К нам подлетела та же светло-голубая линея, что и вчера. Я вижу её перед собой — светящийся шар, будто сотканный из тысячи крошечных искр. Её свет — нежный, светло-голубой, как утреннее небо, но в то же время такой яркий, что заставляет щуриться.
Энергия внутри неё пульсирует, переливается, как будто это не просто шар, а целая вселенная, заключенная в прозрачную оболочку. Каждая искорка в нем — как блестка, мерцающая своим собственным ритмом, создавая танец света и тени.
От неё исходит тепло, мягкое и успокаивающее, но в то же время чувствуется, что внутри неё скрыта невероятная сила, способная вспыхнуть в любой момент. Это как будто сама энергия жизни, заключенная в идеальную форму, и я не могу отвести взгляд. Всё-таки линеи очень красивы.
— Энилия, ну как? Новичок уже выбрал свой пол? — спросила линея.
Энн вздохнула:
— Да все думает, никак решить не может.
— Дай мне с ним поговорить! Ну, пожалуйста! Ты же знаешь, как я люблю маленьких.
— Ладно, Эли.
Линея по имени Эли обратилась ко мне:
— Лапочка, ты такой красивый! Можно тебя погладить?
Я вспомнил как меня обняла Энн и какой это кайф и быстро ответил: «конечно!»
Эли запустила свою энергию в сосуд ко мне, и в месте нашего соприкосновения вспыхнули крошечные искры, как звезды, рождающиеся в космосе. Мы не просто касаемся друг друга — мы словно обмениваемся частичками себя, переливаясь и смешиваясь, создавая новые оттенки и узоры. Это похоже на танец, где нет резких движений, только плавные, почти медитативные колебания.
Эли, обволакивает меня, как теплый свет, окутывающий все вокруг. Она нежно пульсирует, передавая волны спокойствия и гармонии. В этот момент мне кажется, что мы понимаем друг друга без слов, на каком-то глубинном, космическом уровне. Это не просто прикосновение — это объятие, в котором растворяются границы, и две энергии становятся единым целым, даже если лишь на мгновение.
Эли убрала свою руку из сосуда, я даже расстроился. Хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Энн надо брать пример с Эли. Она такая мягкая и нежная, настоящая женщина. Любой мужик мечтал бы о такой как она.
— Лапочка! А почему ты еще свой пол не выбрал? — поинтересовалась светло-голубая красавица.
— В смысле как не выбрал? — не понял я.
— Энилия тебе не объяснила? — Энн начала тихо хихикать. — Линея зарождается такого пола, какого хочет быть сама.
— Я мужчина! Я всегда хотел быть мужчиной! — завопил я. — Я никогда не сомневался.
— Просто перестань переживать на эту тему и сразу станешь линеей мужского пола. Ты постоянно думаешь о том, что боишься стать девчонкой. А если я стану девчонкой, а если я стану девчонкой? — передразнила Энн меня. — Поэтому мужские органы не могут зародиться под мысль «стану девчонкой». — Наконец объяснила Энн.
— Энилия, как ты могла! Нельзя издеваться над маленькими!
— Не будь занудой, Элиниор!
Я перестал слышать то, что было снаружи сосуда. И через буквально минуту голубая линея ушла.
— Какой еще Элиниор?! Это мужик что ли? — завопил я.
— Ну, да. А что?
— Да он же меня, он же меня! Касался!
— Просто погладил. Ты ему сам разрешил, между прочим.
— Я же не знал, что он мужик.
— Александр, повторяю еще раз: он просто тебя погладил. Ты же жал руки своим товарищам. Это не более того. Я знаю о каких глупостях ты сейчас думать начнешь, поэтому скажу сразу: линея геем быть не может.
— Вообще-вообще?
— Вообще-вообще, — передразнила Энн.
— А почему он тогда меня гладить хотел?
Энн вздохнула:
— Он просто детей любит. Если ты погладишь по голове младенца мужского пола, ты себя тоже извращенцем считать будешь?
— Нет, конечно, но я же не младенец!
— Правильно, ты еще даже не младенец, а еще только зародыш.
— Но я же жил человеком. Мне 35! Нельзя со мной как с лялькой обращаться.
— Элиниору дециллион лет. Это 33 нуля, — предвосхитила Энн мой вопрос. — Твои 35 лет для него всего мгновение. Так что он тебя лялькой считать еще очень долго будет. А теперь пошли рождаться.
