Крошка из Шанхая

30 Прощай, мой любимый берлинец

Конец того лета запомнится мне навсегда. Марк, как мог, старался растянуть те несколько дней, что оставались до его отъезда из Шанхая, но они все-таки закончились.

В последний вечер мы отправились на фуршет во вращающийся ресторан отеля «Башня Цзиньцзян». Марк выбрал именно это заведение, расположенное на огромной высоте, чтобы на прощание взглянуть на панораму города: на залитые огнями улицы, небоскрёбы, спешащую ночную толпу горожан, еще раз ощутить его загадочную, волнующую и удивительно тонкую атмосферу. В 9.35 ему предстояло сесть в самолет и улететь домой, в Берлин.

Мы оба совсем не хотели есть и очень устали.

Марк загорел и стал похож на мулата – он только что вернулся из Тибета, где переболел какой-то страшной лихорадкой и чуть не умер. Сказал, что привез мне кучу подарков, но не захватил их с собой.

– Я заеду к тебе после ужина и заберу их, – сказала я.

Мы оба знали, что после ресторана вернемся в его квартиру и займемся любовью в последний раз.

– Мы не виделись две недели, – произнес он с заботливой нежностью, и ты очень осунулась.

– Правда? – я коснулась лица. – Я действительно так сильно похудела?

Я посмотрела в окно: ресторан успел сделать полный круг, и сейчас мы снова оказались напротив отеля «Сад», мне была хорошо видна его плоская, чуть покатая крыша, похожая на НЛО.

– Тиан-Тиан опять взялся за наркотики. Он неудержим в своем стремлении уйти как можно скорее, – объяснила я тихо. Потом пристально посмотрела в голубые глаза цвета дунайской воды и добавила: – Думаешь, Бог наказывает меня за то зло, что я совершила?

– Ты не делала ровным счетом ничего плохого, – в голосе Марка не было и тени сомнения.

– Наверное, мне вообще не следовало встречать тебя. И уж, конечно, я не должна была ложиться с тобой в постель, – горько усмехнулась я. – Даже чтобы встретиться с тобой сегодня вечером, я вынуждена была солгать ему. Возможно, он догадывается, с кем я сейчас. Но я никогда не отважусь сказать ему об этом прямо. Стыдно и жестоко добивать его.

Я замолчала.

– Мы с тобой так близки, это какое-то помешательство!

– Ладно, не будем больше об этом говорить. Допивай!

Мы опустошили бокалы. Алкоголь – прекрасная штука, он согревает изнутри и разгоняет ленивую кровь по жилам. Неизменно верный друг.

Все на фуршете соответствовало моменту: свежие цветы, прелестные женщины, серебряные столовые приборы и изысканное угощение. Оркестр заиграл главную музыкальную тему из «Титаника», ту самую, что звучит перед погружением корабля в морскую пучину. А мы были на корабле, который вращался в воздухе, но не тонул, потому что он непотопляем, как жизнерадостный ночной Шанхай.

Машина стремительно неслась по ночным улицам вдоль рядов зонтичных деревьев, очаровательных и элегантных кафе и ресторанов, роскошных зданий, при одном взгляде на которые от восхищения захватывало дух. По пути мы целовались. Марк вел машину, как сумасшедший. Мы изнемогали от плотского желания, и наши поцелуи были похожи на танец на острие ножа.

На перекрестке улиц Уюань и Юнфу нас остановила полицейская машина.

– Вы на улице с односторонним движением. В этом направлении ехать запрещено. Ясно? – ворчливо произнес один из полицейских. Потом он почувствовал запах спиртного: – Да вы к тому же еще и выпили!

Мы с Марком притворились, что не говорим и не понимаем по-китайски. Нас ослепил свет полицейского фонарика, и тут меня внезапно окликнули:

– Коко, это ты?

Я высунула голову из окна машины, напрягла память и наконец-то вспомнила бывшего дружка Мадонны красавца полицейского по имени Ма Цзяньцзюнь. Я послала ему воздушный поцелуй и поздоровалась, по-прежнему по-английски. Краешком глаза я видела, как он и второй полицейский шепчутся о чем-то с другой стороны машины. До меня долетали обрывки фраз:

– Да брось ты. Эти двое только что приехали из-за границы. Они еще не знают наших правил. А девушка – очень хорошая знакомая моей старой подружки…

Второй полицейский ответил что-то неразборчивое. В итоге Марку пришлось заплатить сто юаней.

– Это все, что я могу для вас сделать, – прошептал мне на ухо Ма Цзяньцзюнь. – Вы и так отделались за полцены.

Когда мы снова выехали на дорогу, то внезапно расхохотались. Но потом я сказала:

– Ничего нет смешного! Давай лучше поедем к тебе.

Уже и не помню, сколько раз мы занимались любовью той ночью. Исступление было настолько всепоглощающим, что под конец не помогала даже смазка: и к наслаждению примешивалась боль. Марк был немилосерден и ненасытен, как животное; как солдат, отчаянно идущий на прорыв, забыв о смерти и усталости; как палач, истязающий приговоренную жертву. Но неутолимое влечение снова и снова бросало нас в объятия друг друга, и невозможно было определить грань между страстью и страданием.

