Крошка из Шанхая

11 Стремление к успеху

Романисты пессимистического толка всегда пишут что-нибудь вроде: «Я хотела бы заснуть навеки и никогда не просыпаться». Психоаналитики постоянно норовят залезть в ваши сны и вытащить из-под подушки ваши потаенные мысли. В детстве мама будила меня по утрам, готовила завтрак и протягивала ранец, а я все еще грезила наяву, не в состоянии стряхнуть с себя зыбкий туман ночных сновидений. Я вообще была мечтательным ребенком. Что мне особенно нравится в моей нынешней свободной жизни, так это возможность поспать всласть. Иногда я просыпаюсь от соседской перебранки, включенного на полную громкость телевизора или резкого телефонного звонка, но могу снова забраться с головой под одеяло и окунуться в прерванный сон. Конечно, иногда это не удается. И когда роман с незнакомцем из сна вдруг прерывается, я готова расплакаться от досады и разочарования.

С самого начала моя жизнь с Тиан-Тианом была похожа на сон. И в этом цветном сне с его чистыми красками, чуткостью и взаимопониманием, защищавшими от одиночества, мне было хорошо.

Пожалуй, Марк был той силой, которая могла меня разбудить, как соседская ссора или назойливый телефонный звонок. Если бы я не встретила Марка, мне бы подвернулся кто-нибудь другой и непременно меня соблазнил. Жизнь с Тиан-Тианом дала слишком много изящных трещинок, которые нам было не под силу заделать самим. Всегда существовала опасность, что внешняя сила расколет ее.

Я проснулась посреди ночи и почувствовала, что Тиан-Тиан вернулся. Он сидел на спинке софы, внимательно смотрел на меня и гладил черно-белого котенка. Котенок тоже пристально следил за мной. Я увидела собственное отражение в его влажных зеленых глазах. Испугавшись, я приподнялась в постели, котенок спрыгнул с колен Тиан-Тиана, метнулся по деревянному полу вон из комнаты.

– Где ты был? – спросила я, решив первой начать разговор.

– Навещал бабушку. Она попросила остаться на ужин, – тихо ответил Тиан-Тиан. – Я очень давно у нее не был. Ее кошка окотилась, и бабушка дала мне котенка. Назвала ее Пушинкой.

На лице у него появилось выражение нежности, когда он ласково провел рукой по моим волосам, щекам, по подбородку и тонкой шее. Прикосновение было прохладным, но мягким.

Ни с того ни с сего мне подумалось, что он собирается задушить меня, и глаза невольно расширились от ужаса. Но эта дикая мысль исчезла так же мгновенно, как и появилась. Терзаясь угрызениями совести, я, было, собралась рассказать ему обо всем, что случилось. Но Тиан-Тиан закрыл мне рот поцелуем. В нем был привкус горечи. Пока мы целовались, по комнате разлился аромат листвы, промокшей от дождя. Его руки пытливо прошлись по каждому сантиметру кожи. Я без всяких слов была убеждена, что он абсолютно все знает, что он на ощупь может найти на ней мельчайшие частички выделений чужого мужчины и учуять его запах. Тиан-Тиан был по-звериному чувствителен, его можно было спугнуть одним прикосновением. Неловкий жест – и он мог отпрянуть, словно безумный.

– Может, мне стоит пойти к врачу, – произнес он после минутного молчания.

– Что? – я грустно посмотрела на него. Все, что уже случилось и чему еще суждено случиться, было не в моей власти. В этот миг каждый из нас стал бесконечно одинок, но ни у кого не хватало сил уйти.

– Я люблю тебя. – Я обняла его и закрыла глаза. Это прозвучало, как фраза из фильма. Даже в минуту невыразимой грусти как-то неловко говорить такие вещи. Мой ум лихорадочно метался в поисках выхода, словно языки пламени от ярко горящей свечи. И вдруг перед глазами заискрился спасительный свет. Мой роман! Мой роман, словно фейерверк, прольется на нас огненным дождем и придаст смысл нашему существованию.

