Куколка

Глава двадцать шестая

В порту Марселя шума, людей и вони было еще больше, чем в Новом Орлеане. Прибавьте ко всему холод, темноту и окружающих, говорящих только по-французски. Испуганная Бэлль стояла в конце трапа с чемоданом в руке и не знала, куда идти.

Она рассчитывала, что сойдет с корабля и сразу найдет гостиницу, но видела перед собой лишь темные очертания зданий, напоминающих товарные склады. Мужчины пытались взять у нее чемодан, уговаривая пойти с ними в рай, известный только им; маленькие мальчики тянули ее за полы пальто и выпрашивали деньги.

Неожиданно рядом с ней оказался Арно Жермен.

— Позвольте подозвать для вас фиакр, — сказал он, забирая у нее из рук чемодан. — Наверное, страшно, когда не говоришь по-французски?

— Да, очень. Хвала небесам, что вы подошли ко мне! — воскликнула Бэлль, догадавшись, что «фиакр» по-французски означает «экипаж». — Я чуть было не запаниковала, потому что не знала, куда идти. Вы не могли бы попросить извозчика отвезти меня в гостиницу, чистую, но недорогую?

С тех пор как Бэлль в´ыходила Аврил, Жермены были очень любезны с ней. После ужина по вечерам они часто играли в карты, и Бэлль прониклась к Аврил симпатией. Но к Арно она продолжала относиться настороженно; он изо всех сил старался быть обаятельным, но девушка чувствовала фальшь.

— Я знаю такое местечко, дорогая, — с сердечной улыбкой произнес он. — Позвольте мне вас туда проводить и представить хозяйке.

Запах рыбы в порту был нестерпимым, и Бэлль подняла воротник пальто и зарылась носом в мех. Вонь доносилась из-под ярко освещенного навеса всего в двадцати метрах от нее; по раздающимся крикам Бэлль поняла, что там идет аукцион.

— Здесь очень интересно днем, — заметил Арно со смехом. — Но когда замерз и устал, не слишком приятно смотреть на лобстера, треску и сельдь. Держите меня за руку, я подзову фиакр.

Бэлль хотела спросить, где же Аврил, но шум и крики были такими оглушительными, что вместо этого она вцепилась в руку Арно, и они стали пробираться сквозь толпу.

Он вложил два пальца в рот и громко свистнул.

— Всегда мечтала научиться свистеть, — восхитилась Бэлль. — Но даме не пристало так делать.

Арно засмеялся и кивнул, показывая, насколько свист эффективен: извозчик уже бил кнутом лошадь, чтобы направить к ним экипаж.

— Скоро мы выберемся из этой суматохи и вы снова почувствуете себя в безопасности.

— Как это любезно с вашей стороны, господин Жермен, — сказала Бэлль, когда француз помогал ей взобраться в экипаж.

— Это меньшее, чем я могу отблагодарить вас за то, что вы ухаживали за моей женой, когда она была так больна, — ответил он.

Француз поставил чемодан в экипаж и сам запрыгнул следом, предварительно сказав что-то извозчику.

Руки Бэлль были как ледышки, но в экипаже было чуть теплее, чем на улице.

— Где ваша жена? — спросила она.

— Она велела мне отправиться за вами и убедиться в том, что вы в безопасности, — ответил Арно. — Мои родные отвезут ее домой, а я приеду позже. Она просила, чтобы я пригласил вас в гости на Рождество.

Был канун Рождества, но Бэлль воспринимала этот праздник как еще одну помеху, которая мешала ей немедленно поехать домой в Англию. Даже если поезд отправлялся утром, она подозревала, что у нее не хватит денег на билет. Хуже того, те небольшие деньги, которые у нее были, скоро закончатся, если она останется жить в гостинице. Ей придется найти работу, чтобы скопить денег, но это будет нелегко, ведь она не знает французского языка.

Бэлль хотела попросить капитана Роллинза одолжить ей некоторую сумму, но поняла, что не сможет этого сделать. Теперь она жалела, что не может набраться смелости и попросить денег у Арно.

— Я бы с удовольствием приняла ваше предложение, но мне необходимо найти работу, поскольку у меня нет достаточного количества денег, чтобы вернуться в Англию, — призналась она.

— Уверен, все уладится, — произнес француз, похлопывая ее по колену.

