Кулаком и добрым словом

Глава 16

Крепкие двери княжеских винных погребов были открыты нараспашку. Взмокшие челядины выкатывали из подвалов огромные бочки с вином. Вытащив на свет божий очередную бочку, они опрометью кидались за следующей. Вино лилось рекой, плескалось в пузатых кубках бездонным морем. Пей, гуляй народ! Нынче князь Владимир Красно Солнышко жениться, не в первый, правда, раз… Даже на княжьем дворе были выставлены столы с угощением, чтоб каждый мог выпить за здоровье князя и его молодой жены. Что народ делал с превеликим удовольствием, поглощая хмельное в удивительных количествах. Тут же, во дворе, на гигантских кострах жарились целиком бычьи туши, распространяя изумительный аромат. Через открытые окна золотой палаты до простого народа доносились здравицы, что кричали князю богатыри. Сам жених со своей новоиспеченной супружницей сидел во главе стола. За плечом князя как всегда маячил вездесущий Претич. Наполнив очередную чару, князь встал. Поднял руку, призывая к молчанию. Гул мгновенно смолк. А тех, кто не заметил призыва князя к тишине и продолжал шумно возиться, предусмотрительно пихнули локтем соседи.

— Други! Соратники! — торжественно начал Владимир. — Сегодня у меня свадьба!

— Дай бог, чтоб не последняя! — крикнул кто-то пьяным голосом с дальнего конца стола.

Владимир нахмурился: на смутьяна зашикали со всех сторон. Претич наклонился и что-то зашептал князю на ухо. Лицо Владимира подобрело, и он, улыбнувшись, продолжил:

— Боги дадут, и еще свадебку сыграем! Вы все прекрасно знаете, что князья не всегда по любви, все больше по согласию себе невест подбирают. В государственных интересах! Главная задача князя — державу крепить, пускай даже и таким, — он криво усмехнулся, — способом. Но сегодня мы гуляем не только мою свадьбу, есть среди нас человек, что невесту по любви себе выбрал! Кстати, без него и Добрыни не было бы и моей свадьбы. Здравиц в мою честь я уже предостаточно наслушался, а его, почему-то, незаслуженно обошли! Вы его прекрасно знаете, это один из лучших моих богатырей — Дунай!

Услышав свое имя, Дунай, который сидел вместе с Настасьей по правую руку от князя, поднялся. Вслед за ним поднялась и Настасья.

— Совет вам да любовь!

Князь поднес чару к губам и залпом её осушил.

— Что такое? — вдруг гневно крикнул он.

Все притихли, особенно чашники, разносящие хмельное.

— Вино горькое!

Князь взял со стола нежное перепелиное крылышко, надкусил его.

— Еда горькая!

Воцарилась гнетущая тишина.

— Горько! — вдруг закричал князь весело.

— Горько! Горько! — опомнившись, подхватили его клич богатыри.

Дунай нежно обнял супругу и поцеловал её в губы. Настасья зарделась, смущенно села на свое место.

— Ну вот, — довольно произнес Владимир, — чтоб богатыря мне родили! Да такого чтобы ух… Чтоб Илью за пояс заткнул!

— Дай срок, князь! — весело произнес Дунай.

— Будет тебе срок, — ответил Владимир, показывая челядину пустую чару.

Отрок быстро наполнил княжеский кубок.

— Давай выпьем с тобой, Дунай, за будущего богатыря!

Богатырь взял заново наполненный кубок.

— Нет! — резко оборвал его Владимир. — За богатыря этой чары мало, — князь оглянулся, — давайте вон ту!

Палец князя указывал на огромную резную братину, выполненную в виде трехглавого дракона. Из этой чары можно было напоить десяток богатырей из старшей дружины. И лишь Илья Жидовин однажды выпил ее в одиночку. Двое отроков с трудом поднесли братину Дунаю. Он принял её обеими руками, вино мерно плескалось вровень с краями.

— За богатыря! — произнес князь. — До дна!

— До дна! — закричали богатыри.

Дунай поднес братину к губам. Раздались подбадривающие крики, свист, богатыри бились об заклад: осилит Дунай братину или нет. Один лишь Добрыня смотрел на эту затею осуждающе. Наконец Дунай оторвался, перевернул братину над головой. Она была пуста.

— Слава Дунаю! — закричали со всех сторон. — Даешь богатыря!

— Вот это по-нашему, — сказал князь, — по-русски! Так мы и погань всякую бить будем! До конца! До дна!

— Слава князю! — богатыри вновь подняли кубки.

— За землю Русскую! — торжественно произнес князь, осушая очередной кубок.

Дунай с трудом заставил себя пригубить из услужливо наполненной расторопным челядином чары и камнем рухнул на место. В голове шумело. Разговор постепенно перетёк в привычное русло: о молодоженах забыли. Обсуждали все: войну с поляками, участившиеся набеги печенегов, договор с литвой. Вспоминали дела прошлые, подвиги ратные.

…да не, — как всегда громко спорил Фарлаф, — тиверцы мечом махать не мастера! А вот стрелки — отменные. Вон Велигой, — Фарлаф обернулся в поисках товарища, — где Велигой? Только что здесь был!

— Ты чего, Фарлаф, опять хмельного меда перебрал? — загомонили со всех сторон. — Велигой как пообещал князю голову Радивоя Проклятого, так с тех пор на княжьи пиры и не ходит: совестно людям в глаза смотреть!

