Глава восьмая

После того как Слай отвел Бэлль в ее комнату, он вернулся в кухню. Кент по-прежнему сидел у печки, склонив голову, как будто что-то обдумывал. Слай молча достал из буфета бутылку виски, налил в два больших стакана и тоже присел у печки. Один стакан он протянул Кенту.

Бэлль не ошиблась, когда предположила, что дом принадлежит Слаю. В действительности его звали Чарльз Эрнест Брейтвейт, но его стали называть Слаем — ловкачом, потому что он любил азартные игры и обладал хорошо развитой интуицией, которая подсказывала ему, в какую игру играть, а от какой держаться подальше. Как и любой игрок, он, бывало, проигрывал, но не так часто, как другие, и всегда по мелочи.

Бэлль также не ошиблась, решив, что у него в жилах течет цыганская кровь: его мать, Мария, была цыганкой. Как-то поздней зимней ночью она забрела сюда, на отдаленную ферму неподалеку от Эйлсфорда в Кенте, когда сбежала от семьи. В то время Фредерик Брейтвейт, отец Слая, сорокалетний холостяк, ухаживал за больной матерью и едва сводил концы с концами на ферме.

Фреда нельзя было назвать щедрым или великодушным человеком, но, когда Мария стала молить его о пище и ночлеге в его сарае, он тут же понял, что может извлечь из этого пользу: он согласился приютить Марию в обмен на то, что она станет ухаживать за его матерью.

Мария была такой же несговорчивой и расчетливой, как и Фред. Она сбежала из дому, потому что ее хотели насильно выдать замуж за ненавистного ей человека. Цыганка сразу смекнула, что большинство людей предвзято относятся к людям ее национальности — никто не даст ей приют, не предложит работу. Ей не очень-то хотелось стать сиделкой у совершенно посторонней старухи, да и в постель к Фреду она не спешила, но Мария была в отчаянии, и ей понравилась его ферма. Она понимала, что уход за пожилой женщиной — не самое ужасное, что могло ее ожидать. Возможно, со временем она полюбит Фреда.

Через четыре месяца они поженились. Через год их брака родился Чарльз, и в тот же год мирно умерла старушка, мать Фреда.

Возможно, изначально этот брак и был заключен по расчету, но Мария изо всех сил старалась быть хорошей женой Фреду и любящей матерью Чарльзу — они стали счастливой семьей.

Фред умер скоропостижно, от сердечного приступа, когда Чарльзу исполнилось девятнадцать лет. Мария взвалила на себя все хлопоты по хозяйству, позволяя сыну вести жизнь городского повесы.

Когда Чарльзу исполнилось двадцать семь, умерла его мать, и только тогда он стал заниматься незаконными махинациями, чтобы заработать побольше денег. Он владел фермой, и она приносила неплохой доход, но хозяйство молодого человека никогда не интересовало. Прекрасно осознавая, что ферма является отличным прикрытием для его темных делишек, Слай нанял человека, который присматривал бы за ней.

Он всегда умело оправдывал свои осуждаемые обществом поступки, задавая себе вопрос: а кому от этого хуже? Азартные игры и алкоголь вредят только ему самому и больше никому, даже если его мать этого и не признавала. Поэтому, когда Слай стал поставлять в бордели молодых женщин, он оправдывал себя тем, что помогает им. Многих выгнали из дому, кто-то сбежал сам; некоторые выросли в сиротских приютах. Слай полагал, что, если бы не его вмешательство, они, вероятнее всего, голодали или замерзли бы на улице.

Ему удавалось находить женщин и девушек на вокзалах, у пабов, на базарах — в любом месте, где они надеялись получить еду и питье от добросердечного прохожего. Слай и становился тем самым добросердечным прохожим. Он искренне верил в то, что дает им нечто большее, чем горячую еду и сочувствие — обеспечивает их работой в самых лучших публичных домах города.

Чарльз не был жестоким человеком, обстоятельства «приобретения» этой последней девушки ему совсем не нравились. Он никогда раньше не уводил девушек против их воли и уж точно никогда не похищал невинных девочек на улице.

— Она не похожа на моих обычных клиенток, — сказал Слай, когда допил виски и снова наполнил стакан до краев. — Не нравится мне все это.

— Не глупи. Что с ней не так? — удивился Кент. — Она старше некоторых из тех, кого ты привозил сюда раньше, и жила в борделе. Кроме того, ты же знаешь, что у меня не было выбора. Из-за нее меня могли бы вздернуть на виселице.

Кент признался приятелю, что задушил шлюху в Севен-Дайлс, но Слай не был уверен, что эта девочка, ставшая невольной свидетельницей преступления, собирается донести на его сообщника в полицию. Жители Севен-Дайлс с младых ногтей знают, что от полиции следует держаться подальше. С одной стороны, Кент был его приятелем и одним из тех людей, которым небезопасно перебегать дорогу; с другой стороны, именно он выходил на связь с владельцами борделей, когда у них появлялась очередная девушка на продажу. Слай не хотел злить приятеля, но надеялся, что сможет его отговорить.

