Крыса на козлах

1

Я всегда догадывался, что я не похож на других. Да, внешне я был таким же, как мои братья и сестры, даже наметанный глаз не отличил бы меня от них по повадкам, но про себя-то я знал, что я — это я, и в мире нет других таких, как я.

У меня было шесть братьев и сестер — было… теперь они, несомненно, уже мертвы. Мы жили в сточной трубе под Рыночной улицей. Из своего детства я помню только постоянное рысканье в поисках еды. Наши родители учили нас копаться в мусорных ведрах, прогрызать пол, замирать при первом же шорохе, нападать, если тебя загнали в угол, драться, кусаться и есть, всегда есть, постоянно набивать брюхо. Бояться кошек, бояться собак, но прежде всего бояться людей. Люди — вот воистину чума, учили нас родители.

— Нет зверя страшнее человека, — говорил наш отец. — Они безжалостно убивают друг друга, тем паче не ждите жалости к вам. Человек будет охотиться за вами, будет готовить вам ловушки, будет травить вас ядом. Но если вы хитрее — вы обманете его и собьете с толку. Человек не должен видеть вас. Если он предложит вам пищу, бегите прочь, потому что она убьет вас. Собак и кошек боятся, когда они поблизости, а людей надо бояться все время, далеко они или близко. Река стремительна и опасна, она поглотит вас в один миг, но если придется выбирать между человеком и рекой, то выбирайте реку, дети.

Еще в раннем детстве рассказы об этом чудовище разожгли мое воображение. Каким же он должен быть, если владеет такой мощью? Смогу ли я когда-нибудь обладать такой же? Он и в самом деле может убить меня?

В то время я даже не задумывался над тем, что когда-нибудь умру, смерть казалась мне чем-то далеким. Но наш отец не уставал повторять нам: смерть может настигнуть нас в любую минуту, и скорее всего смерть принесет с собой человек.

Однажды вечером он отправился на поиски еды и не вернулся. Мы хотели искать его, но нас остановила матушка.

— Если он сможет вернуться, — сказала она, — то вернется. А если не сможет — то и нам лучше не искать его.

И днем и ночью я мучился желанием узнать, что случилось с отцом. Стыдно признаться, но я хотел этого не из любви или заботы о нем. Нет, прежде всего меня грызло любопытство. И наконец я задал вопрос, так долго не дававший мне покоя:

— Мама, а моего отца убил… человек?

Матушка внимательно посмотрела на меня, словно пытаясь понять причину вопроса, а затем очень тихо ответила:

— Я не знаю. Это могла быть и собака, и кошка. Но думаю, только у человека хватило бы хитрости поймать его.

Мне полагалось бы испугаться, но я не испытывал страха. Каждый раз, когда мы выходили на поиски пищи, мне хотелось увидеть человека. И если человек появлялся, моя семья силком тащила меня прочь, потому что мне хотелось остаться. Что-то внутри толкало меня остаться.

Я подрастал, и моя матушка была уже не на шутку встревожена моим поведением. Мои братья и сестры смялись надо мной и называли меня мечтателем. Но постоянно искать объедки, грызть, жрать и драться — все это осточертело мне. В мире жили существа, которые могли совершать тысячи других дел, и рядом с ними я и мои собратья казались крошечными и незаметными. Они строили города, без которых мы не могли бы жить, в определенном смысле они дарили нам жизнь, но они же могли ее отобрать… и часто отбирали. Они внушали благоговейный страх, но я хотел принадлежать именно к их миру.

Я исхудал, и никто не знал, что со мной делать. Одни говорили, что я перерасту это, другие говорили, что это из меня надо выбить, а третьи считали, что меня надо оставить с этим один на один. Но я не обращал на них внимания, потому что они не понимали меня. Они были они, а я был я, и я был не похож на других.

Одно время я даже не поднимался из сточных труб наверх. Один вид огромных строений человека наполнял меня раздражением. Я прятался, потому что знал, что никогда не смогу ни сравниться с ним, ни стать таким, как он. Я умер бы от голода, если бы моя матушка не заботилась обо мне, не приносила бы мне поесть. А затем я и сам понял, что так дальше жить не смогу. Должно быть, тяжелые мысли постепенно оставили меня, я взглянул на мир по-новому и увидел перед собой новые возможности.

