Кровные связи

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Найджел изо всех сил старался занять себя чем-нибудь в течение дня. Но что бы он ни делал: открывал книгу или пытался погрузиться в прошлое, как он обычно поступал, пытаясь сбежать от реальности, — перед глазами у него стояло лицо мертвой женщины, смотревшей на него своими пустыми глазницами, похожими на две черные луны на белоснежной коже.

Ближе к вечеру, когда Найджел лежал в кровати, безуспешно пытаясь заснуть, он услышал звонок телефона. Решив, что это Фостер или Дженкинс, он вскочил и отыскал трубку. Голос на другом конце провода был знакомым, но не тем, который ему хотелось бы услышать.

— Привет, Найджел!

Гэри Кент.

— Что тебе нужно? — резко бросил Найджел. Он догадывался, что тому нужно.

— Демми Перри.

— Что?

— Молодая женщина, на труп которой ты наткнулся, если я правильно выражаюсь, сегодня утром. Я тут подумал, может, ты мне еще что-нибудь сообщишь?

— Ничего! — отрезал он, намереваясь поставить трубку на базу.

— Что, кувыркаешься с очередной студенткой?

Найджел замер. Он не знал, что говорить.

— За два часа в студенческом кампусе можно многому научиться. Конечно, это не самая любопытная информация, но я даже для нее найду применение.

— Пытаешься шантажировать меня?

Кент проигнорировал его вопрос.

— А как насчет сведений о том, что копы устроили засаду не на той станции метро?

Как он это узнал?

— До свидания, Гэри.

Найджел положил трубку и отключил телефон. Руки дрожали. Кент довел его. Он сказал, что ее имя было Демми Перри. По крайней мере теперь Найджел знал, как ее звали. Но он не представлял, как реагировать на заявление Кента о том, что ему все известно о происшествии в институте. Рассказать Фостеру и Дженкинс? Нет.

Найджел оделся. Необходимо выйти на улицу, погулять и набраться сил. Он уже решил, куда пойдет, но не хотел признаваться себе зачем. Что-то притягивало его к этому месту.

Вечерний воздух был свежим; еще не стемнело, и на улицах было много народу. Найджел прошел мимо Грина и направился в сторону Холланд-парк под кольцевой развязкой, на которой даже в выходные дни всегда возникала пробка. Затем он направился к Холланд-парк-авеню, свернул налево на Прунедейл-роуд и зашагал мимо тихих зеленых кварталов, где возвышались огромные, покрытые штукатуркой дома. Вскоре он оказался на извилистых улочках Ноттинг-Дейл. Здесь словно воздух был иным, не таким чистым. Он миновал старую печь для обжига кирпича на Уолмер-роуд — единственное, что осталось от тех времен, когда Дейл был известен благодаря жестокой нищете, свиньям и производству кирпича. Когда однажды сюда явились полицейские, чтобы успокоить волнения, местные жители поднялись против них. Они лепили кирпичи из засохшего свиного помета, покрывавшего улицы, и бросали их в полицейских. Диккенс упоминал данный район, описывая его как один из самых обездоленных и удивляясь, как подобное убожество может существовать посреди утонченности.

Печь для обжига кирпичей теперь переоборудовали в квартиру. Она стоила полмиллиона фунтов.

В начале Уолмер-роуд Найджел прошел через застроенный муниципальными домами квартал и попал на Ланкастер-роуд. Он почувствовал, как у него постепенно сжимается горло, по мере того как он приближался к этому месту. Найджел не знал, что увидит там, добравшись до цели. Он двинулся к Лэдброк-гроув мимо станции метро, следуя тем же путем, что и прошлой ночью. Тут было меньше народу, но по-прежнему бурлила жизнь; ему это показалось странным, точно Найджел ожидал, что район переполнят потрясение и скорбь.