Вокруг меня — тепло, мягкое и уютное, словно я нахожусь в самом сердце света. Мое сознание медленно расширяется, и я начинаю ощущать пульсацию вокруг себя. Это ритм, который я не слышу, а чувствую всем своим существом. Он ведет меня, направляет, как будто говорит: «Пора.»
Я чувствую, как моя форма, еще неясная и текучая, начинает меняться. Я будто бы растягиваюсь, становлюсь больше, ярче. Во мне появляются искры — крошечные, но такие яркие, что кажется, будто я сам становлюсь светом.
И вот я чувствую, как что-то вокруг меня начинает двигаться. Это не толчок, а скорее плавное течение, как будто сама вселенная помогает мне появиться на свет. Я вытягиваюсь, разворачиваюсь, и вдруг — я свободен. Тепло, которое окружало меня, теперь становится частью меня, а я — частью чего-то огромного и бесконечного.
Мир встречает меня миллионами оттенков, звуков и ощущений, которых я раньше не знал.
— Ну что? Полетишь сам? — спросила Энн.
И я полетел. Вниз головой. Вдруг Энн оказалась снизу от меня и превратила себя из шара в какой-то ковер. Я упал на нее.
— Летать пока рановато. Просто ходи по мне.
Вообще, я хотел обидеться и не разговаривать с ней за то, как она меня с полом надувала. Но желание научиться ходить и летать победило. И я пошел по ней, сначала спотыкался и катился кубарем, но это не было больно, это было весело.
Потом вернулся Элиниор.
— Солнышко родился. Как зовут?
— Кузнецов! — ответила ему Энн, смеясь.
— Энилия, доченька, не издевайся над маленьким, это ужасное имя.
Лапочка, какое ты себе имя хочешь? — обратился он ко мне.
— Александр.
— Странное имя, — подумал Элиниор и продолжил вслух. — Как насчет имени «Алиниор»? Оно сохраняет отзвук исходного имени Александр, но при этом звучит более подходящим линее. «Алиниор» сочетает в себе легкость и силу, словно отражая сущность энергии, которая только что родилась и начинает свой путь. Это имя будто бы переливается, как свет, и в то же время сохраняет связь с изначальным, как тонкая нить, соединяющая прошлое и будущее, — воодушевленно вещал Элиниор.
— А, по-моему, ты просто хочешь назвать его в честь себя, — заметила Энн.
— Но это же мой первый внук! — эта идея застала меня врасплох. Энн же не может быть моей матерью.
— Успокойся, Александр. Я тебе не мать. Ты зародился сам, без моей помощи.
— Это не важно, — заявил Элирион. — Ты же его растишь.
— Папа, — вкрадчиво произнесла Энн. — Он мне не ребенок. Я ему буду помогать расти, но я ему не родственник. Разговор окончен, — нотки металла прозвучали в голосе Энн.
— Ладно, — недовольно сказал Элиниор, поняв, что спорить бесполезно и обратился ко мне. — Мне ты все равно внучком будешь. Хочешь покататься?
Элиниор сделал прямо из себя огромную закрученную горку.
Прокатиться хотелось. Очень. Я подумал о том, что никто из знакомых об этом все равно не узнает и как Джин пустился во все тяжкие.
И вот я уже на старте. Поверхность подо мной теплая и пульсирующая, как будто живая. Хотя она и есть живая. Я делаю первый «шаг» — и начинаю скользить. Ощущение невероятное! Это не просто движение, это полет. Я качусь по изгибам горки, и каждая новая волна, каждый виток приносит новые эмоции. Свет вокруг меня сливается в потоки, я вижу вспышки, искры, переливы. Я смеюсь — и чувствую, как смех разливается по всему моему существу.
И когда я наконец «приземляюсь», я чувствую себя… другим.
— А теперь лети, солнышко, — сказал Элиниор.
И я полетел. Сразу и очень быстро. Опустился на ковер-Энн и забегал. Больше не падал.
— Вот так и надо обучать детей. Играя, чтобы им скучно не было. Только интересное и веселое занятие приводит к лучшим результатам, — поучительно произнес Элиниор.
— Я с ним абсолютно согласен! — довольно заявил я.
А вот Энн видимо согласна не была.
— Элирион. Мы же говорили об этом, — строго сказала Энн. — Ты не будешь вмешиваться в его обучение.
— Ладно. Я не сдержался, — понуро сказал Элиниор. — Ну, я пойду.