Внезапно Бэлль стало неловко. Возможно, в этом были виноваты усталость, холод и тревога, но ей показалось, что его доброта — всего лишь уловка, чтобы она чувствовала себя у него в долгу.

Бэлль прекрасно понимала, что существует единственный способ быстро заработать деньги в Марселе, и смирилась с этим. Она уже решила воспользоваться идеей, которую подсказали ей девушки у Марты. Бэлль с радостью давала бы гостиничному консьержу пару франков за то, чтобы он помогал ей находить хороших клиентов, но не хотела, чтобы Арно или кто-нибудь другой забирал то, что она заработала.

Однако девушка не стала говорить об этом вслух. Возможно, Арно Жермен искренне пытается успокоить ее, уверяя, что все будет хорошо. Если она скажет какую-нибудь резкость, он может высадить ее из экипажа, а она понятия не имеет, куда идти.

В конечном итоге Бэлль промолчала — это было самое разумное, что она могла сделать.

Мадам Албертин, рыжеволосая хозяйка гостиницы, защебетала с Арно по-французски, и, судя по ее радостному голосу и широкой улыбке, они на самом деле были добрыми друзьями.

Но внезапно она зажала рот рукой и повернулась к Бэлль.

— Мне не следовало обращаться к Арно по-французски, ведь вы не понимаете ни слова, — произнесла она на безупречном английском. — Прошу прощения. Пожалуйста, извините меня!

Бэлль улыбнулась и ответила, что не ожидала, что во Франции будут говорить на каком-нибудь другом языке, и ей следует хотя бы немного выучить французский язык, пока она здесь.

Арно поспешил откланяться и сказал, чтобы Бэлль не волновалась о счете, поскольку он с радостью готов оплатить его в знак благодарности за ее заботу об Аврил. Девушка устыдилась своих подозрений, поблагодарила Арно, поцеловала его в щеку и пожелала веселого Рождества.

— До скорой встречи, — попрощался он, целуя ей руку. — Я пришлю за вами экипаж.

Мадам Албертин было около сорока. Это была очень привлекательная рыжеволосая женщина с зелеными глазами и роскошной фигурой. На ней было красивое платье из серебристой парчи — Бэлль не могла глаз от него отвести.

— Сегодня я иду ужинать в ресторан, — пояснила хозяйка. — В остальные дни я хожу в очень мрачных одеждах, но сегодня канун Рождества, поэтому я принарядилась.

Когда мадам Албертин вела Бэлль по лестнице, она сказала, что надеется, что ей не будет слишком одиноко.

— У меня много постояльцев, но все они разъехались по домам. В ближайшее время я познакомлю вас с моими друзьями.

Комната, в которую она привела Бэлль, была маленькой, с простыми белыми стенами и ставнями на окнах. На медной кровати лежало яркое одеяло. Мадам Албертин поднесла спичку к уже сложенным в камине дровам.

— Скоро станет тепло, — сказала она. — Если бы я знала, что у меня будет гостья, я развела бы огонь пару часов назад.

— Здесь и так тепло, — с благодарностью произнесла Бэлль. — Я очень испугалась, когда сошла с корабля. Я просто счастлива, что месье Жермен привез меня сюда.

Мадам Албертин ласково улыбнулась.

— Приятно встретить Рождество в женской компании. Я оставлю вам на ужин немного хлеба с сыром. Уверена, что вы сами найдете кухню. Она прямо по коридору. Чувствуйте себя как дома, хорошо? Увидимся утром. Возможно, вы захотите сходить со мной на рынок, купить продукты к рождественскому ужину?

Последнее, о чем предупредила хозяйка, прежде чем уйти — в гостинице полно горячей воды, и если Бэлль хочет, она может принять ванну. В Новом Орлеане приходилось греть кастрюли с водой, чтобы наполнить ванну, а на корабле удавалось помыться только от случая к случаю, поэтому упоминание о горячей ванне было прекрасным рождественским подарком.

Ночью Бэлль спала как убитая. Она проснулась, лишь когда распахнули ставни и в комнату заглянуло солнце. В комнате стояла мадам Албертин с большой чашкой кофе в руке.

— Если вы собираетесь пойти со мной на рынок, нам нужно выходить прямо сейчас, — сказала она с широкой улыбкой. — Вставайте и одевайтесь.

