Глава 79 Банкет

— На колени, — скомандовал Кабот и, указав пальцем, добавил: — Здесь.

— Да, Господин, — откликнулась темноволосая рабыня, и опустилась перед ним на колени.

— Теперь, — прокомментировал он, — Ты стоишь на коленях перед мужчиной.

— Да, Господин.

— Считаешь ли Ты это подходящим для тебя?

— Да, Господин.

— Почему?

— Потому, что я — женщина, Господин.

— И что еще?

— Рабыня, Господин, — выдавила она.

— Держи колени вместе, — приказал Тэрл, — плотно сожми.

— Да, Господин, — сказала девушка, прижимая колени одно к другому.

— Как тебя зовут?

— Сесилия, — ответила она, — если это понравится Господину.

— А какое имя нравится тебе самой?

— То, которое понравится господину, — ответила брюнетка.

— Ты — Сесилия, — объявил мужчина.

— Я — Сесилия, — повторила за ним рабыня. — Спасибо, Господин.

— Уверен, — заметил он, — Ты прошла кое-какое обучение в Цилиндре Удовольствий.

— Да, Господин, — подтвердила Сесилия.

— Существует много литаний рабства, — сказал он. — Полагаю, что одну или несколько Ты разучила в Цилиндре Удовольствий.

— Да, Господин, — кивнула девушка.

— Вот сейчас мы их повторим, — объявил Кэбот.

— Да, Господин, — прошептала она.

Как Кабот отметил, таких литаний или обменов вопросами и ответами существует множество. Если читателю будет любопытна литания, использованная в этом конкретном случае, то она проходила следующим образом:

Вопрос: — Что на твоей шее?

Ответ: — Ошейник.

— Какой ошейник?

— Рабский ошейник.

— Почему он на тебе?

— Он на мне, потому что я — рабыня.

— Что есть рабыня?

— Собственность.

— И каковы обязанности такой собственности?

— Ублажать ее господина всеми способами, прилагая к этому все ее способности.

— Чей ошейник Ты носишь?

— Я ношу ваш ошейник, Господин.

— И что это означает?

— То, что я — ваша рабыня, Господин.

— Каковы твои обязанности?

— Ублажать вас всеми способами, прилагая к этому все мои способности.

— Просишь ли Ты разрешения сделать это?

— Я очень прошу этого, Господин.

— Знаешь ли Ты о наказании за то, что тобой не будут полностью удовлетворены?

— Да, Господин.

— Боишься ли Ты?

— Да, Господин.

— Неплохо, — прокомментировал Кэбот. — В противном случае, Ты была наказана стрекалом, а затем, позже, проверена снова, и если бы не преуспела и в этот раз, наказание стрекалом было бы повторено, и так далее, пока не добилась бы безупречного повторения. Ты быстро научилась бы делать это хорошо, и даже отлично.

— В цилиндре меня не раз наказывали стрекалом, — призналась Сесилия.

— Уверен, Ты даже теперь помнишь те обжигающие ударов, не так ли? — поинтересовался он.

— Да, Господин, — вздрогнула всем тела рабыня.

— Расставь колени, — приказал Кэбот, — стой прямо, обопрись на пятки, голову выше, ладони рук на бедра.

Рабыню начала быть крупная дрожь.

— Голову выше! — прикрикнул он. — Или Ты хочешь носить высокий ошейник, который будет удерживать твою голову в правильном положении?

— Нет, Господин, — быстро ответила девушка.

Упомянутые ошейники кюры часто используют для своих домашних животных. Кроме того, время от времени они используются в обучении рабынь.

— Ты знаешь, в какой позе Ты стоишь? — осведомился мужчина.

Конечно, это было риторическим вопросом, поскольку она изучила эту позу в Цилиндре Удовольствий, да и сам Кабот много раз приказывал ей вставать таким образом, и у Озера Страха, и в лагере, и в других местах.

— Это поза гореанской рабыни для удовольствий, — ответила Сесилия. — Я — рабыня для удовольствий?

— И о чем Ты сейчас думаешь? — поинтересовался Кэбот.

— Я хотела бы доставлять удовольствие моему господину, — призналась она.

— Ты, женщина Земли, желаешь доставлять удовольствие господину? — уточнил ее хозяин.