— А жаль, — опечалился Фарлаф, — мы с ним так душевно…

— Хвастали, да медовуху жрали! — закончил за Фарлафа язвительный Попович.

— Всякое было, — и не думал обижаться Фарлаф, — однако стрелок он отменный! Мало кто еще так из лука умеет, разве что Дунай. Признай, Лешак, что ты хуже из лука стреляешь!

— Ну, тут я спорить не буду, — согласился Попович, — и никто не будет…

— Лучший стрелок, — вдруг громко выкрикнула новоиспеченная княгиня Опраксия, — моя сестра Настасья!

Разговоры враз смолкли, все с интересом смотрели на Опраксию, да и сам князь с удивлением разглядывал супружницу словно в первый раз видел.

— Ни за что не поверю, — прогудел Фарлаф, — чтобы баба лучше мужика из лука била! Готов об заклад биться! Не выстоять ей супротив Велигоя!

— Не выстоять, эт точно! — словно разбуженный улей зашевелились богатыри.

— Только беда одна, — не унималась Опраксия, — нет здесь Велигоя! Кто вместо него?

— Вот баба глупая, — проворчал Фарлаф, — и не нужен Велигой! Пусть мужа своего победит — Дуная! Он тоже не лаптем щи хлебает! Ну?

— Давайте так, — вдруг влез в спор сам Великий князь, — если Настасья победит Дуная…

Богатыри оскорблено загомонили. Князь властно поднял руку, призывая к молчанию.

— Итак, повторяю, если Настасья победит Дуная, ты, Фарлаф, год на пирах рта не раскроешь, если я сам тебя об этом не попрошу!

Зная хвастливый нрав Фарлафа, вся Золотая Палата разразилась хохотом. Дождавшись пока стихнут раскаты смеха, князь продолжил:

— Ну а если победит Дунай, каждое утро к твоему крыльцу будут доставлять бочку самого лучшего вина из моих погребов в течении года! Согласен?

— По рукам! — заревел Фарлаф. — Други, ох погуляем же мы, год дармовое вино пить будем!

— Какие условия поединка? — деловито спросил князь.

— Будем стрелять в лезвие ножа, — подала голос Настасья, — чтобы стрела на две половинки…

— Нет! — вдруг перебил её Дунай, поднимаясь из-за стола, — будем стрелять в кольцо, поставленное на голову…

Настасья побледнела:

— Дунай одумайся!

— На чью голову? — лупая выпуклыми лягушачьими глазами, влез в разговор Фарлаф.

— На твою дурную голову, — резко ответил Дунай, покачнувшись. — А ты голубушка, раз уж взялася за гуж…

Дунай не договорил, схватил со стола кубок и осушил его в один момент.

— Чего тут непонятного, — хмуро пояснил Фарлафу Добрыня, — каждый стреляет в кольцо, поставленное на голову соперника.

— А если кто — ить, — Фарлаф даже икнул от испуга, — промажет?

— Подумай своей башкой, она у тебя не только шелом носить, — буркнул Добрыня, отворачиваясь от посеревшего Фарлафа.

— Мож на завтра все перенесём? — громко выкрикнул Добрыня. — Дунай еще после братины не отошел!

— Спасибо побратим за заботу, — заплетающимся языком произнёс Дунай, — но не я это начал! Сегодня! Сейчас! Выясним, наконец, кто ж в доме мужик, а кто баба!

— Ну, зачем ты так, Дунаюшка! — попыталась утихомирить мужа Настасья, ласково взяв его за руку.

— Несите лук со стрелами! — выкрикнул Дунай, выдергивая ладонь.

Расторопный челядник тут же помчался выполнять его приказание.

— Князь! — обратился теперь уже к Владимиру Добрыня. — Прикажи им остановиться! Ты ж видишь, какой сейчас из Дуная стрелок!

— Не могу, — притворно развел руками Владимир, — тут уж дело семейное, а не государственное! Супруги бранятся, только тешатся! Успокойся, Добрыня, все обойдется!

Добрыня в сердцах махнул рукой и быстро покинул Золотую Палату. Вернулся запыхавшийся отрок с луком и стрелами. Добрыня взял лук, провел пальцем по туго натянутой тетиве. Тетива возмущенно загудела.

— Добрый лук, — сказал Дунай, тщательно осмотрев оружие и протягивая его Настасье. — Первая стрелять будешь!

Он снял с пальца обручальное кольцо и нетвердым шагом пошел в дальний конец Золотой палаты. Прислонившись к бревенчатой стене, Дунай осторожно дрожащей рукой поставил кольцо себе на голову. Мутным взором посмотрел на жену, та робко переминалась с ноги на ногу, не зная, что делать.

— Ну, — крикнул он грубо, — стреляй, чего ждешь? Али боишься?

Настасья вспыхнула до самых кончиков ушей, злобно прищурившись, вскинула лук. Упругое дерево лишь жалобно скрипнуло под её не по-девичьи сильными руками, когда она резко натянула тетиву. Все в палате затаили дыхание. Стрела сорвалась с тетивы со свистом и гулко воткнулась в стену. Настасья бросила лук на пол и, забыв обо всем, бросилась к мужу. Дунай медленно оторвался от стены и оглянулся назад. В звенящей тишине пронесся вздох изумления: колечко осталось висеть на древке стрелы. И тут же палата огласилась одобрительными выкриками:

— Надо же, хоть и баба, а ничем не хуже человека!

— Ну, Фарлаф, год молчать, это тебе не пряники медовые трескать!

