— Это очень древняя земля, — начал Пера, погоднее устраивая лучину в светец. — Когда-то в непредставимые времена её создали коми-боги Ен и Омоль. Впрочем, вогулы утверждали, что не Ен и Омоль, а вогульский бог Нуми-Торум. И у русских тоже есть свои идеи на этот счёт. Но кто-то её создал явно — не сама же народилась. В прежние времена тут было… как это современное слово, вечно забываю… ага, прикольно. Или круто?
— Да ты не майся, говори нормальными словами, — пожалела его Даша.
— Нет, раз я делаю вид, что молодой, то и говорить должен молодёжно, — вздохнут Пера.
«У тебя всё равно не получается», — подумала Даша, но не стала Перу огорчать.
— Покрывали эту землю волны Великого Пермского моря, потом давили на неё многометровые толщи Вечного льда. Море высохло, лёд уполз на север, и поселились здесь всякие жители. В лесах обитали звери и лесные духи, в воде — рыбы и водные божества, каждое дерево было разумным, в каждом камне светилась душа… Люди тоже были, они пришли с юга, когда отступил ледник. Древние племена неведомого языка, теперь их называют чудь. Потом на нашей земле сделались те народы, какие ты знаешь. Коми-пермяке жили здесь, коми-зыряне — к западу, где твоя родина, Даша. Но это братья, близкая родня. На севере и на востоке, за Камнем, жили вогулы, на их языке — манси, тоже родня, но дальняя. Они были воинственны, нападали на поселки коми — сие считалось доблестью, а не злодейством. Ещё севернее жили ненцы, пасли оленей — ух, хорошие охотники! У всех были свои лесные и водяные божества.
— Мы с вогульскими духами не ссорились, — вставил Вэрса. — Что нам делить? Земля велика, лесов на всех хватит. Это люди вечно выясняют, кто сильнее.
— Да, — грустно кивнул Пера. — Выясняют. То вогулы придут с войной на коми землю, то татары из Сибирского царства, то новгородцы да суздальцы, да московиты — за мехами. Крутые разборки всю дорогу.
— Это я по истории учила, — сказала Даша.
— И вот в XV веке русские заявились сюда навсегда, — продолжил Пера. — Хотя коми их, что характерно, не звали. И привели своего Бога и святых — ну, тут мы сильно не возражали, Бог хороший, добрый. И постепенно эта земля стала русской. И Чердынь — русский город, только название осталось коми-пермяцкое: «чер» или «шер» — это ручей, «дынь» — устье. И были здесь богатые земли, много деревень и красивых городков.
— А теперь?
— Всё менялось медленно. Сначала люди сделались равнодушны, коми-пермяки забыли коми-язык, а русские исковеркали свой русский матом и чужестранными словами. Из деревень жители стали уходить в города. Из маленьких городов — в большие. Деревни и мелкие города пустели, разрушались, тратить деньги на их восстановление было невыгодным, а любить родной дом считалось стыдным. Всё дальше и дальше на юг и запад отселялись люди — за нормальными заработками, за интересной городской жизнью, за карьерой… это ведь не преступление — хотеть хорошей жизни, правда?
И наконец люди ушли совсем, и Чердынь опустела. И Покча, и Искор, и Ныроб, и Пянтег, и Редикор…
— В Редикоре страшно, — вздохнул Вэрса.
— Уходя, люди забрали с собой своих богов, — грустно сказал Пера. — В здешних разрушенных церквях нет больше доброго Иисуса и заботливого Николая Угодника, милосердной Богоматери и строгого Петра… они ушли вместе с людьми, чтобы не бросать их, непутёвых. А опустевшие церкви и города заняли прежние хозяева здешних мест, древние духи коми и вогулов. Они тут жили до прихода христианских святых, он остались с этой землёй навсегда.
— Без людей скучно, — опять вздохнул Вэрса. — Орты — разве это компания?
— Про орта я тебе уже объяснял, Даша, это нечто вроде души — сказал Пера. — Они не злые, просто бродят — и всё. Правда, если попадётся безголовый орт — это плохая примета, к смерти. Здесь ведь много людей умерло за тысячи лет, много ортов осталось. Святой Николай когда здесь хозяйничал, то не давал им выходить на свободу, а он ушёл — орты и повылазили.
— В Редикоре ортов — что комарья летом, — сказал Вэрса. — И злые они какие-то.
— Орты не бывают злые, — удивился Пера.
