Кровные связи

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Утреннее солнце едва светило, и лишь слабые лучи проникали в окна гостиной Найджела в его квартире на Шепердс-Баш. Но даже ослепительное солнце едва ли смогло бы осветить эту комнату, заставленную мебелью и заваленную книгами, лежавшими повсюду. Кисловатый запах старых книг наполнял воздух; у Найджела почти не было книг, которые не прошли бы через руки многочисленных владельцев и не пожелтели, чьи обложки и корешки не порвались и потерлись. Книги были сложены в высокие, готовые в любой момент обрушиться кипы на полу; ими был завален компьютерный стол и забиты два высоких книжных шкафа, поднимавшихся до самого потолка. Названия многих книг просто невозможно было прочитать, поскольку их корешки закрывали бесчисленные сувениры, безделушки и фотографии. Найджел никогда не расставлял книги в определенном порядке, поэтому теперь ползал на коленях, пытаясь найти справочник имен.

— Во всяком случае, вы не из тех, кто расставляет книги или диски по алфавиту.

Найджел услышал замечание Хизер, но не ответил, поскольку был очень увлечен поиском нужной ему книги. Он искал «Свет и сияние». Найджелу казалось, что это Элеонора, имя греческого происхождения с похожим значением. Он сказал об этом Фостеру. Но когда сержант Дженкинс отвезла его домой с пожеланиями Фостера хорошенько отдохнуть, Найджел все-таки решил проверить свою догадку.

— Это ваши предки? — поинтересовалась Хизер. Она держала в руках фотографию с каминной полки.

Это был семейный портрет. Суровый отец стоял сзади, гордо ощетинив бороду. Его левая рука лежала на локте сидевшей перед ним жены. Волосы женщины собраны на затылке, а глаза такие светлые, что она напоминала призрака. Перед ней стоял серьезный мальчик в застегнутом на все пуговицы сюртуке, с обручем в руке. Две девочки сидели, старшая — точная копия своей матери — держала в руках цветы, младшая с грустью смотрела в камеру, ее пестрая, в оборках блузка контрастировала с торжественной атмосферой черно-белой фотографии. Все, кроме отца, выглядели так, словно только что услышали какую-то плохую новость. Найджел очень любил эту фотографию.

— Нет, — ответил он.

— Тогда кто же это?

— Семья Ривз.

— Кто они?

— Неизвестно.

— Откуда же вы знаете их фамилию?

— Она написана карандашом на обороте. Снимок сделан в 1885 году.

— А как она у вас оказалась?

— Она мне понравилась. Эти люди серьезно относились к своим семейным портретам.

— Да, тогда они не говорили «сыр».

— Большинство пытались показать, какие они серьезные, надежные и честные. А это невозможно сделать, если улыбаешься. — Найджел забрал у нее фотографию. — Мне интересно, что с ними со всеми стало. Особенно с младшей девочкой, у нее грустное лицо. Ей три или четыре года, а выглядит так, будто уже боится жизни. Да… иной мир.

— Вы, наверное, мало о них знаете, если не можете проследить их историю?

— Неизвестно, где они жили, иначе я бы попробовал. Без этих сведений бессмысленно начинать поиски.

Найджел поставил снимок на место, заметив толстый слой пыли, лежавший повсюду в его квартире.

— А как она к вам попала? — спросила Дженкинс.

— Выпала из книги, которую я купил. Я вставил ее в рамку.

— А это? — Хизер взяла фотографию футбольной команды. Все мужчины носили усы; их полосатые футболки шерстяные и тяжелые, а шорты доходили до колен. Вратарь, стоявший в первом ряду, был невероятно полным и так крепко держал мяч, точно тот только что вылетел из пушки.

— Это «Шеффилд юнайтед» в 1905 году, — сказал Найджел.

— Вы за них болеете?

— Нет, ненавижу футбол. Мне просто понравилось, что вратарь толстый. Его звали Толстяк Фаулкс. Вы можете представить, чтобы в современном футболе был такой вратарь?

— Ему бы пришлось потрудиться, чтобы протиснуться в раздевалку.

Хизер продолжала рассматривать его квартиру, пока он искал книгу.

Найджел радовался, что ему есть чем заняться. Это помогало отвлечься от психологической травмы, полученной прошлой ночью. Он понимал, что со временем усталость возьмет свое, но в тот момент адреналин и шок обострили его чувства.

— Я заварю чай, — произнесла Хизер. Она махнула рукой в сторону кухни, примыкавшей к гостиной.

— Извините за беспорядок, — проговорил Найджел, пытаясь вспомнить, когда в последний раз там убирался.

— Я — детектив по расследованию убийств, — улыбнулась Хизер, выглядывая за дверь. — Я привыкла бывать на местах побоища. — Она подмигнула ему и скрылась из виду.

