в дилижанс мужчина выглядел очень внушительно.

— Господа-хорошие, добро пожаловать в Кавказское наместничество! — неожиданно громко гаркнул он. Затем похлопал правой рукой по нагрудной бляхе, видимо представляясь. — Старший оперуполномоченный кавказского управления государственной безопасности капитан Дзагоев! Ваши документы? Цель приезда? Предъявляем! На основании чрезвычайного распоряжения его высокопревосходительства князя Кавказского все въезжающие обязаны предъявлять свои документы. Несогласные могут отправляться обратно.

Ничего не понимающие, пассажиры аж опешили от такого напора. Даже неподумали что-то против сказать,возмутиться. Оба, покопавшись в багажных сумках, протянули паспорта. Русский даже какое-то рекомендательное письмо вытащил. Особо впечатлился особо.

— Так, господин Чаадаев, понятно. По торговым, значит-ца, делам едите. — горец козырнул и протянул русскому документы обратно. — А вы господин Бонд репортер газеты Таймс? — англичанин с каменным лицом лишь кивал, не произнося ни слова.- Поданный Англии, выходит, — сказано это было с каким-то не очень хорошим подтекстом, что почувствовали все в салоне. — Тогда вынужден вам сделать объявление. Прошу слушать внимательно, — англичанин почему-то дернулся, словно хотел резко встать. Только усилием воли сдержался и остался на месте. Даже, кажется, позволил себе улыбнуться.Железная выдержка. — Как иностранному поданному, вам запрещено появляться на расстоянии ближе одной версты от следующих учреждений и предприятий — Порохового завода господина Рукавишникова, Тифлиской Химической компании «Оксиген», Опытного конструкторского бюро № 1 г. Тифлиса…

Капитан Дзагоев перечислил еще около десятка предприятий с довольно странными названиями предприятий и организаций, часть наименований которых недвусмысленно говорили об их отношении к химическому, военному производству. Еще более странным было другое, что прозвучало сразу же за перечислением запретных к посещению объектов.

—…За нарушение установленного порядка вы будете выдворены за пределы Российской империи. В случае повторного совершения указанного правонарушения вам грозит тюремное заключение. Короче, в Сибирь закатаем, медведей пасти, — ухмыльнулся горец, показывая крупные чуть желтоватые зубы. — Ничего, ничего, господин Бон. Главное, ни чего не нарушайте, и все будет в порядке. Вас все ясно?

У англичанина почему-то задергалась щека. Этот непроизвольный тик он с трудом унял, энергично растерев это место ладонью.

— Вы все более чем внятно объяснили, — с легким акцентом ответил пассажир, не переставая растирать щеку. Кивнул, и даже попутался улыбнуться. Получился, правда, оскал, а не улыбка. Да и в глазах совсем не чувствовалась доброжелательность.

— Вот и хорошо! — проговорил капитан и с силой стукнул по дерево дилижанса. — Эй там, наверху! Трогай! Все в порядке!

Дверца захлопнулась и карета, дернувшись, начала движение.

Некоторое время пассажиры провели в полном молчании. Переваривали, по всей видимости, только что случившееся.

— Нет! Это все возмутительно! — Чаадаев не выдержал где-то на втором получасе с начала отправления. Он взмахнул рукой, скривил лицо, показывая, насколько сильно оскорблено его чувство собственного достоинство. — Как это все бестактно и оскорбительно! Что он себе позволял⁉ Какое право этот гр… язный горец, вообще, имеет право спрашивать наши документы? — его патетическая речь, явно была обращена к своему товарищу по поездке. — Почему он позволял себе в таком тоне разговаривать?

Со стороны послушать, так ему только что было нанесено смертельное оскорбление. Скорее даже, он перенес невиданное по глубине унижение, за которое виновный должен обязательно заплатить. Об этом Чаадаев, бывший как выяснилось еще немного и юристом, продолжал говорить следующий час поездки.

—…Я напишу прошение господину губернатору… Нет! Я напишу самому государю императору. Да, да! Именно так я сделаю! — он даже позволил себе топнуть ногой, всем своим видом демонстрируя, что его возмущению нет предела. — Этот служака обязательно должен за все заплатить! И извиниться… А как он с вами обращался. Что это, вообще, такое было⁈ Вы поданный великой Британской империи, а он… он… — едва не задыхался от возмущения русский. — Пустое место!

Где-то к обеду дилижанс прибыл в Тифлис, что случилось примерно следующим образом…

Стихло негромкое поскрипывание рессор. Прекратилось успокаивающее укачивание кареты. Она мягко начала тормозить и, наконец, остановилась.