— Уверена, в этом нет ничего необычного для женщины Земли, — ответила рабыня. — В истории той планеты миллионы женщин удерживались в неволе, и неизвестно сколько их находится в рабстве даже теперь. Наверняка в бесчисленных местах того мира, есть бесчисленные рабыни, которые втайне от всех стоят на коленях у ног своих господ. В действительности, это не такая уж редкость, поскольку люди делятся на мужчин и женщин, а там где есть мужчины и женщины, там есть господа и рабыни. И невообразимые миллионы женщин в своих фантазиях, представляют себя беспомощно закованными в цепи рабовладельцев, боящимися их плетей, а миллионы, фактически являются рабынями своих любимых, желая признаться в этом, но не осмеливаясь сказать эту правду даже своему, ничего не подозревающему, любимому человеку. Они боятся быть презираемыми за их истинную сущность и потребности. Она знает, что та женщина, которую он обнимает своими руками, рабыня, но она боится сказать ему об этом. Ее сердце кричит ей, чтобы она встала перед ним на колени, поцеловала его ноги, ее тело хочет быть связанным им, почувствовать удар его стрекала, быть доминируемым им, но она все равно не осмеливается рассказать от этом. И в результате, она остается единственной, кто знает о том, что ее шею окружает, невидимый, незаметный, но столь же реальный как сталь, рабский ошейник.

— Похоже, Ты исследовала этот вопрос, — констатировал Тэрл.

— Я давно осознала себя рабыней, Господин, — призналась она.

— Насколько я помню, — сказал ее хозяин, — когда-то тебя звали Вирджиния Сесилия Джин Пим.

— Да, Господин, — кивнула брюнетка, — но теперь я просто Сесилия.

— Это — рабская кличка, — заметил Кэбот.

— Я понимаю это, Господин.

— И Ты — рабыня.

— Да, Господин, — подтвердила Сесилия.

— Главная обязанность рабыни, — сказал он, — служить и ублажать своего господина, всеми способами, и прикладывая все свои способности.

— Да, Господин, — кивнула рабыня.

— Ты ее исполнила? — уточнил Кэбот.

— Господин?

— На четвереньки, — сердито бросил он, — и ползи к столбу наказаний.

— Что Вы собираетесь делать? — испуганно спросила девушка, но встретила его взгляд и тут же прошептала: — Да, Господин!

Она поползла, а ее господин пошел рядом с ней, сопровождая к подножию столба. Ей уже был хорошо знаком этот столб. Впервые она была прикреплена к нему в первый же день ее нахождения в лагере, потом она стояла прижимаясь к нему животом, во время поединка Кабота и Флавиона, и последующего появления и мести Лорда Гренделя. После этого ее достаточно часто приковывали к нему цепью, иногда вместе с другими рабынями, обычно за левую лодыжку. Кстати, именно левая лодыжка чаще всего используется при формированию рабского каравана.

Когда они добрались до места, мужчина приказал:

— На колени, лицом к столбу.

— Да, Господин, — неуверенно отозвалась рабыня.

Кэбот защелкнул браслет наручников на ее левом запястье, прокинул второй браслет сквозь нижнее кольцо столба, и надел его на правое запястье девушки. Теперь она стояла перед столбом на коленях, прикованная к нему за руки.

— Что Вы собираетесь делать? — опасливо спросила Сесилия.

— Пороть тебя, — ответил он, и оставил ее наедине со столбом, уйдя за соответствующим инструментом.

Мужчина задержался на некоторое время, а когда вернулся, она увидела, что он принес пятиременную гореанскую рабскую плеть. Ей уже случалось видеть такую вещь в Цилиндре Удовольствий. Этот аксессуар разработан специально для наказания рабынь. Ее пять широких плетеных ремней наказывают безупречно, но не оставляют незаживающих шрамов, тем самым не понижая цены рабыни.

— Но Вы же с Земли, — напомнила брюнетка. — Я тоже с Земли! Не может быть, что Вы это серьезно!

— Я не стал приковывать тебя к столбу стоя, с руками над головой, — пояснил он, — поскольку опасаюсь, что Ты можешь их повредить, пытаясь спрятаться за столбом.

Девушка едва понимала то, о чем он ей говорил. Смысл сказанного доходил до нее с опозданием.

Она раздраженно задергала руками, пытаясь вытянуть их из браслетов. Казалось, что она собиралась подняться, однако, было ясно, что закрепленная таким способом она была не в состоянии стоять вертикально.

— Оставайся на коленях, — предупредил Тэрл, — или, если хочешь, ложись на живот.

— Вы шутите! — заявила Сесилия.

— Если хочешь, — продолжил он, — можешь обхватить столб руками или прижаться к нему плечом, чтобы не биться об него. Позже, Ты можешь захотеть лечь на живот. Это не запрещено.

— Я с Земли! — крикнула девушка.

— Больше нет, — отрезал ее хозяин.

— Мне жаль, что я убежала! — заявила она. — Я сожалею, что говорила с вами недостаточно уважительно! Я сожалею, если не выполняла почтение, когда это было уместно! Я сожалею, что по глупости использовала ваше имя, обращаясь к вам! Мне, правда, жаль, что я вызвала у вас недовольство! Простите меня! Пожалуйста, простите меня! Не делайте этого! Вы не можете так поступать со мной, поскольку я с Земли, и такие вещи не для меня. Я с Земли, и такое не может быть сделано со мной! Вы же не думаете, что я не больше, чем гореанская девка, некая простая рабыня, к которой без долгих раздумий можно применить плеть? Я с Земли, с Земли!

