Куропатка и беременность

Глава 5

Ева

Когда я вышла из спальни меня встретил запах сосисок и сиропа.

Я на цыпочках прошла по коридору, задержавшись у входа, и наблюдала, как Тобиас ходит по кухне.

Запах вызвал воспоминания, которые перенесли меня прямо в прошлое.

Мне снова было восемнадцать, я шла по кафетерию с синим пластиковым подносом в руках. Окруженная толпой других первокурсников университета Монтаны, жаждущих позавтракать в субботу, чтобы прогнать похмелье пятничного вечера, я встретила парня, который покорил мое сердце.

И все из-за сиропа для блинов.

Тобиас больше не был тем мальчиком. Я больше не была той девочкой. Но все равно было невозможно оторвать от него глаз.

Он выключил плиту, взял лопатку и переложил сосиску к себе на тарелку. Его широкие плечи были прикрыты термокостюмом с длинными рукавами, красный цвет делал его волосы темнее. Мне всегда нравилось, когда он носил красное, хотя и не так сильно, как синее, которое подчеркивало его глаза.

Я дышала прерывисто и тихо, не желая, чтобы он поймал меня на том, что я подглядываю. Я захотела зевнуть, но сжала зубы. Прошлой ночью заснуть было невозможно. Даже на одной из самых удобных кроватей, на которых я спала за последние годы, я не смогла отключить свой мозг.

Вместо этого я прокручивала в голове тот поцелуй.

Тот отчаянный, безрассудный, невероятный поцелуй.

Оставаться здесь, под его крышей, вероятно, было огромной ошибкой. Искушение должно было стать безудержным. Но, по крайней мере, это было всего на неделю.

Тобиас достал бутылку «Лог Кабин» (прим. ред.: Лог Кабин — американский бренд расфасованных столовых сиропов), выдавив лужицу рядом со своими блинчиками.

— Все еще забываю твои блинчики с этим сиропом, — сказала я, отталкиваясь от стены.

Он усмехнулся, оглянувшись через плечо.

— Я приготовил яичницу-болтунью. В холодильнике есть совершенно новая бутылка кетчупа, так что ты можешь ее открыть.

Я улыбнулась и прошла на кухню, усаживаясь за кухонный стол.

Он подошел и сел, но не на табурет рядом с моим, а на один от меня. Он соблюдал дистанцию, затем отрезал кусочек и обмакнул его в сироп.

— Всякий раз, когда я чувствую запах сиропа, я вспоминаю тот день, когда мы встретились, — сказала я.

— День, когда ты назвала меня монстром. — На его губах играла ухмылка, пока он жевал.

— Эй, правда ранит, малыш.

Я заходила в кафетерий, все еще в спортивных штанах, в которых ложилась спать прошлой ночью. Мои волосы были в беспорядке. На моем лице не осталось ни капли косметики, за исключением подтеков туши под глазами. Шел второй месяц первого курса, и я впервые осмелилась выйти из своей комнаты в общежитии не в идеальном виде.

Но мое похмелье было мучительным. Я отчаянно нуждалась в легких углеводах, чтобы избавиться от головной боли. Я положила себе на тарелку горку блинчиков, но, когда пошла поливать их сиропом, Тобиас был у раздатчика, выливая последние капли на свои.

— Ты сочинила песню, — сказал он, откусывая еще кусочек. — Помнишь это?

За эти годы я сочинил кучу глупых песен, взяв популярные песни и заменив их тексты своей собственной ерундой. Большинство из них я забывала в тот момент, когда заканчивала свое исполнение. Но эту я запомнила.

— Алло, ты меня слышишь? — начала напевать я песню Адель. — Я в кафетерии, мечтаю о кленовом сиропе и взбитых сливках.

Тобиас покачал головой, на его идеальных губах появилась улыбка.

— Всякий раз, когда по радио звучит настоящая песня, я смеюсь.

— Я тоже, — солгала я.

Правда была в том, что эта песня обычно навевала на меня грусть. Потому что это была песня Тобиаса. Там я была с похмелья, вонючая и расстроенная отсутствием сиропа, а Тобиас исправил мой день. Он выхватил поднос из моих рук, отнес его к соседнему столику и полил сиропом мои блинчики.

