Куропатка и беременность

Глава 4

Тобиас

Ева провела меня внутрь своей квартиры. Я ожидал увидеть мебель. Может быть, комнатное растение. Может быть, коробки. Вместо этого пространство было пустым, за исключением надувного матраса в гостиной рядом с газовым камином.

— Где твои вещи? — спросил я, когда она включила свет.

— Большая часть находится в Лондоне. Диван и несколько других предметов мебели были проданы, потому что квартира, которую я снимаю, не такая уж большая.

— Как давно всего этого нет?

Она пожала плечами и расстегнула парку.

— Недели две?

Я моргнул. Она спала на надувном матрасе две недели, и оставалась еще одна.

— Почему твоя компания не поселила тебя в отеле?

— Я не просила. Я не против надувного матраса.

Это была ложь. Голос Евы был слишком бодрым. Эта женщина любила удобную кровать. В колледже она настаивала, чтобы мы почти все ночи оставались у нее, потому что ее ортопедический матрас был мягче моего.

Мысль о том, что она спит на полу, как бродяга, сводила меня с ума. Она не могла оставаться здесь. Только не так.

— Тебе следует пожить в моей гостевой спальне на этой неделе. — Предложение сорвалось с моих губ, но я не возненавидел его. На самом деле, это была не такая уж и ужасная идея. — Это даст нам возможность поговорить. И матрас в моей гостевой спальне хороший.

— Нет, все в порядке. Я не хочу тебя беспокоить.

— Он с эффектом памяти.

Она взглянула на надувной матрас и поморщилась.

— Мне нравятся матрасы с эффектом памяти.

— Иди собирай вещи. Я настаиваю.

— Я и забыла, какой ты упрямый.

— Нет, ты забыла не это. — Я усмехнулась. — А то, как тебе это нравилось.

Она закатила глаза.

— Ты путаешь меня с одной из своих бывших подружек.

Никогда. Еву невозможно было спутать ни с какой другой женщиной. Не то чтобы их было много. Единственной женщиной, с которой я проводил время в последнее время, была Челси, и наши случайные встречи, когда она проезжала через город, были далеки от серьезных. И я не видел ее несколько месяцев.

— Так что, Уильямс? Надувной матрас или матрас с эффектом памяти?

— Отлично. Ты победил. Я займу твою гостевую кровать, — сказала она, кивая на свое оборудование на полу. — Но только потому, что эта штука медленно надувается, и у меня начинает болеть спина.

— Хочешь, я сверну его, пока ты будешь собирать свои вещи?

— Сегодня?

Я пожал плечами.

— А чего ждать.

— Ладно. Я принесу чехол.

Она поспешила прочь, а я снял ботинки, чтобы не таскать комья снега по деревянному полу. Затем я начал со спального мешка. Запах любимого ванильного лосьона Евы ударил мне в нос, когда я сворачивал его в плотный рулет.

После нашего расставания я нашел флакон этого лосьона в своей ванной. Мне потребовался год, чтобы выбросить его. Затем, в нашу совместную ночь шесть недель назад, я уловил этот запах, и следующие слова, сорвавшиеся с моих губ, были приглашением.

Пойдем со мной домой.

Я не просил. Просто еще одна настойчивость.

И после того, как мы трахнулись в первый раз, у стены, потому что ни один из нас не мог ждать, я отнес ее к себе в постель, где позволил этому аромату пропитать мои простыни.

Господи, один вдох, и у меня встал. Когда я вернусь домой, мне не помещает холодный душ. Стиснув зубы, я завязал ремни на спальном мешке.

Ева вышла и бросила мне чехол для надувного матраса, и менее чем через пять минут выкатила чемодан.

— Нужна помощь?

— Нет, я разберусь с этим. — Остатки воздуха вырывались из вентиляционного отверстия матраса, когда я складывал его на секции. — Просто возьми остальные свои вещи.

— О, это все.

Единственный чемодан и рюкзак через плечо. Это раздражало так же сильно, как пустая квартира. Ева, которую я знал, никуда не ходила без сумки, полной книг, и сумочки такой величины, что она могла бы служить наволочкой.

— Почему ты так на меня смотришь? — спросила она.

