Крошка из Шанхая

6 Благоухающая ночь

Похолодало, город остекленел, превратившись в огромную прозрачную глыбу. На юге осень чиста, светла и навевает романтическое настроение.

В один ничем не примечательный вечер позвонил Марк. Услышав в телефонной трубке мужской голос с заметным немецким акцентом, я подумала: «А вот и высокий европеец объявился!»

Мы обменялись банальными любезностями, поговорили о том, какая чудная нынче погода и что этой осенью в Берлине значительно прохладней, чем в Шанхае, хотя и лето, в общем-то, выдалось неплохое…

Оба были несколько растеряны. Я знала, что лежащий на кровати с закрытыми глазами Тиан-Тиан прислушивался к моим словам, но одновременно прекрасно понимала, почему позвонил этот немец, что-то говоривший на том конце провода. Такого рода деликатные ситуации чем-то напоминают первую пробу гашиша в каком-нибудь злачном месте. Сначала на вкус не очень, и даже очень не очень. Но в следующий раз к отвращению примешивается удовольствие и наступает внутреннее раскрепощение. Наверное, я принадлежу к тому типу женщин, которым в глубине души только это и нужно.

– На той неделе в пятницу в Шанхайском выставочном центре открывается экспозиция немецких авангардистов, – сообщил Марк в заключение разговора, – если твой дружок и ты не против, могу прислать приглашения.

– Это было бы здорово. Спасибо.

– Пока! Увидимся на следующей неделе. Тиан-Тиан лежал, закрыв глаза, и вроде бы спал. Я приглушила звук у телевизора, он и так работал по двадцать часов в сутки. Совсем недавно у нас появилась привычка заниматься «нашим сексом» под очередную кровавую бойню Квентина Тарантино, засыпать под сладострастные стоны Умы Турман или пальбу Джона Траволты.

Я зажгла сигарету, села на софу и задумалась о состоявшемся только что телефонном разговоре, об этом мужчине и о его теле, с ног до головы окутанном ароматом дорогого одеколона, о его наглой, бесстыдной ухмылке. Я все думала и думала о нем и вдруг разозлилась. Этот самодовольный тип бесцеремонно и неприкрыто пытался обольстить женщину, совершенно точно зная, что у нее был постоянный парень, которого она никогда не бросит. Из этого ровным счетом не выйдет ничего путного, и все закончится самой банальной интрижкой.

Я подошла к письменному столу и по заведенному ежедневному ритуалу перенесла на бумагу очередную главу нового романа. Я писала о непредсказуемости появления Марка и неотвратимости определенных событий в моей жизни. Сюжет романа пророчески сулил множество мрачных перемен, которые мало-помалу происходили наяву, сопровождая каждый мой шаг.

Вечером того же дня к нам без приглашения, как снег на голову, свалились Мадонна с Ай Диком. Голос Мадонны словно в глубоком колодце гулким эхом отдавался в пролете лестницы, где-то несколькими этажами ниже. Включив карманный фонарик, они поднимались наверх, одновременно громко выкрикивая наши имена – оба попросту забыли, на каком этаже мы живем. Они передвигались почти на ощупь, так как у каждого на носу восседали миниатюрные солнечные очки.

– Господи, ничего удивительного, что вокруг казалось темным-темно. Когда мы минуту назад подъезжали к дому, я чуть не сшибла чей-то велосипед, – смеясь, проговорила Мадонна, стаскивая очки. – Я и забыла, что напялила их!

Ай Дик был немного бледен, но очень привлекателен в черном шерстяном свитере «а-ля свободный художник». В руках он держал несколько жестянок с кока-колой и пивом. Их шумное вторжение бесповоротно нарушило покой и тишину нашего дома. И Тиан-Тиану волей-неволей пришлось отложить английский журнал, знаменитый несметным количеством головоломок. Тиан-Тиану больше всего нравились кроссворды и математические ребусы.

– Мы собирались просто прокатиться, но случайно проезжали мимо и решили заглянуть на огонек. У меня в сумочке кассета, но не факт, что фильм хороший. – Мадонна просканировала комнату взглядом и предложила: – Может, сыграем в маджонг. Для партии нас как раз четверо.

– У нас нет костяшек для маджонга, – приглушенным голосом поспешил отговориться Тиан-Тиан.