Когда он вернул мне поднос, я жалобно всхлипнула, а потом сказала ему, что люблю его.

Он сидел рядом со мной во время того завтрака, и после того, как я съела свои блинчики, пригласил меня на свидание.

В ту же ночь он забрал меня из моей комнаты в общежитии. Ужин. Кино. Типичное свидание для двух студентов колледжа. Затем он проводил меня до двери и поцеловал на прощание.

Но в этом поцелуе не было ничего типичного. Потому что после того свидания мы не провели порознь ни дня. По крайней мере, до расставания.

Мы были неразлучны. Ненасытны.

Влюблены.

Мы вместе справлялись с жизнью.

Пока… у нас ничего не вышло.

— Угощайся. — Тобиас кивнул в сторону плиты. — Если только ты не плохо себя чувствуешь.

— Нет, я в порядке. Пока утренней тошноты нет. — Я соскользнула со стула и взяла пустую тарелку, которую он оставил для меня. Затем я положила себе на тарелку яйца и сосиски, заглянула в холодильник за кетчупом, прежде чем вернуться на свое место.

Мы ели в тишине.

Мы не говорили о вчерашнем поцелуе.

Я все еще чувствовала его язык на своем, настойчивый и твердый. Этот мужчина жаждал контроля во всех отношениях, но особенно в спальне. Когда свет был выключен, а наша одежда валялась на полу, он всегда был главным. И никогда не разочаровывал.

Тобиас был лучше вибратора со свежими батарейками.

В восемнадцать лет, когда я была неуверенной девушкой с нулевым опытом, за исключением нескольких неловких поцелуев в выпускном классе средней школы, Тобиас был мечтой. Он заставил меня почувствовать себя желанной. Он рассказал мне о моем теле и его желаниях. Он дал мне свободу отбросить все мои запреты и просто чувствовать.

Мы были вместе бесчисленное количество раз, и каждый раз лучше предыдущего. Тобиас, казалось, всегда учился новым трюкам.

Как вчерашний поцелуй. Его язык скользнул по моему, и я чуть не кончила.

Может быть, это были просто гормоны. Может быть, это было потому, что прошло много времени с тех пор, как я в последний раз испытывала оргазм — последняя любезность Тобиаса. Он был моим единственным.

Я отказывалась думать, что другая женщина научила его так работать языком.

Ревность пробежала у меня по спине, когда я брызнула кетчупом на тарелку. Иррациональная, зеленая ревность.

Это был мой выбор — уйти. Я не могла винить его за то, что он двигался дальше. И все же… еда потеряла вкус у меня на языке.

— Все в порядке? — спросил он.

— Отлично. — Я откусила еще кусочек.

Жевание стало желанным спутником, поэтому я отбросила мысль о другой женщине в постели Тобиаса.

Сейчас было не время для ревности. Сейчас было время поесть.

Я подцепила вилкой кусочек яйца и обмакнула его в кетчуп.

— Вкусно.

— Ты сегодня работаешь? — спросил он, относя свою тарелку в раковину, пока я поглощала еду.

— Немного. Я, наверное, разобью лагерь прямо здесь, если ты не возражаешь.

— Дерзай.

— А ты? Ты собираешься в город? — Скажи «да».

— Да.

Я старалась не позволить своим плечам опуститься от облегчения.

Если бы он остался здесь, я не была уверена, что произошло бы. Этот стул между нами оставался бы пустым очень долго, прежде чем один из нас уступил. Он был просто слишком… простым. Слишком аппетитным.

— Наш офис закрыт на этой неделе, — сказал он. — Но у меня больше работы, чем я могу успеть, поэтому я, вероятно, зайду ненадолго. Дам тебе немного пространства.

Даст нам немного пространства.

— Хорошо. — Я встала и отнесла свою пустую тарелку на кухню, стараясь не подходить слишком близко, пока ополаскивала ее в раковине и ставила в посудомоечную машину.

