Кулаком и добрым словом

Глава 18

На третий день после свадьбы в личные покои князя ввалился хмурый и опухший с похмелья Претич. Владимир в мятой одежде лежал на широкой резной кровати. Он не обратил на приход верного воеводы ровно никакого внимания. Претич зыркнул исподлобья, оценивая состояние князя. Внешний вид надежды и опоры государства воеводе явно пришелся не по нутру. Нарочито громко бухая сапогами, Претич приблизился к кровати.

— Князь! — хрипло позвал он.

Владимир не ответил, продолжая лежать, уткнувшись лицом в большую пуховую подушку.

— Князь, кончай хандрить! — трубно рявкнул Претич. — Держава в опасности, а ты сопли о наволочку вытираешь! Вставай, надежа, без тебя не обойтись!

Владимир вяло зашевелился, приподнялся на локтях и повернулся к воеводе. Скользнул по нему тусклым взглядом, затем закрыл воспаленные глаза припухшими веками и вновь рухнул на подушку.

— Вставай, вставай! — продолжал ворчать Претич. — Хватит уже! Если сейчас не соберешься ты — державу придется собирать по кусочкам! Ну!

Владимир вновь оторвал голову от подушки, откинул одеяло, закрывающее ноги и сел.

— У, батенька, да ты совсем! — увидев обутые ноги князя, удивленно присвистнул воевода. — Даже сапоги не снял!

— Ну, чего тебе от меня надо! — накинулся на Претича Владимир.

— Мне? Мне ничего! А вот Родина-мать — зовет…

— Мать вашу! — выругался князь, поднимаясь на ноги.

Дверь в покои князя вновь отворилась — на пороге появился Добрыня. Скептически оглядев Владимира, Добрыня спросил воеводу:

— Поднял?

— Как видишь, только вот видок у него еще тот!

— Ничего, сейчас кликнем девок, пускай князю принесут воды умыться. Да похолоднее! Ему взбодриться не помешает!

Владимир переводил изумленный взгляд с Добрыни на воеводу и обратно. Те, словно не замечая князя, продолжали разговаривать между собой. Наконец Владимиру это надоело, и он гаркнул:

— Вы чего это тут распоряжаетесь?! Кто здесь князь?

— Вот именно, — ехидно прищурился воевода, — князь ты или не князь?

— Соберись, племяш! — серьезно сказал Добрыня, положив руку на плечо Владимиру. — Вспомни, чему я тебя учил! Соберись! Сейчас от этого действительно многое зависит!

— А умыться мне действительно не помешает, — вдруг сказал Владимир. — Зовите девок!

— Вот и ладушки! — повеселел Претич. — Мамки! Няньки! Тащите воду! — шутливо закричал он. — Князь освежиться желает!

Дух былого веселья в этот день покинул Золотую Палату. Мрачные витязи сидели молча, избегая смотреть в глаза друг другу. Притих даже вечно громогласный Фарлаф. Слишком свежа была в памяти трагедия, разыгравшаяся здесь три дня назад. Расторопная челядь уже давно вымыла окровавленный пол, но резкий запах крови так и не выветрился из помещения за эти дни. А возможно это только казалось собравшимся богатырям, ведь каждый из них считал себя виноватым. Дверь распахнулась, и в Золотую Палату в сопровождении Добрыни и Претича вошел посвежевший Владимир. Князь бодро прошел через всю палату и уселся на трон. Добрыня присоединился к богатырям, а воевода привычно устроился за широкой резной спинкой трона по правую руку от Владимира. Князь пробежался взглядом по понурым лицам богатырей: кто смотрел в пол, кто в окно, но все старательно отводили взгляд. Владимир не подал вида, что такое поведение богатырей ему не по душе. Он прекрасно помнил, в каком состоянии только что был сам.

— Други! Соратники! — громко сказал князь, привлекая внимание витязей. — Я совершил большую, чудовищную ошибку! Мне жаль…

— А не слишком ли ты себя ценишь, князь? — проворчал старый Корневич. — Я совершил, мне жаль! Все виноваты! И нечего общую вину на себя взваливать!

Богатыри одобрительно закивали головами, поддерживая рассудительного ветерана.

— Но если бы я остановил… — запротестовал князь, но его вновь перебил Корневич.

— Если бы ты остановил, если бы я сразу понял, если бы Фарлаф язык за зубами умел держать…

— А при чем здесь Фарлаф? — прячась за спины товарищей, выкрикнул говорливый витязь. — Чуть что — сразу Фарлаф! Бабы виноваты — нечего им в мужские игры играть! Правда ведь, мужики? Ну не влезь Опраксия — все бы и обошлось! А Фарлаф тут совершенно ни при чем! — не останавливаясь, тараторил бедняга, боясь остаться козлом отпущения.

— Цыть! — прикрикнул на него Корневич. — Сказано — все виноваты! Так и порешаем! Так что ты князь не журись — всей вины на себе не утащить! В следующий раз умнее будешь! — подытожил он сказанное.