— Прибыть, значит-ца, изволили, — сообщил пассажирам возница через свое крошечное окошко. — Тифлис. Губернский вокзалъ!

Первым с дилижанса спустился Чаадаев, сделавший несколько шагов и тут же вставший, как вкопанный. От неожиданности в него тут же врезался, спускавшийся следом за ним, господин Бонд. Оба, стоя, как каменный столбы. Удивленно вертели головами по сторонам. А смотреть явно было на что…

Туда, откуда они только что прибыли, тянулась широкая, а главное, удивительно ровная дорога из какого-то непонятного черного материала. Англичанин даже присел на корточки и, вытащив дорожный ножичек, попробовал отковырять кусочек дорожного полотна. Последнее у него получилось не сразу.

По края дороги делали глубокие водостоки многочисленные группы людей в необычным полосатых одеждах, которых сторожило несколько всадников с пиками наперевес. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы опознать в первых арестантов, довольно шустро занимавшихся копкой ям и кладкой там каменных плит.

Следы масштабных дорожных работ виделись буквально везде. Часть набережной местной речушки уже оделась в гранит, начиная напоминать невские виды. Вдоль нее тянулся широченный проспект, порытый идеально ровным твердым полотном. Аккуратные дорожки окружали двухэтажные каменные особняки центра города. От всего этого Тифлис отчетливо начал напоминать не кавказское захолустье, службу в котором прежде чиновники воспринимали как ссылку, а один из центральных городов России.

Везде сновали извозчики в свежепокрашенных повозках, нарядно одетые горожане и отряды дорожных рабочих с неизменной конвойной охраной.

— Ай, Дева Мария, — вдруг вскрикнул англичанин, сделавший несколько шагов в сторону высокого здания. — Что это такое?

Привлеченный его удивленным, явно шокированным, голосом, подошел и Чаадаев, тоже замерший в полной прострации.

— Господи Боже мой…

В десятке шагов от них, пярмо у стены дома, стояла самая настоящая виселица — толстый, хорошо выкрашенный красной краской столб и перекладиной точно такого же цвета. Сверху в петле свисало тело грузного мужчины в парадном мундире, медали и ордена которого мелко позвякивали при каждом раскачивании трупа.

— Хм, занятно, — первым очнулся от шока господин Бонд, решивший подойти ближе. Его заинтересовала деревянная табличка с надписью, висевшая на повешенном. — Видимо, это преступник. Так… Его Высокопревосходительство граф Карл Георгиевич Нессельроде, главный губернский полицмейстер, приговорен к повешению чрезвычайной судебной тройкой Кавказского наместничества за совершение особо тяжких преступлений: укрывательство убийцы, мздоимство в особо крупных размерах, продажа государственных секретов представителю иностранного государства… Что же тут твориться? Граф Нессельроде, насколько я знаю, был очень крупной фигурой.

Его тон говорил о явном смятении и растерянности господина Бонда. Чувствовалось, как рушились его представления об этом уголке мира. Совсем не этого он ожидал увидеть. Еще в большем смятении находился его спутник. Чаадаев, вообще, был близок к самому натуральному обмороку.

— Как так? Как же так? — как попугай он повторял одно и тоже, не в силах оторвать взгляда от страшной картины с раскачивавшимся трупом в роскошном парадном мундире и золотых с брильянтами орденах.- Я же не сплю…

Еще больше подобных открытий их ожидало на следующей улице, где им встретилось две новых виселицы. Здесь, судя по надписям на таблицах, висели мздоимцы рангом пониже.

—… Действительный тайный советник Евгений Иванович Добролюбов вымогал пятьдесят тысяч рублей для выдачи разрешения на строительства железной дороги, — вслух читал англичанин под очередной виселицей. — Хм, целым пятьдесят тысяч рублей. Очень и очень внушительная сумма.

Действительный тайный советник тоже висел в дорогом костюме — тончайшей выделки фрак, шелковая сорочка, батистовые панталоны, башмаки с серебряными украшениями, во всю грудь тянулась массивная золотая цепь с довольно крупным медальоном.

— Подумать только, целое состояние, — бормотал англичанин. — Если я не ошибаюсь, вот этот камушек может стоить, как хорошее поместье в предместье Лондона, — его взгляд «вцепился» в ограненный алмаз, сверкавший в центре золотого медальона. — Рядом тоже камни неплохие. Странно, что они висят на улице…

Вдруг откуда-то сбоку от него раздался каркающий скрипучий смех. Оказалось, смеялся проходивший мимо старик, одетый по-городскому в немного потрепанный сюртук, штаны и цилиндр.

