Куприян Касторович Кормухин, директор небольшого химического заводика, за месяц трижды вступил в конфликт с окружающей средой.
Первый раз получилось так: пришел заместитель и спросил, куда девать отходы, как будто директор знал, куда их девать. И как будто зам не знал, куда они их обычно девают. Не домой же везти. Эти отходы представляли собой бурую жидкость, в которую входили все элементы таблицы Менделеева, кроме серебра и золота. Вместо них были свинец и мышьяк.
Куприян Касторович глянул в окно, где за оградой завода струилась тихая речка. Заместитель понял— он всегда понимал. Через час вся рыба в речке и один аквалангист всплыли брюхом вверх. Вода стала красной, но директор сидел бледный: он думал о плане.
Второй раз получилось так: Куприян Касторович ездил на «Москвиче» за грибами и решил попутно наломать пару березовых веников для бани. Ему не захотелось ходить по кустам и щипать веточки. Он выбрал путь рациональный — вытащил топор и срубил огромную березу. И наломал пару веников. Береза осталась лежать, сочась своим перерубленным телом.
Третий раз — а он-то самый главный — получилось так: Кормухин взял ружье, но лицензию на лося не взял, потому что ее не дали. Увидев в чаще лесного красавца, Куприян Касторович вскинул ружье. Лось не успел спросить про лицензию и поплатился за это жизнью. Кормухин достал нож сразу задрожавшими руками, потому что мясо было дармовое. Он решил перетаскать его в машину рюкзаком, а из шкуры сделать впоследствии дубленку. Но когда Кормухин присел перед трупом, затрещали сучья и показалась свирепая медвежья морда.
— За что убил? — хрипло спросил Медведь и ударил директора по физиономии…
Очнулся Кормухин на мрачной поляне. Крупная луна висела над черными зубцами елей. Холодный туман полз за шиворот. Директор присмотрелся, потер глаза и опять присмотрелся — вокруг него сидели самые разные звери, кроме субтропических, и зыркали светящимися глазами. Куприян Касторович поболтал головой, полагая, что это сон в летнюю ночь…
— Очухался, — сказал Заяц.
— Они нахальные, — подтвердил Волк.
— Странно, — заметил Медведь. — Мы их не едим и не убиваем — и мы же звери. Они нас стреляют — и называются людьми.
— Действительно, — поддержал Лось, как две капли воды похожий на убитого. — Какой-то парадокс. Я, беззащитный лось, убегающий от охотника, считаюсь зверем. А охотник, вооруженный ружьем с пулей и убивающий меня ради забавы, считается человеком. А не наоборот ли?
— И какие демагоги! — зацокала на пеньке Белка. — Знаете, как ласково называется пушная фабрика? «Горностаюшка». На ней с нашего брата шкуры сдирают.
— У меня была подружка, — печально вставила Лиса. — Хорошая черно-бурая. Теперь на плечах у одной дуры лежит, которая одиннадцатый год пишет диссертацию.
— А этот разве умный? — Лось показал рогами на директора. — Взял и отравил рыбу в реке. Ну, жил бы сам на Марсе, тогда еще понятно. А то ведь на Земле живет да тут и пакостит.
— Ну так что, поступим по-ихнему и сдерем с него шкуру? — предложил Медведь.
— Товарищи звери, то есть товарищи животные, — залепетал Кормухин, — не поступайте по-ихнему, то есть по-нашему, а лучше поступите по-гуманному…
Он еще что-то бормотал насчет того, что из его кожи дубленки не сошьешь, и все озирался, по привычке высматривая такси.
— Зачем зоопарки придумали? — рявкнул на него Медведь.
— Помещений там не хватает, — запричитал Заяц, — условий нет, отопление плохое, корма воруют, в морду каждый тычет…
— Мой приятель сбежал оттуда, так порассказал, — начал Волк. — Подошел к нему однажды тип человеческой породы. Одет хорошо, зубы покрепче наших будут — металлические. Подмигнул и говорит: «За что, приятель, сидишь? Красную Шапочку съел? А я вот на работе уже пятерых съел — и на свободе!»
— Это он иносказательно, — быстренько вставил Кормухин, прикрывая рот с золотыми зубами.
— Или вот еще был случай в зоопарке, — вспомнила Лиса. — Горилла якобы сбежала, забралась в ресторан, выпила все бутылки и начала бить стекла. Когда ее схватили, то оказалось, что это не Горилла, а Гаврилов. Все на нашего брата валят.
— Ну так что, посадим его в клетку и будем показывать? — не унимался Медведь.
Кормухин вскочил на ноги и заговорил тем тонким голосом, которым просил в главке уменьшить план:
— Товарищи млекопитающие… Я — хомо сапиенс… В клетке простужусь. В следующем квартале текущего года исправлюсь…
Глаза директора привычно стрельнули вправо, где в его кабинете имелась кнопка для вызова секретаря, но вместо кнопки торчал пень, нажимать который было бесполезно. Тогда его глаза стрельнули влево, где в кабинете обычно белел телефон, который он в трудный момент придвигал к себе и вызывал зама, но вместе телефона белели медвежьи зубы, придвигать которые ему не захотелось.
— А что в цирке проделывают! — вспомнил Волк.
— Унижают, — поддакнула Лиса.
— Нашего брата заставляют плясать в юбочках! — взревел Медведь. — Да что мы… Над Львами издеваются! За хвосты таскают по арене. А?!
— У Львов вид, словно их купили в комиссионном. Потертые, как старые ковры, — поддержала Лиса.
— Знаете что? — предложил Лось. — Не будем в него стрелять, не будем из него ломать веники и не будем его бросать в отравленную реку… Мы его тоже унизим.
— Чур, я дрессировщик! — Медведь облизнулся, словно Кор-мухин был бочонком с медом.
Через неделю Куприян Касторович уже выступал на поляне перед животным коллективом. Поскольку комический аффект в цирке достигается за счет того, что звери подражают человеку, то Кормухина научили подражать зверям. Он бегал по поляне на четвереньках; рыл лапами, то есть руками, норы; скакал по веткам, цепляясь подтяжками за сучья; бодал лбом елку и грыз кору осин; мышковал по-лисьи и представлял пантомиму «Кража кур в совхозе». Особенно имело успех звукоподражание, когда директор рычал, фырчал, квакал, ухал и выл на луну. После каждого номера Медведь давал ему кусочек сотового меда.
Через три недели звери пошли на гуманный акт — отпустили Кормухина к людям. Прогулянный месяц директор оформил как очередной отпуск и приступил к работе.
Прежде всего он поставил очистные фильтры. Затем озеленил территорию завода. Потом порвал охотничий билет и переломал все удочки. У него появилось хобби — делать скворечники. Встречая на улице какую-нибудь шавку или котенка, Кормухин заметно краснел. А если попадалось крупное животное — например, корова, — то он снимал шляпу и незаметно кланялся. И никогда не ходил ни в цирк, ни в зоопарк. Его даже избрали председателем общества охраны природы.
И только секретарша недоумевала: когда Куприян Несторович, — его отчество было Несторович, а не Касторович, — оставался в кабинете один, то оттуда доносилось тявканье лисицы, вой волка, рык медведя или уханье филина…