— Может, спортились, — пожал плечами Вэрса. — Дальше я расскажу, дальше Пера не знает. И вот все люди ушли, и боги ушли, а на опустелую нашу землю, как мухи на мертвечину, стали слетаться Чужие. Мы чать не поленом прибитые — сообразили, что они с других миров. Люди называют их инопланетяне. Они прут и прут, считая эту землю ничейной. Может, себе забрать хотят? А мы пытаемся сохранить наш край для людей — вдруг они ещё вернутся? Хотя надежды мало, конечно… Но это бы ещё ничего. Тревожит другое. А вдруг люди ушли не просто так? Не за деньгами и красивой жизнью? Вдруг они почувствовали… ну это… как объяснить-то… беду?
— Что почувствовали? — не понял Пера. — Про это я не знаю.
— Мы на север не ходим, там вогульские места, что мы там забыли, — продолжил Вэрса. — Но нонеча там неладно. В последнее время оттуда откочевали белки, толпами идут какие-то нездешние духи — дальние, не вогульские… может, ненецкие? Словно их гонит кто-то, и они бегут на юг. И никто не знает, что там сделалось, на севере, отчего все бегут. Может, тун могучий, ну, чародей, по-русски, объявился и что-то злодейское творит?
— Этого… того… Лютик знает, — послышалось от лестницы. Про менква все как-то забыли, а он встал в пролёте лестницы, где потолок был выше всего, и выглядел ну точь-в-точь как деревянный резной столб-идол.
— Да полно врать, что может знать дубина вогульская, когда даже интеллигентный коми-Вэрса не знает, — махнул рукой Вэрса.
— Лютик ходил! — возмущенно проскрипел менкв. — Лютик смотрел! Лютик дубина. Вэрса — дубинина какашка! Плохая!
— А ты… а ты… — Вэрса аж задохнулся от возмущения.
— Погоди, он что-то знает, — остановил его Пера. — Рассказывай, менкв.
— Не буду, — гордо сказал Лютик. — Я — тупой.
— Ты наоборот, острый, — пробормотал Пера, глядя на заострённую голову менква.
— А мне так интересно, — вкрадчиво сказал Тове. — Неужели я никогда-никогда не узнаю, о чём речь! Просто до слёз жалко…
И утёр скупую мужскую слезу. Правда, Тове невнимательно читал про физиологию землян, и слезу почему-то сотворил вытекающей из уха. Но менкв всё равно смягчился и сказал:
— Ты — вогул. Хороший. Тебе скажу. Другие — нет.
Все тут же отвернулись и сделали вид, что не слушают.
— С севере того… идут, — начал Лютик, мучительно подбирая слова. — Сначала — наши, мисы. Тоже вогульские духи. Потом — дальние, хэхэ и хэсэ. Нгылеки.
— Это духи ненцев, — шёпотом пояснил Пера, делая вид, что рассматривает лепнину над дверью.
— Лютик того… ваще не любить хэхэ и хэсэ, — продолжил менкв. — Невкусные. И врут много. Врали, что Хэбидя Хо Ерв, Хозяин Священной Семиствольной Берёзы, умер.
— Не может быть! — ахнул Вэрса. — Это очень сильный ненецкий дух, с ним сам Нум — верховное божество ненцев — считается. Раз в две тысячи лет Хэбидя поднимает свою березу, из-под её корней разливается вода, и получается Всемирный потоп. Не очень всемирный, километров на двести.
— Хэбидя убили, берёзу свернули, — сказал менкв. — Лютик не верить. Хэхэ врёт, чтобы менкв его не съел. Хэхэ сказали — с севера идёт Пустой Лёд. Наступает Нга. Пусто ничего нет. Нга — страна смерти у ненцев. Это непонятно. Лютик покушать и пойти посмотреть.
— Ты ходил в разведку на север? — с уважением спросил Пера. — Надо же, молодец какой.
— Лютик молодец, — согласился менкв. — Лютик ваще крутой в натуре. Ходить, смотреть. Сначала хорошо. Потом страшно. Лютик убегать. Раньше край земли был далеко — за вогульскими землями, за ненецкими землями, за землями моржей, за Северным морем, за льдами… Теперь конец земли пришёл близко. Кто-то злой скатывает землю. Вот так.
Он с натугой нагнулся и скатал краешек ковра-самолета.
— Сначала скатывает. Потом куски отрывает и выбрасывает. Парму скатал, Семиствольную берёзу скатал, Хэбидя скатал, моржей скатал, оленей скатал… и получилось пусто, — закончил Лютик. — Нга. Я издалека смотреть. Близко нельзя. Близко дует. Кто-то злой в себя дует.