— Не бойся, — успокоил ее Тэрл, встряхивая ремни своего гибкого инструмента. — Я же не собираюсь бить тебя, как могли бы бить мужчину, изо всех мужских сил, причем не плетью, а кнутом, используемым для наказания мужчин, скажем, змеей. Эта плеть разработана специально для рабынь. Ее конструкция развивалась довольно длительное время, возможно столетия, чтобы стать безупречным инструментом поддержания дисциплины. К тому же я не собираюсь пороть тебя долго, а лишь только до той степени, которой Ты заслуживаешь, ровно столько, сколько, я надеюсь, потребуется для исправления твоего поведения.

— Не бейте меня! — взмолилась она.

— Для этой цели часто используется перекладина, закрепленная между двумя столбами, к которой может быть прикреплена стоящая на коленях рабыня, — продолжил свою лекцию мужчина. — Таким образом она не ушибется или не оцарапается, что не исключено в случае со столбом, стеной или другими способами. Верхнее кольцо тоже следует использовать, держа в памяти эти нюансы. Такие кольца, кстати, можно найти практически в любом гореанском жилище.

Ей вдруг вспомнилось, как прежде, в лесу, когда она была поставлена в положение наказания плетью, ее руки были подняты над головой и привязаны к толстому суку. Только теперь благодаря его объяснениям девушке стала полностью ясна и понятна цель этого. В таком положении она могла бы сколько угодно извиваться и пытаться уклониться от плети, но при этом избегать контакта с твердой поверхностью.

— Вы не можете бить меня! — закричала она снова. — Вы не наказывали меня прежде! Вы не станете наказывать меня теперь!

— Это верно, — хмыкнул мужчина, — прежде я тебя не наказывал.

— Просто коснитесь моей спины, если Вы должны это сделать, — предложила Сесилия, — как Вы сделали это в прошлый раз. Этого достаточно! Этого будет более чем достаточно!

Ее хозяин не отвечал.

— Я не нуждаюсь в наказании, — заверила его рабыня. — Нет необходимости наказывать меня. Наказание не необходимо. Я исправлюсь!

И снова Кэбот не счел целесообразным отвечать на встревоженные заявления и обещания прекрасного, обезумевшего от страха, закованного в наручники животного.

— Я буду стремиться к тому, чтобы Вы были мной довольны! — пообещала она.

— Я уверен в этом, — усмехнулся Кэбот.

— Мне жаль, что я вызвала ваше неудовольствие! — заявила Сесилия.

— Но Ты его вызвала, — заметил он. — Ты — рабыня. Неужели Ты ожидала, что тобой будут недовольны и не накажут за это?

— Вы не можете наказывать меня! — повторила она. — Я с Земли!

— Ты можешь найти это весьма неприятным опытом, — предупредил Кэбот. — Соответственно, и я надеюсь на это, в будущем Ты пойдешь на многое, чтобы избежать его повторения, по крайней мере, не слишком часто. Ты будешь до крайности обеспокоена тем, чтобы контролировать и в меру сил улучшать свое поведение, особенно в том, что касается служить и ублажать своего господина, всеми способами, и прилагая к этому все свои способности.

— Отпустите меня! — потребовала она, дергая цепь браслетов, пропущенную через кольцо.

— Безусловно, — сказал Кэбот, — для рабыни часто бывает трудно избежать недовольства ее владельца, просто по неосторожности. Иногда рабыня может совершить промах, стать небрежной, а такие вещи являются неподобающими для нее, и к этому нельзя относиться терпимо.

— Отпустите меня! Отпустите меня!

— Она, знаешь ли, всегда остается объектом для плети. Также, хотя Ты этого пока не понимаешь, рабыню, по причине того, что она — рабыня, можно избить в любое время и по любой причине, а то и без всякой причины. Это помогает ей понять, что она — рабыня. Кроме того, время от времени, ее могут выпороть просто чтобы напомнить ей, что она — рабыня.

— Вы не можете ударить меня, — закричала девушка. — Я с Земли!

— С Земли, — согласился Кэбот, — но Ты должна ясно понимать, что здесь, как и на Горе, Ты всего лишь рабыня.

— Конечно же, на самом деле Вы не собираетесь бить меня! Не как рабыню!

— Ты — рабыня, — напомнил он, — и тебя, как рабыню, которой Ты являешься, будут наказывать, в том числе, плетью.

— Господин! — закричала Сесилия.

— Ты кейджера, — сказал Кэбот.

— Пожалуйста, нет, Господин! — заплакала она и в следующий момент ее хозяин нанес первый удар.

* * *

— Еда, Господин, — сказала она, становясь на колени и, низко опустив голову, протягивая к нему блюдо.