— Это то, на что была похожа твоя жизнь? Переезд из пустой квартиры в пустую квартиру?

— Здесь пусто только потому, что у меня переходный период.

— Как часто ты переезжаешь?

— Зависит от обстоятельств. — Она повела плечом. — Раз или два в год. Иногда чаще. Иногда реже.

Итак, она проводила один или два месяца в году, живя с голыми стенами и горсткой предметов гардероба. Зачем она вообще распаковывала вещи? Этот надувной матрас всегда был с ней? Или она просто покупала новый при каждом переезде?

Ее образ жизни въелся мне в кожу, как сыпь. Это было не то, чего я хотел для нее. Но, думаю, это не имело значения. Это была та жизнь, которую она хотела для себя. Много лет назад я понял, что не имею права голоса.

Но когда дело касалось нашего ребенка… что-то нужно было отдавать.

— Я не возражаю, Тобиас, — сказала она, когда я начал запихивать сложенный матрас в чемодан. — Я редко бываю дома, пока работаю над проектом.

— Дома? — в моем голосе послышалось ехидство.

Глаза Евы сузились.

— Дом может иметь разное значение для разных людей. Для меня это не четыре стены. Это не кусок земли, город или штат.

— Тогда где же дом?

— Я думаю… я ношу его с собой. — Она прижала руку к сердцу. — Для меня этого достаточно.

— За исключением того, что это больше не только ты.

Ева вздернула подбородок.

— Ты ведешь себя так, будто я бездомная. Я переезжаю. Люди переезжают ради своей работы. Моя работа означает, что я могу платить за дом моего отца. И мне нравится моя работа. Почему это так неправильно?

— Это не так. Давай… забудем об этом. — Я вздохнул, затем закончил упаковывать надувной матрас, отнес его, ее спальный мешок и подушку к двери. — Я просто пытаюсь осмыслить это, Ева.

— Я тоже. — Она грустно улыбнулась мне. — Мы сможем разобраться с логистикой. Но, возможно, то, что я займу гостевую комнату — плохая идея. Я могу снять номер в отеле.

— Нет. — Я покачал головой. Если бы я думал, что она поедет в отель, я бы мог оставить ее. Но она была такой же упрямой, как и я, и после того, как я уйду, она развернет этот надувной матрас. — Останься со мной. Пожалуйста.

— Только потому, что у тебя есть матрас с эффектом памяти.

— И больше одной подушки. — Я рассмеялся и поднял ее чемодан. Подушки, как она однажды сказала мне, были так же важны, как и матрас.

— Теперь ты просто хвастаешься, — поддразнила она.

— Показывай дорогу. — Я умудрился за одну поездку донести все до своего грузовика, затем подождал, пока она закроет свою квартиру, прежде чем мы направились через город по тихим дорогам к моему дому.

Дом.

Разве дом не был местом, куда ты мог сбежать? Где ты мог обрести покой? Возможно, ей не нужны были четыре стены, чтобы чувствовать себя как дома, но, когда я заехал в свой гараж, тяжесть спала с моих плеч.

Это было причиной, по которой я стал архитектором. Проектируя дома, я не просто придавал им эстетический вид. Речь шла о создании убежища. Речь шла о том, чтобы дать другим место, где они могли бы пустить корни, которые были бы такими же глубокими, как мои собственные.

Я нажал кнопку на второй кабинке и вылез, махнув Еве, чтобы она заезжала. Когда ее машина была припаркована, я поднял ее чемодан и затащил его внутрь.

— Ты голодна?

— Конечно. — Она пожала плечами. — Я эксперт по еде на вынос. Хочешь, закажу нам что-нибудь?

— Или я могу приготовить сам.

— Ты позволяешь мне остаться. С меня ужин.

— Хорошо. — Я кивнул и наблюдал, как она листает свой телефон, ее пальцы порхают по экрану.

Она не спросила, что я хочу съесть. В этом не было необходимости.

Ева знала, что я ненавижу чили. Знала, что предпочитаю вареные овощи сырым. Что я пью воду с каждым приемом пищи и что держу в холодильнике домашний соус «ранч», потому что всегда предпочитаю его кетчупу.

Она знала меня лучше, чем кто-либо другой.

Я скучал по тому, как легко было находиться рядом с ней.

— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил я, открывая холодильник.

— Вода подойдет.

Я наполнил два стакана, свой со льдом, а ее без, потому что это беспокоило ее зубы. Затем мы устроились в гостиной на противоположных концах дивана.

— Кажется, прошли дни, а не часы с тех пор, как ты приходила.

Она рассмеялась, поджимая под себя ноги на подушке.

— Я только что подумала о том же.

Рядом с ней на столике стояла цифровая рамка. Ева взяла ее в руки, наблюдая, как меняются фотографии.

— Мама подарила мне это вчера на Рождество. — Я смотрел через ее плечо, ожидая, пока…

Ева ахнула.

— Она поместила сюда нас?

Это была фотография, которую мама сделала много лет назад. Та, что стояла в рамке в ее кабинете в течение нескольких лет. Я подозревал, что она все еще лежит в ящике стола, спрятанная для сохранности. Мама никогда не теряла надежды, что Ева найдет дорогу домой.

На снимке мы с Евой лежали на диване в старом доме мамы и папы. Я спал на животе, одетый только в шорты. Ева спала на моей обнаженной спине. Мой рот был открыт. Ее волосы рассыпались по моим плечам, и прядь прилипла к ее губам.

Это не должно было быть удобно, но я потерял счет, сколько раз мы так спали. Полностью довольные, пока были друг у друга.

— Мы выглядим такими… молодыми. — Улыбка осветила ее лицо, но, как и фотография, она исчезла слишком быстро.

На следующем снимке мы с Хитом были на лыжной горке несколько зим назад. Он настоял, чтобы мы сделали это селфи на кресельном подъемнике. Следующим был снимок с прошлогодней рождественской вечеринки. Я стоял рядом с папой, у каждого из нас в руках было по стакану виски.

Мы с Евой смотрели, как фотографии прокручиваются по кругу, пока наша снова не появилась на экране. Она провела пальцем по рамке.

Вспышка фар заставила нас обоих подняться с дивана. Она поставила рамку, когда я направился к двери, чтобы встретить водителя доставки.

— Буррито? — спросил я, заглядывая в пакет. — Тебе не нравятся буррито.

— Вообще-то, нравятся. — Она присела за столик, разворачивая фольгу со своего ужина, в то время как я сел рядом с ней и сделал то же самое.

— С каких это пор?

— Я прожила в Сан-Антонио около пяти месяцев. За углом от места, где я снимала квартиру, было кафе с буррито. Однажды вечером я поздно вернулась домой с работы, а в холодильнике ничего не было. Я не хотела ждать пиццу, поэтому решила, что один буррито меня не убьет.

Я рассмеялся.

— Очевидно, что этого не произошло.

— Я взяла Буррито с кесо (прим. ред.: кесо — это соус, который готовят из расплавленного чеддера). И теперь… — Она взяла свой буррито и откусила огромный кусок, постанывая, пока жевала. — Я люблю кесо.

Было эротично наблюдать, как ее глаза закрываются. В уголке ее рта появилась капелька расплавленного сыра. Я поднял руку, собираясь стереть ее, но вспомнил, что она больше не моя. Поэтому предложил ей салфетку и сосредоточился на своей еде.

Когда обертки были скомканы и выброшены в мусорное ведро, Ева зевнула.

— Кажется, я сейчас отрублюсь.

— Я покажу тебе твою комнату. — Я забрал ее чемодан из прихожей, затем направился в противоположный конец дома, в спальню, самую дальнюю от моей собственной.

Мне показалось более безопасным разместить большую часть моих четырех тысяч квадратных футов между нами.

— Спасибо за это, — сказала она, когда я поставил чемодан у двери.

— Нет проблем. Могу я тебе что-нибудь принести?

— Комната выглядит идеально. — Она оглядела комнату, ее взгляд остановился на кровати.

Одеяло было темно-зеленого оттенка, очень похожего на крапинки в ее карих глазах. Кровать в стиле саней была насыщенного коричневого цвета, близкого к цвету ее волос. И если бы я снял с нее одежду, ее кожа была бы такого же алебастрового цвета, как стены.