Мне позвонила Дэн, редактор, выпустившая сборник моих коротких рассказов. Эта уже зрелая женщина жила вместе со школьницей-дочерью, а ее муж учился в Японии. Она была типичной жительницей Шанхая: бледный, характерный для невротических натур, цвет лица, вечный тугой пучок на затылке, кожаные туфли-лодочки и облегающая, длиной ниже колена, юбка из смесовой ткани. Она обожала мороженое и всевозможные сплетни.

С ее помощью я опубликовала книгу «Вскрик бабочки», которая вызвала столь неоднозначную реакцию. Все шепотом обсуждали эту шокирующую вещь. Поговаривали, что автор – бисексуалка со склонностью к насилию. Были случаи, когда в магазинах студенты попадались на краже моей книги.

Через издателя мне стали пересылать письма от читателей-мужчин с вложенными в конверт эротическими фотографиями. Читателей интересовали мои подлинные отношения с героиней романа. Некоторые выражали надежду на свидание и ужин со мной в ресторане «Сайгон», что на улице Хэншань, полагая, что я явлюсь туда одетая подобно одному из моих романтических персонажей. Другие предлагали прокатиться в роскошном «Фольксвагене Сантана-2000» и заняться любовью в машине прямо на мосту над Хуанпу. Все это до боли напоминало историю из бульварной прессы.

Но если говорить откровенно, я почти ничего не заработала на этой книге, потому что после того, как был полностью распродан первый тираж в несколько тысяч экземпляров, второй так и не был напечатан. Когда я поинтересовалась у Дэн, с чем это связано, она ответила, что сейчас у издательства административные трудности, и предложила вернуться к этому вопросу чуть позже. С тех пор я и жила в ожидании.

Мой тогдашний дружок И Цянь сказал, что мое произведение не годится для молодежи. С его точки зрения, я зашла слишком далеко, и это предопределило дальнейшую судьбу книги. И так же как начала свой собственный путь по жизни книга, так разошлись в разные стороны и наши с ним пересекшиеся на короткое время дорожки.

Этот парень, внешне производивший впечатление безалаберного и наплевательски-беззаботного субъекта, работал в крупном рекламном агентстве. Я познакомилась с ним, когда брала интервью у их английского босса. На первый взгляд И Цянь казался умным, проницательным и раскованным. Понятия не имею, что он во мне нашел. В ту пору жизни я еще не оправилась от своей фобии и не преодолела неприязненного отношения к мужчинам из-за бывшего любовника-коротышки в пенсне. Поэтому предпочитала искать друзей среди женщин.

Но он терпеливо и настойчиво заговаривал мне зубы, и выслушав мои горькие откровения о неудачном романе встал во весь рост и воскликнул:

– Видишь, какой я высокий? У меня нет никаких дурных намерений! Мне просто хочется узнать тебя поближе, вот и все.

Той же ночью он весьма успешно и достаточно близко познакомился со мной, я бы даже сказала, глубоко изучил меня от груди до кончиков пальцев, от тяжелого, прерывистого дыхания до яростных криков в пылу страсти. Он был высоким и красивым. А яички у него были теплыми и чистыми. Когда я обхватывала их губами, то испытывала безграничное доверие, которым обычно невольно проникаешься к тому, с кем занимаешься сексом. Его член ввинчивался в меня, словно штопор. Свойственная И Цяню раскованность и свобода в любви избавили меня от мучительных неприятных воспоминаний и возродили здоровое отношение к сексу. Он терпеливо обучал меня, как отличить вагинальный оргазм от клиторного, и каждый раз старательно доводил меня и до того, и до другого одновременно.

В конце концов, ему удалось меня убедить, что я счастливее многих женщин. По статистике, примерно семьдесят процентов китаянок испытывают различные сексуальные проблемы, а еще десять процентов вообще не имеют ни малейшего представления об оргазме.

Связь с И Цянем продолжалась несколько месяцев. Этот период совпал по времени с публикацией первой книги. Именно из-за состояния импульсивности, в котором я тогда пребывала, я и впустила И Цяня в мою жизнь, а вместе с ним и секс. Когда «Вскрик бабочки» был распродан, а в моих карманах по-прежнему не было слышно звона монет, мы расстались без взаимных обвинений и обид, спокойно и безболезненно.

