Крыса на козлах

15

Трудно описать ужас этого момента. Кровь, везде была кровь. Амадея потеряла сознание. И лучше бы она тогда тоже умерла. Все мы застыли, глядя на скорчившееся на ступеньках тело, на полуотрубленную голову. Никто не мог пошевелиться. Чернобородый, которого с ног до головы окатила фонтаном брызнувшая кровь, стоял, как пурпурная статуя, сжимая обеими руками меч, все еще опущенный вниз после удара. Он первым нарушил всеобщее оцепенение, бросив меч, который со звоном покатился по каменным ступеням.

— Тиран мертв! — вскричал Девлин. — Да здравствует народ!

Он махнул своим приспешникам и они тоже закричали: «Тиран мертв!». Толпа быстро подхватила эти слова и вскоре радостно кричала и размахивала руками. Я вспомнил свадебную процессию. Тогда они тоже кричали и размахивали руками.

К Девлину подошел человек в черной рясе, тот самый, который говорил в зале.

— Ведьму надо сжечь. Но сначала мы должны заставить ее исповедаться и покаяться.

— Если она покается, — ответил Девлин, — это только нам на руку. А если нет — так или иначе мы сожжем ее.

Какая-то милосердная женщина привела Амадею в чувство, дала ей воды. Человек в рясе опустился рядом с ней на колени.

— Дитя мое, — начал он, — ты должна исповедаться в своих грехах. Проси и да простится тебе.

Амадея подняла голову и с ужасом поглядела на него.

— Простится что? Что я сделала?

Толпа снова затихла и Девлин снова обратился к ним.

— Тиран мертв! — выкрикнул он. — Но ведьма еще жива! Что делать с ней? Каково ваше решение?

— На костер ее! — завопил кто-то из приятелей Девлина.

— На костер! На костер! — завыла в ответ толпа.

Человек в черном что-то еще говорил Амадее, но я не слышал слов из-за непрекращавшихся воплей. Я только видел, как из ее голубых глаз, расширенных от ужаса, катятся слезы.

Стражники поволокли Амадею вниз по ступеням, сквозь толпу, к костру. В кучу дров уже наскоро поставили столб, к которому они сейчас привязывали Амадею. Человек в черной рясе шел за ними следом и теперь стоял рядом с костром, шевеля губами.

— Как все это могло случиться? — пробормотал Дженкинс. — Как мы допустили, чтобы это случилось?

— На костер ведьму! — бесновалась толпа.

К дровам были поднесены пылающие факелы. Сначала огня не было видно, и на мгновение я с надеждой подумал, что чудо все-таки произойдет и костер не зажжется. Но вот к небу потянулся дымок, затем языки огня. Даже с верхних ступеней я слышал, как дрова начинают потрескивать в огне.

Девлин повернулся к своим приятелям.

— Ну вот. Амадея превратится в золу — и там ей самое место.

Языки огня поднимались все выше и выше, она пыталась убежать от них, и когда пламя коснулось ее тела, Амадея жалобно вскрикнула.

— Спаси же ее! — молил я. — Ну пожалуйста, спаси!

И тут случилось чудо. Языки пламени яростно плясали вокруг столба и вдруг среди них возникла женщина. Она была окружена мягким белым сиянием, и даже издалека я видел, как ошеломительно она красива. Она коснулась головы Амадеи и ее извивающееся тело неожиданно обмякло. А потом… как объяснить это? Словно Амадея шагнула вперед и вышла из своего тела. Леди Света взяла ее за руку и вместе они вышли из огня, словно паря над костром и телом Амадеи.

— Смотрите! — зашептал я Дженкинсу. — Смотрите, там! Леди Света!

— Где?

— Там, за костром!

— Я не вижу никакой Леди Света, — удивился Дженкинс.

Толпа все кричала и улюлюкала. Они тоже ничего не видели.

— Она была в огне, — настаивал я, — и она забрала живую Амадею из мертвой Амадеи. А сейчас они уходят. Смотрите! Как же вы их не видите, вон же они, над толпой, в воздухе! Они идут к аллее! А сейчас и принц с ними! Я вижу и принца!

— Беги к ним! — неожиданно сказал Дженкинс. — Спасай свою жизнь, пока можешь!

До этой минуты я даже не замечал, что меня держат только руки Дженкинса. Он разжал их, я прыгнул наземь и покатился вниз по ступеням. Все глаза были прикованы к пылающему костру, и никто не заметил, как я пробежал сквозь этот лес ног через площадь перед дворцом на аллею.

— Амадея! — закричал я. — Амадея! Амадея!

Да, она была там, рука об руку с Леди Света и с принцем.

— Постойте! Постойте! — кричал я на бегу.

И они остановились. Я подбежал к ним и окунулся в это мягкое неземное сияние. Меня снова наполнило тепло и покой, и так хотелось слиться с ними, остаться в них…

— Это же Роберт! — воскликнула Амадея. — Мой бедный храбрый Роберт!

— Возьмите меня с собой! — взмолился я. — Позвольте мне служить вам!

— Нет, что ты, тебе нельзя! — удивленно ответила Леди Света голосом, ласковее которого не было в мире. — Тебе еще не время уходить.

— Милая Мара, — попросила Амадея, — это Роберт, которого ты превратила в моего кучера. Он так много вынес. Не могла бы ты превратить его обратно в человека — он так хочет им стать!

— Ты хочешь этого, Роберт? — посмотрела на меня Леди Света.

— Да, — пролепетал я, слишком ошеломленный, чтобы говорить.

— Значит, так тому и быть.

Она наклонилась ко мне и коснулась моей головы. Я почувствовал, как я раздуваюсь во все стороны и расту. Моя кожа, казалось, лопнула, и я выскочил из нее, становясь все больше и больше, пока, наконец, не стал человеком.

— Ну, теперь ты кучер, — улыбнулась Леди Света.

Я опустил голову, чтобы полюбоваться своим камзолом с золотыми пуговицами. На ногах у меня были блестящие сапожки, а в руке — кнут. Я был высоким.

— Мара, — шепнула Амадея, — у кучера должна быть карета.

— И у него будет карета, — кивнула Леди Света. — Принеси мне желудь и двух муравьев, Роберт. Твоя карета на этот раз должна быть простой повозкой.

Я бросился в дворцовый сад, где прятался до этого. На траве лежало предостаточно желудей, а кругом бегали муравьи. Я поднял желудь, поймал в ладошку двух муравьев и понес все это Леди Света.

— Положи их на землю, — сказала она.

Она коснулась их своей волшебной палочкой, и они тоже стали расти и раздуваться, пока не превратились в повозку, запряженную парой вороных.

— Теперь ты получил то, чего так хотел, — улыбнулась она. — А мы должны уходить.

— Прощай, мой храбрый Роберт, — сказала Амадея. — Счастья тебе.

Мне так много хотелось сказать им, но ни одно слово не могло сорваться с губ. Я только и мог, что стоять и смотреть, как они скользят прочь от меня, все дальше и дальше, пока они наконец не превратились в пятнышко света, которое становилось все меньше и меньше, стало сначала просто огоньком, потом звездочкой, а потом — ничего.

Не знаю, долго ли я стоял так. Только потом я повернулся к моим вороным, уткнулся лицом в лошадиную гриву и заплакал.