Князь скользнул взглядом по рядам богатырей и с радостью отметил: лица — посветлели, верные соратники уже не прятали взгляды друг от друга. Из-за плеча князя веред выступил Претич:

— Ладно, хлопцы, пока мы с вами слезы льем — враг не дремлет! Какая-то сволочь наши рубежи на прочность решила проверить — чудищами-страшилищами затравить! Ну не могут они сами сразу со всех сторон кидаться! Не верю! Что скажешь, князь?

Владимир задумался на мгновение.

— Мне тоже как-то не вериться! Но делить с этим что-то нужно!

— Претич, ты воду не мути! — зашумели богатыри. — Доложи порядком: кто, где и как безобразит! А мы всем миром решим, как с этим справиться!

— Хм, — усмехнулся воевода, — слушайте: в Бел-Озере Змей полуденный завелся, горожан запугал, каждый божий день себе жертву требует! Под Новгородом из Ладоги вылезает какой-то Рыбо-кит, ни дня не проходит, чтобы кого-нибудь под воду не утащил. Сначала только коров жрал, а теперь и за людишек принялся. Из лесов Муромских зверье бежит. Волки, медведи и другие зубастые! Целые деревни вырезают, даже костей не остается! В Тьмутаракане — велет-людоед, в Турове — упыри, и откуда только? От дрягвы что-ли? — пробурчал воевода себе под нос. — В Чернигове…

— Ладно, хватит, зачастил — прервал воеводу князь. — И так все ясно! Добровольцы есть?

— Есть! — как один закричали богатыри.

Смоловар Возгривый маялся похмельем. Брага, что он вчера выменял на струю бобра у старой карги Миткевы, снабжавшей всех любителей зеленого змия выпивкой, оказалась ядреней, чем обычно. Следовательно, и голова у Возгривого болела сильнее обычного, хоть и был он мужиком здоровым и крепким в кости. Однако голова, хоть и была целиком сделана из кости, все равно продолжала болеть. Некоторое время смоловар ворочался на прелой соломенной подстилке, заменяющей ему постель. Но оттого, что он переворачивался с боку на бок, голова болеть меньше не стала, а даже наоборот — боль постепенно нарастала. Бедняге уже казалось, что его многострадальную голову использует кузнец Людота вместо наковальни, вбивая в нее огромным молотом раскаленные гвозди. С этим нужно было срочно что-то делать. Возгривый обиженно засопел и поднялся на ноги. В глазах потемнело, а в голове что-то звонко лопнуло. Людота быстрее заработал своим молотом.

— А-а-а! — заревел смоловар, схватившись руками за всклоченную шевелюру.

Его заплывшие маленькие глазки рыскали по убогому жилищу в поисках лекарства, способного исцелить головную боль. Наконец в поле зрения смоловара попала старая крынка с отбитым горлышком, в которой больной обнаружил остатки молока трехдневной давности. Словно к живительному источнику припал смоловар к кувшину с прокисшим молоком. Большим глотком он осушил сосуд. Немного полегчало. Возгривый выскочил из лачуги на улицу и налетел на бочку с затхлой зеленоватой водой. Не удосужившись даже разогнать вонючую жижу, что ошметками плавала на поверхности, смоловар окунул больную голову в воду. Некоторое время он довольно пускал пузыри. Самочувствие улучшилось!

— Это ненадолго, — себя Возгривый знал как облупленного. — Нужно срочно опохмелиться! Иначе…

О том, что произойдет иначе, думать не хотелось. Он огляделся в поисках того, на что можно будет выменять выпивку. Как назло на глаза ничего не попадалось — все, что можно, он уже пропил. А то, что Миткева нальет ему в долг, смоловар очень сильно сомневался.

— Ладно, — решил он, — чего-нибудь да придумаю!

Окунувшись напоследок в бочку, нетвердой походкой Возгривый зашагал в сторону Киева. Смоловар торопился — вот-вот вернется головная боль. Нужно успеть. Он выскочил на пыльную дорогу, ведущую к городским вратам. Обычно многолюдная дорога была почему-то в этот день пуста.

— Жара виновата, — подумал Возгривый, — народ по домам сидит! Холодное пиво дует или квас на худой конец!

Смоловар как наяву увидел запотевшую крынку, что хранилась в дальнем углу самого глубокого холодного погреба, увидел, как большие капли чертят на крутом боку посудины мокрые дорожки…

— Проч с дорогы! — картаво выкрикнул кто-то незаметно подъехавший к Возгривому сзади, стеганув его нагайкой.

Зазевавшегося смоловара, не успевшего отскочить на обочину, сбил грудью конь. Возгривый, не удержавшись на ногах, рухнул в придорожную пыль. Проезжая мимо, всадники до обидного громко заржали, громче, чем их собственные кони. Смоловар протер запорошенные пылью глаза.

— Дык… — опешил он поначалу. — Это ж печенеги! Твари кривоногие! И туда же над людьми глумиться!