И светло-голубая линея не улетела, а просто растворилась.
***
Я решил не спрашивать Энн про её отношения с отцом, потому что понял — она все равно не ответит.
— А почему вы просто не избавитесь от всех риад, раз вы несравненно сильней? — спросил я Энн, которая пребывала не в очень хорошем расположении духа.
— Линеи ни на кого никогда не нападают сами. Мы не любим войны. Но когда миллион лет назад риады напали на нас
— А как они напали, они же с телом? — перебил я.
— Напялили нелепые скафандры и прилетели сюда, — объяснила Энн. — Мы их уничтожили. Всех до единого. Ни одной риады не осталось в этой вселенной. Но через какое-то время, они начали появляться снова. И с огромной скоростью. Им явно кто-то помогает.
Чтобы искоренить это порождение зла полностью, надо выяснить кто это и навалять ему как следует. По всей видимости, этот гад подсказал риадам охотится на зарождающуюся линею. Они начали это делать 132 года назад.
Риады создали так называемых хранителей, чтобы отследить линею.
— Так ты там под прикрытием была?!
— Это так. Я создала себе тело и притворилась риадой. И мы все стали ждать зарождение линеи. Ты первая линея за эти 132 года.
— Вау, — чуть не подавился я.
— Я же говорила, что линеи очень редки среди людей. Линеей может стать только человек, у которого нет ни капли отрицательной энергии, это очень большая редкость в вашем мире. Также энергия должна быть сильной.
Чтобы быстрее вычислить линею и спровоцировать скорейшее превращение, риады придумали выполнение человеческих мечт. Они выбирали людей с наиболее сильной и чистой энергией и помещали их в магическую мечту.
Мир настоящий они создать не могут, но иллюзии — не проблема.
Так вот, они надеялись, что, давая людям пользоваться энергией в мечте, линея пробудится и они её схватят. Но обломались, я тебя перехватила.
— Так поэтому скайер начал издавать странные звуки, когда я прочитал твои мысли.
— Да, он среагировал на линею, поэтому пришлось смыться и изображать тебя в гареме. Там я убедила их, что ты точно не линея.
— А что ты сделала?
— Ну, понимаешь, — продолжает Энн, ухмыляясь, — мне пришлось проявить немного… креативности. Риады очень серьезно относятся к своим проверкам, поэтому, когда тебя начали подозревать, они прислали несколько экспертов, чтобы следить за тобой. Но у них есть большая слабость — они слишком доверяют стереотипам. Так что я решила сыграть на этом.
Когда риады начали подозревать, что ты можешь быть линеей, я быстро сообразила, что нужно сделать: просто показать им, что ты полный идиот. Они смотрят на тебя, а ты пытаешься поднять камень силой мысли, но вместо этого случайно запускаешь в себя огненным шаром. Или, например, пытаешься летать, но только бесконтрольно крутишься в воздухе, как волчок, и врезаешься в дерево.
Энн смеялась, вспоминая, как дурачила риад.
— Но это еще не всё. Я добавила немного «изюма». В один момент ты решил использовать энергию, чтобы создать что-то величественное, типа огромного замка, но вместо этого у тебя получился… гигантский пузырь, который лопнул и накрыл всех липкой пеной. Риады смотрели на это и просто не могли поверить, что такой «неудачник» может быть линеей. «Но все же у него очень чистая энергия, я думаю это потенциал», — заключил один из приглашенных экспертов. — «Продолжим наблюдение».
А потом я добавила последний штрих. Сделала так, чтобы ты попытался использовать энергию для чего-то благородного — чтобы исцелить раненое животное. Но вместо этого у тебя случайно получилось… превратить его в огромный кактус. С колючками. И оно еще как будто обиделось и начало гоняться за тобой.
После этого риады развели руками и сказали: «Нет, это точно не линея. Линея не может быть такой бездарностью. С такими способностями он родиться точно не сможет».
Так что, можно сказать, я тебя спасла, устроив самый нелепый спектакль в истории. Теперь они даже не смотрят в твою сторону. Ну, разве что иногда вспоминают и смеются.
— Но ведь кто-то, кто хотел убить меня сделал этот мир реальным! А судя по твоему рассказу о риадах, они бы это не смогли.
— Хорошо подметил, Александр. А это тот гад, который им помогает, и мы должны выяснить кто он. Из-за него пришлось убить тебя в твоем мире, не сказав ничего Джину и остальным. Кстати, ты уже родился, а значит мы можем вернуться в тот мир.
