Кружным путем

Глава 12

Иногда им приносили газеты.

Позволяли такую роскошь. Роскошь бесконечно малую, поскольку они оба не говорили по-испански. Но кое-что Полу стало вспоминаться – сначала самые крохи, затем слова и выражения и наконец целые предложения.

Газеты давали возможность чем-то заняться. А Пол обнаружил, что заниматься хоть чем-нибудь было необходимо, чтобы все время не повторять про себя главный вопрос: «Что с нами будет?»

Парень оставлял им все газеты, которые выбрасывали охранники, – главным образом разнообразные таблоиды.

Последние страницы занимали местные разборки и, как вскоре догадался Пол, первые – тоже. Словно вся Колумбия представляла собой одно большое футбольное поле, и игроки, сражаясь не на жизнь, а на смерть, забивали друг другу голы. Левые ворота защищали их похитители – ФАРК; правые – USDF. А правительство беспомощно пыталось выступать в роли судьи.

Похищения, взрывы, убийства людей – так команды набирали очки.

Сообщения о похищениях не сходили с первых страниц газет. Их сопровождали архивные фотографии украденных людей: сенатор, сотрудник радио, бизнесмен (однако в этой галерее не было лиц Брейдбартов). Обычно сюда же добавляли снимки рыдающих жен, плачущих детей и мрачных семейных адвокатов.

По-испански похищение было «secuestro».

Взрывы случались почти с такой же регулярностью. Например, в городе Фортул десятилетнего Орландо Роперо, который любил футбол и музыку вентелло, какой-то подросток попросил доставить по адресу велосипед и дал за труды сумму, равную тридцати пяти центам. Но когда велосипед вместе с радостным и благодарным Орландо докатился до перекрестка, где дежурили два солдата, он просто-напросто взорвался. Дистанционный взрыв, как объяснили газеты.

Ответственность за него возложили на тех, кто находился прямо за этой дверью. На ФАРК. Эту статью Пол решил сохранить.

На такие взрывы неизменно следовал ответ справа – со стороны полувоенных подразделений Объединенных сил самообороны. Самооборону они понимали исключительно как уничтожение максимального количества людей, независимо от того, виноваты те в чем-то или нет. А генералиссимус этой внушающей священный трепет организации, этого объединения стражей закона и порядка, был препровожден в американскую тюрьму за контрабанду наркотиков.

В Штатах Пол, конечно, читал о Мануэле Риохасе.

Но как понять, кто он был такой – заправила наркобизнеса, законопослушный политический деятель, главарь USDF или сочинитель песен? И одно, и другое, и третье, а может быть, все, вместе взятое. Но сочинитель песен – это точно. Ему принадлежал хит номер один, который он написал для колумбийской певички Эви; иногда его крутили и в Штатах. Любовный мотивчик под названием «Я пою только для тебя». Ироническое название, если учесть, что эту самую Эви нашли в ее же пентхаусе с вырезанными голосовыми связками. Похоже, любовники поцапались. В итоге Эви решила не выдвигать обвинений и, когда ее попросили объяснить, кто это сделал, нацарапала в блокноте: «Ничего не помню».

Говорили, что убийства и пытки были подлинным призванием Мануэля Риохаса.

Он был из тех людей, чья фамилия постоянно сопровождается словом «подозревается». Например, подозревали, что на одной из своих многочисленных гасиенд он завел зоопарк, где, как говорили, скармливал своих недругов тиграм. Еще подозревали, что ему нравилось сбрасывать людей с вертолета «Черный ястреб» в бассейн с пираньями. И что он приносил человеческие жертвы на странных, кровавых обрядах сантерии[17] – тоже подозревали. Он явно был любимой темой бульварных газет, и те ненасытно выжимали из него все возможное.

Джоанна и Пол мусолили газеты до тех пор, пока их пальцы не темнели от краски, а глаза не начинали слезиться.

Как-то ночью Джоанна разбудила Пола и попросила присмотреть за ребенком.

Пол не сразу разобрался, что жена забылась.

И не понимает, что они не в гостиничном номере рядом с Джоэль, а в душной, запертой комнате, почти лишенной кислорода.

После второго мордобоя, когда колумбиец бил Пола прикладом, все его лицо саднило. Сама расправа продолжалась минут пять, но боль осталась надолго. Он лишился как минимум одного зуба, губа была расплющена, и ее до сих пор покрывала корка запекшейся крови. А потом они с середины комнаты сокрушенно наблюдали, как два охранника прилаживали на место новые доски и при этом все время на них ворчали.

– Тсс… – прошептал Пол Джоанне. – Ты спишь.

Жена открыла глаза.

– Мне показалось, что я услышала… – И она расплакалась. Тихие, приглушенные рыдания казались еще жалобнее оттого, что их не заглушали никакие звуки вокруг.

Пол обнял жену.

– Успокойся, Джоанна. Мы выберемся отсюда. Они не собираются нас убивать. Если бы хотели, давно бы это сделали – еще когда застали нас у окна. Обязательно выберемся, обещаю тебе. И вернем Джоэль.

Пол не был уверен, стоит ли давать жене такие обещания, но надежда была тем единственным, что у них не отобрали. Пока не отобрали.

А потом она сделала странную вещь: высвободилась из его объятий и дотронулась пальцем до его губ.

– Послушай.

– Что? Я ничего не слышу, – отозвался Пол. Он не различал никаких звуков, кроме их собственного дыхания – ритмичного и удивительно синхронного.

– Послушай, – повторила она.

И тут он услышал.

– Где-то работает телевизор.

– А может, живой голос?

– Скорее всего нет. Да нет же.

– Пол, это она.

Где-то плакал ребенок – как в доме Галины, только теперь было все по-другому, чем там.

– Я чувствую. Я это знаю.

В доме Галины детский плач их напугал. Здесь же он произвел обратный эффект.

Джоанна прижалась к Полу в темноте, положила голову ему на грудь, и они оба прислушивались к плачу, словно это была прекраснейшая рапсодия. Словно это была их песня.

Утром к ним пришел колумбиец.

На этот раз он был не один.

С ним появился некто важный. Пол это понял по тому почтению, с каким обращался к новому лицу его мучитель: теперь он служил переводчиком.

Новый гость взглянул на Пола и Джоанну и что-то сказал по-испански.

– Он просит вас сесть, – перевел их прежний знакомый. Пол понял, что от них хотят. Но он испытывал жгучую боль после последней трепки и пришел к выводу: прежде чем совершить даже самое простое действие, надо как следует подумать. Человек хотел, чтобы они сели, – хорошо, но лучше убедиться, что он имел в виду именно это. Джоанна осталась стоять по другой причине – из-за чистого упрямства и отважной решимости встретить огонь грудью.

Человек указал им на два пластмассовых стула. Когда-то они, наверное, стояли во дворе. На секунду открывшуюся Полу перспективу на этот двор теперь загораживала вновь прибитая к окну дубовая доска. Грязь въелась в белый пластик – так бывает, когда мебель проводит на улице несколько зим. Они сели.

Человек заговорил с ними медленным, размеренным тоном. Он смотрел в основном на Пола и между затяжками ароматной сигарой, послав к потолку очередной клуб дыма, старался встретиться с ним глазами. Пол узнал сорт табака – та самая коробка, что стояла на каминной полке в доме Галины. У человека было худое лицо с отметинами от юношеских угрей. Он говорил только по-испански и достаточно медленно, чтобы его лейтенант (так Пол теперь называл про себя своего тюремщика) успевал переводить его слова.

– Вот что вы должны для нас сделать, – сказал человек. Наконец они узнали, почему оказались в этой комнате.