— Она умна, ее не так-то просто будет обуздать, — сказал он. Кент планировал продать Бэлль в бордель во Францию. — Уверяю тебя, от нее будет больше головной боли, чем денег. Давай завтра ночью отвезем ее в Лондон и высадим рядом с ее домом.

— Не болтай, черт тебя побери, ерунды! Мы не можем этого сделать, и тебе прекрасно известно почему.

— Но она понятия не имеет, где находится, — продолжал Слай. — И о тебе ей ничего не известно. А ее мать не станет поднимать шум, если ты вернешь ее дочь целой и невредимой. Мы могли бы поехать прямо в Дувр, как и собирались, и поплыть во Францию, после того как оставим девчонку на улице.

Возможно, Слаю и не повезло с внешностью — он был невысок, коренаст, с толстым приплюснутым носом, — но он отличался особым обаянием, которое безотказно действовало как на мужчин, так и на женщин. Мужчины считали его веселым собутыльником, восхищались его ловкостью, решимостью и силой. Женщинам нравилось чувствовать свою значимость, когда он к ним обращался. Манеры и осанка истинного джентльмена в сочетании со скрытой животной силой притягивали к себе, как магнит. Его обаяние было просто неотразимым, и девушка, которая должна была бы полагать, что этот человек разрушил ее жизнь, упрямо защищала его перед теми, кто его осуждал.

Кент, а точнее Фрэнк Джон Уольдеграв (таким было его настоящее имя), родился на севере Англии в семье землевладельцев. Его родители владели огромным поместьем, но он был третьим сыном в семье, к тому же отец любил его меньше всех, поэтому с юных лет Фрэнк знал, что ничего не унаследует. Испытывая зависть к старшим братьям и чувствуя обиду на мать и сестру, которые никогда не становились на его сторону, Фрэнк решил посвятить себя морю и ввязывался в драку всякий раз, когда встречался с унижением или пренебрежением в свой адрес.

Завербоваться на один из торговых кораблей было, вероятно, неразумным решением для юноши, который не терпит, когда ему приказывают, с трудом заводит друзей и привык к открытым просторам йоркширских болот. Фрэнк обладал острым умом, который мог бы пригодиться ему, стань он бухгалтером, юристом или даже врачом, но вместо этого он вынужден был отираться среди неотесанных мужланов, похожих на батраков из их семейного поместья.

С женщинами Фрэнку везло не намного больше, чем с друзьями-мужчинами. На суше, в Дувре, хорошо образованный джентльмен, но при этом всего лишь матрос, казался каким-то недоразумением. Фрэнку нравилось думать, что продавщицы и служанки, с которыми он встречался, считали его намного выше себя, но с такими женщинами он не умел общаться. Девушки из средних и высших слоев общества, с которыми он должен был бы чувствовать себя естественнее, были нечастыми гостьями в пабах, где собирались моряки.

Фрэнку едва исполнилось двадцать, когда однажды вечером его повели в дуврский бордель. Он обнаружил, что тамошним девушкам он пришелся по душе. Он поверил в это потому, что они внимательно его слушали и всячески старались угодить. Фрэнк убеждался в этом десятки раз, когда бывал груб с ними, если на что-то злился. Проститутки не жаловались и не отказывались встречаться с ним, когда он в следующий раз бросал якорь в этом порту. Похоже, им это даже нравилось.

Десять лет назад, когда Фрэнку было двадцать восемь, умер младший брат отца, дядя Томас. К искреннему изумлению Фрэнка, он сделал племянника своим единственным наследником. Фрэнк понятия не имел, почему так получилось — они с дядей редко общались. Он мог только предполагать, что от Томаса тоже отвернулась семья, поэтому он симпатизировал племяннику.

Дядя Томас был небогат; он владел не огромными сельскими угодьями, а всего лишь парой многоквартирных домов в Севен-Дайлс и десятком убогих зданий на Бетнал-Грин-роуд. Когда Фрэнк впервые увидел место, которое все называли Основанием, он не на шутку испугался. Полуразрушенные здания в Севен-Дайлс были битком набиты отчаявшимися бродягами, которые оседают в бедных районах. Дома на Бетнал-Грин были не лучше — они не годились даже для того, чтобы служить пристанищем для животных. Фрэнк зажал нос, закрыл глаза, чтобы не видеть этого отталкивающего зрелища, и отправился в уютную гостиницу.

Но уже на следующий день все сомнения, касающиеся заработка с аренды этих домов, отпали. Фрэнк понял, что наследство позволит ему распрощаться с морем и жить в достатке, прилагая минимум усилий. В море Фрэнк огрубел и привык приказывать. Перспектива стать хозяином трущоб его возбуждала.