Мужчина взял то, что ему понравилось, и легким взмахом руки отослал ее от себя. Девушка встала, и на мгновение замерла около него, явно пребывая в нерешительности и сомнениях, но затем ее подозвал к себе другой клиент, сидевший по ту сторону большого костра, вокруг которого расположились мужчины. Она, бросив несчастный взгляд на него, поторопилась обслужить того, кто ее вызвал.

Она служила точно так же, как и все другие.

По лагерю разливалась музыка флейт, барабана и калика, под которую рабыня, девушка одного из мужчин Пейсистрата, притопывая ногами и кружась, танцевала в мерцающем свете костра. Браслеты звенели, сталкиваясь на ее обнаженных лодыжках. Это красивое зрелище, рабыня танцующая в свете костра. Или в свете факелов, или при свечах, или в свете любого другого живого огня.

«Как красивы женщины», — лениво думал Кабот.

Редкий гореанский лагерь, кстати, обходится без рабынь, поскольку, как уже отмечалось, гореанские мужчины любят их и не намерены воздерживаться от их услуг и удовольствий.

— Вино, Господин? — спросила Коринна, опускаясь перед ним на колени, поднимая кубок в двух руках и опуская голову между ними.

Вообще-то в кубке была чистая пага.

— Тебя Пейсистрат ко мне послал? — полюбопытствовал Кэбот.

— Да, Господин, — ответила она.

— Передай ему мою благодарность, — сказал Кэбот, — но я думаю, что время вина еще не пришло.

— Да, Господин, — улыбнулась Коринна. — Я пошлю ее к вам позже, ближе к завершению банкета.

Кабот кивнул, отсылая красотку Коринну. Он надеялся, что позже у него будет возможность полюбоваться ее танцем.

— Паги! — кричали мужчины.

— Закуски! — требовали другие.

— Хлеб, мясо! — подзывали третьи.

Это был небольшой банкет, не больше чем из двадцати мужчин и шести обслуживавших их рабынь, но хорошо организованный и веселый, наполненный шумным удовольствием сильных, здоровых, свободных мужчин. Кабот подумал, что многие из землян, скорее всего, сочли бы их варварами, но у них, у гореан, было почти такое же отношение к мужчинам с Земли. Кто, как не варвары стал бы травить свою пищу, загрязнять воздух, которым сами же дышат, и воду, которую пьют. Кто если не варвары согласился бы жить нездоровой, полной лишений и страданий жизнью, заворачивая свои тела в неуклюжие, уродливые, жмущие предметы одежды. Кто кроме варваров будет поздравлять себя с отрицанием естественного для их вида удовлетворения, чувствовать себя недостойным, униженным и стыдящимся того, что имеет самые естественные импульсы и чувства характерные для их вида. Кто как не варвары позволит своим свободным женщинам ходить без вуалей, словно рабыням, и, не задумываясь, пожертвует собой за глупые, нелепые и противоречащие здравому смыслу идеологии и идеалы? К тому же, они не говорили по-гореански, безошибочный признак варварства в умах многих гореан. Однако, несмотря на многие ошибки того варварского мира было в нем и кое-что хорошее, что можно было бы поставить ему в заслугу. Этот мир был источником превосходных рабынь. Разумеется, его женщины стали ходким товаром на гореанских рынках. Но в этом нет ничего, чему стоило бы удивляться, поскольку общеизвестно, что на варварских берегах зачастую собирается самый лучший урожай, самых прекрасных из рабынь.

Лорда Гренделя на их пирушке не было, поскольку он поспешил вернуться в жилую зону цилиндра, возможно, по делам, скажем, связанными с Лордами Арцесилой и Зарендаргаром, или чтобы принять участие праздничных состязаниях, а может просто потому, что хотел быть рядом с Леди Биной.

Около ворот развалился Рамар, огромный слин, и лакомился громадным жареным окороком тарска.

Мужчины вокруг костра развлекали себя беседами, тостами, песнями, историями, играми, шутками, планами на будущее.

Кто-то спорил о достоинствах оружия, сравнивая различные образцы, особенно арбалет и крестьянский лук. Другие обсуждали поэтов. Полагаю, что нет ничего удивительного в том, что у суровых мужчин, знакомых с оружием, часто живших в обнимку с опасностью, могли бы быть такие интересы. На Горе мир поэзии не стал трудной тайной собственностью утонченного, претенциозного меньшинства, как это получилось в менее цивилизованных или в более декадентствующих краях, но превратился в дело жизни, здоровой гордости и энергичного образа жизни. В любом случае, на Горе поэзия, так же, как и музыка, и песня, является распространенным, публичным и популярным искусством. Она еще не свернула на эксцентричные уединенные дороги. Она еще не отобрана у народа. Безусловно, большая часть бесед крутилась вокруг вопросов намного более прозаичных, касающихся торговли, курсов валют, тарларионовых и кайиловых скачек, процедур в загонах по приучению новых девок к их ошейникам, лучшие сезоны и города для торговли женщинами, обсуждение достоинств и недостатков рабынь из Ара и из Турии, и так далее.