— Погоди, Лешак, еще Дунай не стрелял! — возмущенно заревел Фарлаф. — Не известно еще, чья возьмет!

— Дунаюшка! — прильнула она к его широкой груди. — Любимый мой! Прости меня глупую, неразумную!

Дунай отстранился от жены, схватил стрелу и, сломав её о колено, взял кольцо.

— Ставь на голову своё, — сквозь зубы бросил он жене, — моё кольцо большое — я в него и с закрытыми глазами попаду!

Он отвернулся от Настасьи и нетвердым шагом пошел к валяющемуся луку.

Дунай! — страстно выкрикнула ему вслед Настасья. — Не стреляй! Давай забудем всё!

Дунай остановился, поднял лук и обернулся к Настасье.

— Я не могу! — печально произнес он, накладывая на тетиву стрелу.

— Почему? — произнесла Настасья, на её щеках блестели слезы. — Мы можем…

— Тебе не понять! — оборвал её Дунай. — Ставь кольцо!

Настасья сняла с пальца изящное колечко, привалилась всем телом к стене, поставила кольцо на голову.

Дунай вскинул лук: руки его предательски дрожали.

— Дунай! Опусти лук: в утробе у меня могуч богатырь, не по дням растёт, а по…

От неожиданности у Дуная вспотели ладони, и тугая тетива выскользнула из пальцев. Колечко скорбно зазвенело, сорвавшись с головы девушки: Настасья медленно оседала. В её высоком чистом лбе нелепо подрагивало оперение стрелы. Мертвую тишину расколол гулкий удар выпавшего из ослабевших вдруг рук лука. Дунай стоял, словно в густом тумане, до сих пор не веря своим глазам. Все в зале застыли, боясь произнести хоть слово. Вдруг створки входной двери разлетелись в разные стороны, распахнутые мощным ударом ноги. В проеме, скаля клыки и распространяя острый запах хищного зверя, появился Белоян. Сверкая маленькими близко-посажеными глазками, волхв огляделся. Вслед за ним в палату вбежал Добрыня.

— Опоздали! — горестно воскликнул богатырь, указывая Белояну на Настасью.

Не раздумывая, Белоян бросился к поверженной девушке. Читая заклинания, он упал перед ней на колени.

— Поздно! Я уже не могу ей помочь! — в бессилии опустил руки старый волхв.

В ярости он обернулся к богатырям.

— Что вы за люди? — горестно вопросил Белоян, оглядывая пиршественный зал.

Богатыри отворачивались, прятали глаза в тарелках с едой. Неожиданно Верховный волхв напрягся, к чему-то прислушиваясь.

— Нож! — неожиданно проревел он, протягивая руку.

Стоявший рядом Добрыня схватил со стола нож и отдал его волхву. Белоян наклонился над девушкой, закрывая её своим грузным телом от любопытных глаз. Отточенным движением вскрыл ей живот. До слуха богатырей донесся слабый детский крик.

— Слава богам! — проревел Белоян. — Жив малец!

Держа младенца одной рукой, он сдернул с ближайшего стола расшитую скатерть. Дорогая утварь с жалобным звоном попадала на пол. Завернув малыша, Белоян рявкнул на Добрыню:

— Чего встал столбом? Девицу накрой! Нечего им, — он мотнул медвежьим рылом в сторону столов, — на нее пялиться!

Добрыня вздрогнул, сорвал со стола еще одну скатерть и набросил её на Настасью. На белоснежной ткани тут же расползлось кровавое пятно. Белоян прошептал несколько слов над младенцем и ребенок замолчал. Не замечая больше ничего вокруг, Белоян направился к выходу.

— … а что маленький ничего, выходим, — тихо бурчал он себе под нос, покидая Золотую палату.

В палате повисла гнетущая тишина. Дунай на негнущихся ногах подошел к лежащему телу и встал перед ним на колени.

— Нет мне прощенья! — горестно воскликнул богатырь. — Боги! Пусть и в посмертии я буду с ней рядом!

Он схватил лежащий возле Настасьи окровавленный нож, забытый волхвом, и вонзил его по самую рукоять себе в сердце.

— Я иду к тебе, любовь моя! — с последним вздохом сорвалось с его губ, и он рухнул в остывающие объятия любимой.

Неожиданно солнце померкло. Густой мрак расколола ветвистая молния. Вместе с раскатами грома до богатырей донесся печальный голос.

— Да будет так!

Все вокруг содрогнулось, пронизанное мощью божественного гласа.

— Где пала Настасья, там пал и Дунай! Иначе и не должно было быть!

Тела супругов начали терять очертания: с каждым мгновением они становились прозрачнее и наконец исчезли совсем.

— Из крови Настасьи, да потечет речка Черная! — продолжил голос торжественно. — Из крови Дуная, да потечет Дунай-река! Теките от века и до века, в одно место сходитеся и расходитеся! Вода с водой не мешайтеся! Да будет так! — громыхнул глас напоследок и замолк.

Большой зал покоился в тишине и сумраке: лишь одинокий факел пугливо пытался отвоевать у темноты немного жизненного пространства. В кои-то веки Золотая палата опустела: прекратился бесконечный пир, разошлись богатыри, предпочтя сегодня наливаться хмельным в одиночестве. Нелепая смерть Дуная и Настасьи тяжелым ярмом висела на шее каждого из них. В одиночестве же сидел и Великий князь в Золотой палате, освещенной лишь тусклым светом факела. Липкий мрак, затянувший палату, удручающе действовал на князя. Казалось бы, нет ничего проще: кликнуть слуг, приказать зажечь свет, но… Владимир понимал, что это не поможет избавиться от мрачных мыслей. Погруженный в невеселые мысли князь, не заметил как входная дверь легонько скрипнула, пропуская в палату человека. Лишь когда причудливо искаженная мерцающим светом факела тень появилась на стене, Владимир вздрогнул, схватился за рукоять меча и обернулся.