Тиан-Тиан своей породой отличался ото всех моих предыдущих мужчин. Он был похож на заспиртованного в колбе зародыша, плод чистой любви, чья смерть была неотделима от этой любви. Он был не в состоянии подарить мне всю полноту сексуальных ощущений, а у меня не было сил хранить ради него телесную чистоту и невинность, словно фигурку из нефрита. Все было неизмеримо, как бездонная пропасть. Наверное, моя любовь произрастала из того отчаяния, с которым он цеплялся за меня. Я давала ему ровно столько, сколько ему было нужно. Мое пребывание рядом было ему необходимо как воздух и вода. Наша любовь родилась в этой окружавшей нас удушающей, гнетущей атмосфере, спрессовавшись в уродливый и причудливый, но прочный кристалл.

Стояла ранняя осень. В сухом прохладном воздухе пахло табаком и бензином. Мне позвонила редактор и спросила:

– Как дела с новым романом?

– О'кей, – ответила я. – Возможно, мне понадобится агент.

– Что за агент? – поинтересовалась она.

– Кто-нибудь, кто поможет мне реализовать мои мечты и избежать проблем, которые были с предыдущей книгой, – объяснила я.

– Давай поподробнее.

– Я мечтаю о том же, о чем и любая смышленая молодая женщина. А ведь именно для таких я и пишу. Нужно организовать рекламную кампанию книги по всему Китаю, цикл литературных вечеров, на которые я буду приходить в открытом черном платье и гротескной маске. Пол должен быть усыпан конфетти, нарезанным из страниц моей книги, и все присутствующие должны будут танцевать на нем как сумасшедшие.

– О боже! – воскликнула она и рассмеялась. – Ты просто безумная.

– Но это выполнимо, – возразила я на ее насмешливый отзыв. – Чтобы этого добиться, нужны только наличные и мозги.

– Ладно, – произнесла Дэн. – В Шанхае состоится литературный вечер, посвященный творчеству нескольких писателей. Среди них будет молодая женщина, чуть старше тебя. С тех пор как она вышла замуж за знаменитого критика, она находит вдохновение только в том, что он говорит. Тебе следовало бы с ними познакомиться. Может пригодиться.

Она назвала ресторан на улице Синьлэ и сказала, что тоже придет.

Я спросила у Тиан-Тиана, не хочет ли он сходить туда вместе со мной, но он притворился, что не слышит. Он был очень невысокого мнения обо всех других литераторах.

Я долго терзалась сомнениями, что надеть. В моем гардеробе были вещи, совершенно противоположные по стилю. Половину его составляла бесполая, просторная одежда приглушенных тонов, в которой я была похожа на персонаж, сошедший со средневековой картины. Остальные вещи были нарочито-облегающими, в них я становилась грациозной как женщина-кошка. Я подбросила монетку, и жребий выпал в пользу второго варианта. Я выбрала западный облик в стиле ретро шестидесятых годов – ярко-красная помада и густые тени, да еще любимая стилизованная сумочка с леопардовыми пятнами, жутко модная тогда в Шанхае.

Таксист меня просто доконал. Он всего несколько дней как поступил на работу и совершенно не знал города. Все время ездил по кругу, так что у меня начала кружиться голова, и в конце концов привез на прежнее место. Я сама очень плохо ориентируюсь в пространстве, поэтому только и могла, что орать на него. В итоге мы довели друг друга до белого каления. Я взглянула на счетчик и отважилась на угрозу:

– Я подам официальную жалобу.

Он промолчал.

– Потому что вы не соблюдаете интересы клиента, – добавила я для пущей убедительности.

– Ладно, ладно! В чем проблема-то? Я не возьму с вас ни гроша!

– Эй, остановите здесь! – велела я ему, когда мы поравнялись со знакомым зданием, где за большими ярко освещенными окнами мелькало множество белокурых голов. – Да, вот тут. Я хочу выйти именно здесь.

Я передумала ехать на встречу с этими чертовыми авторами, о которых говорила Дэн. Почему бы вместо этой занудной встречи не заглянуть к Кенни в бар «Уай-Уай»?