Кабот посматривал на рабынь, обслуживавших мужчин. Свет костра, танцевал на их обнаженной коже, время от времени внезапно вспыхивания и отражаясь от их ошейников.

Как прекрасны они были, и как хорошо они служили. И та, которая представляла наибольший интерес для него, двигалась среди них, не больше и не меньше, чем одна из них.

Кабот размышлял о том, для чего она была подсажена к нему в контейнер на Тюремной Луне. Царствующие Жрецы с заботой подошли к ее отбору, несомненно, выбрав из многих тысяч кандидаток, специально для него. Он нисколько не сомневался, что эта девушка стала бы почти непреодолимым искушением бы для любого мужчины, но фактически она была выбрана для него, для Тэрла Кэбота, выбрана со всей коварной мудростью и черствой проницательностью продвинутой науки Царствующих Жрецов. И если она была почти непреодолимым искушением для любого мужчины, то тогда чем она должна была стать для него, для того кому она, сама того не подозревая, была отобрана и подготовлена? Кабот даже задумался над тем, не была ли она в некотором смысле, выведена для него. Также, ему, как и любому, кто умел замечать такие вещи, было ясно, что она была рабыней, тем видом женщины, который предназначался для того, чтобы быть схваченной за волосы, брошенной к ногам мужчины, раздетой и порабощенной. И, помимо этого, конечно, имело место полное соответствие, и, по-видимому, соответствие спланированное, заключавшееся в том, что не только она идеально подходила ему, но и он ей. Она, как свободная женщина, должна была стать, вызовом его чести, тем, посредством чего, он, рано или поздно, должен был неизбежно своей чести лишиться. Но теперь у него больше не было потребности волноваться из-за таких вопросов, поскольку она, как рабыня, была столь же открыта для него, как и для любого другого, кому могла бы принадлежать, как любая другая невольница.

Наблюдая, как она служит, Кэбот предположил, что многим из тех молодых людей, кого она в свое время унижала и мучила, соблазняла, а затем отвергала своего тщеславия и развлечения ради, понравилось бы сидеть вместе с другими мужчинами на этом банкете и видеть, как она подает еду и напитки, как та, кто она есть, как рабыня.

Возможно, им также понравилось бы смотреть на нее, распластанную у столба, наказанную за то, что посмела вызвать недовольство мужчины.

Уже после второго удара она упала на живот.

Кабот оставил Сесилию еще около ана лежать у столба, а затем освободил, чтобы она могла помочь своим сестрам по ошейнику в подготовке банкета.

Один из мужчин затянул песню, которую тут же подхватили остальные. Это была песня гребцов, песня Коса. Из этого островного Убарата происходили четверо из товарищей Пейсистрата. Песня, однако, была известна, и на Тиросе, и на Таборе, острове, названном так из-за его напоминающей барабан формы, и в других местах. Кабот слышал ее и в Порт-Каре, но там ей благоразумно приписывалось другое происхождение, так как между Косом и Порт-Каром особой любви не наблюдалось. Не стоит предполагать, что команда Пейсистрата, насчитывавшая порядка четырех — пяти сотен человек, большинство из которых осталось в обитаемой зоне, продолжая наслаждаться празднеством, были поголовно косианцами. Они были собраны со всего Гора, и отбор этот был очень тщательным. Это обычное дело среди экипажей судов работорговцев. Таким образом, те люди, которых Пейсистрат привел с собой в лес, чтобы поддержать миссию Лорда Гренделя, были крошечной частью его команды, но это были отборные мужчины, те, кому всецело доверяли, на кого полностью полагались.

— Паги! — позвал мужчина, и рабыня со своим кувшином, метнулась обслужить его.

Разумеется, на том банкете не присутствовало никаких свободных женщин, так что, не было нужды одевать рабынь в приличные туники или даже платья, ни требовать от них и служить почтительно и незаметно, словно их здесь как бы и не было, дабы не беспокоить и не смущать свободных женщин. Также, конечно, в этом далеком от жилых районов лесном лагере не было и свободных кюрских женщин, а мужчины, в конце концов, были гореанами. Соответственно рабыни прислуживали, как можно было бы ожидать от такой пирушки, полностью обнаженными, если не считать их ошейников.

Кэбот особенно присматривал за одной из рабынь, той, которую он назвал Сесилия, как раз спешившей к одному из его товарищей, чтобы пополнить его тарелку.

Он был доволен. Брюнетка училась служить владельцам.