В начале переулка на посту стоял одинокий полицейский. Найджел заметил, что позади него развевалась лента, место по-прежнему было огорожено. Попасть туда невозможно. Он пошел вверх по Лэдброк-гроув, а затем сразу свернул налево, на Кэмбридж-Гарденс, к Сент-Марк-роуд. Дорогу перегораживала полицейская машина, а на ветру трепетала лента. В глубине души Найджел почувствовал облегчение; он не знал, как бы отреагировал, если бы попал на это место.

Найджел осмотрелся: безликая часть города, расположившаяся на участке под шоссе и наземным метро. Огни под Уэстуэем горели неярко, освещая три мусорные корзины, вокруг которых было разбросано битое стекло. Найджел решил вернуться домой и, может, заглянуть куда-нибудь по дороге и выпить пинту пива для восстановления сил.

Он прошел под Уэстуэем и линией метро. Наверху простучали колеса поезда, мост задрожал. Найджел двинулся дальше, оставив позади только что отстроенный комплекс домов, и остановился. Прочитал название улицы: Бартл-роуд. Она мало напоминала улицу; с одной стороны располагались одноэтажные домики из бежевого кирпича, на другой — частные парковки, огороженные стеной из старого камня, рядом с железной дорогой, там же находился автосервис. Сердце Найджела забилось быстрее. Так вот где это было…

Он пошел по улице, считая дома. Все они одинаковые. Миновав девятый дом, остановился. Между ним и следующим домом было значительное пространство. Через забор Найджел увидел спутанные ветви кустарника. Номер следующего дома был одиннадцать. «Верно, — подумал он. — Тут нет дома номер десять». Когда в семидесятых годах Риллингтон-плейс сровняли с землей бульдозерами, это место перестроили и назвали Бартл-роуд. Но вероятно, застройщики решили оставить участок, на котором должен был располагаться дом номер десять, свободным.

Найджелу нравились жуткие истории из прошлого Лондона, темные тайны, скрывавшиеся за тюлевым занавесом города. В доме номер десять по Риллингтон-плейс жил Джон Кристи — серийный убийца послевоенного времени, он душил шнурком молодых женщин, которых заманивал в свой обветшалый, покрытый сажей маленький дом с террасой в викторианском стиле. Кристи занимался сексом с их безжизненными телами, прежде чем либо закопать в саду, как он поступил с трупом своей жены, либо бросить в чулан. Его повесили за эти преступления, но прежде Тимоти Эванса, полуграмотного соседа Кристи, ошибочно обвинили и казнили за убийство своей жены и ребенка. Настоящий преступник, Кристи, выступал главным обвинителем на суде по делу Эванса.

Найджел разглядывал брешь между домами. Он пришел посмотреть на одно место убийства. А оказался на другом. Менее чем в ста ярдах отсюда другой серийный убийца вписал свое имя в историю Лондона. Интересно, когда его наконец осудят, сровняют ли с землей дома, рядом с которыми жил убийца? Найджел знал, что это бесполезно. Прошлое не так просто уничтожить. Можно разрушить дома, изменить название улицы; делать что угодно, чтобы стереть события из истории. Но прошлое просачивается через почву, как кровь через песок, как дымка в воздухе. Так было всегда.

Найджел достал из кармана свой громоздкий мобильный телефон и стал набирать номер Фостера.

Вид изуродованного трупа сестры надломил Саймона Перри. Он едва успел кивнуть, показывая, что узнал ее, как у него подкосились ноги. Фостер отвел его в соседнюю комнату и позвал врача. Перри дали успокоительное и отвезли домой. Убедившись, что с ним все в порядке, Фостер вернулся к трупу. Очищенные от крови багрово-синие раны на груди складывались в послание. При ближайшем изучении обнаружилось также несколько отметин на ее руках, которые могли являться следами употребления наркотиков. Внутренние органы не повреждены из-за частого употребления наркотиков.