— Ничего не понял, — честно признал Пера. — Кто куда дует? Опять конец света что ли? Сколько можно этих приколов, надоели.
— Да врёт он всё, — пробурчал Вэрса. — Вы что, менквов не знаете?
Тут откуда-то из музейных закоулков выскочила Ёма. Она притащила огромный дымящийся пирог, поставила и побежала за пельменями.
— Черинянь! — обрадовался Вэрса. — Рыбный пирог!
— Непонятное что-то творится на севере, — пробормотал Пера.
— Раз ты заявился из моего Сыктывкара в будущее, значит, можно ещё немножечко в будущее проникнуть и поглядеть, что тут станется, — сказала Даша. — Вернутся сюда люди или нет?
— Я могу только по вызову, — тихо сказал Пера. — А из будущего меня не зовут. На полгода вперед получается проникнуть, а дальше никак, не зовут. Похоже, некому звать, никого нет. Это что же, через полгода и Чердынь «скатают», как ковёр?
— Надо идти в разведку, синоним не указан, — сказал Мир, и все вздрогнули: до сих пор он сидел в уголке и молчал, и про него как-то забыли. — Посмотреть самим. Если правда — надо победить чародея и раскатать землю обратно!
— Чужой дело говорит, — кивнул Вэрса. — Сходить, поглядеть… а вдруг менкв не соврал?
— Сначала черинянь поедим, а то остынет, — решительно сказала Ёма. — Потом пельмени доварятся. После ужина идите, куда хотите.
Даша обожала рыбные пироги и с наслаждением вгрызлась в свою порцию. Пера и Вэрса тоже отдали должное еде, Гундыр откусывал свой кусок тремя ртами с трех сторон, Ёма деликатно поклевала — негоже хозяйке на угощение первой набрасываться.
— Эй, а вы? — оглянулся Вэрса. — Нельзя отказываться от угощения, хозяйке обида, дому оскорбление.
— Э-э…мы не умеем, — смутился Мир. — Мы же растения. Синоним флора. Нет-нет, не обижайтесь, мы не отказываемся. Только это технически невозможно.
— Глупости, — отмахнулась Ёма. — Ойя да ойя, какие дикие пошли пришельцы, даже есть не умеют. Показываю технологию. Пункт 1. Открыть рот. Да не здесь! Рот — вот эта дырка. Отлепи нижнюю челюсть от верхней, рот и откроется. Эх, темнота, инопланетная…
Мир и Тове синхронно открыли рты. Ёма ловко засунула в каждый по куску пирога.
— Пункт 2: закрыли рты, — скомандовала Ёма. — Действие, обратное пункту 1.
— Теперь надо ждать, пока еда под действием ферментов рассосётся, — промычал Мир с набитым ртом. — Хищные растения росянки тоже так делают.
— Надо не ждать, а действовать! Вот так двигайте ртом, — показала Ёма. — Ещё, ещё… глотайте! Ну, пропихивайте в глотку, вниз! Раз-два-три-ам!
— Ой! — удивился Мир. — Еда из рота куда-то делась! Это опасно?
— Куда-куда, в пузо, — пояснил Вэрса, сочувственно наблюдавший за обучением. — Не паникуйте, технология отработана, всё под контролем.
— А потом из пуза еда куда пойдёт? — спросил пытливый Тове.
— М-м-м… как бы тебе объяснить… — засмущалась Ёма.
— Я тебе после покажу, — фыркнул Пера. — Кстати, Тове, отверстие для выхода бумаги из принтера придётся использовать немного по-другому. А … что?
Сквозь закрытую дверь музея просочился длинный светящийся зеленоватый туман. Он собрался в неприятного вида безголовую человеческую фигуру, двинулся было к Даше, протянул к ней руки… зашатался и упал рядом с рыбным пирогом.
— Это орт! — воскликнул Вэрса. — Безголовый!
Пера подскочил, глянул на тошнотворное быстро синеющее существо, потом на его следы на полу, светящиеся синим огнем.
— Почему он лежит? — возмутилась Ёма. — Да ещё практически на моём пироге!
— Он умер, — растеряно сказал Пера.
— Он не может умереть, он дух мертвеца, — возразила Ёма. — Это он нарочно, из вредности разлёгся.
Она пнула сине-зелёного ногой и ойкнула. Потом наклонилась, потрогала.
— Ойя да ойя, — сказала Ёма. — Он не умер. Он убит.