Узкие извилистые улочки, ведущие к расположенному у гавани рынку, очаровали Бэлль. Домá в большинстве своем были довольно ветхими, краска на ставнях облупилась, а двери выглядели совсем древними. Располагались здания хаотично. Бэлль заметила сходство с Французским кварталом в Новом Орлеане: такие же ставни и кованые балкончики, но этот квартал казался старшим и менее собранным братом: улочки более узкие, запахи более насыщенные, и ни одной вывески на английском.

Когда они шли к рынку, Бэлль ни на шаг не отставала от мадам Албертин, опасаясь затеряться в огромной толпе. Она видела много рынков — в Севен-Дайлс был один большой рынок, который работал ежедневно, — но такого огромного не видела никогда.

Чего тут только не было! Какие только продукты не лежали на сотнях прилавков — названия очень многих из них Бэлль не знала. Кролики, зайцы, фазаны были подвешены за лапы на жердях. На огромных полках лежали уже ощипанные индейки, куры и гуси. Тут стояли прилавки с блестящими красными яблоками, а также с другими фруктами и овощами, настолько красивыми, что они напоминали произведения искусства. Здесь же лежали великолепные присыпанные сахарной глазурью торты к Рождеству, кексы с изюмом, цукатами и орехами и другие сладости с глазированными фруктами и орехами. Над прилавками свисали десятки огромных красных, коричневых и белых колбас, и продавец то и дело отрезал кусочек и протягивал покупателям попробовать. Стояло бесчисленное количество банок — Бэлль предположила, что это варенье, хотя и не могла понять из чего. Были прилавки, где продавался только хлеб; многие буханки были заплетены в косички или имели другую причудливую форму. Лежали травы, специи, стояли бутылки с вином и ликерами, коробки с шоколадом, ирисом и конфетами.

То тут, то там виднелись прилавки с расписанными от руки игрушками для рождественской елки, лежали имбирные глазированные пряники. Бэлль тут же вспомнила о Мог — та пекла такие же пряники на Рождество и развешивала их на веревочках над плитой.

Дома они никогда не наряжали рождественскую елку. Энни насмехалась над этой традицией. На самом деле казалось, что она вообще не любила Рождество. В семь лет Бэлль была очень разочарована, когда ей сказали, что в красный вязаный носок, который Мог вешает у печи, чтобы Санта Клаус положил туда конфеты, орехи и маленькие игрушки, в действительности все это кладет сама Мог.

Но, несмотря на то что Энни не признавала Рождества, она любила дух праздника. Когда бордель закрывался, девушки, которые жили далеко и не уезжали домой на Рождество, спускались в кухню, и Бэлль помнила, что вечер проходил очень весело, а мама и Мог были под хмельком. Иногда готовили гуся, иногда большую курицу. Подавали колбасу, изумительные пирожки и то, что Мог называла «особым рождественским жареным картофелем». Бэлль знала, что Мог понравился бы этот французский рынок — вокруг было множество женщин, напоминавших ее. Они наполняли корзины всевозможными лакомствами для своих семей.

За одним прилавком продавец жарил поросенка на вертеле, и мадам Албертин купила им обеим по лепешке с жареной свининой, чтобы перекусить по дороге.

— Объедение! — воскликнула Бэлль, жмурясь от удовольствия — она уже давным-давно не ела такой вкуснятины. — Если так пойдет и дальше, я не захочу уезжать из Марселя.

Мадам Албертин выбрала рождественскую елочку, и парнишка-посыльный обещал доставить ее по адресу вместе с остальными покупками. Мадам объяснила, что у нее есть большая коробка с елочными украшениями и Бэлль могла бы помочь ей украсить елку, когда они вернутся домой.

Наконец в полночь Бэлль легла спать, все еще не веря тому, что день был таким чудесным. После продолжительного одиночества с тех пор, как она сбежала от Марты, ей было приятно вновь оказаться в женской компании: помогать с покупками, готовкой и украшением рождественской елки. С мадам Албертин было так легко разговаривать, что вскоре Бэлль поведала ей о своих злоключениях в Новом Орлеане, о смерти Фальдо, о том, как отвратительно с ней обошлась мисс Фрэнк. Она доверилась этой женщине потому, что была практически уверена: Арно обязательно расскажет ей о том, что Бэлль работала в публичном доме, если еще этого не сделал, поэтому хотела сама поведать свою историю, чтобы не позволить ему все переврать.