Вместе с Дженкинс Фостер вернулся в диспетчерскую в Кенсингтоне. Там их ожидал друг Неллы Перри, Джед Гарви — человек из породы дураков и иждивенцев, к каким Фостер не испытывал ничего, кроме презрения. Фостер предполагал, что этим людям не нужно заботиться о том, как заработать на жизнь в перерывах между свиданиями и походами в игорные дома и на вечеринки. Поэтому они часто меняют работу, хватаясь за любое дело, которое поможет им скоротать время и добавит престижа, пока оно не потеряет для них финансовую целесообразность, и тогда они либо все бросают, либо переключаются на что-нибудь иное.

Джед Гарви был художником. По крайней мере он так заявил. Фостер подумал, что Пикассо и Поллок пока могут не переживать за свое место в истории. Это был высокий тощий человек шести футов роста с вытянутым лицом, покрытым недельной щетиной. Прическа выглядела так, словно он свалился с дерева и приземлился на голову. В потертом пиджаке, надетом поверх свитера с V-образным вырезом, полинявших джинсах и бейсбольных кедах. Изможденные черты его лица искажены печальной вестью о смерти подруги.

Хизер заварила ему кофе и ждала, пока он настроится на беседу.

— Милый паренек, — заметила она.

— Неужели вы находите этого долговязого доходягу привлекательным? — удивился Фостер.

— В нем что-то есть.

— Да, папины денежки.

— Цинизм или ревность… трудно определить, что именно.

— Ревность? К нему? К этому маменькиному сыночку?

— Ходят слухи, будто он встречался с самыми красивыми моделями, актрисами и светскими львицами Лондона.

— Рад за них. Вы тратите так много времени на чтение всех этих сплетен?

— Иногда хочется немного развлечься. Странно. Демми Перри часто упоминала о нем в своей колонке.

— Кто бы сомневался. Так всегда и происходит. Наверняка есть тысяча художников, которые намного лучше его, но они не водят шашни с модными журналистками, — со вздохом промолвил Фостер. — Возьмите его на себя. А то я боюсь, что к концу допроса у нас может появиться еще один изуродованный труп.

Они вошли в комнату. Гарви сидел, сложив руки на груди, и смотрел на стоявший перед ним стол. Дженкинс поставила кофе и улыбнулась, стараясь утешить его.

— Я понимаю, для вас это стало шоком, — произнесла она.

Гарви молча кивнул, его глаза были пустыми.

— Нам придется расспросить вас кое о чем. Это обычная практика. Но так мы сможем поймать того, кто это совершил.

Он вздохнул.

— Последнее, что я ей сказал, было: «Пошла ты!», — пробормотал он, качая головой. — Вы знаете, какое это ужасное чувство? Знать, что ты сказал такое человеку, которого любишь?

Дженкинс молчала. Неожиданно Фостер ощутил сочувствие к Джеду. Последние слова, которые Фостер сказал отцу, были о любви и уважении к нему.

— Представляю, — мягко проговорила Дженкинс. — Расскажите о вашей последней встрече.

— Она произошла в пятницу, в обед. У Демми было прекрасное настроение, потому что ее агент приготовил для нее контракт на книгу, которую она хотела написать. Мы пошли в «Электрик» на Портабелло-роуд, чтобы отпраздновать. С нами были наши друзья; мы ели, пили шампанское, потом они ушли. А затем… вы знаете, как это случается: сначала у вас хорошее настроение, вы пьете и вдруг заявляете не то, что нужно.

— Что вы сказали?

— Она подумала, будто я ей завидую. В последнее время я был в стесненных обстоятельствах — не выставлялся и мало продавал картин. Меня это убивало. После пары бокалов вина я стал немного злиться из-за того, что Демми подписала контракт, когда у нее возникла всего лишь идея, нацарапанная на обороте сигаретной пачки, а у меня целая студия завалена картинами, никому не нужными. Я сказал что-то про удачу и улыбнулся ей, а она вдруг накинулась на меня. Назвала меня транжирой, неудачником, лентяем, ждущим, что все само приплывет мне в руки. Поэтому я и послал ее подальше. Демми взяла сумку, встала и ушла. Даже не посмотрела на меня.

