Крошка из Шанхая

15 Зябкое Рождество

Дэвид У беспрестанно сморкался, сидя в кожаном вращающемся кресле. В вечерних газетах писали, что в городе начинается эпидемия гриппа, вызванная вирусом АЗ, и что всем горожанам для профилактики следует соблюдать правила личной гигиены, непременно высыпаться, полноценно питаться и регулярно проветривать помещение. Я открыла окно, и сама примостилась неподалеку, с жадностью вдыхая свежий воздух и стараясь устроиться поудобнее.

– Мне часто снится комната, а в ней – подсолнух в горшке. Цветок увядает, лепестки осыпаются, а семена разлетаются вокруг и дают жизнь новым подсолнухам. Это ужасно. А еще я вижу кошку, которая норовит слопать подсолнух. Но, подпрыгнув, кошка вываливается из окна и исчезает. Я наблюдаю за всем происходящим в комнате со стороны, и сердце бешено бьется. А потом мне снится коробка. Открываю ее, а там еще одна, а потом еще, и так до тех пор, пока у меня в руках не остается совсем крошечная коробочка, которая вдруг исчезает, а вместо нее у меня в руке – какая-то толстая книга. И вроде мне нужно послать ее кому-то, но ни имени, ни адреса я не помню.

Дэвид благодушно посмотрел на меня.

– Ты страшно боишься, что твое тело изменится, а книга не получится. Возможно, это страх перед беременностью или тревога за судьбу нового романа. Ты жаждешь, чтобы мечты осуществились, но на твоем пути все время возникают препятствия. Понимаешь, о чем я? Все дело в той воображаемой камере, в которую ты сама себя засадила. Как говорил Томас Мортон [60]: «Истинное удовольствие в жизни – сбежать из тюрьмы, которую ты выстроил для себя собственными руками». Давай поговорим о твоей личной жизни.

– Здесь все не так плохо, но как-то неопределенно.

– А что тебя беспокоит?

– Внутренняя опустошенность, я не могу от нее избавиться. И в то же время мое сердце полно любви, которая не находит выхода. Мой любимый не может дать мне сексуального удовлетворения, и что еще хуже, защиты и безопасности. Он курит наркотики и живет в вымышленном мире. Вот сейчас он взял с собой котенка и отправился на юг, оставив меня одну. И мне кажется, что в любой момент он может покинуть меня. Навсегда. И в то же время я не питаю никаких сентиментальных чувств к женатому мужчине, от физической близости с которым испытываю удовлетворение. Эта связь – всего лишь телесный контакт, одно из проявлений нашего физического существования и одновременно барьер, не позволяющий нам сблизиться духовно.

– Путь к любви лежит через страх одиночества, – заметил Дэвид.

– Я слишком много размышляю, а девяносто девять и девять десятых процента мужчин не хотят иметь ничего общего с женщинами, умеющими думать. Я даже иногда запоминаю свои сны и записываю их.

– Вот почему принято говорить, что жизнь – сложная штука. Не каждому дано постичь ее смысл и суть событий. Ты уже знаешь, что нужно делать. Твой разум сможет преодолеть отчаяние. Посредственность не для тебя, и ты очень привлекательна от природы.

Его слова успокаивали, но я не была уверена, говорил ли он искренне или просто утешал так всех пациенток. С тех пор, как он стал моим психоаналитиком, мы редко вместе обедали, играли в теннис или ходили на танцы – мне не хотелось, чтобы меня все время разглядывали под увеличительным стеклом.

Солнечный свет вливался в окно, выхватывая лучом пылинки, которые подобно обрывкам мыслей беспорядочно метались в пространстве. Я сидела на софе, подперев голову руками, и размышляла, понимаю ли я себя как женщину. Действительно ли я привлекательна? Может, я слишком лицемерна, высокомерна и мелочна? Мои жизненные проблемы множились до бесконечности, и, пожалуй, не хватит целой жизни, чтобы разобраться с ними.