— Уж извините, господа, что вмешиваюсь в ваш разговор. Просто не смог сдержаться. Вы, как я понимаю, приезжие, — он подошел ближе и стал подслеповато щуриться в их сторону. — Понимаете, никто из местных даже касаться не будет тел, а уж тем более содержимого их карманов. Ведь можно сразу же оказаться в числе вон тех господ, — старик кивнул в сторону одного из отряд строительных рабочих, которые приводили в порядок фасад одного из обветшавших особняков. — Сейчас очень строго с этим. По старому уже не получится. Вот такие дела, господа. А теперь вынужден откланяться. Ждут дела.

Присмиревшие гости отправились вдоль по проспекту, глазея по сторонам. С каждым шагом их взгляду открывалось все больше и больше странных и удивительных вещей, первой из которых оказался магазин самообслуживания. Любой желающий мог зайти в большое помещение магазина, залитое ярким электрическим светом, и набрать в особую тележку все, что ему нужно. После должен подойти к хорошенькой мадемуазель в накрахмаленном передничке и кокетливо сдвинутой на бок шапочке и оплатить свои товары. Совершенно по дикому выглядели и сами товары, на каждом из которых красовалась небольшая табличка с его ценой. Очень удобно, кстати.

Зайдя в магазин, оба гостя надолго задержались там. Они бродили между рядами и с открытыми ртами рассматривали разложенные здесь товары. Некоторые вызывали даже не интерес, а восхищение. Даже выдержанный мистер Бонд купил несколько вещичек — многофункциональный дорожный ножичек с десятком разных приспособлений внутри (ложкой, вилкой, пилочкой, ножницами, отверткой, шилом, штопором и т. д.), небольшой металлический цилиндр с бензином, оказавшийся специальным зажигательным устройством. Чаадаева заинтересовал прилавок с небольшими книжицами, у которых были чрезвычайно яркие обложки. Едва взяв некоторые из них, он тут же надолго «залип» с ними. Брал то «Занимательное повествование о приобретении без особого затруднения богатырской силы у себя дома», то «Искреннее повествование о похождениях ловеласа Дон Жуана», то «Учение о совершенной женской красоте мадам Жюли», то «Обучение искусству жить счастливо и богато господина Караваева». Буковки в книжках были крупные, красовалось много ярких рисунков, которые хотелось снова и снова рассматривать. Многие из книжек были довольно потертыми, видимо пользовались интересом у посетителей магазина.

— Право слово, господи Чаадаев, я удивлен всем этим. Почему вы мне ничего такого не рассказывали? — с явной претензией в голосе спросил англичанин своего товарища. — Мы же исправно вам платим за ваши небольшие услуги. Как вы могли такое просмотреть? Неужели сложно было чиркнуть нам несколько слов и происходящем?

Чадааев лишь разевал рот в ответ. А что ему было ответить? Нечего! Ни о чем таком он и слыхивать не слышал. Про Кавказское наместничество и происходящих там событиях в столице совсем ничего не говорили и не писали в газетах. Казалось, юга и юго-востока России не было.

— Так, я же ничего такого не знал… — растерянно пробормотал он, не выпуская из рук книжицы с необычным названием «Откровение матушки Евгении о том, как призвать на свою сторону удачу». — Ей Богу не знал. Я бы обязательно все написал, Питер.

-//-//-

Пытаясь переломить косность местных и запустить экономику, Ринат разрешил «все» или почти «все». Можно было открывать любые производства, заниматься любой общественной деятельностью, издавать любые газеты, передвигаться в любом направлении, обучаться в любых учебных заведениях, заводить свои учебные заведения, владеть почти любым оружием и т. д. Снял часть сословных ограничений в судах и государственном производстве.

Однако за преступление Закона обещал и карал с особой жестокостью. Ввел правило двух предупреждений, в соответствие с которым применял наказания за административные, то есть не уголовные, преступления. После первого предупреждения к виновному применялись послабления. С ним беседовали, вразумляли, советовали и предупреждали. Если же человек вновь совершал правонарушение, то его наказание удваивалось, а то и утраивалось. Иногда, вообще, переходило в разряд уголовных.

Своим распоряжением учредил уголовные тройки — особые всесловные суды, проводящие заседания по упрощенной процедуре. В число судей входили представители от церкви, дворянства и простого сословия.