Именно тогда он и взял себе фамилию Кент.

В славной деревушке Чаринг, что в графстве Кент, неподалеку от Фолкстоуна, где Фрэнк намеревался осесть, его знали как тихого, уважаемого, но ленивого господина Уольдеграва. Но в Лондоне под личиной Джона Кента, безжалостного арендатора, он мог давать себе полную волю — заниматься вымогательством, играть в азартные игры, ходить по борделям и даже преступать закон. И зачем ему друзья, если есть люди, из страха перед ним готовые исполнить любые его приказания?

По иронии судьбы, именно тогда, когда Фрэнк искренне поверил в то, что дружба не для него, в задней комнате одного из пабов на Стрэнде за игрой в карты он познакомился со Слаем. Между ними пробежала искра; они отлично поладили друг с другом. Однажды Слай со смехом сказал, что у каждого из них есть черты характера, которых так не хватает другому. Возможно, он был прав, потому что Кент восхищался тем, как легко Слай сходится с людьми, а Слая приводила в восторг жестокость Кента.

На чем бы ни основывалась их дружба, их объединяла общая цель, хотя в то время ни один из них не догадывался, какая именно. Но вскоре эта цель стала очевидна: они хотели прибрать к рукам весь игорный бизнес и проституцию в Севен-Дайлс и благодаря этому разбогатеть.

Именно Слай прозвал Кента Ястребом. Он клялся, что никогда раньше не встречал людей с таким пронзительным взглядом и повадками хищника. А Кенту нравилось, когда его так называли, потому что он понимал: благодаря этому прозвищу его еще больше будут бояться.

Бэлль проснулась от крика петуха, и ее первая мысль была о том, что петух, должно быть, сошел с ума, потому что на дворе ночь. Но лежа в кровати и предаваясь мрачным мыслям о своем будущем, она заметила тоненькие полоски света в студеной комнате и поняла, что смотрит на щели закрытого ставнями окна, а на улице уже рассвело.

Вставая, чтобы воспользоваться ночным горшком, девочка забыла о том, что у нее связаны ноги, и чуть не упала. Через самую большую щель в ставнях ей удалось разглядеть деревья, а под ними — островки снега на голой земле. Городской девочке, которая выросла в окружении больших домов и шумных улиц, деревенский пейзаж показался унылым и пугающим.

Поскольку спала Бэлль одетой и у нее не было ни гребня, чтобы расчесать волосы, ни воды, чтобы умыться, она вернулась назад в постель — ожидать, какую судьбу уготовили ей эти двое мужчин.

Несмотря на страх, она, вероятно, опять забылась сном, потому что в следующую секунду очнулась от того, что Слай велел ей просыпаться.

— Я принес тебе горячей воды, чтобы умыться, — сказал он. Бэлль в полумраке разглядела поднимающийся над кувшином пар. — А вот и гребень. Через десять минут я за тобой зайду.

Страх немного отступил: никто не станет приносить горячую воду и гребень человеку, которого собираются убить. Девочка стала молить Слая объяснить, что происходит. Но он быстро ретировался из комнаты и запер за собой дверь.

Слай вернулся, как и обещал, через десять минут. Он взял с кровати ее накидку, а потом за руку потянул Бэлль к лестнице. Там он подхватил ее на руки и перебросил через плечо, чтобы она не шла самостоятельно.

Сейчас у Бэлль появился шанс получше рассмотреть интерьер, потому что в окна лился дневной свет. Дом оказался довольно просторным — девочка насчитала по шесть комнат на каждом этаже. Это было старинное здание с низкими потолками, деревянными балками и неровным полом, даже без газового освещения. Через окошко на лестничном пролете она заметила корову, которая жевала сено в сарае рядом с домом. Было совершенно очевидно, что здесь хозяйничает не Слай, а кто-то другой, вероятно, человек по имени Тэд. А еще девочка подумала, что сюда давно не заглядывала женщина — настолько все вокруг было пыльным и заброшенным.

Бэлль перевела взгляд с одного похитителя на другого, пока ела кашу, тарелку с которой пододвинул ей Кент. Оба мужчины ели молча. Девочка чувствовала между ними какой-то разлад, и возможно, он касался именно ее.

— Ты умеешь читать и писать?

Вопрос, заданный Кентом, застиг Бэлль врасплох.

— А зачем вам это знать? — удивилась она.

— Просто отвечай! — отрезал он.

Ей тут же пришло в голову, что лучше всего изображать из себя невежду — так она сможет усыпить его бдительность.

— Нет, не умею, — солгала она. — Я никогда не ходила в школу.

Кент состроил пренебрежительную гримасу, как будто ничего другого услышать и не ожидал, и Бэлль почувствовала, что выиграла этот раунд.

— И что со мной будет? — поинтересовалась она.

— Ты задаешь слишком много вопросов! — ответил Кент. — Доедай кашу — в ближайшее время больше поесть не придется.