— Ты чего это подкрадываешься? — недовольно буркнул князь. — Зарублю когда-нить ненароком! Благо по запаху догадался, что это ты!

— Раньше нужно было головой думать! — рыкнул Белоян, пропуская слова князя мимо ушей. — Видишь, чем простые с виду шуточки кончиться могут?

Князь удручённо кивнул.

— Сам Род-прародитель проснулся и на нас мелких внимание обратил! Когда такое было? — грозно спросил Белоян Владимира.

Князь лишь пожал плечами.

— Давно! — сам себе ответил Белоян. — Тогда еще Мать Сыра Земля была молода, и только тогда из крови героев рождались реки! И Дунай сейчас там…

Владимир удивленно глянул на верховного волхва.

— Да-да, туда его, в самое начало забросил великий Род. Из его неистовой крови Дунай-река родилась. Но ведь она была еще тогда, когда Дуная и на свете не было, — задумчиво проговорил верховный волхв. — Значит, Род с самого начала знал, что будет именно так, а не иначе, — Белоян потерял к князю всякий интерес, рассуждая вполголоса сам с собой, — и ничего изменить нельзя…

— Слушай Белоян, мне этого не понять, — перебил волхва Владимир, — лучше скажи, а с чего это Дунай так взбеленился? На любимую жену кидаться начал? Ужели так много выпил?

— Дурак ты, хоть и князь, — недовольно проворчал волхв.

Владимир поморщился, но смолчал: понимал, что действительно совершил глупость.

— Даже сопливые юнцы знают, — сварливо продолжал тем временем Белоян, — для чего баба богами предназначена — мужу служить, богатыря ему родить, домашний очаг беречь! А она? О своей богатырской силушке вспомнила. Ну, пусть не она, а сестра её, не важно. Долг свой бабий забыла! И ты тож хорош…

— Все! — резко оборвал волхва Владимир, — понял я, понял! Но вернуть все взад не могу!

— Не только ты, сами боги не смогут: Род самолично свою руку приложил! А ты впредь думай! — сказал Белоян, оставляя князя в одиночестве.

— Мой хан! — Карачун почтительно склонился перед повелителем. — Вожди и старейшины ждут!

Как долго Толман ждал этих слов, которые чудодейственным бальзамом легли на его воспаленное самолюбие.

— Пусть подождут! — довольно ощерился он. — Я ждал всю жизнь! С них не убудет!

— Но, мой хан, старейшины и вожди ждут с утра! — дрожащим голосом напомнил Карачун. — Они вне себя! Даже ваш благословенный родитель не заставлял ждать объединенный совет племен…

— Я — не мой отец! — заносчиво крикнул Толман, безжалостно перебивая старого слугу. — И хватит меня им попрекать! Я знаю, что делаю!

— Но…

— Хватит!!! — Толман взмахнул рукой, приказывая Карачуну замолчать.

Затем хан откинул полог юрты и вышел на воздух. Едва он показался на улице, батыры из личной охраны образовали вокруг повелителя живой щит. Вечерело. Темнеющая степь, насколько хватало глаз, расцветала бивуачными кострами — земля сливалась со звездным небом, настолько многочисленными были огни.

— Это знак свыше! — решил Толман. — Такого войска не собирал до сих пор еще ни один каган! Мор был прав — меня ждут великие дела!

Отряды батыров прибывали к Толману ежедневно. Он уже не мог сосчитать своего многочисленного воинства. Старые соратники Толмана, те, кто еще недавно лишь бегал по его мелким поручениям, уже давно командовали тысячами. А войско растет, его уже нельзя прокормить набегами на мелкие поселения землепашцев. В воздухе запахло войной. Большой войной. И это чувствовал каждый степняк. И вот, наконец, независимые кочевые ханы решили устроить совет. Не всем нравилось резкое возвышение Толмана — слишком многие батыры спешили покинуть своих предводителей и присоединиться к удачливому хану в предвкушении большой добычи. Совет собрался на рассвете. За Толманом посылали дважды: это была неслыханная наглость — заставлять ждать совет. Но Толман выжидал, чувствуя свою силу. Он хотел измотать вождей и явился на совет только вечером. Сегодня он должен был подмять под себя племенных старейшин: чтобы исполнить задуманное, ему нужна была сила всей степи.

— Что ж, пора! — решил Толман.

За ханом невидимой тенью следовал преданный Карачун. Достигнув юрты совета, охрана рассредоточилась возле входа. Толман решительно откинул полог и шагнул внутрь. Здесь царил липкий вонючий полумрак. Спертый воздух вобрал в себя запах прогорающего очага, лошадиного пота и прокисших шкур. Потные лица вождей лоснились, отсвечивая затухающие угли костра. Помимо воли Толман брезгливо поморщился.

— Явился, наконец! — недовольно произнес дребезжащий старческий голос.

Толман взглянул на говорившего — немощного старика с куцей жиденькой бороденкой, одетого, несмотря на жару в теплый стеганый халат, отороченный вытертым лисьим мехом. Кубык — первый шаман Матери Кобылицы. Серьезный противник. Да и остальные собравшиеся в этом шатре ему под стать.