— А разве за тем миром не следят? Они не заметили задатки линеи в Джине, Нике и Тоджиро?
— Риады точно не заметили, про гада не знаю. Но я их всех в любом случае надула: я перенесла тот мир сюда, а там создала такой же. Так что проблем не будет.
— А как я могу спасти Мику? — вспомнил я.
— Просто будь рядом, — Энн предвосхитила мой вопрос и продолжила. — Ты же помнишь свою особенность — подавлять эмоции. На самом деле ты подавляешь все негативное. Находясь рядом с Микой и продолжая с ней общаться, ты подавляешь её негативную энергию, и этим помогаешь открыться хорошей энергии.
— А она останется Микой? Разве это не давление с целью подтолкнуть к определенному выбору?
— Невозможно так убрать негативную энергию, если на это нет желания у самого человека. Ты никак не меняешь ее. Она абсолютно свободна в своем выборе. К тому же, изначально ее энергия была чистая. Ее превращение в риаду кто-то спровоцировал.
— Тот гад? — спросил я.
— Скорее всего. Видимо он как-то добавил энергию риады в энергию Мики, а я это пропустила т. к. была занята твоим гаремом.
— А как Мика ощущает это?
— В ней появляются не ее мысли. Появляется желание делать гадости, смеются над чужим горем и тому подобное.
— Я видел, как она искренне грустила, когда я пропал.
— Конечно, ведь это Мика и она тебя любит. Эти плохие желания в ней появляются, но она им не поддается. Она борется с ними, не понимает откуда они берутся, старается их отринуть. Но они только усиливаются. Поэтому ты должен ей помочь. Если хочешь, конечно.
— Хочу. Пошли к ребятам!
Энн кивнула. Я отрубился и в следующее мгновение оказался в теле Ренджи в моей хижине неподалеку от города.
— Энн! Я же хотел посмотреть как создается тело!
— Ладно, смотри.
Рядом со мной начал собираться свет. Сначала это были лишь тонкие, едва заметные нити энергии, как лёгкий туман. Но постепенно они становились плотнее, ярче, начиная обретать форму. Её фигура вырисовывалась из сияющего кокона, словно скульптура, которую лепит невидимый мастер.
Первым появилось лицо — знакомые черты, но с едва уловимыми изменениями. Её глаза, когда-то голубые, теперь засияли серебристым светом, словно две луны, отражающие холодный, загадочный блеск. Теперь ее глаза того же цвета, что и она сама.
Волосы, раньше чёрные, как ночь, теперь переливались, словно расплавленный металл. Они струились по её плечам, то отливая серебром, то становясь почти белыми, как сталь, раскалённая до максимальной температуры. Каждый локон будто жил своей жизнью, излучая мягкое сияние.
Тело Энн формировалось постепенно, сохраняя изящные, знакомые очертания, но с новой, почти неземной грацией. Кожа засияла легким перламутровым отблеском, словно её касались лучи далёких звёзд. Когда процесс завершился, Энн открыла глаза и оглядела себя. Она улыбнулась, словно проверяя, насколько новое тело соответствует её внутреннему «я». Оно было одновременно знакомым и новым, как будто она сбросила старую оболочку и обрела ту, что лучше отражала её суть.
— Ну как? — спросила она, поворачиваясь ко мне, и её голос звучал так же, но с лёгким, едва уловимым эхом, будто её слова отзывались в самом пространстве.
Она была всё той же Энн, но теперь в её облике было что-то большее — словно она стала ближе к своей истинной природе, к той энергии, что скрывалась внутри.
— Невероятно, — ответил я, будучи не в состоянии прийти в себя. Энн была абсолютно обнаженной. И очень красивой.
Энн дошла до шкафа, достала свою одежду и принялась одеваться. Я не мог отвести свой взгляд.
— А почему ты появилась без одежды?
— А ты думаешь, что одежда — это часть тебя и тело создается сразу вместе с ней?
— Нет, но я же одет.
— Я тебя одела, а ты сам попросил посмотреть как создается тело.
— Просто не подумал, прости, — пролепетал я.
— Да мне как-то все равно. Линеи ходят без одежды всегда. Как говорит Эли, скрывать такую красоту просто преступление перед всеми окружающими. Повторю еще раз: избавляйся от человеческих предрассудков. Они тебе не нужны.