Бэлль решила, что должна как следует подкрепиться, поэтому съела не только кашу, но и два толстых ломтя хлеба, щедро намазанных маслом. Слай налил ей еще одну чашку чая и дружелюбно подмигнул.

От этого подмигивания у Бэлль поднялось настроение — казалось, он был на ее стороне.

Не успела она допить вторую чашку чая, как Кент надел свое пальто и обмотал шею шарфом. Потом взял накидку Бэлль и протянул ее девочке, приказав одеваться.

Не прошло и десяти минут, как ее вывели через входную дверь на улицу, где уже ждал экипаж (возможно, тот же, что привез их сюда вчера). Слай довел Бэлль до экипажа и усадил внутрь, пока Кент за чем-то возвращался в дом. Выглянуло солнышко. Несмотря на то что оно было зимнее, блеклое и растущие вокруг фермы деревья стояли голые, день выдался погожим.

— Здесь прошло ваше детство? — спросила Бэлль у Слая.

Он усмехнулся.

— Да. Я думал, что в мире лучше места не сыскать, пока не подрос и мне не пришлось доить коров и помогать собирать урожай.

— Почему вы из фермера превратились в пособника убийцы? — дерзко поинтересовалась девочка.

Он на минуту замешкался с ответом. Бэлль надеялась, что в нем заговорила совесть.

— Я бы посоветовал тебе не задавать подобных вопросов, — сурово ответил Слай. — И не говорить ничего, что могло бы разозлить Кента. Он заводится с пол-оборота.

Прежде чем экипаж отъехал от дома, Бэлль вновь связали руки и усадили у окна по ходу движения. Занавески были опущены, поэтому она не могла видеть, куда они едут. Кент опять сел рядом с ней, Слай — напротив, но занавеска на окне с его стороны была поднята, чтобы он мог видеть окрестности.

Цокот лошадиных копыт и мерное покачивание экипажа убаюкивали Бэлль; но несмотря на то что девушка закрыла глаза, она не спала и слышала, как мужчины тихонько переговариваются. Большей частью они обсуждали дела, в которых Бэлль ничего не смыслила, но она навострила уши, когда Слай упомянул порт Дувр и корабль.

— Я бы предпочел просто отплыть ночью и сказать, что она устала или заболела, — сказал Слай.

— Лучше не рисковать. Мы занесем ее в каюту и не будем оттуда выпускать, — ответил Кент.

Из этой короткой беседы Бэлль догадалась, что они не только собираются вывезти ее из страны на корабле, но и боятся, чтобы ее никто не увидел и не догадался, что ее похитили. Мысль о том, что ее пытаются увезти в другую страну, испугала Бэлль, как и минувшей ночью, но осознание того, что ее похитители тоже боятся, согрело ей душу. Девочка полагала, это означает, что она, вероятно, сможет позвать кого-нибудь на помощь или бежать. Она продолжала притворяться спящей в надежде узнать еще что-нибудь из их разговора. Но они больше не проронили ни слова, и Бэлль решила, что будет кричать, если ей представится такая возможность.

Неожиданно экипаж покатился по гравию, потом остановился. Бэлль продолжала притворяться спящей, но, когда Кент стал вытаскивать ее из экипажа, начала кричать и брыкаться.

— Заткнись! — прошипел Кент, зажимая ей рот рукой.

Бэлль увидела, что они не в Дувре, как она ожидала, а на подъездной дорожке к небольшому, но очень милому дощатому домику, выкрашенному белой краской, с синей входной дверью. Изображения подобных живописных домиков среди пестрящих цветами летних садов она видела раньше только на коробках шоколадных конфет. Но даже в январе этот сад был красив: причудливо подстриженная живая изгородь и несколько кустов с красными ягодами.

На первый взгляд Бэлль показалось, что домик стоит уединенно, но теперь, оглядевшись, она увидела, что он соседствует с двумя другими — их разделяет забор. Кент явно опасался, что кто-нибудь ее услышит и выйдет узнать, что происходит. Он крепко зажал Бэлль рот, чтобы она не кричала, и потащил к входной двери.

Как только они оказались в доме, Кент заткнул рот девочки белым шарфом.

— Я не верю, что ты не будешь кричать, — сказал он.

Бэлль осталась стоять в прихожей, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту, а оба мужчины поднялись наверх. Она решила, что этот дом принадлежит Кенту, поскольку он достал из кармана связку ключей и сразу же нашел нужный. Если именно сюда он собирался привезти Милли, ей бы здесь понравилось, потому что место было очень красивым.

Стоя в прихожей, Бэлль, разумеется, не могла видеть весь дом, но в его убранстве чувствовалась женская рука. На полу был полированный паркет, посредине лежал голубой пушистый ковер, а еще стоял стеклянный купол с деревом внутри, на котором сидели маленькие чучела птичек. На лестнице тоже лежал толстый синий с золотом ковер, а над головой Бэлль сверкали маленькие хрустальные подсвечники. Она с трудом сделала несколько шагов, чтобы иметь возможность рассмотреть гостиную, декорированную в сине-зеленых тонах.