— Чувствуй себя как дома, — сказал он, затем достал маленький черный пульт дистанционного управления из ящика рядом с холодильником. — Вот запасной пульт от гаража, чтобы ты могла приходить и уходить, когда тебе нужно.

— Спасибо. — Я взяла его, затем отступила на шаг.

Он сделал то же самое, проведя рукой по бороде.

— Насчет прошлого вечера. Прости.

— Это был просто поцелуй, Тобиас. Не то чтобы мы раньше не целовались, верно?

— Да. — Его глаза встретились с моими, выражение его лица было непроницаемым. Прежде чем я смогла что-либо понять, он вышел из комнаты. Затем дверь гаража открылась, и он исчез.

Почему он поцеловал меня? И почему это выглядело так, будто он сожалеет об этом?

— Уф. — Я обхватила себя руками за талию, когда мой желудок скрутило.

Может быть, это были гормоны, может быть, это был стресс от неизвестности, может быть, это был кетчуп, но я бросилась в ванную, когда волна тошноты обрушилась на меня подобно цунами.

— Вот тебе и яйца, — простонала я, вынырнув после долгих тридцати минут в обнимку с унитазом.

Я взяла телефон с прикроватной тумбочки и вернулась на диван в гостиной, лежа на спине и просматривая электронную почту. Я печатала ответ своему боссу, когда зазвонил телефон. На экране высветилось имя моей матери.

— Привет, мам, — ответила я, стараясь придать своему голосу бодрость.

— Привет, Ева. — Позади нее послышался шум, и женщина заговорила по внутренней связи. Это был типичный саундтрек к маминым звонкам.

— Где ты?

— В Атланте, примерно на час. Затем ИАП (прим. ред.: Интернациональный Аэропорт Потленда). — Портленд.

До того, как я перешла в третий класс, я могла назвать каждый крупный город и трехбуквенную аббревиатуру его аэропорта. У нас дома была карта, и после каждого маминого звонка я бежала, чтобы точно определить, где она была и куда направлялась, проводя воображаемые линии между воображаемыми местами.

Многие из тех городов теперь не были такими воображаемыми.

Мама жила в Майами. По крайней мере, так было, когда мы разговаривали в последний раз. Это было четыре месяца назад, в мой день рождения. На этой неделе она пропустила свой обычный рождественский звонок.

— Завтра я приезжаю в Бозмен. Я только что разговаривала с Еленой, и она сказала, что ты там до Нового года.

Дерьмо. Спасибо, Елена.

— Эм… да.

— Мы все завтра ужинаем. — Это не вопрос и не приглашение, просто заявление.

— Хорошо. — Я планировала повидаться с папой, но, думаю, вместо этого пойду к нему пообедать.

— Тогда увидимся. — Она повесила трубку прежде, чем я успела попрощаться.

У меня снова скрутило живот, и я начала изучать потолок, пока тошнота не прошла. Предоставьте Тобиасу покрасить потолок на тон светлее стен, и он сделает это. Здесь нет простых белых потолков.

Мой телефон снова зазвонил, и я прижала его к уху, уже зная, что это Елена.

— Да, она звонила мне. Да, я приду к ужину.

— Хорошо. — Она вздохнула. — Ты должна быть буфером.

— Хорошо. — Я всю свою жизнь была буфером между Еленой и мамой. — Хочешь, я что-нибудь принесу?

— Вино.

Вино, которое я не стану пить.

— Поняла. Что-нибудь еще?

— Нет. Ты можешь поверить, что она просто звонит и ожидает, что мы бросим все, чтобы соответствовать ее расписанию?

— Это мама. — Меня это не злило так, как Елену.

— Я не скажу папе, что она здесь.

— Меня это устраивает. — Это только расстроило бы его, и мама улетела бы следующим рейсом.

Она редко приезжала в Монтану. Еще реже оставалась тут дольше двадцати четырех часов.

Мама была пилотом коммерческой авиакомпании. Она заслужила свои крылья, и ничто не могло помешать ей взлететь в небо, даже муж и две маленькие девочки. Всю мою жизнь она путешествовала, оставив папу заботиться о Елене и обо мне.