Когда Бэлль спросила, напугала ли она мадам, та выразительно пожала плечами.

— А чего мне пугаться? Мне следует восхищаться твоей храбростью и силой духа.

Бэлль просияла и почувствовала себя гораздо лучше.

Так же приятно прошло и Рождество. Сначала Бэлль с мадам Албертин сходили в церковь, и, несмотря на то что служба шла на латыни, а псалмы распевали по-французски, Бэлль тут очень понравилось. Ей понравился запах ладана, понравилось, что все облачились в свои лучшие наряды. К тому же старинная церковь была очень красивой.

Бэлль тоже надела свое лучшее платье из бледно-голубого крепа, которое облегало ее до бедер, как перчатка. Вокруг шеи оно было украшено рюшами, на подоле была оборка, которая поднималась сзади до талии, создавая подобие турнюра. Бэлль купила это платье в Новом Орлеане, но так ни разу и не надела, потому что ей казалось, что в нем она похожа на школьную учительницу.

Мадам Албертин похвалила платье и сказала, что оно прекрасно подходит для Рождества. Она дала Бэлль голубой бархатный цветок, чтобы приколоть его к волосам, — он гармонировал с ее платьем.

После службы к мадам заглянули друзья — пропустить по рюмочке. За столом Бэлль чувствовала себя неловко, как на смотринах, поскольку никто из гостей не знал английского и все беспрестанно таращились на нее.

Служанка мадам Албертин готовила жареного гуся, пока хозяйка развлекала гостей, но как только компания разошлась по домам, Бэлль с мадам отправилась в кухню ей помогать.

Рождественский обед накрыли в три часа. Присутствовали всего трое гостей. Все трое были мужчинами. Еще до их приезда мадам Албертин объяснила, что все они деловые люди, которые не могут попасть домой на Рождество, а за ее гостиницей давно закрепилась слава приюта для таких вот случайных визитеров.

К счастью, все трое вполне сносно говорили на английском, и, несмотря на то что порой гости переходили на французский, они довольно часто обращались к Бэлль, чтобы она не чувствовала себя обделенной вниманием. После выпитого перед обедом шампанского, а позже — вина Бэлль не могла запомнить фамилии гостей и то, чем они занимаются. Достаточно того, что она запомнила их имена — Пьер, Кловис и Жульен.

Мужчины флиртовали с ней, делали ей экстравагантные комплименты, и мадам Албертин, казалось, было приятно, что у всех отличное настроение. Позже сели играть в карты.

Гости ушли около восьми вечера, а когда к мадам заглянули соседки, Бэлль поднялась к себе в комнату и тут же крепко уснула, едва ее голова коснулась подушки.

На следующий день — день рождественских подарков — Арно и Аврил прислали за Бэлль экипаж, чтобы она приехала к ним на обед.

Пара жила в пригороде, в небольшом, но восхитительном доме высоко на холме, откуда открывался изумительный вид и на море, и на Марсель. За обедом присутствовало еще несколько гостей. Большинство из них говорили по-английски, но Бэлль продолжала испытывать неловкость: ей показалось, что Арно с Аврил рассказали остальным гостям о ее прошлом. Все были довольно любезны, но Бэлль чувствовала, что ее пристально изучают, а мужчины ведут себя с ней немного фамильярно, поэтому она с облегчением вздохнула, когда настало время возвращаться к мадам Албертин.

На следующее утро мадам спросила у Бэлль, не хотела бы она поужинать с Кловисом, одним из господ, которые были на рождественском обеде.

— Он должен прийти со спутницей. Ему очень понравилась твоя компания. Он считает тебя самой красивой девушкой в городе и надеется, что произвел на тебя хорошее впечатление и ты ему не откажешь.

Бэлль польстило это приглашение. Кловис обладал утонченным вкусом. Он упоминал о любви к опере и балету, и, несмотря на то что ему было всего тридцать, она не ожидала, что он захочет иметь такую юную и неловкую спутницу. К тому же он был очень привлекателен — стройный, задумчивый красавец с высокими скулами, очень темными, глубоко посаженными глазами и орлиным носом.