Пространство от пола до потолка занимал книжный шкаф с сотнями книг. Эта гостиная совершенно не подходила такому бесчувственному человеку, как Кент.

Сбитая с толку Бэлль уже собиралась сделать еще несколько шагов, когда на верхней ступеньке лестницы показались оба похитителя с большим красным сундуком в руках. Сердце девочки ухнуло вниз — было ясно, для чего им понадобился сундук. Пятясь к двери, она взглядом умоляла Слая не делать этого.

— Это ненадолго, — извиняющимся тоном произнес он.

Они спустились с сундуком по лестнице и открыли его прямо в прихожей.

— Здесь нет дырочек для вентиляции, — сказал Слай, глядя на сообщника.

— Так проделай их, — грубо бросил Кент и скрылся в глубине дома.

При одной мысли о том, что она окажется запертой в этом сундуке, Бэлль охватила паника. Девочка едва могла дышать. Она понимала, что ей придется подтянуть колени к подбородку, чтобы влезть в этот сундук, но, если они готовы были пойти на подобные меры, чтобы спрятать ее на корабле, что же они намерены сделать с ней, когда доберутся до Франции?

Кент вернулся в прихожую со стаканом в руке. Он поставил стакан на стол, подтолкнул Бэлль к стулу и вытащил у нее изо рта кляп.

— Пей! — приказал Слай и поднес стакан к ее губам.

— Что это? — спросила девочка.

— Почему ты постоянно задаешь вопросы? — раздраженно бросил он.

Кент обхватил ее сзади за шею и прижал стакан к губам.

— Пей! — приказал он.

Бэлль поняла, что, если не выпьет, он ее ударит, поэтому осторожно сделала глоток. На вкус жидкость напоминала анисовое лекарство, которым поила ее Мог, когда у Бэлль болел живот, только на этот раз напиток был гораздо крепче.

— Давай, до дна, — торопил Кент.

Выхода не было — пришлось подчиниться. Пока Бэлль пила, она видела, как Слай взял коловорот и долото и стал делать маленькие дырочки в стенках сундука.

Где-то четверть часа спустя (после того как Слай сводил ее наверх в уборную) Бэлль отнесли вниз и заставили залезть в сундук. Слай развязал ей ноги, потом снял ботинки. Он подстелил ей одеяло, под голову положил подушку и укрыл еще одним одеялом. Несмотря на испуг, Бэлль была тронута его попытками сделать ее заточение более уютным. Вряд ли Кент побеспокоился бы о том, каково ей. Не больно ли? Не холодно? Не хочется ли есть?

— Тебе будет удобно, — ласково заверил девочку Слай. — Ты сразу же заснешь, а когда проснешься, мы будем уже на месте.

— Просто скажите мне, что вы хотите со мной сделать! — взмолилась Бэлль.

— Мы вывезем тебя из страны. Это все, что ты должна знать, — ответил он. — А теперь молчи.

Бэлль еще не спала, когда они грузили сундук в экипаж. Она почувствовала, как экипаж тронулся, услышала грохот колес, уловила запах табака от трубки Кента и даже различила голоса обоих похитителей, хотя разговаривали они недостаточно громко, чтобы можно было разобрать слова. Внезапно Бэлль почувствовала, что все глубже и глубже проваливается в какую-то черную дыру…

— Дай ей понюхать соли, — посоветовал Кент.

Слай достал из кармана небольшой флакончик, вытащил пробку, потом нагнулся над открытым сундуком и сунул ее Бэлль под нос.

— Ты отмерил ей лошадиную дозу, — упрекнул приятеля Слай. — Она еще ребенок, ей хватило бы всего нескольких капель; она могла умереть.

Из-за плохой погоды отплытие корабля было отложено на три часа, а само путешествие длилось гораздо дольше, чем ожидалось. Оказавшись в каюте, Слай попытался разбудить Бэлль. Он хотел, чтобы она попила горячего и поела, но она не очнулась, и Слай начал побаиваться, что девочка так и не проснется. В Кале они наняли экипаж, а поскольку было два часа ночи, мужчины опасались, что, когда они доедут, бордель уже будет закрыт.

— Она вот-вот очнется, — сказал Кент, поднося свечу к сундуку. — Смотри, у нее трепещут веки.

Слай с облегчением заметил, что Кент прав.

— Бэлль! — позвал он, похлопывая ее по щеке. — Просыпайся, просыпайся!

