Крокодилыч

КТО ОНИ?

Ничего особенного из себя я не мню, но по улицам хожу самодовольно — слава богу, не хуже других. Самое главное — быть не хуже других. А уж если другие хуже третьих, то мне плевать на третьих, коли я равняюсь на других. Но в субботу со мной кое-что произошло, поэтому я из себя ничего не мню и другим мнить не советую.

Все было, как положено: женщины стояли в женское отделение, мужчины сидели в мужское. Нас, мужиков, было побольше, потому что мы паримся почаще. Мы говорили о хоккее и футболе, а женщины болтали там о разной чепухе. Все было нормально, как и должно быть в бане.

И вдруг… Надо ведь — обыкновенная баня, не детектив ведь, и вдруг это самое вдруг.

И вдруг из женского отделения вышел мужик — в брюках, с бельишком, распаренный, чистенький. Мы обомлели. Женщины сидели спокойно, будто так и надо. Он посмотрел на нас, закурил сигарету и пошел себе из бани. Я не утерпел и бросился за ним: ну, думаю, это шпион для маскировки моется в женском отделении. Или кибернетика тут какая с телепатией пополам.

Он вышел из бани и направился к цистерне — ну прямо мужик мужиком. Я подкатил к нему и без всяких всяких сказал:

— Ты же мужчина?

— Мужчина, — басом согласился он, видимо, привыкший к таким любопытным.

— Тогда как же? — подозрительно спросил я.

Он взял кружку квасу, сдул пену, выпил и сообщил:

— С медицинской точки я мужчина, а не с медицинской не мужчина.

Тут уж я ничего не понял и тоже взял кружку — всегда пью квас, когда чего-нибудь не понимаю.

— Вот, к примеру, ты, — продолжал мой новый знакомый, — небось, деятельный?

Я промолчал.

— Говорят, мужчина должен быть энергичным, — сказал он. — А меня на работе обморок схватывает. Тружусь, как в бреду. Шагну вперед и оглядываюсь — идет вторая нога или нет. Ты, небось, и дома энергичный?

Я промолчал.

— А у меня так, — продолжал он, — сяду у телевизора и сижу, как замороженный. Могу вечер сидеть, могу всю ночь. Нету во мне энергии ни грамма. Вот ты, небось, смелый?

Я промолчал.

— Мужчина должен быть храбрым, — вздохнул он. — Построили мы каменный сарай, а начальник записывает двенадцатиэтажный дом. И я подписал, не могу отказать, безответный. Ты на собраниях выступаешь?

Я промолчал.

— Начальник бьет кого-нибудь с трибуны, — продолжал незнакомец, — да не в глаза, а все между. Знаю, что зря, а заступиться не могу — мужских сил нет. Вот ты, видать, хулиганов не боишься?

Я промолчал.

— Идут по улице, к примеру, две морды. Видно, что ищут, кого бы пригвоздить. Надо бы встать на их пути, если уж по-настоящему, по-мужски… Какое там. У меня от одной мысли конвульсии бегут по телу. Вот ты с женщинами, наверное, деликатничаешь?

Я промолчал.

— А я как влезу в автобус, — рассказывал он, — да сяду на место, так будто в глину влипну. Старушка хоть стой рядом, хоть падай. В общем, всю мою жизнь не перечислишь: жены боюсь, а соседки еще больше; собак во дворе опасаюсь, да и кошек тоже; анонимных заявлений страшусь, а подписанных тем более; солнечных пятен боюсь, уж не говоря про пятна на костюме… Знаешь, сколько я в булочной буханок вилкой перетыкаю, чтоб не ошибиться? Вот по всему этому бабы меня за свою и считают.

— А дети у тебя есть? — спросил я.

— Три штуки. Тут у меня полный порядок.

Я попрощался и пошел в баню — прямо в женское отделение. Мужики обомлели. Но — женщины слова не сказали — они-то в своих разбираются.