Бэлль ответила, что с удовольствием примет приглашение Кловиса, но не уверена, что у нее есть подходящий наряд.

— У меня всего пара простых платьев и то голубое, что я надевала на Рождество. Есть еще атласное красное, но мне кажется, если я его надену, люди сразу поймут, кто я.

Мадам Албертин весело засмеялась.

— Ma chérie, здесь Франция, мы никого не осуждаем. Но, возможно, у меня в гардеробе найдется что-нибудь подходящее. Раньше я была такой же стройной, как ты, и я никогда не отдавала и не продавала своих восхитительных платьев.

Мадам Албертин нашла для Бэлль черный кружевной наряд, который пришелся девушке впору. Это было классическое облегающее платье с длинными рукавами, книзу от коленей расклешенное и ниспадающее каскадом рюшей на пол. Вместо сорочки была подкладка, поэтому плечи, руки и грудь Бэлль просматривались сквозь кружево.

— В этом платье я чудесно проводила время, — засмеялась мадам. — Мужчины уверяли меня, что оно очень соблазнительное. По-моему, их привлекало угадывающееся под кружевами тело.

Ужин проходил в ресторане очень большой гостиницы, расположенной в центре Марселя. Кловис приехал за Бэлль в фиакре. Он сказал, что Бэлль прекрасно выглядит, и, казалось, искренне наслаждался ее компанией, поэтому девушка совершенно не нервничала, когда они под руку вошли в гостиницу, чтобы встретиться с его друзьями.

За ужином собрались двенадцать человек. Остальные пять женщин — все привлекательные, красиво одетые и увешанные украшениями — были немного старше Бэлль. Все были милы и, похоже, поверили в историю, которую рассказала им Бэлль: ее отослали в Новый Орлеан к тетушке, когда умерла ее мать. Бэлль добавила, что ее тетушка владеет шляпным магазином, в котором она работала — делала и продавала шляпы. Бэлль заметила, как легко слетает с ее губ эта ложь — в конце концов, в ней была доля правды, — и ей даже удалось немного рассмешить присутствующих рассказами о самых странных покупателях, которые заглядывали к ним в магазин.

Как ни удивительно, никто не спросил, почему она села на корабль до Марселя. Многие из присутствующих были знакомы с Жерменами, поэтому история о том, как Бэлль ухаживала за Аврил, когда ту укачало, уже была им известна. Бэлль нравилось, что ее воспринимают как веселую и добрую девушку, нравилось видеть восхищение Кловиса.

Если бы Бэлль пригласили на такой ужин в Лондоне, ее акцент немедленно выдал бы ее низкое происхождение. Но, к счастью, французам не дано было уловить тончайшие оттенки английского языка. Марта всегда воздавала хвалу манерам Бэлль — спасибо Мог, — но когда девушка впервые увидела на столе множество столовых приборов и различные бокалы, ею тут же овладел страх.

Однако она следовала примеру остальных и поймала себя на том, что ей по-настоящему приятно находиться в роскошном ресторане гостиницы с красивым и внимательным спутником, пить шампанское, наслаждаться чудесной едой и быть в центре внимания. Бэлль знала, что выглядит просто сногсшибательно в кружевном вечернем платье, и, несмотря на то что на шее у нее, в отличие от остальных дам, были не бриллианты, а всего лишь красные бусы, она была молода и прекрасна, и весь мир лежал у ее ног.

Когда после десерта Бэлль встала из-за стола, она поняла, что слишком много выпила. Оказалось, что ей тяжело идти прямо, а лица окружающих были словно в тумане. Тихий внутренний голос нашептывал ей, что напиваться в компании едва знакомых людей опасно, но она не готова была ему внимать. К тому же ей было очень весело.

Когда Бэлль вернулась из дамской комнаты, ей преподнесли ликер. На вкус он напоминал кофе. Она выпила его одним глотком.

— Бэлль, с вами все в порядке? — спросил Кловис.

Она повернулась к своему спутнику, коснулась рукой его щеки и посмотрела в темные глубоко посаженные глаза.

— Все отлично, — заверила она его, хотя ворочать языком было все сложнее. — От поцелуя мне станет еще лучше.