Рождество. За весь день никто не позвонил. К вечеру небо посерело, но снега не было. Уже давно в Шанхае снег не идет даже тогда, когда положено. Я целый день смотрела видеофильмы и выкурила полторы пачки «Майлд Севен». Изнывая от тоски, позвонила Тиан-Тиану, но никто не ответил. Стала набирать номер Марка, но вовремя одумалась. Сегодня мне нужен был мужчина, с которым можно поговорить.

Я слонялась по комнате, не находя места от беспокойства. Наконец, решила выйти из квартиры, сама не зная куда, благо в сумочке были деньги, а на лице макияж. Я решила: чему суждено случиться этим вечером, того не миновать.

Поймала такси.

– Вам куда, мисс? – спросил водитель.

– Просто поезжайте куда-нибудь.

Из окна были видны толпы людей, снующих в праздничной, радостной суете. Рождество – праздник, чуждый китайской культуре. Но для молодежи – это хороший повод, чтобы повеселиться от души. Потоки влюбленных парочек вливались в рестораны и магазины и выплескивались наружу, держа в руках огромные пакеты, доверху набитые покупками с распродаж. Еще одна ночь искрилась бесшабашным весельем.

Водитель такси все время пытался завязать беседу, но я не реагировала. По радио звучало соло на гитаре, а затем зажужжал голос ди-джея, бубнившего о какой-то музыкальной группе, совершившей прорыв на конкурсе молодых голосов в Пекине. И совершенно неожиданно всплыло знакомое имя – Пу Юн.

Несколько лет назад, еще работая в журнале, я брала у него и членов его группы интервью. После этого мы рука об руку отправились погулять и оказались на площади Тяньаньмэнь. Он остановился у перехода и сказал, что хочет устроить для меня представление, что-то вроде живой скульптуры. После чего расстегнул ширинку и пустил фонтанчик в небо. Потом взял меня за обе щеки и поцеловал в губы. Он меня заинтриговал, но я боялась, что, если займусь с ним любовью, он непременно захочет помочиться прямо на мое тело или потребует чего-нибудь еще более экстравагантного. Мы так и остались просто друзьями и виделись очень редко.

В студии зазвучал голос Пу Юн. Сначала он ответил на несколько беспомощных и нелепых вопросов ди-джея, а потом стал принимать звонки от слушателей. «Скажите, в Китае есть собственный рок-н-ролл?» – спросила его одна девушка. Какой-то парень поинтересовался, служат ли женщины источником вдохновения в его творчестве. Пу Юн несколько раз солидно откашлялся, а потом звучным, сексуальным голосом начал вешать лапшу на уши этим юнцам.

– Подождите-ка минутку, – попросила я шофера.

Вышла из такси, зашла в телефонную будку на тротуаре и сунула в автомат телефонную карту. Дозвонилась быстро.

– Ни хао, Пу Юн? – сказала я весело. – Это Ники, Он поздоровался радостно, но несколько утрированно:

– Привет! Счастливого Рождества! – Вопреки ожиданию, он не назвал меня баобэй – «крошкой», помня, что был в прямом эфире. – Почему бы тебе не приехать в Пекин сегодня вечером? – спросил он беззаботным голосом. У нас ангажемент на одно выступление в баре «Трудолюбивая пчелка», а потом на всю ночь закатим вечеринку.

– О'кей, в Рожественскую ночь прилечу в Пекин, чтобы послушать твою музыку.

Я повесила трубку, нервно прошлась туда-сюда около будки и решительно направилась к такси. Нырнув в салон, сказала водителю:

– Гони в аэропорт, и чем быстрей, тем лучше!