Если они с нею были на Горе, на пиру в его доме, на котором присутствовали бы свободные женщины, то она, конечно, как нетрудно предложить, служила бы совсем иначе. Действительно, на рафинированном застолье или ужине, рабыни, если одеты не в длинное платье, то в скромную часто закрывающую колени тунику обязательно. С другой стороны подол обычной рабской туники, чаще всего заканчивается много выше коленей, потому что мужчины любят смотреть на ноги рабынь. В некоторых домах обслуживающих рабынь, как уже было указано, могут одеть в платье, в действительности, в длинное, красивое, ниспадающее платье. Вставая на колени у стены или у дальнего стола, в ожидании вызова, рабыня в таком платье приподнимает подол и располагает его так, чтобы ее колени находились в прямом контакте с полом, не прижимая к нему платье всем своим весом. Это сохраняет платье. Предметы одежды, туники или платья, предназначенные для прислуживания за столом, почти неизменно белые. Предполагается, что это указывает присутствующим свободным женщинам, что рабыни — скромные, спокойные девушки, робкие и услужливые, того вида, на который человек едва обратит внимание. Другое дело, если бы они прислуживали одетыми, скажем, во что-нибудь рабски красное. Руки обслуживающих рабынь, однако, почти всегда обнажены, поскольку это культурно принято для рабынь. Также и ошейник должен быть всегда видим для свободных женщин, поскольку им нравится видеть на рабынях ошейники. Также, в тех случаях, когда присутствуют свободные женщины, рабыня, даже если она рабыня удовольствия своего господина, будет вставать на колени, скромно сжав их вместе. Таким образом, глядя на нее, такую спокойную, приличную и скромную, едва ли можно было бы предположить, на что она похожа, будучи раздета и закована в цепи в ногах постели ее господина. У свободных женщин при таких развлечениях обычно также имеются свои правила и традиции. Например, среди них принято едва замечать обслуживающих их рабынь, делая вид, словно их вовсе не существует. Кроме того, зачастую свободные женщины предпочитают, чтобы служащие им рабыни, были женщинами, полученными из некого вражеского города. Это заверяет их в природе таких женщин, которые не достойны ничего большего, кроме как носить ошейник и прислуживать тем, кто выше их. Тем самым, в противопоставлении себя им, они находят доказательства своей собственной несравненной ценности и врожденного превосходства. Иногда они даже покупают такую женщину, чтобы владеть ею как рабыней-служанкой или, как это иногда называется, сандальной рабыней. Любая рабыня до дрожи в коленях боится быть купленной свободной женщиной. Мужчина, скорее всего, если будет наказывать свою девушку, то только в случае, если она в чем-то вызовет его неудовольствие, а вот свободная женщина может избить ее без всякой на то причины, кроме той, что она красивая рабыня, и мужчины могли бы хотеть ее. Известно, что для девушки намного труднее добиться расположения госпожи, чем господина. В конце концов, господин — мужчина. Сандальную рабыню могут запросто выпороть за то, что она посмотрит на мужчину. От нее ожидается, что идя на поводке она не будет отрывать своих глаз от тротуара. Кроме того, даже если рабыня в чем-то вызовет недовольство своего хозяина, она, как нетрудно догадаться, всегда может преуспеть в погашении его гнева, в умиротворении его множеством способов, от покаянных слез и демонстрации своей красоты, до поцелуев его ног и так далее. Однако очень маловероятно, что такая стратегия, часто очень эффективная с мужчинами, может оказаться действенной с хозяйкой ее собственного пола. Красота и тысячи способов ласк, нежностей, заискиваний и очарований рабыни, какой бы скромной и запуганной она ни была, часто так беспроигрышно действующие на мужчин, в случае с госпожой скорее будут производить обратный эффект, только распалив ярость и добавив ударов стрекала.

И в заключении можно было бы упомянуть, что свободные женщины на ужинах, банкетах и других подобных мероприятиях, любят, чтобы их обслуживали рабыни земного происхождения. Кажется, многие из них даже не прочь были бы владеть такими рабынями, как служанками, дабы унижать их и издеваться, так как они, похоже, ненавидят их, возможно, даже больше, чем их гореанских сестер. Впрочем, большинство земных рабынь, благодаря своей репутации боящихся, но горячих, легко поддающихся дрессировке шлюх, жаждавших секса в своем прежнем мире, немедленно раскупаются мужчинами. В гореанских ошейниках они быстро изучают то, чем должна быть рабыня мужчины.

Теперь танцевать вышла Коринна. Мужчины сопровождали ее танец ритмичными хлопками. Девушке предоставили вуаль, которую она и использовала мастерски, и даже мучительно, правда ровно до того момента, пока Пейсистрат не сорвал ее и, схватив свою рабыню, утянул ее в темноту.

Кабот понадеялся, что Коринна еще вернется к своим обязанностям на банкете, поскольку он не думал, что она успела сообщить другой рабыне о том, что та должна будет подавать вино.

Девушки, одна за другой, выходили танцевать, вызываемые криками мужчин.