Он даже и не думал о том, откуда под самыми стенами Киева могут взяться степняки. Смоловар нагнулся и поднял с земли увесистый булыжник. Руки смоловара больше не тряслись, а на головную боль он уже не обращал внимания. Злость — лучшее лекарство с похмелья. Коротко размахнувшись, Возгривый метнул камень вслед уезжающим обидчикам. Булыжник, выпущенный сильной рукой, с глухим стуком впечатался в непокрытую бритую голову ближайшего печенега. Возгривый наблюдал с удовлетворением, как голова иноземного нахала окропилась кровью, а сам он беззвучно свалился с лошади. Отряд степняков остановился, в немом изумлении разглядывая поверженного товарища. Они никак не могли взять в толк, отчего это их товарищ валяется на земле с окровавленной головой. Смоловар тем временем подобрал другой булыжник и точным броском ссадил с лошади еще одного печенега. Степняки загомонили, разобравшись, наконец, в чем дело и начали спешно разворачивать лошадей. Печенегов было много, но смоловар не испугался. Он неспешно выдернул с корнем росшее возле дороги небольшое деревце.

— Ну, давайте, поганцы, посмотрим, чья возьмет! — крикнул Возгривый, потрясая только что приобретенным дубьем.

Двое печенегов, улюлюкая, уже подлетали к смоловару.

— Это зря вы так, скопом, — пробурчал смоловар, вышибая из седел ретивых степняков. — Удовольствие растягивать надобно!

Глашатай ворвался в Золотую Палату и кинулся в ноги Владимиру.

— Князь, не казни! Вели слово молвить!

Князь удивился — давненько такого не случалось — но виду не подал.

— Говори!

— Посол от печенежского хана Толмана… — глашатай замолк, видимо не зная, что говорить дальше.

— Ну, продолжай, — улыбаясь, сказал Владимир, оглядывая золотую палату. Богатыри тоже с любопытством переглядывались.

— Так нету больше того посла, — едва слышно прошептал глашатай. — И отряда, что с ним… дюжина была… Только волхв, что в ихнем отряде был, уцелел…

— Кто посмел понять руку на посла?! — гневно выкрикнул князь, сверкая глазами.

— Привели этого душегуба — сам страже сдался! — проблеял челядник, исчезая за дверьми.

В Палату, хромая, вошел ражий детина со всклоченной шевелюрой. Он отер тыльной стороной ладони залитое кровью лицо. Зыркнул по сторонам глазами, украшенными большими фиолетовыми синяками. Рубаха на нем была разорвана в клочья, и непонятно каким образом держалась на мощных плечах.

— Вот это богатырь! — хохотнул за плечом князя не унывающий Претич. — Ты кто, паря?

Паря исподлобья глянул на воеводу, не долго думая, схватил с крайнего стола большую братину с дорогим вином и в два глотка осушил её не малое содержимое. Богатыри загалдели: кто недовольно, а кто — одобрительно.

— Ого! — вновь хохотнул Претич. — Вот это по-нашему!

Князь покосился на верного служаку, но промолчал, ожидая, что последует дальше. Детина поставил братину на место, а его хмурое лицо прояснилось.

— Смоловар я, — поклонился он князю. — Все зовут Возгривым. Недалече от града смолокурня моя стоит.

— Так это ты ханских послов приголубил? — продолжал вопрошать воевода, с молчаливого одобрения князя.

— Я, — честно ответил Возгривый.

— Один, али помогал кто? — хитро прищурившись, допытывался Претич.

— Один, — подтвердил смоловар. — Твоя стража только одного отбить успела.

— Да ты я смотрю не иначе богатырь! — шутливо воскликнул Претич. — Кучу печенегов голыми руками положил! А чем же тебе послы ханские не угодили?

Смоловар шмыгнул носом:

— А чего эти козлы… то есть послы, — тут же поправился он, — ведут себя не по-людски? На нормальных людёв кидаются? Ну не стерпел я, князь! — Возгривый рванул на груди остатки ветхой рубахи. — А теперь хошь — казни, хошь — милуй!

— Так, — Владимир решил взять суд в свои руки, — как на самом деле все происходило? Свидетели есть?

— Есть! — ответил один из гридней городской стражи. — Бабулька одна. Если надо мы её перед твои очи, светлый князь, быстро доставим.

— Пока не нужно! Сказывай ты! — распорядился Владимир.

— Значит этот, — страж указал на Возгривого, — шел в город, никого не трогал. А эти псы степные, послы то есть, — поправился он, — нагайкой его! И лошадью в канаву загнали!

Было видно, что симпатии стражника целиком на стороне смоловара. Богатыри одобрительными выкриками тоже поддерживали поступок смоловара.

— Ну, этот детинушка, — страж смерил оценивающим взглядом фигуру Возгривого, — взял камень… затем второй… выворотил дубинку, не хуже, чем у Ильи Жидовина… ну и… одного только спасти удалось! Нам смоловар препятствий не чинил — на суд к тебе сам без понуканий пришел!

— Ну не вериться мне, что этот мужик-лапотник дюжину воинов, лучших, раз для охраны посла — голыми руками! — воскликнул Владимир.

— А ты князь вспомни того же Илью, Микулу Селяниновича, — зашептал на ухо князю воевода, — то же ить — мужики лапотные, а силищи на сотню таких возгривых хватит!

— Так что ж, я, по-твоему, этого смоловара и наказывать не должен? А взять его под белы рученьки, да и в Золотой палате на красное место усадить? А?