В те моменты, когда мама брала отпуск и подолгу оставалась дома, я обычно просыпалась по ночам и слышала, как ссорятся мои родители. Именно из-за ее отсутствия их брак продлился так долго.

Если это вообще можно назвать браком. Они официально оформили свой развод после того, как я окончила среднюю школу, но списали друг друга со счетов за много лет до того, как были подписаны бумаги.

Елена питала много горечи по отношению к маме, в основном из-за папы. Он был женатым родителем-одиночкой. Он взваливал на свои плечи всю стирку после десятичасового рабочего дня. Он готовил еду и упаковывал ланчи. Он красил нам ногти и заплетал косички.

Папа был одновременно и отцом, и матерью.

Елена хотела настоящую мать не потому, что он в чем-то потерпел неудачу, а потому, что девочкам нужны мамы.

Может быть, причина, по которой это не беспокоило меня так, как ее, заключалась в том, что я знала, что мама проиграла бы по сравнению с папой. Он десять раз компенсировал ее недостатки.

И нам было лучше, только нам троим.

Моя рука легла на мой плоский живот.

— Мы разберемся с этим, не так ли?

Другого выбора не было. Когда я смотрела на своих родителей, тот, кому я стремилась подражать, была не моя мать.

Но ее доход означал дом без ипотеки и обучение в колледже. В некоторые из ее более длительных приездов, после одного или двух дней неловкости, мы привыкали к новому распорядку. Мама водила нас по магазинам и на ланч только для девочек.

Она не была плохим родителем. Она просто… отсутствовала.

Елена хотела, чтобы она изменилась, чего никогда бы не случилось. Я подозревала, что Елена не работала отчасти потому, что она очень беспокоилась о том, чтобы показать хоть какое-то сходство с мамой.

У дочерей Елены дома всегда были родители. У них была мать, посвященная в каждый аспект их жизни. Наша мама была пилотом, но Елена была матерью-вертолетом, парящим над девочками, пока они, наконец, не покинут дом.

Должна же быть золотая середина. Я смогу найти баланс, верно? Конечно, у меня не было мужа, который мог бы помочь. Это усложняет задачу. Но в глубине души я знала, что смогу найти золотую середину. Я могла бы добиться успеха в карьере, как мама. И стать матерью, которую заслуживает этот ребенок.

В данный момент логистика ускользала от меня, но было время все спланировать. На данный момент у меня была неделя.

Я буду буфером, миротворцем, на завтрашнем ужине, следящим за тем, чтобы мама и Елена не поссорились. Я заполню беседу вопросами о недавних поездках мамы и о том, как выглядит ее график на зиму.

Маме не удалось сбалансировать карьеру и семью. Но и то, и другое было достижимо, не так ли? Я могла бы быть матерью и делать карьеру, преуспевая и там, и там, верно?

Верно. Я закрыла глаза, сделав несколько долгих, глубоких вдохов.

Чья-то рука коснулась моего плеча, и я подпрыгнула, чуть не упав с дивана. Я бы грохнулась на пол, если бы надо мной не стоял Тобиас, который подхватил меня, прежде чем я покатилась.

— О боже. Ты напугал меня. — Я прижала руку к своему бешено колотящемуся сердцу. — Я думала, ты ушел.

— Я и ушел. — Он взглянул на настенные часы. — Три часа назад.

— Что? — Я приподнялась и оглядела комнату в поисках часов. Конечно же, настенные часы подтвердили его слова. Три часа испарились, пока я спала на диване. — Черт. Я даже не поняла, что заснула. Думаю, сегодня утром я не буду работать.

Или сегодня днем. У меня скрутило живот, и я перевернулась на бок. Делать было особо нечего, но я хотела отправить своему боссу электронное письмо, когда меня не тошнило.

— Ты в порядке? — спросил Тобиас.

— Думаю, я сглазила себя, сказав, что меня не тошнит по утрам.

Хмурое выражение омрачило его красивое лицо, когда он встал и вышел из гостиной, вернувшись через несколько мгновений со стаканом воды. Он поставил его на кофейный столик и пересел на край дивана.