В начале шестого как раз был рейс на Пекин. Купив билет, я зашла в кафе рядом с залом ожидания и выпила чашечку кофе. Не могу сказать, что была рада или счастлива, но хотя бы не раздражена и не растеряна. По крайней мере, в этот момент у меня появилась определенная цель, мне было чем заняться – нужно прилететь в Пекин на концерт рок-н-ролла и как-то протянуть эту Рождественскую ночь без любовника и без вдохновения.

Самолет взлетел и приземлился точно по расписанию. Каждый раз на борту меня охватывает паническое чувство, что самолет непременно рухнет на землю, потому что таким огромным, тяжелым металлическим машинам просто нечего делать в воздухе. Но мне все равно нравится летать.

Я отправилась на ужин одна и как следует подкрепилась, поскольку ни крошки не съела в самолете. В Пекине рестораны чуть дороже, чем в Шанхае, но кормят там неплохо. На меня все время глазели какие-то белые мужчины, сидевшие за соседним столиком. Такое типично европейское беззастенчивое разглядывание вполне могло ободрить одинокую женщину из Шанхая, прилетевшую в Пекин на Рождество. По крайней мере, оно убеждало в собственной привлекательности.

В баре «Трудолюбивая пчелка», излюбленном месте тусовки рокеров, вечно толпятся патлатые и бритые наголо музыканты с потасканными, несвежими лицами, но упругими задницами в облегающих штанах. Они состязаются, кто быстрее играет на гитаре, и спорят о том, на что больше клюют девчонки. У всех гужоупи в этом заведении огромные бюсты, как у голливудских старлеток. Это один из непременных атрибутов (наряду с деньгами, властью, талантом, привлекательной внешностью и прочим), привлекающих завсегдатаев музыкальной тусовки.

Музыка просто оглушила, в нос ударил запах табака, выпивки и крепких духов. На том конце черного, как туннель, прохода я заметила Пу Юна. Он курил и нанизывал на нитку серебряные бусины.

Я подошла и потрепала его по плечу. Он поднял голову, улыбнулся во весь рот, передал то, что держал в руках, сидевшей рядом с ним женщине и энергично обнял меня.

– Так ты и в самом деле прилетела? Сумасшедшая шанхайка! Как поживаешь? – Он пристально посмотрел на меня. – По-моему, осунулась. И кто ж тебя до этого довел? Только скажи, и я ему устрою. Плохое отношение к хорошенькой женщине – это не ошибка, это преступление.

Пекинцы славятся тем, что могут нагородить уйму пылкой чуши, но мгновенно забывают все, что наговорили, как только произнесут последнее слово. И все вокруг пропускают их треп мимо ушей. Но мне нравятся такого рода комплименты, жаркие, как пламя, и холодные, как мороженое.

Мы сочно чмокнули друг друга, затем он махнул рукой в сторону сидевшей рядом женщины и представил ее:

– Моя подружка Люси, фотограф. – И, уже обращаясь к Люси: – А это Коко из Шанхая. Она закончила Фудань и теперь пишет роман.

Мы обменялись рукопожатием. Люси нанизала на нитку остатки серебристых бусинок. Пу Юн забрал у нее браслет и надел себе на запястье.

– Он порвался за ужином, – пояснил он. Пригладив волосы назад, жестом подозвал официанта.

– Как насчет пива?

– Спасибо, – я утвердительно кивнула.

На сцене какие-то люди возились с проводами. Похоже, что концерт должен был вот-вот начаться.

– Я была у тебя на квартире, но никого не застала. Можно у тебя переночевать? – спросила я Пу Юна.

– Э, нет, никакого сна. Вечеринка до самого утра! Я тебя познакомлю с отличными мужиками.

– Не интересуюсь, – ответила я, поморщившись.

Его подружка притворялась, что не слышит нашего разговора. Из-под спадающих прядей волос ее глаза безо всякого выражения смотрели куда-то в пустоту. У нее был красивый нос, длинные, блестящие волосы и пышная грудь. Длинная юбка была сшита из желтовато-зеленой льняной ткани с ниткой экзотического цвета, как вода в Ниле.