В этом баре два этажа. Внизу, сразу как спустишься по длинной лестнице, находится танцзал. Здешняя атмосфера дышит весельем, алкоголем, духами, пропитана запахом денег, слюны и гормонов.

На месте ди-джея сидел мой любимчик Кристоф Ли из Гонконга. Заметив меня, он скорчил приветливую мину. Играла ритмичная электронная музыка, что-то в стиле «хип-хоп» – потрясающе энергичная, как бушующее пламя. Чем больше вы танцевали, тем счастливее и беззаботнее становились, пока не растворились в музыке без остатка, и у вас не начинало стучать в висках.

Здесь было полным-полно светловолосых иностранцев и множество китаянок, привлекавших внимание тонкими осиными талиями и шелковистыми черными волосами. Все они были распутны, и это было написано на их лицах, тем не менее, довольно многие работали в международных компаниях, были из добропорядочных семей, закончили колледж, некоторые учились за рубежом и имели собственные машины. Они представляли сливки женской половины шанхайского общества, однако когда танцевали, выглядели вызывающими и продажными. Бог знает, о чем они думали в это время.

Конечно, среди них были и проститутки, которые специализировались на обслуживании иностранцев. Их всегда можно отличить по длинным волосам (иностранному клиенту, взгромоздившемуся на азиатку и дошедшему до полного сексуального экстаза, обычно нравится любоваться ее роскошными черными волосами). Многие из них владели основами английского («сотню – за работу руками, двести – за минет, триста – если по-быстрому, и пятьсот – за ночь») и следили за своими потенциальными жертвами, призывно и томно облизывая губы. Можно даже снять фильм под названием «Китайские губы», посвященный любовным похождениям иностранцев в сотнях шанхайских баров. С первых же кадров зритель бы видел соблазнительные, увлажненные губы всех форм и размеров: пухлые и тонкие, черные, серебристые, алые, пунцовые; губы, накрашенные дешевой помадой, дорогой от «Ланком» или от «Кристиана Диора». Такая картина с участием самых сексуальных и привлекательных женщин Шанхая побила бы кассовые рекорды голливудского блокбастера «Китайская шкатулка» [48].

Во время танца я обычно предаюсь безудержной фантазии, меня посещает вдохновение, воображение разыгрывается, и я раскрепощаюсь. Когда я импровизирую под музыку техно, было бы неплохо, чтобы вместо партнера по танцам рядом находился личный секретарь. Он бы неотступно следовал за мной, покачиваясь в такт каждому моему движению и записывая все безумные и яркие галлюцинации, порожденные музыкой у меня в голове. Ручаюсь, получилось бы в тысячу раз интереснее того, что можно написать за письменным столом.

Я почти забыла, где нахожусь. Запах марихуаны (или, может, сигары?) проник в правую ноздрю и разбередил чувствительные нервные окончания. Думаю, своим танцем я уже привлекла внимание многих мужчин, как принцесса в восточном гареме или обладающая колдовскими чарами Медуза. Мужчин часто влекут хищные женские особи, типа самки паука «черная вдова», готовые сразу после спаривания съесть своего любовника заживо.

Я взглянула на серебристое колечко, продетое в пупок, оно бешено плясало в свете огней, как ядовитый цветок на теле. Вдруг чья-то рука властно легла мне на талию. Я не знала, кто это, да мне, в общем-то, было все равно. С улыбкой обернувшись, я увидела Марка. Он приблизил ко мне лицо, и в его дыхании ощущался запах мартини – любимого напитка Джеймса Бонда. Говорил он тихо, но я все же услышала, что он хочет меня прямо здесь и сейчас. Совершенно растерявшись, я пробормотала:

– Здесь? Сейчас?

Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, в кабинке женского туалета на втором этаже. Музыка доносилась откуда-то издалека. Мне было холодно, глаза начинали слипаться, но я продолжала отталкивать руки Марка.

– Что мы здесь делаем? – спросила я.

– Занимаемся любовью, – он произнес эту трафаретную фразу бойко и с неподдельной искренностью. В его голубых глазах не было прежнего холода. Они излучали нежность. Было совершенно непонятно, как в вонючем туалете можно было ощущать такую интимную близость, порожденную чисто плотским желанием.