— Подними.

Я приподняла ноги ровно настолько, чтобы он мог сесть, затем он положил мои икры себе на колени и начал массировать ступню. Одно прикосновение, и мои глаза закрылись, тошнота отступила. Прикосновения Тобиаса были волшебными.

— Я и забыла, насколько ты хорош в этом, — промурлыкала я.

Его длинные пальцы впились в мою стопу, снимая напряжение с моего тела.

— Выпей воду.

Я потянулась, чтобы взять ее с подставки, затем медленно отхлебнула, прежде чем отставить в сторону и снова закрыть глаза, расслабляясь от его прикосновений.

— Как прошла работа?

— Отлично. Тихо. Я был там один.

— Над чем ты работаешь?

— Я проектирую дом для пары из Сент-Луиса. Через год они переезжают в Бозмен. Довольно стандартный план дома, за исключением того, что они хотят бункер.

Я приоткрыла один глаз.

— Бункер? Для чего?

— Думаю, они готовятся к судному дню. Они мало что объяснили, просто попросили бункер двадцать на двадцать.

— А. — Я поглубже вжалась в диван, позволяя его глубокому баритону окутать меня, словно одеялом. — Что бы ты поместил в бункер двадцать на двадцать?

— Еду. Воду. Свое охотничье ружье. Инструменты. Туалетную бумагу.

— Тобиас Практичный Холидэй.

Он усмехнулся.

— А что бы ты хотела поместить в свой бункер двадцать на двадцать?

— Вино. Шоколад. Книги. — Тебя.

Если бы наступил конец света, я бы хотела быть с Тобиасом. Я бы хотела, чтобы его руки обнимали меня страшными ночами. Я бы хотела опереться на его силу, когда мне захочется упасть в обморок. Я бы хотела, чтобы его улыбка скрашивала мрачные дни.

— Моя мама приезжает в город, — сказала я. — Она позвонила после того, как ты уехал.

— Когда?

— Завтра. Мы ужинаем у Елены. Я буду буфером.

— Хочешь, я пойду с тобой? Буду твоим буфером?

— Нет, все в порядке. — Каким бы заманчивым это предложение ни было, это привело бы только к вопросам, в основном от Елены.

Мама встречалась с ним всего один раз. Пока я училась в колледже, ее визиты в Монтану были в лучшем случае нечастыми. После развода маме и папе больше не нужно было притворяться. И я думаю, мама знала, что мы выбрали сторону папы, поэтому держалась в стороне, давая нам всем пространство.

Но если я появлюсь на ужине с Тобиасом, у Елены появятся надежды. Он нравился ей, и она предполагала, что мы поженимся после колледжа.

Я не сказала ей, что он сделал предложение. Я никому не говорила. Думал ли он о том вечере? Сожалел ли он о предложении? Чувствовал ли он себя так, словно увернулся от пули?

У меня снова скрутило живот. Мысли о кольце, которое он мне купил, о бриллианте, который теперь на чьем-то другом пальце, всегда вызывали у меня тошноту.

— Расскажи мне больше о своих проектах. Отвлеки меня от мыслей о моем животе.

— Сегодня я делал кое-какие наброски для дома Мэддокса. Он строит большой дом за городом. Будет круто потратить его деньги.

Я рассмеялась.

— О чем ты думаешь?

Тобиас подвинулся, взяв мою вторую ногу в свою руку, и, пока его пальцы скользили по моей коже, он рассказал мне о своих идеях для дома своего брата. От планировки до элементов дизайна и самых современных элементов, которые сделают дом шедевром. Кино-комната. Бассейн. Гостевой дом.

Тобиас излучал волнение, когда говорил. Его энергия была заразительной, и я повернулась, чтобы увидеть его лицо. Это был человек, который искренне любил свою работу. Он любил свою семью.

— Все это звучит потрясающе. — Может быть, у меня даже будет шанс это увидеть.

— Я, эм… когда Мэддокс вчера пришел в офис, я рассказал ему. О ребенке.