В бар вошел мужчина весьма примечательной внешности. При его виде сердце замирало от неминуемого предчувствия любви и страха оказаться отвергнутой. Кожа была удивительно гладкой, тело стройным, а блестящие волосы зачесаны наверх и торчали, как дикорастущая трава. Глаза с томной поволокой. Глядя на кого-либо, он прищуривался и его взгляд становился похож на лисий. Орлиные черты лица придавали всему облику богемный вид. Небольшой диссонанс в его опрятную миловидную внешность вносила закругленная эспаньолка, делавшая его похожим на жестокого линглеи.

Судя по всему, он хорошо знал Пу Юна и Люси и подошел поздороваться. Пу Юн представил нас друг другу. Красавчика звали Летун, он был самым знаменитым стилистом в Пекине, да и во всем Китае. Имея «зеленую карту» США, он порхал по миру в погоне за новыми веяниями, вдохновением и красотой. Любая женщина в китайском шоу-бизнесе была бы несказанно счастлива, заполучив его себе в консультанты по имиджу.

Мы поболтали. Он все время улыбался, глаза сверкали, как капли росы на цветке персикового дерева. Я почему-то смущалась, не осмеливалась слишком часто смотреть в его сторону, чтобы он не подумал, что я заигрываю. Этой ночью мне уж точно было не до любовных приключений. Женщин, у которых в прошлом уйма любовников, сейчас хоть пруд пруди. Когда им за тридцать, у них на лице написано, что они готовы на все. «Жаль, что мужчины видят во мне не писателя, а женщину», – подумала я, невольно впадая в самообман.

Группа вышла на сцену. Электронная гитара взревела подобно дикому зверю в джунглях, и люди в многоликой толпе мгновенно оживились, раскачиваясь взад и вперед, как наэлектризованные, и так энергично мотая головами, что, казалось, те вот-вот оторвутся. Я влилась в гущу толпы и раскачивалась с ней в унисон в счастливом бездумном экстазе. Раскрепостилась и целиком предалась зажигательной музыке.

Лица отливали синевой, незнакомые люди бесстыдно флиртовали посреди раскаленного гула. Зал наполнился пронзительными, грохочущими звуками. Казалось, еще немного и они чиркнут друг об друга прямо в воздухе и высекут фонтан искр, опалив все вокруг.

– Я та-а-ак счастлив, – истерично завывая, надрывно пел парень на сцене.

Летун стоял рядом и, улыбнувшись, погладил меня по заднице. Вид этого красивого бисексуала с характерным макияжем на вечно ухмыляющемся лице был мне невыносим. Его брови, щеки и баки были обильно припудрены. Он спал и с мужчинами, и с женщинами, и, по его словам, все его подружки страшно ревновали его к парням. Он безнадежно увяз в паутине сложных сексуальных взаимоотношений и никак не мог определиться со своей ориентацией.

– В нашей стране миллионы крестьян с трудом сводят концы с концами. Так что можно считать, что вы везунчик, – сказала я ему.

Он ответил, что считает меня умной и загадочной. Его пленило мое спокойное лицо и добродетельно застегнутая на все пуговицы блузка, словно у благовоспитанной леди.

Я несколько раз послала его матом, и больше ничего не говорила. Но в душе считала его достаточно красивым, чтобы свести меня с ума. Мне ведь никогда не нравилось ругаться.

– У тебя премиленькая попка! – прокричал он мне в ухо. Музыка была слишком громкой.

В половине третьего ночи наше такси продиралось по пекинским улицам, словно по необъятному средневековому лесу. На небе не было луны, но зато крыши домов покрылись инеем.