Он уже жалел, что не отказался помогать Кенту. Он должен был догадаться, что приятель что-то от него скрывает. До того как они похитили эту девочку, Кент уверял, что она шлюха, которая стала свидетельницей того, как он убил ее подругу, и ее просто необходимо на время увезти из Лондона. Они подъехали к борделю за полчаса до похорон погибшей проститутки — Кент рассчитывал, что девочка захочет пойти на кладбище. Но из борделя, все в черном и с венком, вышли только две женщины постарше, и едва Кент сказал, что они подождут еще пару минут, а потом ворвутся в бордель и заберут нужную девочку, как она вышла сама.

Слай видел ее издали. Он заметил, что она околачивается у «Бараньей головы», как будто кого-то ждет, но на улице было слишком много людей, чтобы хватать ее у всех на глазах. Потом девочка пошла к рынку, и они не могли преследовать ее в экипаже. Однако Кент заверил приятеля, что она обязательно пойдет назад, до того как вернутся с похорон те две женщины постарше. Им остается только ждать.

И лишь тогда Кент поделился со Слаем своими планами: он собирается продать эту девочку в бордель во Франции. Слай был не против — в конце концов, они и раньше возили девушек во Францию и в Бельгию, и он подумал, что проститутке, о которой идет речь, лет восемнадцать или даже больше. Когда Кент объявил, что она идет, и велел Слаю выйти из экипажа и схватить ее, уже стемнело.

И лишь когда девочка оказалась в экипаже и Кент ударил ее за то, что она закричала, Слай увидел, что она еще совсем ребенок, и очень красивый, ухоженный ребенок. Он хотел потребовать, чтобы Кент остановил лошадей и отпустил ее, но еще раньше приятель предупредил: если его обвинят в убийстве, всплывут другие преступления, и во многих из них принимал участие Слай. Чарльз Брейтвейт чувствовал, что у него нет выбора, и надеялся позже поговорить об этом с Кентом.

Вчера ночью, после того как Слай запер девушку наверху, он попросил Кента изменить свои планы. Но того невозможно было переубедить. Кент заявил, что на кону слишком много денег, и, кроме того, если они сейчас пойдут на попятный, у них не останется выбора — им придется убить девчонку, так как она слишком много знает.

Слаю не нравилась сама идея отвезти девушку во Францию. Все его естество взбунтовалось, когда Кент решил посадить ее в сундук. Ожидание в порту Дувра было одним из самых мучительных в его жизни. Слай понимал, что, если бы девочка проснулась и стала биться в сундуке, привлекая внимание окружающих, он надолго оказался бы в тюрьме.

Но сейчас, глядя на нее при тусклом свете свечи, он почувствовал, как у него защемило сердце — Слай жалел, что вообще связался с Кентом. Девочка была очень бледна, но все равно Слай был уверен, что никогда не встречал такой красавицы. У нее были блестящие темные волосы, красиво вьющиеся вокруг лица, пухлые красные губы. Мужчину восхищала не только ее красота, но и отвага: большинство девочек, ее ровесниц, плакали бы не переставая с самого момента похищения. Она же не побоялась воззвать к тому хорошему, что есть в Слае, и когда он думал о том, что ее ждет, то жалел, что прошлой ночью ему не хватило смелости помочь ей бежать с фермы.

Кент не слишком распространялся о том, как он намерен с ней поступить в Париже, но Слай отлично знал, что юные девственницы там в большой цене у тех, кто имеет к ним пристрастие. А такая красавица, как Бэлль, с еще девической, неразвитой фигурой будет стоить целое состояние.

Слаю нравились пухленькие зрелые женщины с опытом, он презирал мужчин, которые насиловали детей. Но несложно было догадаться, что владелица борделя, которая промышляет такой мерзкой торговлей, и сама человек жестокий и корыстолюбивый. Она, несомненно, продаст Бэлль несколько раз, выдавая ее за девственницу, а потом, когда девочка превратится в очередную проститутку (и к тому же строптивую), ее, скорее всего, будут бить, морить голодом, пичкать наркотиками и издеваться, пока не сломят ее дух.

Внутри у Слая похолодело. Ему пришлось глубоко вздохнуть, чтобы его не вырвало прямо в каюте.

— Где мы? — спросила Бэлль, открыв глаза.

— Во Франции, — ответил Слай и просунул руку ей под спину, чтобы помочь сесть. — Пить хочешь?

Она провела языком по губам и нахмурилась.

— Не знаю. Я чувствую себя очень странно.

Слай ничего не ответил. Как бы он хотел показать себя настоящим мужчиной и взбунтоваться против Кента! Но он отвел глаза от прекрасного лица Бэлль и попытался убедить себя, что его вины в том, что она оказалась здесь, нет.

Бэлль не могла бы сказать, сколько они ехали, потому что постоянно забывалась сном, но поняла, что они уже в населенном пункте, поскольку экипаж стал двигаться медленнее, а это означало, что они пробираются по узким улочкам. То тут, то там раздавались звуки музыки. Она слышала смех, пение и крики, а еще чувствовала едкий запах готовящейся еды.

— Там, куда мы едем, говорят по-английски? — спросила девочка.