– Зато у меня есть, внизу в машине, – не унималась Мадонна, хитро прищурившись и призывно глядя на Ай Дика. – Ай Дик мог бы спуститься и принести их сюда.

– Да ну их, давайте лучше развлечемся, – голос Ай Дика был слегка раздражен, тонкие быстрые пальцы приглаживали волосы. – Мы часом не помешали тебе писать, а? – поинтересовался он, взглянув на меня.

– Без проблем.

Я поставила пластинку. Низкий, чуть хрипловатый женский голос зазвучал в такт музыке, похожей на саундтрек старых французских фильмов. На софе было удобно, комнату заливал неяркий мягкий свет, а на столе в кухне нас ждали красное вино и колбаса. Понемногу мы поддались этой расслабляющей атмосфере, лениво обсуждая новости, слухи и досужие сплетни и время от времени перескакивая на заумные темы.

– Этот город болен клаустрофобией. Тусуется лишь горстка нормальных людей, – сетовала Мадонна.

Под тусовкой она имела в виду как одаренных, так и бездарных художников, иностранцев, аферистов всех мастей, частных предпринимателей из тех отраслей бизнеса, которые процветали в данное время, настоящих и поддельных линглеи [34] и представителей «неприкаянного поколения» [35]. Входящие в этот круг люди то оказывались в центре всеобщего внимания, то надолго исчезали из поля зрения, но никогда не сходили со сцены бесконечного светского спектакля, без антрактов идущего в этом городе. Они были похожи на красивых, мерцающих синеватым блеском светлячков, ведущих таинственное, зыбкое существование и питающихся грезами.

– Несколько человек как-то умудрились попасться мне на глаза три вечера подряд, но, убейте, я так и не смогла запомнить, как их зовут, – сказала я.

Тут, по обыкновению, встряла Мадонна:

– Вчера я видела Марка в пивном баре «Paulaner's Brauhaus». Он сказал, на следующей неделе открывается выставка немецких художников.

Я искоса взглянула на нее, потом на Тиан-Тиана и ответила с нарочитым безразличием:

– Он уже звонил. Обещал, что пришлет приглашения.

– Все та же тусовка, те же набившие оскомину лица, – съязвил Ай Дик. – Просто свора цирковых зверушек.

Чем больше он пил, тем бледнее становился.

– Ну, уж меня увольте, – устало произнес Тиан-Тиан, набивая трубку гашишем. – Это пустые, никчемные людишки. В конце концов, большинство из них лопаются как мыльные пузыри.

– Неправда, – запротестовала Мадонна.

– Шанхай – это город, одержимый наслаждением, – сказала я.

– Ты что, об этом пишешь роман? – полюбопытствовал Ай Дик.

– Коко, давай, прочти им что-нибудь из того, что уже написала, – попросил Тиан-Тиан, глядя на меня лихорадочно блестевшими глазами. На этом поле он чувствовал себя спокойно и уверенно. Когда моя работа стала частью нашей совместной жизни, она перестала быть просто литературным творчеством. Настолько тесно срослась с переполнявшей нас страстью и преданностью, с невыносимой легкостью нашего бытия.

Все повеселели, пустив по кругу набитую гашишем трубку, несколько бутылок вина и стопку исписанной бумаги, которая была моей рукописью.

Лениво плещущие волны и качающиеся на них паромы, трава, черная в сумраке ночи, яркие неоновые огни и здания фантасмагорических очертаний (эти осязаемые признаки материального процветания) не более чем гормональные стимуляторы, которыми город накачивает себя до одурения. Все это не имеет никакого отношения к людям, живущим среди этих сооружений. Каждый из нас может кануть в небытие в любой момент, погибнуть в автокатастрофе или умереть от болезни, но наше исчезновение останется незамеченным. Город будет расти и развиваться с непреклонным упорством, не меняя курса, словно планета, которая никогда не сходит с привычной траектории в необъятных просторах вечности. Думая об этом, я начинала ощущать себя крохотным муравьем, беспомощно копошащимся на земле…

Я была словно в горячке. Это странное ощущение ослепляло меня, я больше не думала ни о своей красоте, ни о себе самой, ни о собственной личности. Я будто растворилась. Мне хотелось сочинить новую прекрасную сказку, сказку только для нас двоих – для меня и для мужчины, которого я боготворила.