— Вы не пытались догнать ее? — спросила Хизер.

Для Фостера этот вопрос смахивал на осуждение, однако Гарви понял все по-своему.

— Нет. Мы и раньше ссорились, но вскоре обязательно мирились. Она вспыльчивая… то есть была вспыльчивой. В подобной ситуации лучше всего было выждать день, а потом позвонить ей.

Теперь у Гарви не представится такой возможности.

— Вы знаете, куда она потом отправилась?

— Я решил, что домой. Мы только начали жить вместе. Когда я вернулся и не застал Демми, то подумал, что она осталась у кого-нибудь из друзей. Так случалось и раньше. Демми давала мне остыть день или два.

— Но разумеется, в субботу, когда она не появилась, вы забеспокоились?

— Если честно, то я так напился в пятницу вечером, что не заметил, как наступила суббота. Я миллион раз пытался дозвониться до Демми, но телефон был выключен. В субботу вечером мы собирались навестить ее брата, но она не вернулась. Я ушел из дома и снова напился.

— Так, давайте расставим все по порядку, — вмешался Фостер. — Вы поссорились, Демми ушла, и вы не видели ее два дня, но при этом не предприняли ничего для поисков, а лишь послали ей несколько сообщений? Не пытались обратиться к ее друзьям, брату, еще к кому-либо?

Гарви перевел взгляд с Хизер на Фостера.

— При всем моем уважении к вам, вы просто не знали Демми, она была очень независимой. Ей не понравилось бы, если я стал бы следить за ней.

«Тем не менее кто-то следил за ней, раз ее похитили, а затем убили», — подумал Фостер.

— Простите, что мне приходится задавать вам такие неприятные вопросы, — произнесла Хизер, беря инициативу в свои руки. — Когда вы раньше ссорились, Демми всегда уходила? У нее был другой мужчина?

— Нет. Раньше у Демми было много любовников, но она была честна со мной. Однажды заявила, что отрежет мне яйца, если узнает, что я ей изменяю. Я знаю, куда она уходила. В «Принц Уэльский», это ее любимый паб. Она всех там знала: официантов, завсегдатаев. Поэтому я и не ходил туда, не хотел вторгаться на вражескую территорию во время конфликта. — Джед слабо улыбнулся, но улыбка мгновенно исчезла с его лица. — Разумеется, теперь я жалею, что не сделал этого. — Он опустил голову и уставился в пол.

«И всегда будешь жалеть», — подумал Фостер.

Он еще помнил паб «Принц Уэльский» на Принсдейл-роуд с грязными коврами и ослепительно ярким светом, где собирались местные старые забулдыги. Теперь там бар, с обшитыми деревянными панелями стенами, с бельгийским пивом и свечами на каждом столе. В этом районе почти не осталось старых добрых пабов. Фостеру было интересно, что случилось с завсегдатаями облагороженных заведений. Неужели владельцы пивных заводов сгоняли их в одно место, а потом расстреливали?

Необходимо проследить за перемещениями Демми Перри. Гарви был последним среди друзей и родных, который видел ее; проверка ее кредитной карты и банковского счета не выявили никакой активности начиная с утра пятницы.

Вечер только начинался, а в пабе уже было много народу, веселые компании молодых людей из Холланд-парка и Ноттинг-Хилл-Гейт похмелялись тут после выходных. Хизер попросила позвать менеджера — толстого, приятной наружности человека по имени Джорди. Он не работал в пятницу, но в баре был один сотрудник, Карл, у которого была смена в тот день. Худой темноглазый мужчина лет тридцати с узким лицом.

Фостер спросил, нет ли здесь тихого места, где можно поговорить, и Карл отвел их во внутренний двор, где было пусто, не считая двух курильщиков, стоявших под навесом. Знакомый запах защекотал ноздри Фостера, напоминая о том, как сильно он соскучился по сигаретам.

Фостер спросил Карла, не знал ли он Демми Перри. Он ответил, что знаком с ней.

— Она была тут в пятницу днем?