— Сомневаюсь, — усмехнулся Кент. Было видно, что этот вопрос ему понравился.

Бэлль чувствовала себя как в тумане и поэтому не испытывала настоящего страха, но смешок Кента моментально вывел ее из этого полусонного состояния. Он свидетельствовал о том, что ее не ждет ничего хорошего. Бэлль охватил страх в десять раз сильнее прежнего. Она посмотрела на Слая, ища поддержки, но он прятал глаза.

— В таком случае вы могли бы сказать, куда меня везете. — Ее голос дрожал от испуга. — В конце концов, если там не разговаривают по-английски и я не смогу ничего понять, как же я смогу делать то, что вы хотите?

Мужчины переглянулись.

— Я буду служанкой? — Этот вопрос она адресовала Кенту, но когда оба промолчали, Бэлль продолжила: — Или это намного хуже, чем служанка?

Она ждала ответа, но его не последовало. Слай полностью оправдывал свое прозвище: он смотрел куда угодно, только не на нее.

— Неужели вы думаете, что, если оставите меня в чужой стране, я не смогу вернуться в Англию, пойти в полицию и сказать, что вы убили Милли? — спросила она у Кента, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более решительно. — Держу пари, я смогла бы найти ваш дом. Такие дощатые здания — большая редкость. Вы же понимаете, что люди в Севен-Дайлс ради моей матери нарушат обет молчания. Вскоре у них развяжутся языки и они расскажут о том, кто такой Ястреб и его подельник по кличке Слай. Им не понравится, что вы украли меня прямо на улице.

И тут Кент не выдержал и наотмашь ударил ее по лицу.

— Заткнись! — прошипел он. — Там, куда ты направляешься, ты будешь делать то, что тебе велят, или тебе не жить. Что же касается возвращения в Англию, даже не думай об этом.

Лицо Бэлль горело от боли. Казалось, оно раздувается. Ей хотелось плакать, но она решила не доставлять своему обидчику такого наслаждения.

— Вы слишком самоуверенны, — ответила Бэлль, отбросив учтивость.

Кент вновь замахнулся, чтобы ее ударить, но Слай бросился вперед и остановил его.

— Не порть товарный вид, — произнес он.

Словами «товарный вид» было все сказано. Она, Бэлль, была для этих мужчин всего лишь товаром, как тюк ткани, ящик виски или кусок мяса, который можно перепродать другим людям. Более того, несложно догадаться, кому они хотят ее продать. Несмотря на то что Бэлль совсем недавно узнала, что же такое бордели на самом деле, сейчас она была абсолютно уверена в том, что ее отправят в один из них. Ей хотелось верить, что она будет всего лишь прислуживать девушкам, как это делает Мог, но никто бы не стал тайком переправлять на корабле человека и везти его так далеко, чтобы отдать в услужение. Значит, ее продадут в бордель и она станет проституткой!

Бэлль хотелось кричать от ужаса, хотелось наброситься на своих похитителей, но она понимала, что только еще больше разозлит Кента, который, разгневавшись, может ее и задушить.

Мог любила повторять, что у Бэлль в запасе больше уловок, чем у любого фокусника. Девочка глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Она не хотела умирать и надеялась, что ее никто не станет бить, если нужно, чтобы она хорошо выглядела. Ее единственный выход — найти способ сбежать. Для начала следует перестать сопротивляться — возможно, тогда ее похитители будут следить за ней не так пристально.

Через несколько минут экипаж остановился. Первым выбрался Кент. Он ссадил Бэлль на землю и крепко схватил ее за руку, чтобы она не сбежала. За ними поспешил вылезти Слай. Они оказались у мрачных высоких зданий, в окнах которых горели газовые лампы. Всего в пятидесяти метрах от них из окон бара на мощеную мостовую лился яркий свет. Заведение, казалось, вибрирует от звуков музыки, топота танцующих ног и смеха.

— Похоже, здесь никто не спит, — с облегчением произнес Слай.

Кент что-то сказал извозчику. Бэлль предположила, что он обращался к нему по-французски, поскольку не поняла ни слова. Потом Кент и Слай, держа девочку под руки, повели ее по узкому переулку в маленький сквер. Бэлль вопросительно взглянула на Слая, но тот отвернулся.

В сквере был открыт еще один бар — из его небольших окон лился золотистый свет. Но все магазины были закрыты, и в самом сквере, за исключением парочки пьяниц, не было ни души. Мужчины, не сговариваясь, еще теснее прижали к себе Бэлль, и Кент зажал ей рот рукой.

Дом, куда ее привели, стоял на углу площади, чуть в стороне от остальных. Площадь освещалась двумя газовыми фонарями, но даже в полутьме этот дом навевал на Бэлль страх. Он был выше большинства соседних построек — четырехэтажное здание с остроконечными готическими сводами. Окна были длинными и узкими, многие из них были закрыты ставнями. На двух столбах по бокам лестницы из пяти-шести ступеней сидели каменные грифоны. Над парадной дверью и готическим крыльцом горела тусклая красная лампа. Она напомнила Бэлль о доме колдуньи, который она видела на рисунке в книжке, когда была маленькой.