— Нет, конечно, — воевода уже знал, как выкрутиться, чай не первый год при князе, — наказать ты его должон! Только наказаньице, — жарко зашептал он на ухо князю, — так себе придумай, ну там нужник княжий пусть пару седьмиц почистит, либо еще чего! А потом в младшую дружину определи… к такой силушке надобно немного уменья добавить, а там глядишь — новый богатырь в Золотой Палате объявится!

Шаман Горчак сидел над обезображенными остывающими телами соплеменников, небрежно сложенными в груду на заднем дворе княжеского терема. Горчак до сих пор не мог поверить, что погубить лучших воинов хана смог всего лишь один человек! Да даже и не человек, а так сермяга, мужик-лапотный. А ведь и не было у него в руках даже захудалой сабельки, побил всех голыми руками! Прав, тысячу раз прав Толман — с наскоку Русь не взять! Здесь любой мужик сильнее десятка лучших степных бойцов! А богатыри… Обидно одно: призрачный шанс вернуться невредимым — провалился! Некому его теперь прикрыть! Что ж он готов и умереть! Горчак еще раз проверил правильность составленного заклинания, по многолетней привычке вознес хвалу Матери Кобылице, поднялся на дрожащие ноги и, не торопясь, вошел в терем. Теремная стража, стоявшая у ворот, пропустила Горчака без вопросов — они получили от князя соответствующие указания. Шаман медленно поднимался по большой скрипучей лестнице, прошел мимо Серебряной Палаты, откуда доносились веселые крики.

— Жаль, на пащенков сил не останется! — с сожалением вздохнул Горчак. — Этих тоже не мешало бы утихомирить! Если хватит сил — и эти навечно лягут!

Наконец шаман подошел к воротам Золотой Палаты. Тут сейчас лучшие из лучших, сильнейшие из сильнейших, стальной заслон Киева от степи — богатыри. Правда и здесь не вся сила Руси — некоторые уже несутся на встречу своей гибели, приготовленной искусными в колдовстве цареградскими магами. А он, Горчак, должен упокоить навсегда оставшихся в городе богатырей, пускай и ценой собственной гибели. Шаман постоял мгновение перед воротами, сосредоточился. Ошибки быть не должно. Затем толкнул тяжелую створку и вошел в палату к пирующим русским витязям. Золотая Палата показалась шаману огромной. У дверей Горчак столкнулся со смоловаром, что недавно перебил всех его попутчиков. Взгляды повернувшихся к нему богатырей давили, Горчак чувствовал, что все присутствующие настроены против него. Стараясь не поддаваться панике, шаман неторопливо пересек Золотую Палату и остановился напротив княжеского кресла, стоявшего на возвышении. Сидевший на княжьем столе человек, любезно улыбнулся, но Горчаку показалось, что он ощерился волчьим оскалом.

— Мне нужен князь Владимир! — хрипло выкрикнул шаман.

Ему ответил воевода Претич, предварительно переглянувшись с князем:

— Может быть, тебе нужен Великий Князь Владимир?

— Пусть будет, хоть повелителем поднебесья, — заносчиво крикнул Горчак, — но он нужен мне здесь и сейчас!

— Что нужно тебе от князя? — не обращая внимания на поднявшийся в палате гул, продолжал Претич.

— Справедливости! — потрясая кулаками, воскликнул Горчак.

— Справедливости? — удивился Претич. — А разве ты её не получил?

— Этот человек, — шаман указал подрагивающим пальцем на смоловара, — убил посла и его охрану! Я требую, чтобы его наказали! Наказали немедля! Мне нужна его голова!

Горчак в гневе картинно топнул ногой, однако эффект оказался противоположным ожидаемому — Золотая Палата взорвалась смехом.

— Нет, вы посмотрите на него, — заливался тоненьким смехом Фарлаф, — он еще и ножками сучить умеет!

— Требует он, — рявкнул нелюдимый Волох, — на кол его! Чтоб в следующий раз нашего мужика за версту объезжали!

Богатыри бушевали, требуя вместо смоловара распнуть шамана. Со своего места поднялся Владимир, поднял руку, призывая к молчанию. В палате мгновенно установилась гробовая тишина.

— Ты и вправду думаешь, что я должен отдать смоловара тебе на растерзание? После всего того, что случилось?

Горчак кивнул.

— Ты ошибаешься! Смоловар Возгривый будет наказан, но его головы ты не получишь! Ты вообще ничего не получишь! С теми, кто ведет себя в чужом доме, словно в собственном клозете, у нас разговор короткий: на кол или голову с плеч! Ты можешь отправляться домой, тебя не тронут! Но передай своему кагану, что если он еще раз пришлет с посольством подобных хамов…

Горчак не слушал, его губы плели нити сложного заклинания, пальцы рук, скрытые от чужих взоров широкими рукавами, складывались в страшные руны давно забытого языка.

— … ты понял? Или тебе нужно повторить? — закончил Владимир.

Шаман не ответил — он готовился нанести удар.

— Дайте ему батогов! Чтобы слова князя доходили лучше! — распорядился Претич. — А то малый, кажись, в ступоре!

— Ага, — поддержал воеводу неугомонный Лешак, — обиделся он на нас! Глаза-то посмотрите как кровью налились — светятся уже!