— Кажется, приходила в три или в четыре часа.

— Одна?

— Не припомню, чтобы с ней кто-то был. Здесь выпивали ее знакомые, и она к ним присоединилась. Они ушли через полчаса. И Демми тоже задержалась ненадолго.

— Она ушла одна?

— С мужчиной.

— Когда он появился?

— Неизвестно. Думаю, он заглянул, чтобы выпить, уже после нее. Только помню, когда я забирал грязные стаканы, то увидел, как они сидят за столом и курят. Я запомнил это потому, что она не курила, когда у нее все было в порядке. С ней все хорошо?

Дженкинс быстро записывала за ним.

— Прошлой ночью мы обнаружили ее труп. Демми убили. Мы считаем, что в последний раз живой ее видели в пятницу.

— Боже! — воскликнул Карл. — Убили? Но кому понадобилось убивать такую очаровательную женщину?

— Именно это мы и пытаемся выяснить, — проговорил Фостер. — Вы знали мужчину, с которым она сидела за столиком?

— Никогда не видел его раньше.

— Когда они ушли?

— Я вернулся через час, чтобы опять забрать стаканы, примерно в пять, а их уже не было.

— Кто-нибудь еще видел их?

— У Сони было дежурство, но она в основном работает за барной стойкой. — Он рассеянно почесал затылок. — До сих пор не верится, что ее убили. Ужасно.

— Мужчина вам чем-нибудь запомнился?

— Ничего не приходит в голову. Кажется, он был в темных очках, у него круглое лицо и черные короткие волосы. Довольно полный, но поскольку он сидел, я не могу утверждать это. Он пил «Девственную Мэри», это я точно знаю. Но заказ я не принимал.

— А сейчас в пабе есть тот, кто принимал тогда заказы?

— Нет. По воскресеньям тут работает другая смена.

— Нам надо, чтобы вы как можно скорее приехали к нам и помогли составить фоторобот.

— Хорошо, если только хозяин меня отпустит. — И Карл ушел.

— Дарбишир исчез после того, как вышел из паба покурить, — обратился Фостер к Хизер. — Эллиса и Перри последний раз видели в пабе. Кажется, теперь становится ясно, как он выбирает свои жертвы.

— Слишком людное место для подобных дел.

— Можно посмотреть на ситуацию и с другой стороны: тут легко подмешать что-нибудь в спиртное.

— Рогипнол?

— Наверное. Дальше все просто.

— Они выходят из паба, рядом припаркована машина. Жертву сажают в нее. Нет ничего подозрительного в том, что кто-то захотел помочь человеку, которому стало плохо в пабе, — добавила Дженкинс.

Бармен вернулся.

— Я готов ехать с вами, — произнес он.

— Нам также нужны контакты всех сотрудников, обслуживавших клиентов тем вечером. Например, Сони.

— Хозяин обещал позвонить ей.

— А вы не помните, что пила Демми?

— То же, что и всегда. Водку с лаймом и газированной водой.

Рогипнол придется исключить. Производители добавляли в него синий краситель в качестве защиты от загустения. Демми точно заметила бы его. Хотя это могло быть и контрафактное средство. К тому же существовал ряд препаратов для «изнасилования на свидании». Токсикологи смогут сказать об этом больше.

Через несколько часов стемнело. Фостеру не терпелось вернуться домой, выпить красного вина и забыться во сне. Тело ломило и скрипело от усталости, воспаленные глаза болели.

Теперь у них имелся фоторобот подозреваемого. Завтра они покажут его всем, кто знал убитых при жизни, а также тем, кто мог видеть их в последние часы перед исчезновением. Кроме того, у них были отпечатки пальцев с коробки, в которой лежали глаза Неллы Перри. Они сверили их по базе данных, но не нашли соответствий. Вместе со свидетельскими показаниями это уже неплохое начало.