— Ты нарочно заставил нас ждать? А, хан Толман? — язвительно поинтересовался Кубык.

— Вы что, не видите? Он же считает себя выше совета! — в тон ему выкрикнул Тыхмук, до возвышения Толмана считавшийся самым сильным степным каганом. — Он спит и видит себя повелителем всей степи! Не бывать этому!

Тыхмук в возбуждении подскочил со своего места. Его маленькие глазки злобно сверкали, щека дергалась, на губах пузырилась пена. Толман снисходительно посмотрел на беснующегося хана. По странной прихоти судьбы всесильный Тыхмук родился горбатым и колченогим карликом.

— Тебя гложет зависть! — победно глядя сверху вниз, небрежно осадил Тыхмука Толман. — Ты сам хотел бы занять это место! Но ты слаб для такой ноши, коротышка…

Тыхмук обиженно завизжал и бросился на Толмана, но, запутавшись в ворохе шкур, лежащих под ногами, упал прямо в горячие угли. Из почти прогоревшего очага неожиданно взметнулся столб обжигающего пламени. Огонь загудел, словно раздуваемый смерчем. Кожа на лице Тыхмука почернела и пошла пузырями, которые мгновенно лопались, превращая физиономию вождя в жуткую маску смерти. Миг, и перед остолбеневшим советом лежала лишь обоженная дымящаяся головешка. Тыхмук не успел даже вскрикнуть перед смертью, настолько быстро все произошло. Запах горелой плоти заполнил шатер совета.

Толман опомнился быстрее всех:

— Он противился божьей воле! И бог покарал его!!!

— Бог?!! — взвизгнул Кубык, прикрывая лицо широким рукавом — вонь не давала продохнуть. — Ты предал наших богов! Ты глумишься над ними…

Кубык замолчал, задохнувшись, то ли от дыма, то ли от ярости.

— Да плевал я на твоих богов! — Толман даже не пытался возражать, он решил покончить со всеми обвинениями одним мощным ударом. — Что дали мне твои хваленые боги? Я приносил им жертвы, я молил их… Да пошли они…

По шатру пронесся ропот, заглушивший последние слова мятежного хана. Многие знали, что Толман поклоняется новому, неведомому богу, и смотрели на это сквозь пальцы. Но такой открытой хулы они перенести не могли.

— Пусть они накажут меня, — перекрикивая вой толпы, надрывался Толман, — пусть покажут свою силу! Если же они не могут наказать даже одного человека, то они слабы! А слабые боги мне не нужны! Мне достаточно одного Бога! Сильного Бога! Вот он точно сможет…

Обгорелый труп Тыхмука продолжал чадить, наполняя шатер едким дымом. Вожди вскакивали со своих мест и выбегали на улицу. Кубык, воспользовавшись неразберихой, достал из-под полы халата жертвенный нож. Крадучись, зашел за спину Толмана и замахнулся. Карачун, протиравший слезящиеся глаза, не заметил движения верховного шамана. Но нанести удар Кубык не успел — жердь, поддерживающая крышу шатра, вдруг соскользнула и, пробив лысую голову верховного шамана, пригвоздила его к земле. Толман стремительно обернулся. Краем глаза он успел заметить, как из обессиленных рук шамана вырвался остро отточенный жертвенный нож.

— Бог спас меня! — во весь голос закричал Томан, привлекая внимание вождей не успевших покинуть шатер. — Мор!!! Мор!!! Мор!!!

Расталкивая вождей, внутрь ворвались охранники хана. В их сопровождении Толман выбрался на улицу. Оказавшись на свежем воздухе, хан приказал разобрать шатер. Когда шкуры были сняты, все увидели нанизанного на жердь верховного шамана.

— И где же его хваленые боги? Почему они не защитили своего слугу? — воздев руки к небу, вопросил Толман. — Потому что мы не нужны им!

По его знаку принесли статуэтку Мора. Следом привели десяток рабов. Потоки крови залили статуэтку, которая выросла на глазах изумленных вождей.

— Мало! — неудовлетворенно крикнул Толман. — Режьте всех! За спасение своей жизни я готов щедро платить!

Словно в подтверждении этих слов идол Мора захохотал, земля содрогнулась, а вожди и старейшины вслед за Толманом попадали ниц перед новым божеством.

На следующее утро совет назвал Великого Кагана объединенной печенежской орды. Им единогласно избрали Толмана, достойнейшего сына степей. Хан ликовал: почти все, что обещал ему бог, свершилось. Еще год назад он не мог даже и мечтать о такой власти. Первым делом Толман поспешил провозгласить Мора богом и покровителем всех печенежских племен, а себя — его верховным шаманом. Отныне и вовеки веков Мор должен был почитаться выше всех иных богов. Толман обязал старых жрецов поставить во всех стойбищах идолы нового печенежского покровителя, коих ежедневно приказал поить жертвенной человеческой кровью. Всех недовольных и несогласных с новыми устоями (а таких было немало) Великий Каган приказал не жалеть и, немедля принести в жертву Мору. Кровожадный Хозяин Толмана, находящийся в тот момент где-то далеко на севере, не замедлил похвалить расторопного слугу, явившись ему во сне. Он одобрил начинания хана и пообещал любую возможную помощь. Силы Мора стремительно восстанавливались, однако до былых возможностей он еще не дорос. Воодушевленный Толман принялся готовить свой первый серьезный набег. Главная цель Толмана конечно же Киев, столица презренных землепашцев. Однако хан до сих пор не мог решиться напасть на нее. Даже имея под рукой столь многочисленное войско, он боялся, что его силы все же уступает ежегодно возрастающей мощи Киева.