Глаза шамана действительно слабо светились пунцово-красным светом, и с каждым мгновением это свечение становилось сильнее. Горчак вытащил из рукавов полыхающие сиреневым пламенем руки. По одежде колдуна пробегали фиолетовые сполохи. Шаман поднял руки и прокаркал изменившимся вдруг голосом:

— Я уничтожу вас! Ваше племя давно следовало стереть с лица земли, ибо вы не такие, как все!

— Смотри, как раскалился, — дрожащим голосом выкрикнул вдруг Фарлаф, переворачивая стол и прячась под ним, — как бы избу не спалил, паразит!

— Где Белоян? Зовите скорей волхва! — заревел Претич, выхватывая меч и бросаясь к шаману. — Руби, братцы, колдуна в капусту!

Кто-то метнулся к выходу за медведеголовым волхвом, кто-то схватил со стола нож, кто-то вертел (не все на пир брали с собой оружие, чтобы не ранить друг друга в хмельном угаре) и кинулись к шаману. Но Горчак не зря готовился столько времени, он всего лишь слегка взмахнул рукой, и богатыри разлетелись в разные стороны, словно щепки. Пол под ногами шамана обугливался на глазах, первыми полыхнули огнем расшитые бисером скатерти, следом зачадили дымом резные деревянные колонны.

— Чтоб никогда вашим детям и внукам, — хрипел шаман, — не видеть солнца…

Горчак крутился волчком, с каждым кругом все больше богатырей падали на пол и больше не могли подняться.

— …не вдыхать чистого воздуха…

На ногах остался лишь князь Владимир, даже верный Претич кулем осел у его ног.

— …не пить прозрачной воды…

Владимир без страха смотрел в полыхающие огнем глаза шамана, но сил что-нибудь предпринять у него уже не осталось. Он чувствовал, что вот-вот и он тоже упадет, как и все в Золотой Палате. Упадет, чтобы больше никогда не подняться.

— … чтобы весь род и даже имя его растворилось, затерялось и забылось в веках…

Владимир чувствовал, как наливаются свинцом веки, похоже, что на ногах остался стоять он один — проклятый колдун оставил его, князя, на сладкое.

— Не бывать больше Руси… — не успел договорить шаман, поперхнувшись на середине фразы. Уже сквозь красноватый туман перед глазами Владимир успел заметить, что за печенегом стоит, покачиваясь и сжимая в руках тяжелую братину, смоловар Возгривый. Смоловар размахнулся и вторично опустил братину на голову шамана. Последнее, что успел увидеть Владимир, перед тем как рухнуть без сознания, была расколотая молодецким ударом смоловара голова степного колдуна.

— Молодец, Возгривый! — прошептал князь, и мир для него померк.

Никто из них не заметил стоящего за широкой спиной смоловара младшего дружинника Чупрака с обнаженной саблей в руке. Чупрак мог десять раз снести Возгривому голову, но… Он стоял и безучастно смотрел, как смоловар проламывает шаману голову. Затем, когда с Горчаком было покончено, а князь Владимир и Возгривый бездыханными упали на пол, Чупрак аккуратно закрыл дверь в Золотую палату и незаметно покинул княжий терем.

Белоян пребывал в бешенстве. Шерсть на медвежьей морде стояла дыбом, маленькие красные глазки злобно сверкали. Он прохаживался из угла в угол перед собравшимися земскими боярами и остатками младшей дружины. Белоян был зол в первую очередь на самого себя.

— Не почуять колдуна! Горе мне, старому! — восклицал он, хватая себя громадными ручищами за голову. — Ну, ведь мог же, мог! И волшбу не малую этот шаманишка степной сплел! А все оттого, что в неуязвимость свою поверили! Расслабились до срока! А враги они везде, даже там, где их и не ждешь!

— Ладно, Белоян, кончай хандру нагонять! — попрекнул волхва Боброк, глава городского ополчения. — Неужели все настолько худо, что ничего нельзя сделать?

— Худо, очень худо! — подтвердил опасения Боброка волхв. — Хотя могло быть и хуже! Если бы не последний удар смоловара, раскроивший колдуну голову, тот тоже расслабился раньше времени, никак он не предполагал, что кто-то против его колдовства выстоит, то не было бы у нас больше ни князя, ни старшей дружины!

— А сейчас можно подумать они есть? — задал вопрос кузнец Людота.

— Спят они непробудным сном, но живые! — пояснил Белоян. — Нам они, конечно, ничем помочь не могут, а вот мы им помочь в состоянии. Потому как, если мы старшую дружину не разбудим — сомнут нас печенеги!

— Не сомнут! — возразил Боброк. — Городское ополчение уже собрано! Смолы на всех хватит!

— Городское ополчение это не богатыри! Не сдюжим! — влез в разговор купец Кожем, недавно пожалованный боярством. — Ты же Белоян волхв! — воскликнул он. — Придумай, как разбудить князя и войско!

— А чего тут думать, — рявкнул Белоян, — волховали мы с Стойградом, Велетичем и Медведко нам помогал…

Белоян на миг замолк, но его тут же принялись тормошить:

— Да не томи ты, харя зверячья, сказывай, чего для этого нужно?

— А нужно всего ничего, — грустно сказал верховный волхв, — кусочек жала василиска, яд змееголового арапчика, коготь дракона, рог изобилия, перо финиста-сокола, пух птицы гамаюн… Есть смысл перечислять дальше? — уныло вопросил он.