– Я чувствую себя омерзительно, словно преступница, даже хуже – как во время пытки… – прошептала я.

– Полиция нас здесь никогда не найдет. Верь мне. Все прекрасно, – Марк заговорил голосом заправского гангстера из фильма. Он прижал меня к красной стене, поднял юбку, быстро стащил трусики, скомкал их и сунул в карман брюк. Затем приподнял меня на руках и, не говоря ни слова, вставил в меня свой вздыбленный член. Сидеть на этом раскаленном стержне было все равно, что на наконечнике пожарного шланга.

– Ты, подонок! – взвыла я, не в состоянии более сдерживаться. – Сейчас же опусти меня. Я тебе не букашка на булавке!

Он уставился на меня страстным взглядом. Мы поменялись местами. Он сел на стульчак, а я расположилась сверху. Так я хотя бы могла направлять его движения, утоляя собственную чувственность.

Кто-то стучал в дверь, но притаившиеся внутри кабинки извращенцы еще не закончили свои утехи.

Чувство страха и неловкости потеснил подступивший оргазм. Мы оба кончили одновременно, и это снова было чудесно, несмотря на неудобную позу и ужасную вонь. Марк ссадил меня с колен, потянул за ручку бачка, и его сперму смыло сильным водоворотом.

Я заплакала. Это было совершенно необъяснимо. Моя самоуверенность стремительно испарялась, и я вдруг показалась себе даже большей дешевкой, чем танцующие наверху проститутки. Они, по крайней мере, обладали профессионализмом и хладнокровием. Я же испытывала страшную неловкость И мучилась сомнениями, разрываясь надвое. Видеть собственное отражение в мрачном зеркале было невыносимо. Во мне словно что-то оборвалось, оставив зияющую пустоту.

Марк обнял меня. Он, не переставая, извинялся: «Прости, прости», и прижимал меня к себе, как мертвого ребенка. От этого становилось только хуже.

Я оттолкнула его, вытащила трусики из его кармана, надела их и поправила юбку.

– Ты меня не изнасиловал, – произнесла я тихо, но резко. – Никто бы не смог этого сделать. И перестань все время извиняться. Это так пошло. Я реву, потому что безобразно выгляжу. Выплачусь, и мне станет легче, понятно?

– Ты не безобразна, – сказал Марк очень серьезно.

Я улыбнулась.

– Нет, я имею в виду, что придет день, когда умру безобразной. Все потому, что я скверная девчонка, а Бог не любит таких, как я. Правда, сама я себе нравлюсь, – я снова разрыдалась.

– Ну же, детка, не надо. Ты не знаешь, как ты мне дорога. Правда, Коко. – Его глаза смотрели с нежностью, которая в полумраке туалета казалась грустью.

В дверь снова застучали, наверное та же женщина, у которой просто лопнуло терпение. Я до смерти испугалась. Марк знаком велел мне молчать и спокойно поцеловал меня. Звук шагов начал удаляться, и я мягко отстранилась от него.

– Нам нельзя больше встречаться.

– Но мы непременно увидимся, Шанхай – не такой уж большой город.

Мы быстро вышли из туалета.

– Я пойду, – сказала я.

Он хотел отвезти меня домой, но я отказалась.

– Ну хорошо, – согласился он и поймал такси. Достал деньги из кошелька и отдал шоферу. Я не возражала. Просто села в машину

– Мне все еще не по себе. Ужасно стыдно.

Он нагнулся и поцеловал меня. Ни один из нас даже не упомянул имени Тиан-Тиана.

Радио в такси было настроено на волну радиостанции «Для полуночников». Ди-джей, ведущий передачу, терпеливо выслушивал стенания какой-то домохозяйки. У ее мужа был роман на стороне, но она не хотела разводиться с ним. Она просто надеялась, что соперница когда-нибудь исчезнет, и недоумевала, как вернуть былую привязанность мужа. И шофер, и я молчали. Мы, жители больших городов, привыкли рассеянно выслушивать самые интимные публичные откровения посторонних людей, но не способны на сочувствие и не умеем приходить на помощь.