— Поцелуй обязательно будет, но позже, — ответил Кловис и сжал ее руку.

В смежной комнате играл оркестр. Заслышав звуки вальса, Бэлль вскочила из-за стола, схватила Кловиса за руки и потащила его танцевать. Ей показалось, что остальные присутствующие пообещали к ним присоединиться, но она не заметила, пошли ли и они танцевать.

Бэлль помнила только, как ей нестерпимо захотелось спать, как она цеплялась за Кловиса. Она услышала, как он что-то сказал о том, что отведет ее к себе в номер, и в следующее мгновение Кловис уже обнимал ее за талию и помогал подниматься по огромной лестнице, застланной толстым красным ковром.

— Вы снимаете в этой гостинице номер? — спросила Бэлль, изо всех сил стараясь, чтобы ее язык не заплетался.

— Да, я все время здесь останавливаюсь, когда приезжаю в Марсель.

— Но что обо мне подумают, если я поднимусь к вам в номер? — продолжала допытываться Бэлль.

— В таких дорогих гостиницах вопросов постояльцам не задают, — ответил Кловис.

Бэлль помнила, как поднималась по лестнице, но ей показалось, что до номера они шли целую вечность. А потом наоборот — не успела она и глазом моргнуть, как оказалась совершенно обнаженной. Она смутно припоминала, как Кловис поставил ее перед огромным зеркалом и стал ласкать ее интимные места. Ей было приятно, но такое поведение казалось не совсем подобающим человеку, который всего лишь пригласил ее на ужин.

Следующее, что помнила Бэлль — как Кловис неожиданно тоже оказался обнаженным, и она с изумлением увидела, что его грудь и спина покрыты густыми черными волосами. Она хотела сказать, что это какая-то ошибка, что ей пора домой, но он не стал ее слушать и уложил на широкую кровать.

Остальное было как в тумане. Бэлль слышала какие-то французские слова, как она подозревала, непристойности, и чувствовала, как Кловис вошел в нее. Несмотря на выпитое, ей было стыдно, что она позволила себя напоить. И позволила Кловису поверить в то, что именно этого она и хочет.

Бэлль проснулась от мучительной жажды и сперва не поняла, где находится — в комнате было темно. Но когда она пошарила рукой рядом с собой и наткнулась на волосатую спину, она тут же все вспомнила.

Ей было стыдно из-за того, что она напилась. Что теперь о ней подумает мадам Албертин? Голова раскалывалась, изо рта неприятно пахло, и просто нестерпимо хотелось пить. Бэлль смутно помнила, что пользовалась смежной с номером ванной, поэтому выскользнула из постели и наощупь двинулась вдоль стены. Она нащупала дверь, но когда открыла ее, из коридора хлынул поток яркого света. Однако, прежде чем закрыть ее, девушка заметила еще одну дверь.

Больше всего в жизни Бэлль ценила удобства: ванну с горячей и холодной водой и унитаз со сливным бачком. У Марты была такая ванна, но слишком много девушек хотели ею воспользоваться. Очередь Бэлль наступала не так часто, как ей хотелось бы. У мадам Албертин был хорошая ванная комната, было даже биде. Но Бэлль еще никогда не видела таких роскошных уборных, как в этой гостинице. На мраморной подставке располагалась раковина. Имелись здесь и огромная ванна, унитаз и биде, а черно-белый кафельный пол сиял, как будто был мокрым.

Но, несмотря на восхищение такой роскошью, как только Бэлль закрыла за собой дверь, содержимое ее желудка вырвалось наружу — она едва успела подбежать к унитазу.

Казалось, что ее выворачивало несколько часов. В какой-то момент Бэлль стало так холодно, что пришлось закутаться в банное полотенце. Потом ее бросило в жар, и ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание. В конце концов, когда рвать стало нечем, Бэлль встала с пола и взглянула на себя в большое зеркало, висящее за ванной.

Ее волосы, которые она вчера укладывала целый час — закалывала гребнями и шпильками на макушке, — сейчас напоминали кусты ежевики. Бледное лицо, опухшие синие губы… Внизу болело, и Бэлль понимала, что Кловис, должно быть, грубо с ней обошелся.