— А если попробовать заручиться поддержкой ромейского базилевса? — вдруг подал мысль Карачун. — Ваш благословенный родитель всегда держал Царьград про запас!

— А ведь ты прав! — радостно воскликнул Толман. — Как это я выпустил ромеев из вида? Но кого послать со столь важным поручением?

— Если повелитель сумеет обойтись какое-то время без верного слуги… — ответил, кланяясь, Карачун.

Хан задумался:

— Мне будет не хватать тебя, Карачун. Но… Никто не справиться с этим лучше тебя!

— Я буду спешить! — заверил Толмана старик.

— Хорошо! — согласился хан. — Собирайся!

— И еще, — вкрадчиво сказал Карачун, — я бы предложил повелителю заслать в Киев лазутчика! Наш человек в княжеском тереме…

— Ты в своем уме? — набросился на слугу Толман. — Как наш человек может оказаться в Киеве, да еще в княжеском тереме?

— Он станет дружинником! — спокойно пояснил старый хитрец. — Разве у Владимира мало дружинников-печенегов? Пусть повелитель вспомнит хотябы о Дюсене, сыне хана Жужубуна…

— Постой, разве Дюсен не был заложником Владимира?

— Вначале так и было, но потом… Он даже сражался плечом к плечу с презренными пахарями против родного отца!

Толман презрительно скривился.

— Поступил бы он так, будь заложником? Ведь никто его не неволил!

— Да тот поход принес немало горя степным племенам! Я помню его…

— Так вот, — продолжал Карачун, — Владимир не брезгует принимать на службу иноплеменников, считая, что дружинная связь выше кровной! Поэтому его богатыри непобедимы! Надо послать одного из наших батыров, отобрать сильнейшего, ну и чтобы с головой был…

— Где же я такого найду? Сила — уму могила!

— Есть у меня один молодой батыр на примете, — признался Карачун. — И силенка есть, да и не дурак… вроде бы, — чуть помедлив, добавил он.

— Кто?

— Чурпак, сын погибшего Турана. Парень горит желанием отомстить за отца!

— Ты думаешь, он справиться? — засомневался Толман. — Уж больно молод!

— Справиться! — заверил повелителя Карачун. — Я постараюсь вбить в его голову все, что нужно!

— Тогда действуй немедля! — приказал Толман. — Времени у нас в обрез!

У Жидовских ворот с утра жизнь кипела как обычно, только стража была несколько не в духе, да глазами по сторонам зыркала больше обычного. Однако кто на них, на стражников-то, пялиться в такой час будет, разве что девки молодые, да незамужние. Скрипели подводы и телеги, ржали лошади, кто-то пытался пролезть без очереди, за что получил от стражи нагоняй. У зазевавшейся тетки убежала порося, и пока она её с визгом ловила — застопорилась вся колонна. Стражи ругались, пытаясь развести затор, но у них плохо получалось. Наконец поросенок был пойман, с тетки взяли штраф за нарушение порядка, и все пошло своим чередом. На рассохшейся скрипучей телеге, которую с трудом тащил облезший старый мерин с грустными глазами, сидели двое мужиков. В ожидании своей очереди они лениво трепали языками, перетирая недавние события.

— А у меня в Сосновке всю родню проклятые печенеги вырезали! — жаловался старик своему молодому попутчику. — Всю кровушку из них поганые выпили! Всех младенцев пожрали!

Голос старика дрожал, он то и дело смахивал наворачивающиеся на глаза слезы.

— И куда только князь со своими боярами смотрит? — подал голос его молодой спутник. — Будь моя воля я бы их всех к ногтю…

Парень неожиданно поперхнулся, потух и съежился. Старик испуганно оглянулся, отпрянул, едва не свалившись с телеги. За повозкой на громадном мохнатом жеребце восседал могучий степняк. Он невозмутимо глядел раскосыми глазами на испуганных мужиков. Его скуластое лицо было спокойным, он либо плохо понимал по-русски, либо ему было плевать на все оскорбления, относившееся к его роду. В гробовом молчании телега проехала под аркой ворот, мужики, не торгуясь, заплатили стражникам мыто и поспешно скрылись в городской толчее. Печенег надменно взглянул на дружинников, по сравнению с ним, крепкие парни выглядели сущими детьми. Степняк хищно шевельнул крыльями носа, сощурил и без того узкие глаза и брезгливо бросил под ноги стражам золотую монету.

Начальника караула, дежурившего в этот день у Жидовских ворот, пожилого ветерана, участника многочисленных походов против печенегов, взбесило такое поведение непрошенного гостя. Но, не даром родители назвали сына Молотом — ни единый мускул не дрогнул на лице старого воина. Молот неторопливо подошел к степняку, печенег навис над начальником караула словно скала. Но тертого ветерана это не обескуражило.

— Сейчас ты слезешь с коня, — тихо, но четко сказал он степняку, — и поднимешь монету! Или, клянусь Перуном, в город ты не войдешь!

Улыбка вмиг сползла со скуластого лица Печенга, жиденькие усы встопорщились, обнажая маленькие острые зубы. Рука легла на эфес кривой сабли.