К трем часам мы добрались до дома еще одного из членов рок-н-ролльного братства. Это была комната гигантских размеров. Здесь хозяйничала американка, лаомэй, когда-то известная гужоупи, но раскаявшаяся в своих прегрешениях и вышедшая замуж за ударника. Ударник выстроил небольшую теплицу, в которой, по слухам, выращивал марихуану. Вся компания дружно пила, пела, играла в маджонг и компьютерные игры и что-то бормотала в любовном угаре.

К четырем утра кое-кто из гостей занимался любовью в джакузи, некоторые заснули как убитые, другие тискались на софе. Остальные решили отправиться в ресторан «Синцзян» полакомиться лапшой ручного приготовления. Я вцепилась в рукав Пу Юна, боясь затеряться в ночном Пекине. Заблудиться в городе в этот час было бы не просто плохо, а ужасно: на улице ледяной ночной ветер словно резал кожу острой бритвой.

Летун куда-то испарился. Среди тех, кто ел домашнюю лапшу в «Синцзяне», его уже не было. У меня нашлась, по меньшей мере, пара объяснений: одно – что его кто-то подцепил, другое – что он сам подцепил кого-то. Кто знает? Он вечно был либо прекрасным охотником, либо добычей. К счастью, я не дала ему номер телефона. Иначе сейчас чувствовала бы себя несчастной и брошенной. Коко в разгар Рождества – существо, более чем когда-либо склонное к меланхолии и патетике.

В половине шестого я приняла несколько таблеток снотворного и прилегла на софе дома у Пу Юна. Из стереосистемы лилась умиротворяющая музыка Шуберта. Все было спокойно, если не считать рева случайного грузовика на шоссе. Никак не удавалось заснуть. Сон ускользал от меня легкокрылой тенью, покидая беспомощную раковину тела и оставляя ее на растерзание безжалостному бодрствующему сознанию. Свинцовая серая мгла пропитала все мое существо, тело налилось тяжестью, но при этом оставалось удивительно легким. Иллюзия перехода в другой мир была даже приятной: я застыла на грани между сном и явью, жизнью и смертью, и лишь по тому, что я лежала с открытыми глазами, видела потолок и окружающую темноту, я догадывалась, что еще жива.

Наконец я сняла трубку телефона, прислонилась к спинке софы и позвонила Тиан-Тиану. Его голос был очень сонным.

– Кто я? – спросила я у него.

– Ты Коко… Я тебе звонил, но тебя не было дома, – сказал он тихо, без тени упрека, словно был уверен, что я не могу поступить неправильно.

– Я в Пекине, – сказала я, и сердце сжала волна неизъяснимой усталой нежности. В тот момент я совершенно не понимала, что делаю здесь. Я была в смятении, бесприютное сердце устало от тщетных порывов, от безнадежных скитаний без отдыха и покоя. Жизнь была пуста, лишь перелеты из одного места в другое, лишь бессонница ночь за ночью. Ни музыка, ни выпивка, ни секс были не в силах спасти меня. Я лежала в темном чреве ночи, словно живой труп, не смыкая глаз, и молила про себя: «Господи, пошли мне в мужья доброго слепого человека, ибо я вижу лишь темноту». Я начала всхлипывать.

– Не плачь, Коко. Мне от этого не по себе. Что случилось? – встревожился Тиан-Тиан. Он все еще не до конца очнулся от тяжелого сонного забытья, в которое погружался каждую ночь, принимая снотворное (как и я).

– Ничего особенного. Выступление моего друга удалось на славу. Я так взволнована, что не могу заснуть… Так и умру с открытыми глазами… Нет никаких сил возвращаться в Шанхай, и тебя там тоже нет. Я скучаю по тебе… Когда мы снова увидимся?

– Приезжай ко мне на юг. Здесь здорово… А как твой роман? – спросил он.

При упоминании о романе я замолчала. Я уже знала, что вернусь в Шанхай и продолжу писать. Этого хотел Тиан-Тиан, такой я ему нравилась. И у меня не было иного выбора. Иначе я потеряю любовь слишком многих людей, включая и свою собственную.