Когда мадам Албертин объяснила ей назначение биде, Бэлль не сразу поняла, зачем оно, но сейчас, сидя на биде и чувствуя, как теплая вода обмывает ее промежность, внезапно осознала его предназначение. К сожалению, вместе с этим открытием Бэлль охватило мерзкое ощущение, что ее обманули. Она не ожидала, что такой культурный, образованный человек, как Кловис, воспользуется тем, что женщина слишком много выпила, если только не будет уверен, что она не станет на него жаловаться.

А это означало, что мадам Албертин рассказала ему, кто она такая. Бэлль расплакалась — она полюбила Албертин, по-настоящему полюбила, и полагала, что женщина сохранит ее тайну.

Бэлль казалось, что она провела в ванной несколько часов. Она искупалась, расчесалась, выпила огромное количество воды, пока окончательно не протрезвела. Потом девушка на цыпочках вернулась в темную спальню и пошарила на полу в поисках своей одежды.

Через щель между шторами было видно, что на улице еще темно. Бэлль не знала, как добраться назад к мадам Албертин, и не хотела, чтобы ее видел ночной портье. Поэтому, одевшись, она взяла упавшее с кровати стеганое одеяло, села в стоящий у окна шезлонг, укрылась одеялом, чтобы согреться, и стала размышлять над тем, как будет выбираться из этой непростой ситуации.

Кловис негромко храпел. Это был трогательный звук, и Бэлль хотелось верить, что он привел ее сюда только для того, чтобы она выспалась после выпитого, но потом вожделение взяло верх. Как ни печально, она слишком хорошо знала мужчин, чтобы в это поверить. По иронии судьбы, она сама легла бы с ним в постель, поскольку он действительно ей нравился.

Но затем Бэлль вспомнила о том, как они познакомились за рождественским обедом, и ее осенило: мадам Албертин, вероятнее всего, выставляла ее напоказ, и в обед, и утром, своим остальным друзьям, чтобы подложить под того, кто даст бóльшую цену. Девушка испугалась — это, несомненно, было худшим из предательств. Чем дольше она над этим размышляла, тем больше убеждалась, что права. И более того, мадам Албертин действовала не одна: вероятнее всего, ее сообщником был Арно.

Сейчас Бэлль отчетливо представила всю картину. Арно предлагает ей взять экипаж и отвозит в знакомое место, потому что у него созрел план. Вполне вероятно, что мадам Албертин уже содержала бордель и обрадовалась, когда Арно привел ей новенькую. Бэлль поняла, почему она чувствовала неловкость у Арно в доме: его приятели знали, кто она, и, вполне вероятно, предлагали ему за нее деньги.

Сегодняшний ужин был наживкой для Бэлль.

И она заглотила и крючок, и леску, и грузило. Для этого оказалось достаточно красивого внимательного спутника, потрясающего платья и большого количества спиртного. Она по собственной воле отправилась в номер Кловиса и теперь не сможет пожаловаться на то, что он с ней сделал.

Разумеется, мадам Албертин и не ожидает, что она станет жаловаться. Она, несомненно, посочувствует Бэлль, когда та утром вернется домой, а потом ласково посоветует в будущем делать это за деньги; в конце концов, это самый быстрый способ заработать на билет в Англию.

Кто будет подыскивать клиентов, Арно или мадам Албертин, не важно, но, несомненно, они будут делить деньги, которые заработают на Бэлль. И девушка окажется в том же положении, в котором была у Марты.

Бэлль знала, что в каждом порту есть публичные дома, и хотя у мадам Албертин не было других девушек и вообще ее дом ничем не напоминал бордель, существовала большая вероятность того, что эти двое засунут ее в ближайший дом терпимости. Наверное, ей не стоило так негодовать, ведь она сама собиралась заняться проституцией. Мадам Албертин водила ее повсюду, как будто хотела развлечь Бэлль, но все это время рассматривала ее как товар, который продадут тому, кто больше заплатит.

Бэлль еще несколько минут посидела у окна, потом встала, подошла к пиджаку Кловиса, который он швырнул на пол. Девушка нашла бумажник, достала оттуда пять банкнот по двадцать франков. Она знала, что это примерно двадцать долларов — обычная цена за ночь с первоклассной проституткой.