— Не балуй, паря! — предупреждающе улыбнулся Молот, делая знак дружинникам. Охранники вмиг ощетинились копьями. А от сторожки до чуткого слуха печенега донесся звук натягиваемых луков. Степняк окаменел, видимо решая, что предпринять. Наконец, он, скрипнув зубами, спрыгнул с коня, понимая, что у него нет ни единого шанса прорваться живым мимо стражи.

— Умничка! — по-отечески похвалил печенега Молот, наблюдая, как тот подбирает с пыльной земли монетку. — И куда ж ты такой прыткий направляешься? Уж, не в дружину ли княжескую собрался?

Печенег застыл с протянутой рукой, удивившись проницательности старого воина.

— Ну и чего ты на меня так вылупился? — гаркнул Молот. — Не ты первый, не ты последний! Только многие отсюда не солоно нахлебавшись, уезжают! А многих вообще на заднем дворе, словно собак закапывают! Так что смотри, не нарывайся больше на грубость! С людьми надо по-людски себя вести! А то вас, диких, никто в степи вежеству не учит! Давай, проезжай!

Основательно поплутав с непривычки по городу, никто не хотел иметь дело с мрачным печенегом, Чурпак наконец добрался до княжеского двора. Чернь, завидев степняка, плевала ему вслед, люди посолидней потрясали кулаками — у многих в вырезанных печенегами селах и весях жили родные. Чупрак старался не обращать на проклятия, преследовавшие его всю дорогу, внимания. Перед большими, раскрытыми нараспашку воротами, ведущими на широкий княжеский двор, стояла теремная стража. По сравнению со своими собратьями на городских вратах, эти ребята выглядели много серьезней.

— Таких, — решил Чупрак, — нахрапом не возьмешь!

Печенег растянул свое плоское лицо в приветливой улыбке, и направил коня в ворота.

— Стой! — сурово кликнул его. — Куда прешь?

— К князю! — наивно улыбаясь, ответил степняк. — Хочу в дружину вступить!

— Не принимает сегодня князь, — серьезно ответил страж, оценив мощную фигуру печенега.

— Но я слышал, — возразил Чупрак, — в Золотой палате пир круглые сутки! Можно тогда хоть с воеводой…

— В золотой палате нынче не гуляют! — помрачнев лицом, ответил тот же дружинник, по всей видимости, главный в карауле. — Приезжай через несколько дней, когда все уляжется!

— Что уляжется? — воскликнул печенег.

Но страж уже отвернулся от него, давая тем самым понять, что разговор окончен. Чупрак постоял перед воротами еще мгновение и развернул коня, решив попытать счастья на следующий день. Он должен любой ценой стать дружинником киевского князя, только так он сумеет отомстить за отца и не ударить лицом в грязь перед собственным каганом.

— Слышь, — окликнул степняка дружинник, — тебе хоть остановиться-то есть где?

— Нет!

Печенег развернул коня и вновь подъехал к воротам.

— Тогда дуй прямо, затем направо до перекрестка. Там корчма, при ней постоялый двор есть. Заблудиться трудно — все дороги ведут в корчму! Может, сдадут тебе там комнатку, хотя вашего брата сейчас ой как не любят!

— Спасибо за совет! — ответил степняк. — А сам ты на печенегов почему зла не держишь? — не удержался и спросил стражника Чупрак.

— Так у нас в дружине не только русины, да славяне, но и хазары есть, и варяги, и печенеги. Среди них тоже люди хорошие водятся. Так чего же мне тебя зря обижать? Может придется нам в скором времени вместе службу нести! Так что удачи тебе.

— И тебе того же! — ответил пораженный ответом Чупрак.

До корчмы он добрался на удивление быстро, заблудиться действительно было трудно. Прав оказался дружинник — все дороги вели в корчму. Заведение выглядело добротно: большой терем в два поверха, сложенный из массивных бревен, широкий ухоженный двор, говорили о том, что дела у владельца постоялого двора идут отлично. Завидев нового постояльца, к Чупраку кинулся мальчишка, видимо сын хозяина харчевни. Но, разглядев в пришельце печенега пацан испуганно скрылся в корчме. Чупрак понятливо хмыкнул, он уже начал привыкать к подобному обращению, спрыгнул с коня и самостоятельно привязал его к высокой коновязи. Затем он отряхнул одежду от пыли, поднялся на высокое крыльцо и вошел в корчму. Сразу же Чурака накрыло волной изумительных запахов. Казалось, вся корчма пропиталась восхитительным запахом жареного мяса. Степняк непроизвольно сглотнул — рот мгновенно наполнился слюной, последних несколько дней Чупраку приходилось питаться впроголодь. В большом помещении было на удивление многолюдно. Все столы были заняты посетителями. Лишь в самом дальнем темном углу корчмы за столом в гордом одиночестве восседал нелюдимый витязь. Народ сторонился этого столика, по крайней мере так показалось Чупраку, стараясь не раздражать изукрашенного боевыми шрамами богатыря. Едва степняк переступил порог заведения, в его сторону повернулось большинство посетителей кормы. На печенега вновь обрушилась масса проклятий. Не обращая на них внимания, Чупрак пересек корчму и присел рядом с одиноким дружинником. Богатырь на миг оторвался от большой глиняной кружки, к которой он регулярно прикладывался, и посмотрел на печенега из-под насупленных бровей, но ничего не сказал. Затем одним мощным глотком допил содержимое и с грохотом опустил кружку на стол. Едва только он это сделал, как рядом с ним оказался невзрачный человечек с запотевшим кувшином в руках. В мгновение ока кружка наполнилась вновь. Печенег понял, что перед ним не простой ратник, не стал бы хозяин заведения стоять перед простым дружинником навытяжку, своевременно подливая в опустевшую кружку вино. А то, что это именно хозяин заведения, Чупраку стало ясно, когда он повелительным жестом подозвал мальчишку, который должен был следить за кружкой дорого гостя, и отвесил ему хорошего тумака. Печенег пригляделся к своему соседу внимательнее: не молод, но еще силен, как говорят в самом расцвете, добротный, но несколько потертый дорожный плащ, небрежно накинутый на плечи, застегнут массивной золотой брошью. Сотник — не меньше!