Мы были вместе так много раз, что представлять ее на кровати стало для меня второй натурой. Я мог слышать, как прерывается ее дыхание, когда входил в ее тело. Я мог чувствовать сладость ее языка. Чувствовать, как ее оргазм пульсирует вокруг моей плоти. Один вдох ее ванильного аромата, и мой член дернулся.

Дерьмо. Мне нужно было убраться к чертовой матери из этой комнаты и подальше от этой или любой другой кровати.

— Я дам тебе немного поспать.

Но прежде чем я успел направиться в свою комнату, чтобы принять холодный душ, Ева протянула руку, ее пальцы обхватили мой локоть.

— Тобиас?

— Да? — Мой взгляд остановился на ее губах.

— Спокойной ночи. — Она шагнула ближе, обхватив меня за талию.

Мои руки немедленно обхватили ее, притягивая ближе и зарываясь носом в ее волосы. Обнимать ее было еще одним автоматическим инстинктом.

Я скучал по тому, как она подходила мне. Скучал по ее длинным волосам, пропущенным сквозь мои пальцы. Скучал по мягкости ее грудей и щекотанию ее дыхания на моей шее.

Она вздохнула, опускаясь в мои объятия. Затем она отстранилась, ее взгляд скользнул вверх по моей шее и остановился на моих губах. Ее рот приоткрылся.

И в этот момент моя решимость пошатнулась.

Я подлетел, обхватил ее лицо руками и прижался губами к ее губам. Одно движение моего языка по ее нижней губе, и она приоткрылась, всхлипнув.

Ева прижалась ко мне, кончики ее пальцев впились в мои бицепсы, когда она приподнялась на цыпочки.

Я накрыл ее рот своим, наши языки переплелись в поцелуе, который должен был быть знакомым. Мы целовались сотни раз. Может быть, тысячи.

Но в этом поцелуе было отчаяние. Даже большее отчаяние, чем было в ту ночь несколько недель назад. Все тревоги о том, что должно было произойти, все волнения и сомнения мы вложили в этот момент.

Я жаждал ее, и когда мое возбуждение уперлось в ее бедро, она прижалась сильнее, настойчивость росла. Пока я не протянул руку между нами, намереваясь расстегнуть пуговицу на ее джинсах, но замер, когда костяшки моих пальцев задели ее живот.

Ева напряглась, ее губы все еще были прижаты к моим.

Это не было безрассудным путешествием по тропинкам воспоминаний. Это не были двое бывших любовников, наслаждающихся вечером страсти. Это были не мужчина и женщина, поддающиеся порыву.

Это больше касалось не только нас.

Я оторвался от ее рта и сделал шаг назад, проводя рукой по бороде, пытаясь восстановить дыхание.

— Мне жаль.

— Мне тоже. — Она подошла к углу кровати и встала в пяти футах между нами.

— Спокойной ночи. — Я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Затем побежал по коридору, направляясь прямиком в свою спальню.

Моя кровь была в огне. А сердце бешено колотилось. Я закрылся в ванной и включил душ.

— Черт.

Что мы делали? Что я делал?

Эти вопросы снова и снова прокручивались в моей голове, пока я стоял под холодными струями. Вода стекала по моей коже. Струйка сбежала по переносице, когда моя рука нашла член и погладила его. Разрядка была быстрой и неудовлетворяющей. Мое тело жаждало ее, а не моего кулака.

Я не был уверен, как долго оставался в душе. Достаточно долго, чтобы остыть. Затем я вытерся полотенцем и встал перед зеркалом.

Что я делаю?

Ева не собиралась бросать свою работу. Она совершенно ясно дала это понять. Сегодня она также призналась, что у нее нет дома.

Детям нужен дом. Им нужно место для отдыха. Им нужны корни и рутина.

У меня всего этого было в избытке.

Что означало, что, если она не передумает, у меня не будет выбора. Как только этот ребенок родится, он или она вернется домой в Монтану.

Я уставился на свое отражение, ненавидя себя так сильно, что не мог выдержать собственного взгляда.

Если Ева будет бороться за Лондон, и за то, что последует дольше, и дальше, тогда я буду бороться с ней за своего ребенка. И она возненавидит меня. Она чертовски возненавидит меня.

Но мой ребенок стоил борьбы.

И я только что подвел черту поцелуем.