Кабот подозвал к себе брюнетку. Естественно, она подошла и немедленно опустилась на колени. Но мужчина указал, что она должна оставаться на ногах. Девушка встала. Она явно была напугана, во-первых, потому что не знала, для чего была вызвана, а во-вторых, она уже чувствовала на себе его плеть. Сесилия стояла перед ним так, как ее научили стоять в Цилиндре Удовольствий, как рабыня перед владельцем, демонстрируя свою фигуру, свою мягкость, грацию, покорность, изящность и гибкость, предоставляя ему для оценки его собственность, прекрасное имущество, которым она была. Спина прямо, плечи назад, тонкие руки прижаты по бокам к бедрам, подбородок высоко, голова повернута немного влево, глаза смотрят в сторону, не встречаясь с глазами господина.

Кабот встал, обошел вокруг нее, встал позади и, полюбовавшись ее восхитительными формами, внимательно осмотрел спину девушки, освещенную языками пламени, танцевавшими на ее коже.

Затем он взял рабыню за руки, фиксируя на месте, не позволяя даже шевелиться, давая ей почувствовать мужскую силу и власть.

Его захват был строг. Вскоре он смог почувствовать, что девушка начала дрожать в его руках.

— Господин? — позвала она, совершенно не представляя его намерений, а затем, всхлипнув, тихонько попросила: — Пожалуйста, не бейте меня.

— Шрамов не останется, — сообщал он ей, а затем позволил уйти.

С испуганным криком она бросилась бежать, остановившись только на той стороне костра, где повернулась и посмотрела на него. Ее глаза были широко распахнуты. Рабыня прикрывала рот ладонью, словно сдерживая рвущийся наружу крик.

Она уже научилась бояться своего хозяина.

Она вызвала его неудовольствие, за что была наказана плетью. Отныне она будет крайне обеспокоена тем, чтобы не повторять этого в будущем.

Она теперь знала, что значит находиться под плетью мужчины. Этот простой гибкий инструмент — превосходное устройство для того, чтобы поощрить в рабыне внимание, заботу и сознательность.

То, что над рабыней всегда доведет тень плети, обычно является достаточным условием для получения тех чудес, которые находятся в ее распоряжении. И она пойдет на многое, чтобы плеть спокойно висела на своем крюке.

К тому же, она вскоре начинает служить своему господину не из страха, а от эмоций, о которых она не осмеливается спрашивать, и которых она, конечно, не осмеливается показывать своему владельцу.

После того, как ее порка завершилась, она еще некоторое время лежала на земле у столба и чуть слышно бормотала:

— Меня наказали плетью. Я — выпоротая рабыня. Он — мой господин. Он — мой владелец.

И теперь ее имя, Сесилия, после этой порки было намертво связано с ее неволей.

Именно она, Сесилия, была выпоротой рабыней.

— Сесилию избил плетью ее господин, — шептала она сама себе. — Сесилия теперь хорошо знает, кто ее господин. Сесилия теперь хорошо знает, чья она рабыня.

Теперь она навсегда уяснила и то, что, если владелец недоволен своей девушкой, то ей следует ожидать, что она будет наказана.

— Сесилия, — прошептала она себе, — теперь сознает себя рабыней, и она довольна этим. Сесилия, я открою тебе маленький секрет, который, я уверена, не встревожит и не смутит тебя. Ты хотела этой порки, Сесилия. Ты хотела, чтобы он выпорол тебя. Теперь Ты знаешь что, даже если он не является твоим, то Ты — его. Теперь в этом не может быть никаких сомнений, Ты — его рабыня. Его плеть над тобой. Именно он твой господин.

Плеть, как мы видим, хорошо объяснила ей, кому она принадлежит.

И, кажется, именно поэтому она хотела испытать на себе его плеть, потому что это должно было подтвердить его уникальное и бесспорное право собственности на нее.