Я возвратился в лоно семьи. Моя матушка была особенно рада видеть, как я копаюсь в отбросах и рыскаю по подвалам вместе со всеми. Ей казалось, что после долгой болезни ее сын снова выздоровел. Может быть, немного дури осталось, но все же выздоровел. И я действительно поздоровел. Моя шерстка стала гладкой и мягкой, под кожей загулял жирок. Внешне я снова стал похожим на всех остальных — но про себя строил планы и готовился. Я задавал вопросы. Как человек охотится за нами, как он убивает нас? В чем его уловки? Старые, более опытные сородичи отвечали мне — и ответы я запоминал. Мне рассказывали о человеческих ядах, об его ружьях, об его ловушках. Прежде всего о ловушках. О них я задавал вопрос за вопросом. И никто не догадывался, почему, все думали, что я просто боюсь этих ловушек.

Люди ставят разные ловушки и все время выдумывают новые, но у всех этих ловушек — один основной принцип: жертву заманивают едой, а затем или убивают или ловят живьем. Предостережение моего отца о лежащей на полу пище было недвусмысленным: чем легче добыча, тем ближе ловушка. В этом принципе было что-то дьявольское. Но прежде всего мне нужно было узнать разницу между ловушками, которые убивают и ловушками, которые хватают живьем. Пока я не смогу различать их, я не смогу действовать. К счастью, нашлось немало добрых душ, которые с охотой просвещали меня. Мое любопытство стало всем известно и мне показывали множество ловушек. Вид моих собратьев, раздавленных стальной пружиной, кровь и переломанные хребты пугали меня. Таких ловушек я должен избегать любой ценой. А вот ловушки, которые хватали живьем, были совсем другими: они делались в виде клеточки, и стоило жертве схватить приманку, как за спиной опускалась маленькая дверь. Однажды, к ужасу моей семьи и друзей, я остался возле такой ловушки, чтобы посмотреть, что же случится с жертвой. Я спрятался и просидел, не шелохнувшись, до самого утра (ведь все вылазки мы делали ночью), а рано утром пришел человек в белом халате и унес ловушку с собой. Я прокрался вслед за ним по улице и увидел, как он поднял еще две или три. Затем он забрался в повозку и я не смог идти за ним дальше.

В его движениях была какая-то целенаправленность, которой я не доверял. Он, конечно, не стал бы ставить такие ловушки, если бы у него не было на то причины, и этот вывод касался всех людей. Что за причина, вот вопрос? Но мне не хотелось, чтобы именно он поймал меня, в этом я был уверен. Мало было знать, что за ловушка — надо было еще знать, кто ее хозяин.

В своих поисках я уходил все дальше и дальше. Иногда я заходил так далеко, что не успевал вернуться к утру, и приходилось до вечера прятаться в какой-нибудь щели или темном углу.

Что я искал? Я знал только одно: в ту же минуту, как я увижу это, я пойму, что искал.

Мои поиски длились несколько месяцев. Я педантично обшаривал каждый дом на каждой улице, заглядывал во все сточные трубы, прилегавшие к нашей, а потом все трубы, прилегавшие к тем. Я старательно запоминал положение каждой ловушки, а когда находил подходящую, дожидался хозяина и внимательно изучал его лицо и движения. Но внутренний голос все время подсказывал мне, что это не то, что я ищу.

И вот однажды, летним вечером, мои поиски подошли к концу. Я пробрался в кладовую большого, старого дома, который отделяли от улицы железные ворота и ограда. Дом выглядел таким мрачным, и я проник внутрь, не надеясь на успех. Если бы я не поставил перед собой задачу испытать каждую возможность, то несомненно, прошел бы мимо этого безрадостного места. Я осторожно пробирался под стенкой, под панелями. В кладовых обычно ставят ловушку, и я обнаружил ее без труда. Меня очень удивила необычная чистота кладовой, а еще больше — ловушка, которую я увидел у двери в погреб. Это была клетка, из тех, что ловят жертву, не причиняя ей вреда.

Я разглядывал ловушку — она совершенно не вязалась с темной враждебностью дома, когда дверь в кладовую отворилась. И в этот-то момент я и увидел, что же именно я искал.