Крокодилыч

ГЛАВНЫЙ ВОПРОС

В отделе кадров института сказали, что приказ о моем зачислении на должность преподавателя уже подготовлен. Осталось собеседование с заведующим кафедрой, доктором наук Почечутом, у которого мне предстояло работать. Я улыбнулся — фамилия смешная: Почечут. И постарался о нем кое-кого расспросить.

В назначенный день я сидел на кафедре и рассматривал заведующего. Он оказался примерно моего возраста — лет сорока пяти. Высокий, подтянутый, коротко подстриженный, с легким запахом не то одеколона, не то особо ароматного табака. Костюм цвета влажного асфальта; стальная рубашка в почти незримую клетку; пятнисто-блестящий, как оцинкованный, галстук и серые глаза, словно подобранные к одежде. Говорили, что студентки влюблялись в него пачками. Кроме специальности, он читал лекцию о психологии брака. Вроде хобби. Эта лекция имела особую пикантность, потому что Почечут был четырежды женат и все удачно.

— Мы с вами одногодки, — сказал он.

Пр его губам, которые стали чуть тоньше, я понял, что Почечут улыбается. Было чему: он — заведующий кафедрой, доктор, а я — инженер, претендующий на должность преподавателя.

— Кандидатский минимум не сдавали?

— Нет.

Где же? Сразу после института поехал строить электростанции в Сибири. Я уже знал, что после института он учился в аспирантуре. Мне хочется его спросить… Как-нибудь сформулировать вопрос о том, что построенные мною электростанции стоят кандидатского минимума.

— Значит, вы без степени, — задумчиво не верит он моим бумагам, словно не может себе представить подобного человека.

— У меня несколько изобретений, — осторожно сообщаю я, хотя справка о патентах у него перед глазами.

Видимо, она им воспринимается вроде справки о разведении кактусов. Мы с ним работали параллельно: он днями писал диссертации, а я ночами изобретал. Опять хочется спросить о соотношении моих изобретений и ста двадцати машинописных страниц книжных истин, называемых диссертацией. Но мне кажется, что это будет еще не главный вопрос.

— Почему же вы не защитились? — спрашивает Почечут.

— У меня есть звание заслуженного строителя республики…

Он смотрит на меня своим металлоидным взглядом. Видимо, я похож на человека, у которого спрашивают время, а он дает закурить. Но разве мои многотомные проекты не стоят диссертации? Я об этом не спрашиваю. Неудобно, да и не в этом главное.

— Человек без степени чувствует себя неуютно, — говорит Почечут и касается пальцем галстука, как бы поправляя его.

Я невольно оглядываюсь. Мы сидим за полированным столом, на котором стоит майоликовая ваза с какими-то желтыми цветами, похожими на наши сибирские жарки. Весь подоконник в экзотических кактусах. В углу, как огромный глаз, сияет пузатый подсвеченный аквариум с оранжевыми рыбками. Вдоль стены вытянулся импортный стеллаж, уставленный толстыми золочеными томами. У своего стола секретарь кафедры, сонная девица в голубом брючном костюме, варит кофе, и он ароматно фырчит струйками пара.

— Да, у вас уютненько.

— Я имел в виду не бытовую уютность, — чуть растянуто говорит Почечут и барабанит по моему делу длинными, тонкими пальцами, на одном из которых блестит крупный золотой перстень с печаткой.

Я вдруг представляю — всегда у меня не к месту — прораба Гремяко, пришедшего сюда, на кафедру, с драной рукавицей. Беда была с этими рукавицами: возьмешься ею за металл на морозе, и она расползается, как от кислоты. Минус сорок шесть градусов, как говорили ребята, в тени. Спросить его, что ли, про рукавицы…

— Без степени у вас не будет авторитета, — сообщил заведующий кафедрой.

— У кого? — удивился я.

— У вас.

— Среди кого?

— Среди студентов.

Мне говорили, что по средам Почечут принимает студентов у себя на квартире, угощая их печеньем и сухим вином. Он немного играет на пианино. И я тут же представил, как бегают его пальцы, постукивая перстнем по клавишам.

— Мне казалось, что авторитет зависит не от степени, — осторожно замечаю я.

Вот, например, Гремяко считал авторитетным того, кто мог достать рукавицы, бесперебойно подвозить бетонный раствор и без намека вызволить из беды.

— Кстати, после института мне тоже предлагали аспирантуру, — вдруг вспомнил я.

Слава богу, словечка «тоже» он не заметил.

— Ну и почему же вы отказались?

Он не верил, что мне ее предлагали. Я видел, как у него дрогнула кожа на лбу и недоуменно сдвинулась к залысинам. Мне, человеку, он верил — он не верил в ситуацию, ибо от аспирантуры здравые люди не отказываются.

— Я очень любознательный.

— Не понимаю.

— Любознательный был очень, — повторил я, чувствуя, что этого он никогда не поймет.

— Мне кажется, — Почечут заговорил официальнее, — бросить практическую работу и заняться преподаванием вас заставляют какие-то обстоятельства.

— Здоровье, — честно признался я.

— А что с вами? — спросил он текстом, но в подтексте прозвучало: «Этого еще не хватало».

— Я сорвался с опоры в реку. Минус сорок два… в тени.

— Не пойму: это было летом или зимой?

— Конечно, зимой — минус же.

— А при чем здесь тень?

— На солнце было минус сорок, потеплее.

— Ну и как же?

— Меня Гремяко спас, бросился в поток.

— Кто такой Гремяко?

— Прораб. Но он без степени.

Кожа на лбу опять дрогнула. Но теперь она сдвинулась вниз, к глазам. Его полиметаллическая фигура стала чуть напряженнее. Он увидел перед собой не только человека без степени, но и человека, который не ценил ее у других. Я был для него агентом оттуда, из жизни, где он никогда не был и не собирался быть. Моя педагогическая судьба была решена, ибо самодовольные люди иронии не прощают.

— У меня есть две книги, — запоздало и сердито сообщил я.

Одна очерковая — о Сибири и сибиряках, о милых моему сердцу жарках и кедрах. Вторая по специальности — о милых моему сердцу электростанциях.

— Знаю, — почти ласково сказал Почечут, — но по новым правилам к защите принимаются только диссертации.

— Умные правила, — тоже ласково восхитился я.

А ведь нужно было сказать не это. «Борис Михалыч — мы одногодки — вы уже доктор — я простой инженер — как вам удалось — буду тянуться — помогите — вы уже доктор — мы одногодки — Борис Михалыч — о!»

Но я молчал, как затвердевший бетон. А его ждал кофе. Он закрыл мое личное дело и сожалеюще вздохнул. Вопрос, тот главный вопрос, который мне так хотелось ему задать, никак не шел в голову. Почечут, видимо, заметил мое напряжение и ждал. Но того вопроса не было. Тогда я вспомнил другой, отодвинулся и посмотрел на его ботинки. Заведующий кафедрой быстренько убрал ноги под стул…

— А правда, что вы носите платформы? — спросил я и добродушно добавил: — Для авторитета?