— О. — Я обхватила живот руками. Это был только вопрос времени. Люди должны были узнать. Думаю, я не планировала никому рассказывать, пока не получу лучшего представления о том, что происходит.

— Я могу попросить его держать это в секрете.

— Все в порядке. — Я пожала плечами. — Это недолго будет секретом.

— Ты расскажешь своим родителям или Елене?

Папа был бы в восторге. Елена немедленно начала бы планировать вечеринку по случаю рождения ребенка. И они оба ожидали бы, что я останусь.

— Вероятно, не в эту поездку. Я позвоню и скажу им, как только устроюсь в Лондоне.

Руки Тобиаса перестали двигаться. Он уставился на меня с тем же непроницаемым выражением, что и утром.

— Что? — прошептала я.

— Ничего. — Он выскользнул из-под моих ног и кивнул на воду. — Я буду в кабинете дальше по коридору, если тебе что-нибудь понадобится.

Я моргнула, и он ушел, оставив меня одну. Холодок пробежал по моим костям, оставленный мужчиной, шагающим по коридору. Что я должна была сказать? Мне нужно было переехать. Моя работа начиналась на следующей неделе. У меня были обязанности, и я взяла на себя обязательства.

Возможно, ему было удобно сразу рассказать об этом, но я все еще пыталась осмыслить предстоящее материнство.

Я оттолкнулась и встала, готовая ретироваться в свою спальню и открыть ноутбук. Но в тот момент, когда я оказалась на ногах, накатила новая волна тошноты, и вместо того, чтобы идти, я побежала в ванную, успев как раз вовремя, чтобы выблевать остатки своего завтрака и воду. Я думала, что после первого раунда там ничего не осталось.

Было ли это утреннее недомогание? Или беспокойство? Это был не первый раз, когда я доводила себя до эмоционального расстройства. Мои первые недели в Нью-Йорке прошли в состоянии постоянного раздражения.

Головные боли. Бессонница. Головокружение. Каждый день был борьбой. Каждый день я хотела все бросить. Но я держалась на чистом упрямстве. Я так сильно скучала по Тобиасу и дому, что это было невыносимо, но я продолжала упрямствовать. Продолжала идти. День за днем, пока сердечная боль не утихла. Пока слезы не прекратились.

Я пережила Нью-Йорк. И это тоже переживу.

— Привет. — Тобиас появился в дверях с моим стаканом воды в руке.

— Привет, — пробормотала я.

Он отставил стакан в сторону, затем достал из ящика мочалку и намочил ее в теплой воде в раковине.

— Спасибо. — Я взяла его у него, ожидая, что он оставит меня наедине с моими страданиями. Но он подошел ближе, заняв место позади меня. Затем эти чудесные руки начали водить кругами вдоль моей спины.

Рано или поздно мне придется научиться справляться с этим и всеми другими неприятностями беременности в одиночку. Но мне слишком нравились его прикосновения, чтобы выгнать его. Так что я прижалась к унитазу, меня стошнило еще дважды, а Тобиас держал меня за волосы, пока, наконец, мой желудок не опустел и не перестал бурлить.

— Я дам тебе минутку. — Тобиас встал, осторожно закрыв за собой дверь.

Я умылась и почистила зубы, а когда вышла на кухню, Тобиас достал коробку соленых крекеров.

— Это мне?

— Я сбегаю в город и куплю имбирного эля. Взять еще что-нибудь вкусненького?

— Яблочный соус (прим. ред.: яблочный соус — это пюре (не обязательно подаваемое как настоящий соус) из яблок).

— Хорошо. Скоро вернусь.

— Тобиас? — позвала я, когда он направился в холл.

Он остановился и обернулся.

— Да?

— Ты будешь хорошим отцом.

Он грустно улыбнулся мне, затем исчез в гараже. Его молчание звенело в доме. Я ожидала услышать «спасибо». Или «я надеюсь на это». Возможно, на самом деле я хотела, чтобы он сказал мне, что я буду хорошей мамой.

Но я давным-давно поняла, что Тобиас не всегда говорил мне то, что я хотела услышать.

Думаю, это не изменилось.