— Дела! — сказал Людота.

— Все это нужно собрать к зимнему солнцевороту! — продолжал Белоян. — А кого я за этими артефактами отправлю? Все кто на границы нечисть распугивать не отправился — те спят мертвым сном в золотой палате!

Белоян бессильно склонил голову.

— А чего ж это у нас в младшей дружине и богатырей нет? — выкрикнул чей-то звонкий голос. — Есть у меня одна задумка, как пух гамаюн-птицы добыть!

— А я постараюсь перо финиста принести! — поддержал товарища другой витязь из младшей дружины.

— Я слышал, ты что-то про рог изобилия говорил? Это какой, не с Буян-острова случайно? — спросил волхва старый Кожем.

— Да, — ответил Белоян, — рог Свентовида. В Арконе, в святилище…

— Так у меня сынок с дружком своим за этим самым рогом уж седьмицу назад отправились! Я им весточку пошлю, что, дескать, так, мол, и так…

— А ведь и получиться все у нас может! — повелев, рыкнул Белоян. — Я чем могу, помогу. Только поспешать надо! Те, кто на нас все эти напасти насылает — медлить не будет! Да, языки держите за зубами! Князь жив-здоров! С богтырями все так же пирует! Конечно, долго делать вид, что все нормально не получиться, но хотя сколько-нибудь продержаться! Хоть самую малость!

— Всех смутьянов мы быстренько на кол посадим, — серьезно ответил Боброк, — а языки, их и повырывать недолго!

— Надеюсь, — выдохнул Белоян, — авось все и получиться!

Толман в предвкушении потирал руки — скоро, очень скоро он снесет Киев с лица земли. А там… Хан аж зажмурился от удовольствия, представляя в себя в мечтах повелителем мира.

— Так, спокойно, — остановил он сам себя, — еще не время предаваться мечтам! Сначала — дело, а потом и мечты превратятся в реальность!

А ведь как хорошо они с Карачуном все придумали! Жаль только, базилевс ромейский отказал — не помог ни войском, ни оружием, ни деньгами! Но, хвала Мору, нашелся добродетель, да не простой смертный — маг. Маг оказался настолько сильным, что за несколько дней успел наводнить дальние рубежи Руси всевозможного рода чудовищами. Чтобы справиться с монстрами, Киеву пришлось кинуть к границам лучших своих богатырей. Богатырский кулак был слегка разжат. Следующий шаг Толману подсказал во сне Мор. Если хану удастся воплотить совет падшего бога в жизнь — он одним ударом обескровит всю оборону недругов. Под видом посольства шаман в сопровождении могучей охраны должен будет хитрым заклинанием вывести из строя всех оставшихся в Киеве богатырей, включая князя Владимира. Рецепт такого заклинания услужливо предоставил Толману Мор, а вот шамана- смертника, ибо скорей всего ему придется умереть, хан должен был найти самостоятельно. И Толману повезло — он вспомнил о полубезумном шамане Горчаке, люто ненавидящим всех русичей. Хан также пообещал Горчаке место верховного шамана, если тот все ж таки умудриться вернуться из Киева живым. Вот уже несколько дней как от Горчака нет вестей. Наговоренный изумруд, уже сутки как стал красным рубином. Это могло означать только одно — Горчак мертв. Неужели его план провалился? Успел ли шаман выполнить задуманное?

Верный Карачун преданно заглянул в лицо хозяина:

— Может быть, вопросить Мора? Я думаю, он не откажется от очередной жертвы, а мы тем временем узнаем, как дела у нашего шамана!

— Горчак мертв! — воскликнул Толман, показывая верному слуге рубин. — Но том получилось у него или нет — камень молчит!

— Спроси Мора! — вновь посоветовал Карачун. — Он не откажет, ведь ты не по пустякам его будешь вызывать!

— Его может не быть в нашем мире, — вздохнув, ответил Толман, — он предупреждал меня в прошлый раз.

— Попробуй, а вдруг! — настаивал Карачун.

— Хорошо! — согласился Толман. — Пусть приведут раба!

После долгих, бесплодных попыток вызвать повелителя, Толман остановился. Посмотрел на бескровные тела рабов и слабо выругался — не везет!

— А где же наш лазутчик? — опомнился хан. — Ведь если у Горчака все вышло — Чупрак должен был вернуться.

Толман пожал плечами.

— Мало ли чего могло случиться. Придется, вновь послать кого-нибудь, — сказал Карачун, — иначе мы все узнаем слишком поздно! Киевляне успеют очухаться от удара!

— Ерунда! — возразил Толман. — Ведь если удалось устранить всех богатырей — нам нечего бояться! Нужно только точно узнать — сумел Горчак… или его сумели раньше…

Поздним вечером в берлогу Белояна ввалился основательно помятый воевода Волчий Хвост.

— Волчара? — изумленно уставился на воеводу медведеголовый волхв. — Ты?

— Я! — недовольно отозвался Волчий Хвост.