Следует подождать, пока старший детектив Харрис завтра ознакомится с делом, прежде чем обнародовать фоторобот перед прессой. Харриса отозвали из отпуска, который он проводил в Испании, поэтому Фостер знал, что он приедет не в лучшем расположении духа. Они передали краткую информацию в пресс-агентство, когда весть о кончине Неллы Перри достигла Флит-стрит и на управление обрушился шквал звонков. На следующий день в восемь утра должен состояться брифинг для членов следственной группы. Прекрасная возможность отсеять все лишнее и посмотреть, что останется на поверхности.

Потом позвонил Найджел Барнс по поводу Риллингтон-плейс. Фостера озадачил его звонок. Неужели все это имело какое-то значение?

Фостер заметил, что Хизер собиралась уходить.

— Вы когда-нибудь слышали о психогеографии? — спросил Фостер.

Она состроила гримасу.

— Теперь такое изучают в университете?

— Не надо подкалывать меня. Нет, просто звонил Барнс. По какой-то причине он оказался в северном Кенсингтоне, неподалеку от места преступления. Рядом с десятым домом на Риллингтон-плейс.

— Убийства Кристи и Эванса! — воскликнула Хизер.

— Я помню приятеля моего старика, сварливого детектива, еще старой школы. Именно такому человеку ты захочешь поручить расследование, если кто-то убьет твою дочь. Он рассказывал нам о том случае. Он знал одного из полицейских, которые доставали тела из подпола. Кто-то спросил его несколько лет спустя, получал ли он после этого психологическую помощь. На что он ответил: «Окружной инспектор купил мне пинту пива». — Несмотря на усталость, Фостер рассмеялся.

— Так чего же хотел Найджел? — поинтересовалась Хизер.

— Просто сообщил мне, что Риллингтон-плейс находится рядом, на случай если это вдруг окажется важным.

— А вы полагаете, это важно?

— Вероятно. Сейчас дело напоминает разлитое молоко — оно может оказаться где угодно. Я сказал ему, что завтра он нам понадобится. Меня не покидает ощущение, что если мы хотим разгадать секреты настоящего, то должны знать все о прошлом. Только тогда это будет иметь какой-то смысл.

— А что такое психогеография?

— Если верить Барнсу, то некоторые места хранят на себе отпечаток прошлого, они могут воздействовать на переживания, образ поведения и поступки людей.

— Любопытно…

— Похоже, он совсем свихнулся, — заметил Фостер. — А вас действительно интересуют эти ничтожные глупые теории? Он вам нравится?

— Он хорошо выполняет свою работу.

— Я не об этом, я имею в виду, нравится в другом смысле?

— Вы хотите знать, нравится ли он мне как мужчина?

Фостер улыбнулся. Хизер часто поступала так — говорила все напрямую, не ходила вокруг да около. Она утверждала, что это результат ее северного воспитания. Люди привыкли называть вещи своими именами. По ее мнению, южане предпочитают все сглаживать и действовать окольными путями. Фостеру это нравилось, и он знал, что Хизер уважала его за аналогичные качества. В отличие от других младших офицеров она никогда не смущалась в присутствии Фостера, и ее не пугали его манеры.

— Он ничего, — произнесла Хизер. — Довольно симпатичный.

— Неужели? — отозвался Фостер; ему Барнс казался чудаковатым.

— Это все потому, что три последних парня, с которыми я встречалась, были полицейскими. А Найджел очень далек от нашего мира. К тому же он очень умный. Да, он немного робкий и сдержанный, но энергичный. Умеет слушать. Редкое качество у большинства современных мужчин. Найджел относится к своей работе со страстью и энтузиазмом, без равнодушия и цинизма.

Фостер усмехнулся. Теми же качествами обладал и он сам. Хотя без определенной доли цинизма и равнодушия служить в полиции не просто.

— И потом, у него красивые голубые глаза, в них так и хочется утонуть, — добавила Хизер с мечтательной улыбкой. — Но вы же сами меня спросили.

— Попробуйте сбить его с пути истинного, когда дело будет закрыто, — посоветовал Фостер, надевая куртку.