Как только они позвонили, дверь тут же открыл крупный мужчина в ливрее. Он с удивлением уставился на Бэлль, но Кент быстро заговорил с ним по-французски, и мужчина тут же впустил их в дом.

Из комнаты слева до слуха Бэлль долетала музыка, голоса, смех, но дверь была закрыта, и девочка не видела, кто там. Здоровяк, впустивший их, исчез в комнате справа. Бэлль удалось разглядеть темно-синий ковер с узором, но больше ничего.

Пока они ожидали в широкой прихожей с резной лестницей, уходящей вверх, Бэлль обратила внимание на то, что ковер и в прихожей, и на лестнице уже потерся, а темные обои потемнели от времени. Впечатляла только люстра над головой: она была в два раза больше той, что висела у Бэлль дома. Подвески мерцали и дрожали на сквозняке, но никто не побеспокоился о том, чтобы воткнуть свечи во все подсвечники. Картины на стенах тоже показались Бэлль странными — на всех были изображены обнаженные женщины, но художник дописал им лица животных.

Вернулся привратник-здоровяк и что-то сказал мужчинам. Кент, продолжая крепко, словно в тисках, сжимать руку Бэлль, повел девочку в комнату. Шествие замыкал Слай.

За огромным полированным письменным столом сидела женщина. Мог наверняка сказала бы о ней, что лицо у нее «словно вырублено топором». На вытянутой продолговатой физимономии не было даже намека на улыбку. Женщина была высокой, худощавой. Иссиня-черное платье из тафты свидетельствовало о хорошем вкусе. Темные волосы незнакомки были тщательно уложены на затылке. Глаза, изучающе глядевшие на Бэлль, были мертвыми, как у рыбы на мраморной вывеске у торговца морепродуктами.

Незнакомка разговаривала быстро, энергично жестикулируя, чтобы выразить свою мысль. Бэлль не понимала ни словечка, и ей казалось, что Кент тоже не все понимает; время от времени он останавливал собеседницу. Женщина глубоко вздыхала, закатывала глаза, а потом повторяла сказанное, но уже медленнее. Пару разу Кент что-то прошептал Слаю, но у Бэлль было такое чувство, что шепчет он не потому, что хочет что-то скрыть от собеседницы, а чтобы их не услышала она, Бэлль.

В конечном итоге, похоже, они пришли к некому соглашению — женщина обошла стол, чтобы пожать им руки. Потом она приблизилась к Бэлль, которая стояла между двумя мужчинами, взяла ее за подбородок и приподняла голову, чтобы рассмотреть девочку повнимательнее.

— Très jolie[4], — сказала она, и Бэлль догадалась, что это комплимент, поскольку оба мужчины заулыбались.

Последовали еще какие-то переговоры, и женщина налила обоим посетителям по стаканчику виски, а потом позвонила в небольшой колокольчик, стоящий на письменном столе.

Вошла пожилая седая женщина в простом черном платье; Бэлль решила, что это служанка или экономка.

Хозяйка за столом прострекотала какие-то приказания, и пожилая женщина повернулась к Бэлль, улыбнулась и протянула ей руку. Бэлль проигнорировала этот жест, даже несмотря на то, что женщина чем-то напомнила ей Мог.

— Мадам Сондхайм хочет, чтобы ты пошла с ее экономкой, которую зовут Дельфина, — перевел Кент. — Дельфина накормит тебя и уложит в постель. Мадам полагает, что ты очень устала и проголодалась. Она побеседует с тобой позднее, когда ты отдохнешь.

— Значит, вы меня здесь оставите? — Свой вопрос Бэлль адресовала Слаю. Кента она ненавидела, но Слай казался ей совсем не таким жестоким и бессердечным, и он, по крайней мере, был англичанином — ее последняя связь с домом.

— Да, Бэлль. — Голос Слая звучал необычно, как будто в горле у него стоял ком, мешающий ему говорить. — Делай, что тебе велят, и все будет хорошо.

— Пожалуйста, вы не могли бы передать маме, что со мной все в порядке?! — взмолилась она. — Они с Мог будут волноваться.

Произнося эту просьбу, Бэлль понимала, насколько абсурдно она звучит. Тем, кто может похитить на улице юную девушку и продать ее в бордель, плевать на ее встревоженную мать. Впрочем, завтра, когда наступит утро, она найдет способ сбежать.

Но когда Дельфина крепко схватила ее за руку и потащила к двери, Бэлль заметила печальное лицо Слая.

— Пожалуйста, Слай! — воскликнула она. — Всего лишь оставь под дверью записку, чтобы они знали, что я жива!

Загрузка...