Найджел улыбнулся:

— Чайник на полке. Только, боюсь, он не электрический. Чай в металлической банке рядом с плитой. Заварной чайник тоже где-то. И я не помню, куда положил ситечко.

Хизер высунула голову из-за двери:

— А где чехол для чайника?

— У меня его нет.

— Я пошутила.

— А…

— Я плохо завариваю листовой чай, — призналась она.

— Я думал, вы с севера.

— Может, это странно звучит, но на севере тоже есть чайные пакетики. И электричество.

Найджел улыбнулся, сообразив, что его опять дразнят. Ему это даже понравилось. Хизер вернулась в кухню.

— Коробка с чаем где-то в буфете! — крикнул он.

— Добро пожаловать в двадцать первый век!

Найджел вернулся к своим поискам. Наконец он нашел нужную книгу. Она затаилась в нише под трехтомником об административном делении земель. Найджел давно хотел почитать ее, но всякий раз, едва он брал эту книгу в руки, она теряла для него привлекательность.

Это была одна из самых новых книг в его библиотеке, справочник имен. Он нашел имя Элеонора и осознал, что его подозрения подтвердились. Найджел выписал все сокращения от этого имени — Элли, Нелл, Нелла, Нелли, а также варианты произношения, чтобы передать их Фостеру.

Хизер появилась с двумя чашками чаю.

— А вы не хотите нарисовать генеалогическое древо содержимого вашей мойки? — весело воскликнула она. — В ней хранятся такие древности!

Она прекратила поиски свободного места, куда можно было бы поставить чашки. Найджел смахнул на пол стопку книг и журналов со стола, стоявшего посередине комнаты. Хизер села на диван и отхлебнула обжигающий чай.

— Я выписал варианты имени Элеонора, — произнес Найджел. — Я был прав, оно означает «Свет и сияние».

Хизер взяла у него листок бумаги, посмотрела на него и убрала в карман куртки.

— Я позвоню ему, — сказала она, вздыхая. — Ох, я так устала. А вы?

Найджел молчал. Он был взбудоражен, издерган, у него возникло ощущение, что необходимо чем-нибудь занять себя, выполнить какое-нибудь задание. Найджел встал, держа в руках чашку, словно не мог больше сидеть.

— Я нормально.

— Точно? У нас есть специалисты, вы можете поговорить с ними о том, что случилось. Хорошие люди. Я сама пользовалась их услугами.

— Переживу! — бросил он и сразу пожалел, что выбрал именно это слово.

Хизер кивнула и сделала еще глоток чая. Подробности прошлой ночи мелькали как в тумане, точно прошли годы, а не часы с тех пор, но один эпизод постоянно крутился у Найджела в голове. Он решил рассказать о нем.

— В библиотеке, пока я ждал заказа, я поискал в Интернете детектива Фостера.

— Зачем?

Он пожал плечами. Найджел часто собирал информацию в Сети или в архивах на людей, с которыми встречался.

— Нужно было чем-то заняться. И я не знаю другого человека, чья фамилия могла бы фигурировать в национальных газетах за последние десять лет.

— Вы нашли про его отца?

— Вам известно об этом?

— Да. Я тогда еще не работала с ним, но слышала о трагедии. Его не осудили, и он вернулся к работе.

Найджела ее слова не убедили, но он не видел смысла проявлять любопытство.

— Фостер не делает из этого секрета: он знал, что отец собирался покончить с собой, и не пытался остановить его. Отец хотел умереть. Фостер позволил ему. Некоторые считают, что именно так и должен поступить любящий сын, для других это равносильно помощи в самоубийстве. Кое-кто наверху разделял первую точку зрения. Я думаю, они правы.

Хизер глотнула чаю и посмотрела на Найджела, нахмурив брови.

— А если я попробую порыться в вашем прошлом, что я обнаружу там, Найджел? — промолвила она, откинувшись на спинку дивана.

— Ничего особенного, — пробормотал он.

— Что ж, у вас была работа в университете, а потом ни с того ни с сего вы вдруг возвращаетесь к прежнему занятию генеалогией. Любопытно.

Ему не хотелось распространяться на данную тему. Однако он чувствовал, что после того как Хизер рассказала ему о Фостере, он уже не сможет ее обойти молчанием. Но насколько он может быть откровенным?

— Я встретил кое-кого. У нас не получилось.

— Так сильно «не получилось», что вы оставили работу?

— Просто в какой-то момент прошлое показалось мне более привлекательным, чем настоящее.

Хизер посмотрела на забитые книгами полки, на старые сундуки и ящики на полу, на пожелтевшие фотографии и старинные часы, не показывающие точное время.

— Похоже, так было всегда, — заключила она.