— Может быть, досточтимый воевода еще чего-то желает? — елейным голоском произнес корчмарь.

— Даже не сотник — воевода! — подумал Чупрак. — Может быть — повезло?

Воевода тем временем отрицательно мотнул гладко выбритой головой. Кончик длинного седеющего чуба обмакнулся в кружку. Богатырь безразлично вытащил его из вина.

— Но если понадобиться — зовите! — преданно улыбаясь, хозяин попятился, собираясь исчезнуть на кухне.

— Вино оставь! — проревел воевода, вновь опорожнив кружку одним глотком. — Больше мне от тебя ничего не нужно!

Корчмарь вздрогнул и судорожно поставил кувшин на стол. Руки у него ощутимо дрожали. Он вновь собрался уйти, но печенег ухватил его за плечо.

— У тебя есть свободная комната? — спросил он.

Корчмарь брезгливо дернул плечом, в попытке сбросить руку, но Чупрак держал крепко.

— Нет! — буркнул корчмарь, пытаясь разжать железный захват степняка. — Все комнаты заняты!

— Я хорошо заплачу! — Чупрак показал хозяину золотой.

— Я сказал нет! — вдруг как поросенок завизжал корчмарь. — Для таких как ты — мест нет, проклятый печенег!

Народ в корчме пришел в движение, лишь воевода продолжал невозмутимо дуть вино.

— Слышь, ты, урод степной, отпусти его! — хрипло выкрикнул кто-то из толпы.

— А не то мы тебе ручки-то укоротим! — поддержал его другой подвыпивший голос.

— Да чего ждать — пустить ему кровь!

— Как они пускали кровь нашим родичам!

— Смерть узкоглазым!

— Смерть!

Чупрак отпустил плечо корчмаря, демонстрируя толпе добрые намерения и пустые руки. Но было уже поздно — разгоряченные выпивкой горожане хотели лишь одного — крови! За крайним столом пьяный в стельку мужик схватил недопитую кружку и, коротко размахнувшись, метнул её в печенега. Мужик сидел за спиной Чупрака, поэтому степняк не увидел летящий в его сторону предмет. Глиняная кружка угодила печенегу точно в голову, лопнула и ссыпалась на пол мелкими осколками. Чупрак покачнулся, но на ногах устоял. Он дико зарычал и обнажил кривую саблю. В руках мужиков блеснули ножи, которыми они только что разделывали мясо. Неожиданно со своего места резко поднялся воевода, доселе сидевший неподвижно.

— Молчать! — протрубил он, словно на поле боя. — Бросить оружие! Сдурели совсем что ли?

Но толпа ревела, требуя расправы над степняком, и все потуги воеводы остановить самосуд пропали втуне.

— Ты, воевода, не ори — не в поле! — посоветовал седовласому богатырю шепелявый мужик, сидевший за соседним столиком.

— Тоже мне, командир выискался, — поддержал его другой, взмахивая длинным выщербленным ножом словно мечом, — в дружине будешь командовать!

Лицо воеводы побагровело, вислые усы встопорщились.

— Бунтовать?! — рявкнул он. — Всех в темную засажу!

— Местов не хватит! — заорали из толпы. — Бей их, братцы!

Воевода вскочил, ногой перевернул стол и встал плечом к плечу с Чупраком, обнажив длинный меч. Пораженный печенег прошептал слова благодарности.

— Живы будем — сочтемся! — просто ответил богатырь.

Толпа напирала — в ход пошли тяжелые дубовые лавки. Против озверевшей толпы, вооруженной чем попало, длинные мечи справлялись плохо. По разбитому лицу воеводы струилась кровь, кто-то сумел зацепить его тяжелой дубовой ножкой стола. Чупраку еще раньше разбили затылок глиняной кружкой. В замкнутом пространстве корчмы у отбивающихся от толпы бойцов не было шансов на спасение. Еще чуть-чуть и их свалят с ног, похоронят под грудой тел или разорвут на мелкие кусочки. Неожиданно входная дверь распахнулась и в корчу с копьями наперевес ввалилась городская стража, вызванная перепуганным хозяином корчмы. Дружинники быстро навели порядок, повязав самых отъявленных смутьянов. Воевода отер кровь с лица, выслушал доклад вытянувшего стрункой десятника, а затем развернулся к печенегу.

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Чупрак.

— А меня Волчьим Хвостом кличут, — представился воевода. — И чего тебя паря в такое время в Киев принесло? Родственнички твои лютуют, вот народ и волнуется!

— В дружину я хочу! — просто ответил Чупрак.

Воевода ухмыльнулся:

— Ладно, считай ты уже дружинник! Первую проверку прошел! Пока будешь в младшей, а со временем, если проявишь себя — в старшую дружину зачислю! А сейчас пойдем, здесь тебе оставаться не следует. У меня переночуешь. Хоромы, правда, не княжеские, но местечко для тебя найдется!