Ее глаза уже привыкли к темноте. Она постояла у постели пару минут, глядя на Кловиса. Он был красив, и вечер, до того как она напилась, проходил очень весело. Но после такого низкого поступка он перестал быть джентльменом. В его бумажнике было еще триста франков, и ему повезло, что она не забрала все деньги. Но Бэлль никогда не была и не станет воровкой.

Она положила деньги в свой крошечный ридикюль и на цыпочках вышла из комнаты, оставив сладко храпящего Кловиса одного.

Внизу в вестибюле за конторкой дремал портье. Бэлль тихонько прошмыгнула мимо него в небольшую гардеробную, где она оставила свое пальто. Ей повезло — пальто до сих пор висело там.

Когда девушка вышла из гардеробной и уже подошла к входной двери, ночной портье проснулся и резко сел.

— Revener au sommeil, doux monsier, — дерзко сказала она и послала ему поцелуй.

Мадам Албертин сказала так одному из своих гостей на Рождество, когда он пропустил ее реплику. Бэлль объяснили, что это означает: «Продолжайте спать, милый человек». Она так и не узнала, правильно ли поняла значение этой фразы, но портье застенчиво улыбнулся, и Бэлль выскользнула за дверь.

На улице было очень холодно и темно. Бэлль пошла вниз по холму, потому что, по логике вещей, эта дорога должна была привести в порт. Девушка надеялась, что там открыто хоть какое-нибудь кафе, где она сможет выпить чего-нибудь горячего и спросить, где находится железнодорожный вокзал. К счастью, ее пальто было достаточно длинным и скрывало вечерний наряд, в котором она довольно странно выглядела бы днем. Бэлль собиралась на деньги Кловиса купить какое-нибудь повседневное платье. Разумеется, она не могла вернуться к мадам Албертин за своими вещами и деньгами.

Шагая по безлюдной улице, девушка чувствовала невыносимый стыд за собственную глупость: вот уже который раз она доверяет людям и позволяет манипулировать собой. Бэлль устала и готова была расплакаться. И неудивительно, ведь она так мало спала и оставила все свои вещи и одежду у мадам Албертин. Но были и положительные моменты. Сотни франков хватит на то, чтобы добраться в Париж. И к тому же у нее осталось красивое вечернее платье.

Поезд прибыл в Париж ближе к вечеру. Бэлль повезло: не доходя до порта, она увидела слева указатель и обнаружила, что железнодорожный вокзал расположен всего в нескольких кварталах. Поезд до Парижа отправлялся в шесть утра, всего через полчаса, а рядом как раз открылось кафе, где она смогла купить кофе.

Бэлль уснула, как только тронулся поезд, и проснулась в полдень, потому что стали шуметь остальные пассажиры в вагоне. Казалось, все они одна семья: две женщины лет двадцати-двадцати пяти, тридцатилетний мужчина и супружеская пара постарше — скорее всего, их родители. Они спорили, но спор был беззлобный, поскольку они много смеялись и доставали из корзинки еду.

Мать что-то сказала Бэлль, вероятно, извинилась за то, что они ее разбудили. А немного позже предложила ей кусок пирога, а потом хлеб с сыром. Бэлль улыбнулась, поблагодарила, используя скудный запас французских слов, которые выучила за пару дней. Но она вздохнула с облегчением, поскольку никто из попутчиков не знал английского, поэтому она не обязана была поддерживать разговор.

И только когда поезд наконец стал подъезжать к Парижу, девушка заволновалась. Довольно трудно найти дешевую комнату, смену одежды и белья, не владея французским. Но она знала, что должна заработать побольше денег и как-то получить документы, чтобы вернуться в Англию. В Марселе проблем не возникло: когда таможенник поднялся на борт корабля, чтобы проверить документы команды, капитан Роллинз ни слова не упомянул о том, что на борту у него пассажиры, а таможенник и не спрашивал об этом. Когда представители официальной власти покинули корабль, Бэлль смогла выйти. В Англии так не получится — Бэлль была в этом уверена.

Глядя в окно экипажа на ровные голые поля, девушка вспомнила, что такой же вид открывался из окна лечебницы в Париже, где ее выхаживали. Она размышляла над тем, поможет ли ей французская полиция добраться домой, в Англию, если она объяснит, что с ней произошло.

Что-то подсказывало ей, что эта идея не слишком удачная. Неужели жизнь еще не научила ее, что никому нельзя доверять?