— Я думал ты вместе со всеми… в Золотой Палате…

— Не было меня там, — отозвался воевода, тяжело опускаясь на лавку. — Ох, как же голова болит! Того и гляди лопнет, — пожаловался волхву Волчий Хвост. — Слушай, медвежья харя, дай рассолу, или отвара брусничного…

— Есть у меня кой-чего получше, чем отвар, — проворчал Белоян, — все ж к волхву пришел.

Волхв вышел в сени. Через секунду он вернулся, держа в руках покрытый жирными потеками закопченный горшок.

— Глотни, — сказал он, протягивая горшок воеводе. — Только не нюхай! — предупредил он гостя.

Но Волчий Хвост уже успел сунуть нос в горшок.

— Ты меня отравить задумал? — спросил воевода, сдерживая рвотные позывы. — Ну и вонища! Чего ты туда налил? Как я эту гадость пить буду?

Воевода поворачивал горшочек и так эдак, с сомнением поглядывая на темную маслянистую жидкость.

— Тебе какая разница, чего я туды бросил? — недовольно рявкнул волхв. — Нос зажми и пей!

Волчий Хвост закрыл почему то не нос, а глаза, шумно выдохнул и сделал большой глоток.

— Вот гадость! — передернул плечами воевода, возвращая зелье Белояну.

— Погоди чуток, сейчас полегчает! — утешил Хвоста волхв.

Через мгновение напряженное лицо воеводы расслабилось.

— Фу, наконец-то отпустило! — довольно выдохнул он.

— Вот и ладушки! — обрадовано потер руки Белоян. — А теперь давай, рассказывай, почему это тебя в Золой Палате сегодня не было?

— А чего рассказывать-то, по мне разве не видно?

— Вижу я, вижу, — ворчливо отозвался Белоян, — болезнь перепил!

— Точно. Поспособствовал я одному мальцу в дружину вступить, вот он и отблагодарил! Напоил…

— Не поверю, что ты словно пацан сопливый меру потерял!

— А я и не терял, покуда наше пойло кушали, — согласился с волхвом Волчий Хвост. — Но он меня своей, печенежской выпивкой потчевал! Ну я с непривычки и сомлел!

— Печенежской? — в волнении вскричал Белоян. — Так и шамана печенеги подослали!

— Уж не хочешь ли ты сказать, зубастый, что старый Волчара продался? Все полегли, а он жив-здоров?

— Тю на тебя, болезный! — волхв замахал руками. — Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы такое предположить. Но знаешь вся эта история как-то нехорошо пахнет!

— Согласен!

— А что за малец тебя спивал? — вдруг спросил волхв.

— Чупрак. Печенег, недавно в Киеве. Я его в корчме повтречал, ну после той свадьбы…

Волчий Хвост замялся, видимо воспоминания приносили ему нестерпимую боль. Волхв понимающе кивнул, призывая воеводу продолжать.

— В корчме Чупрака чуть не порешили, толпа пьяная раздухарилась — но малец оказался не из пугливых. Я помог ему маненько, а там и стража подоспела. Печенег себя моим должником, вот и проставился, по нашему, по русскому обычаю…

— Вот значит как, — задумчиво почесал в затылке волхв, — возможно, что и без умысла, а возможно и…

— Что ты несешь? — обиделся воевода. — Какой умысел?

— Ну, это тебе нужно знать, — прищурился волхв, — ты ж у нас стратег. Последний воевода в державе! Остальные в Золотой Палате спят непробудным сном…

— Как же так, Белоян? Почему не почуял — у тебя же нюх на волшбу ого-го!

Волхв потупился:

— И старуху бывает проруха! Не почуял! Виноват! Не встречался я с такой волшбой раньше! Слышать — слышал! А вот встречаться… Шаман долго готовился, умело, гад, силу скрывал! А так до самого конца ничего и не заподозрил! Только ослабить успел, поэтому не погиб никто, заснули только… Но если ничего не предпринять сон их будет вечен…

Дверь, скрипнув, распахнулась, и в жилище волхва заглянул взволнованный Чупрак.

— А вот и мой нежданный спаситель! Заходи, чего в дверях торчишь? — Волчий Хвост махнул печенегу рукой.

— Можно тебя на пару слов? — спросил воеводу Чупрак.

— Да так говори — у меня от Белояна секретов нету!

Чупрак прошел внутрь, с опаской покосившись на крепкие медвежьи клыки верховного, и остановился напротив воеводы. Затем обнажил свою кривую саблю и протянул её Волчьему Хвосту рукоятью вперед.

— Руби меня! — воскликнул он, склоняя перед воеводой голову.

— Ты чего, паря, белены объелся? — опешил Волчий Хвост. — Белоян, чего он несет? Может, приболел? — воевода с надеждой взглянул на волхва.

— Да нет, здоров он! — возразил Белоян, пристально посмотрев на печенега. — Я это чую! Не идет от него болезный запах…

— Может он голову…

— И с головой у него все в порядке! — разозлился волхв. — Ты парня сначала выслушай!

— Ну, чего там у тебя? — немного растерянно спросил воевода.

— Я знал о нападении шамана, — тихо прошептал Чупрак. — Мало того, меня специально послали в Киев заранее…

— Ты?! Ты?! — в приступе гнева заорал воевода, вскакивая на ноги.