Он сидел, прислонившись к перилам ограждения, бесконечно печальный, но преисполненный благодарности, и как завороженный смотрел на танец любимой женщины в лунном свете, чье обнаженное тело было стройным, как лебединая шея, и одновременно мощным и пружинистым, как у леопарда. Каждое по-кошачьи грациозное движение, каждый изгиб, поворот и прыжок были изящны и невероятно соблазнительны…

Мы испытывали ностальгию по бытовавшим на Западе в шестидесятых годах богемным вечеринкам, по-карнавальному веселым и красочным. Аллен Гинзберг прославился тем, что появился на сорока поэтических салонах кряду, где присутствующие наслаждались поэзией вперемешку с наркотиками. Той ночью наш импровизированный вечер наполнил мою душу лирической радостью, замешанной на алкоголе, невинности и любви. Я купалась в их восхищении, считая его божественным предопределением, неотделимым от музыки Вивальди из «Времен года», бескрайних водных просторов и зеленых лугов. Мы были похожи на маленьких трогательных овечек из книги – не из Библии, а из моего наивного и претенциозно-самонадеянного романа, каждая фраза которого клеймом горела на моей бледной коже.

Часы пробили полночь. Все проголодались, но когда я принесла еще одну тарелку с колбасой, Мадонна спросила:

– А что, ничего другого нет?

Я виновато понурила голову:

– Все съели.

– Можно заказать еду на дом, – нашелся Тиан-Тиан. – У «Крошки из Сычуаня [36]» открыто допоздна. Позвони им, они без проблем все доставят.

– Дорогой, ты просто умница, – радостно защебетала Мадонна, нежно обняв Ай Дика за мощную мускулистую талию и чмокнув Тиан-Тиана в щеку. Она принадлежала к той породе легковозбудимых женщин, которые в состоянии экзальтации ведут себя необычайно сексуально и кокетливо.

Посыльный из ресторана принес четыре коробки с едой и рисом. Я поблагодарила его и немного дала на чай. Сначала он наотрез отказывался от чаевых, но потом, покраснев как рак, все-таки взял деньги. Его застенчивость удивила меня. Из любопытства я стала расспрашивать, кто он и откуда. Выяснилось, что его зовут Дин, он только что приехал из деревни и работает в ресторане всего несколько дней. Я сочувственно кивала, зная, что новичков всегда норовят держать на посылках и заставляют бегать по мелким поручениям.

Мы наелись до отвала, а потом снова пили. Так продолжалось до тех пор, пока не начали слипаться глаза. Мадонна и Ай Дик расположились во второй спальне. Поскольку там были кровать и кондиционер, мы с Тиан-Тианом на всякий случай ничего в ней не меняли – вдруг поссоримся и решим спать в разных комнатах. Правда, пока такого еще не случалось.

Было, должно быть, около двух или трех часов. Что-то тихое и мягкое прокралось внутрь спальни в черноте ночи. Я ясно и отчетливо увидела его – лунный свет, тонкой струйкой просочившийся в комнату сквозь щели неплотно закрытых жалюзи. Почти полчаса я лежала, пристально вглядываясь в эту серебристую нить. Она была слабой и холодной, словно притаившаяся в расщелине маленькая сонная змейка. Я выпростала ногу из-под одеяла, по-балетному вытянула пальцы, пытаясь попасть ими в серебристую лунную струю. До меня доносилось слабое, едва различимое дыхание мирно спящего рядом мужчины и приглушенные стоны двух любовников, в пылу страсти безжалостно истязавших матрас в комнате для гостей.

Меня оглушало биение собственного сердца, пульсация крови в жилах, чувственный и удовлетворенный рык североевропейского самца в соседней комнате и тиканье электрических часов. Кончики пальцев, легко касаясь, прошлись по набухшему пульсирующему холмику между бедер, и все тело мгновенно свело горячей судорогой оргазма. Обессиленные пальцы в изнеможении вынырнули из этой содрогающейся плоти и скользнули в рот. На языке остался солоновато-горький привкус, привкус моей подлинной женской сущности.

Лежавший на простыне луч лунного света исчез, и маленькая змейка бесследно растворилась в ночной дымке.