Машина въехала на мост. Передо мной раскинулось море огней, прекрасное и величественное. В воображении словно оживали сцены, происходящие в разных уголках Шанхая, там, где горели все эти огни, где город жил напряженной жизнью – шумной, беспокойной, противоречивой. В этой жизни было столько одиночества, наслаждения, радости и любви.

Тиан-Тиан еще не спал. Он устроился на софе вместе с Пушинкой и писал в блокноте длинное письмо матери в далекую Испанию. Я присела рядом, и Пушинка убежала. Тиан-Тиан резко повернулся и пристально посмотрел на меня. У меня замерло сердце. Я, как и раньше, испугалась, что он опять учуял чужого мужчину. Должна сказать, что от тела Марка действительно исходил слабый животный запах, который мне нравился.

Взгляд у Тиан-Тиана был колючим и ледяным. Его невозможно было вынести. Я нервно встала и пошла в ванную. Он опустил голову и продолжил писать.

Из крана с шумом лилась горячая вода, зеркало в ванной заволокло туманом, и я больше не видела отражения своего лица. Я облегченно вздохнула, опустилась в горячую воду и расслабилась. При приближении беды я всегда скрываюсь в тепле ванны. Вода такая горячая. Черные пряди волос качаются на ее поверхности, как лепестки лилии. И в памяти всплывают только приятные и светлые воспоминания.

Мысленно возвращаясь в детство… Пробираюсь на чердак бабушкиного дома. Здесь пылятся старое сломанное, обитое кожей кресло на колесиках и огромный красный сундук из сандалового дерева с медными уголками. Я поднимаю крышку и достаю старые голубые керамические черепки, на которых написано «соль», обрывки материи, из которой когда-то было сделано ципао, и другие древние безделушки. Мне нравится подолгу сидеть в потертом кожаном кресле, играя со всеми этими сокровищами, а за маленьким окошком постепенно сгущаются сумерки.

– Ники!

Это бабушка зовет меня, но я притворяюсь, что не слышу. И снова:

– Ники! Я знаю, где ты прячешься.

Вот уже ее грузный силуэт показался на лестнице, я лихорадочно захлопываю крышку сундука, но меня выдают предательски грязные лицо и руки.

– Перестань лазать сюда, – раздраженно говорит она. – Если тебе так нравятся эти вещи, я отдам их тебе в приданое.

Однако позже городские власти приняли решение строить автостраду в этом районе, и старый квартал, выстроенный во французском стиле, был обречен. В суматохе и суете переезда мои детские сокровища были безвозвратно утеряны.

Рассеянно глядя на торчащие из воды ноги, я думала о том, насколько далекими обычно кажутся события детства, словно они происходили с нами в прошлой жизни. Все, кроме острого и щемящего чувства теплоты и нежности, кажется ненастоящим.

Тут на пороге ванной комнаты появился Тиан-Тиан. Глаза у него покраснели. Он встал на колени рядом с ванной.

– Ты закончил письмо? – тихо спросила я.

– Да, – ответил он, пытливо глядя мне в глаза. – Я написал матери, чтобы она не строила никаких планов насчет возвращения и открытия ресторана в Шанхае. Когда я навещал бабушку, то упомянул о намерениях матери. Она сказала, что это весьма кстати, что она еще успеет поквитаться с ней до того, как умрет. Я тоже не хочу, чтобы мать приезжала. Будет лучше, если я так и останусь один до самой смерти.

В его голосе звучало отчаяние, он заплакал.

– Коко, что бы там ни было, никогда не лги мне! – Он впился в меня взглядом, словно резанул по сердцу невидимым ножом. Тяжелая, устрашающая тишина сочилась каплями крови. Чем безнадежнее любовь, тем беззащитнее мы перед лицом обмана и мучительными сомнениями.

– Я люблю тебя, – я крепко обняла его и закрыла глаза. Наши горючие слезы скатывались по щекам и падали в ванну, вода темнела и бурлила и, наконец, превратилась в кипящую плазму, поглотив наши рыдания и страхи. Той ночью я поклялась себе, что никогда не обмолвлюсь Тиан-Тиану о Марке и наших отношениях. Ни единым словом.