Он был готов голыми руками разорвать печенега. В глазах у Хвоста потемнело, и он вновь рухнул на лавку.

— Тихо! — прикрикнул на него волхв. — После моего зелья, спокойствие надобно! Сиди и не дергайся! Парень сам к тебе пришел! Значит, есть, что сказать! Не перебивай!

Чупрак с благодарностью взглянул в маленькие медвежьи глазки Белояна.

— Я… я… прости меня, воевода! Если хочешь — руби мою дурную голову!

— А чего это ты вдруг хана своего предать решил? Али не ценил он славного парня Чупрака?

— Ценил! Он послал лучшего!

— А ты его значит…

— Да помолчи ты! — вновь не выдержал Белоян, вздыбив шерсть на загривке.

— Молчу, молчу! — поднял руки воевода. — Только не рычи, а то меня так и подмывает тебя на рогатину поднять!

Волхв глухо рыкнул, игнорируя бородатые шуточки Волчьего Хвоста. За долгие годы общения он давно успел к ним притерпеться.

— Рассказывай парень!

— Моя мать родом из Чернигова, рабыня, наложница моего отца…

— Вот почему ты так по-нашему так хорошо болтаешь! — возбужденно хлопнул себя по ляжкам воевода, вновь перебивая печенега. — Мать научила?

— Да замолчишь ты, наконец? — вновь недовольно заревел Белоян. — Я тебе рот заткну!

— Все! Все! Это твое зелье так язык развязывает! — оправдывался Волчий Хвост.

— В следующий раз лечить не буду! — ворчал волхв. — Давай, продолжай парень!

— Отец меня никогда не любил, мать бил частенько. Я его боялся, боготворил и ненавидел одновременно. Я рос крепким и высоким — я был выше сверстников, сильнее…

— Наша кровь! — довольно воскликнул Белоян. — Она везде дорогу найдет!

Теперь на Белояна недовольно взглянул воевода. Волхв стушевался и замолчал. А Чупрак тем временем продолжал:

… за что они меня не любили, даже родные братья! Били скопом, правда, я им этого никогда не спускал, если их не больше трех было… Всегда я один, никогда мне никто руку помощи не протягивал. Даже когда я стал лучшим нукером хана, мне больше завидовали, чем уважали! А тебе, воевода я благодарен — первый раз кто-то за меня вступился! А ведь я тебя об этом даже не просил! Кров свой со мной разделил! Поэтому я решил тебя вчера напоить, травки у меня были сонные — шаман перед отъездом дал, на всякий случай. Я тебя спасти решил, чтобы Горчак, шаман, что в Золотой Палате шороху навел, тебя не…

— От спасибо, заступничек! — едко сказал воевода, пряча наворачивающие на глаза слезы. — А остальных, значит, в расход определил?

Печенег продолжал, не слушая воеводу:

…но ты крепок оказался — все зелье на тебя извел, пришлось пивом, брагой да хмельным медом наверстывать! А ты только на моем бурдюке с кумысом сломался! Ты великий батыр, Волчий Хвост! Среди моих соплеменников таких нет!

— Погоди, — самодовольно произнес воевода, — годик другой на Руси поживешь, будешь батыром не хуже моего!

— Я тоже порядком набрался, — сознался Чупрак, — хоть и вылил добрую половину выпивки на землю…

При этих словах воевода недовольно поморщился:

— Эх, добро только зря перевел…

— Я проспал и явился только в самом конце, шаман уже упокоил всю палату…

Волчий Хвост в ярости скрипнул зубами, но сидевший рядом волхв, положил свою мощную руку на его плечо.

— Шаман заканчивал плести заклинания, еще чуть-чуть и все богатыри отправятся к праотцам… но за спиной шамана возник человек — я его раньше не видел. Простолюдин. Он размозжил голову Горчаку — тот не успел… Я легко мог убить этого простолюдина, но не сделал этого… рука не поднялась! Хотя я должен был сделать это… должен! Я был обязан защитить шамана, но я позволил его убить! Я сбежал из Золотой Палаты, сел на коня… Мне нужно было доложить обо всем случившемся хану, но я не смог уехать — что-то держало меня в Киеве! Хан до сих пор не знает, сумел шаман погубить богатырей или нет!

— Тебе откуда это знать? — насупился воевода.

— Хан послал нового лазутчика!

— Что? — Волчий Хвост подскочил с лавки. — Ты откуда об этом узнал?

— Он нашел меня…

— И ты…

— Он сидит связанный в погребе, у тебя в тереме! — первый раз за весь разговор улыбнулся Чупрак.

— Фу! — с облегчением вздохнул воевода.

— Только он рассказал мне, что если от него тоже не будет вестей — хан все — равно двинет на Киев!

— Когда? — деловито спросил Волчий Хвост.

— Через пять дней!

— Мы подготовимся! А он пусть понервничает! Пусть думает, что богатыри живы — здоровы! А мы уж постараемся их не разочаровать! Осада — дело тонкое! Не для печенежских мозгов!

Толман нервно обкусывал грязные ногти. Лазутчик, засланный несколько дней назад в Киев, так и не вернулся. Ждать больше было нельзя! Хан вызвал верного Карачуна:

— Командуй сбор! Мы выходим!