Да, женщина действительно способна упиваться мужской жестокостью. Ее плоть часто существует отдельно от разума, в другом измерении, обладая собственной памятью. Эта чувственная память с непостижимой точностью запечатлевает каждую встречу с мужчиной. И даже по прошествии многих лет, когда страсть и все связанные с ней события безвозвратно канут в прошлое, задремавшие воспоминания тлеют где-то в глубине души, как угольки. Когда вы предаетесь мечтам или размышлениям, гуляете по улицам, читаете, разговариваете с незнакомцем или занимаетесь любовью уже совсем с другим мужчиной, в любое из этих мгновений уголек может вспыхнуть полузабытым пламенем и напомнить о былом. Так и я храню в себе чувства, которые испытывала с каждым из мужчин, встретившимся на моем жизненном пути.

Когда мы с Марком прощались, я сказала ему об этом. Он крепко обнял меня и прильнул так близко, что его влажные ресницы коснулись моей щеки. Мне не хотелось смотреть, как плачет мужчина, которого я больше никогда не увижу.

Я с трудом подняла необъятную сумку, доверху набитую подарками: пластинками, одеждой, книгами и всякими безделушками. Сумку, полную бесполезных пустяков – все, что мне оставалось от любви, сводившей меня с ума.

Я махнула ему рукой на прощание. Когда дверца такси захлопнулась, Марк еще раз бросился к машине.

– Ты правда не хочешь проводить меня в аэропорт?

– Нет, – я отрицательно и непреклонно покачала головой.

Он нервно взъерошил волосы.

– Что же я буду делать целых три часа? Боюсь, я не выдержку и снова приеду, чтобы еще раз увидеть тебя!

– Нет, не приедешь, – улыбнулась я с видимым спокойствием, хотя меня трясло, как в лихорадке. – Из аэропорта ты позвонишь Еве или еще кому-нибудь. Будешь думать о близких. А потом, всего через каких-то десять с небольшим часов ты с ними увидишься. Они наверняка будут встречать тебя в аэропорту.

В крайнем возбуждении Марк все теребил волосы. Потом склонился к окну машины, чтобы поцеловать меня.

– Ладно, ладно, бессердечная ты женщина!

– Забудь меня… – произнесла я едва слышно, закрыла окно и велела таксисту трогаться с места. Чем быстрее минуют такие тягостные моменты, тем лучше. Их нельзя затягивать, ибо они причиняют острую боль. Особенно если впереди нет общего будущего. У него жена и ребенок, он уедет в далекий и недостижимый для меня Берлин. Мне этот город кажется таким же нереальным, как кадр из фильма или сцена из романа. Современный индустриальный и вместе с тем сентиментальный город, окутанный серо-голубой дымкой. Почти видение… Слишком далекий и чужой…

Я ни разу не обернулась и не взглянула на Марка, понуро ссутулившегося на тротуаре. Но и возвращаться в квартиру Тиан-Тиана тоже не было сил. Я попросила таксиста отвезти меня к родителям.

Лифт опять не работал, и я тащила огромную тяжеленную сумку с первого этажа на двадцатый. Ноги были словно налиты свинцом. Наверное, человеку, впервые высадившемуся на Луну, шаги давались с меньшим трудом. Казалось, я не выдержу и вот-вот упаду в обморок где-то на полпути. Но я надрывалась изо всех сил и карабкалась наверх, не останавливаясь ни на секунду. Больше всего на свете мне хотелось добраться домой.

Задыхаясь, я забарабанила в дверь. Открывшая мне мать не поверила своим глазам. Я бросила сумку у порога и обняла ее.

– Мамочка, я так проголодалась! – произнесла я и разревелась.

– Что случилось? Господи, что произошло? – Она бросилась в кабинет отца. – Коко здесь. Скорее иди сюда и помоги нам!

Несказанно удивленные родители отвели меня в спальню и уложили отдыхать. Они даже не представляли, что творилось у меня в душе. При всем желании они были не в состоянии понять тот шумный и бурный мир, в котором я жила, его ничтожность и сиюминутность. Они даже не подозревали, что друг их дочери – наркоман, и что она только что рассталась с любовником, улетевшим в Германию, что она пишет довольно сумбурный, но откровенный роман, где было полным-полно метафизических рассуждений и неприкрытого секса.

Им не суждено постичь всю глубину ужаса, таящегося в моем сердце, и силу страсти, неподвластной даже смерти. Вся моя жизнь – игра страстей, а судьба, как заряженный пистолет, в любое мгновение готовый на смертоносный выстрел.

– Простите меня. Но я просто умираю с голоду. Очень хочу рисового отвара, – беспрерывно твердила я, силясь улыбнуться.

Потом они оба вышли, а я провалилась в черноту.