И все же, как уже было отмечено, она до ужаса боялась плети, и конечно, была готова пойти на многое, чтобы избежать нового поцелуя суровых кожаных губ. Какой маленькой и нежной она была, и какую ужасную боль они ей причинили! Она рыдала, наказанная рабыня, и при этом боль дала ей дополнительное свидетельство его интереса и внимания. Тот факт, что он был заинтересован в том, чтобы наказать ее, тем самым улучшив ее поведение, означал возможное намерение оставить ее на своей цепи. Это давало ей надежду на то, что она не будет продана или проиграна, возможно, этой самой ночью. Теперь девушка отлично понимала, что это вполне могло бы быть сделано с ней. Но казалось, что он был достаточно заинтересован в ней, чтобы наказать, призвав ее к порядку. Но какую боль причиняла плеть! Она надеялась, что если в будущем господин захочет предупредить ее, то он обойдется, по крайней мере, по большей части, парой ударов стрекала, как это делали девушки в Цилиндре Удовольствий, когда были недовольны ее гореанским. Конечно, доходчивая инструкция быстрых, язвительных замечаний стрекала была бы более чем достаточна для ее контроля, управления и улучшения. После знакомства с этим аксессуаром в ней проснулось неописуемое усердие в ее уроках, горячее стремление исправить свое поведение и дикое желание стать как можно приятнее своему владельцу. Короче говоря, у этой рабыни, как и у большинства рабынь, были весьма двойственные чувства к плети, как к безошибочному символу доминирования и того, что мужчина был господином, а она его рабыней. Фактически, рабыни любят и уважают плеть, как символ их драгоценной неволи, ценности их ошейников, поставленный над ними и удерживающий их определенных рамках, но при этом они сделают многое, чтобы избежать ее удара. Но одновременно, каким бы странным это ни показалось, несмотря на их плачь и слезы, они порой радуются тому, что плеть могла бы быть применена к ним, поскольку это отгоняет их сомнения в том, что они действительно в ошейниках, что они действительно рабыни своего господина. Это для них является лучшим подтверждением их статуса, их положения, их реальности. Итак, Сесилия боялась плети, но радовалась тому, что была объектом ее приложения, и что ее без раздумий используют в случае, если ею будут недовольны. Теперь, благодаря событиям этого дня, она лучше чем когда бы то ни было, поняла, что, несмотря на свое земное происхождение, она была презренной рабыней гореанского рабовладельца. Рабыня боится плети, но взволнована тем, что может стать объектом ее приложения.

Она видит простое устройство, всегда присутствующее в интерьере, свисающее со своего крюка. Она смотрит на это с нехорошим предчувствием и опаской, и одновременно с успокоением и экстазом. И это является лучшим для рабыни доказательством ее особенности, ее ценности, важности, идентичности, рабского статуса, желанности и женственности. Она теперь, возможно впервые в своей жизни, очень рада быть женщиной, признавая себя, открыто и честно, представительницей подчиненного пола, рабского пола. Она находит в неволе свое естественное удовлетворение. Она благодарна за то, что ее хотят, благодарна быть собственностью, товаром, рабыней, принадлежать мужчине, быть его, как слин или кайила. Она благодарна своему господину, у ног которого она может стоять на коленях и чей ошейник она носит.

Время от времени, по требованию господина, держащего плеть в руке, она будет вставать на колени и целовать этот символ его власти, и в этой простой, привычной церемонии, медленно, вежливо, покорно и кротко лаская ее своими мягкими губами и нежным языком, рабыня будет подтверждать факт того, что признает ее главенство, что подчиняется ее правилам.

Итак, рабыня, видя плеть, спокойно висящую на своем крюке, улыбается. Она знает, как сделать так, чтобы плеть оставалась на своем месте. Она должна быть прилежной в своих обязанностях и стремиться, прилагая все свои способности и силы, чтобы ее владелец был ею доволен.

Но разве это не то, для чего нужна рабыня?

И какая рабыня, в конечном итоге, не хочет доставить удовольствие своему господину, служа ему как рабыня. И это даже выходит за пределы простого страха перед плетью, но, к своей радости и уверенности, женщина знает, что плеть всегда там, где-то рядом, готова, в случае необходимости к немедленному применению, поскольку она — рабыня.

«Будьте строгим со мной, мой господин, — думал Сесилия. — Именно такому мужчине я всегда хотела принадлежать, как рабыня. Ошейник именно такого мужчины, я хочу носить. Это тот мужчина, цепи которого должны отягощать мои конечности. Это перед таким мужчиной я хочу стоять на коленях, голой, в ошейнике и с закованными в цепи, руками и ногами. Это тот мужчина, ноги которого я готова целовать».

Девушка, извивавшаяся в танце перед своим владельцем в свете костра, была схвачена им и утянута сторону, подальше от освещенного огнем круга.

Другие мужчины начали пьяно озираться в поисках другой танцовщицы. Должна же быть где-нибудь еще хоть одна.

— Ты! — крикнул один из них, указывая на брюнетку.

— Нет, Нет! — пискнула она, метнувшись в темноту.

Кабот поднялся со своего места, последовал за нею и, найдя, присел около, дрожащей, сжавшейся в темноте у стены частокола девушки.

— Рабыня! Рабыня! — доносились крики от группы мужчина, рассевшихся вокруг костра.

Потом послышалась рулада флейты, словно приглашавшая на танец.

— Они хотят посмотреть, как Ты танцуешь, Сесилия, — дружелюбно сказал Кэбот.

— Я не могу танцевать, Господин! — простонала девушка.

— Ты, и правда, далеко забралась от Оксфорда, — усмехнулся он. — Но многие из оксфордских девиц, позавидовали бы твоей возможности танцевать перед такими мужчинами.

— Я голая, Господин, — всхлипнула Сесилия.

— Точно так же, как другие, — напомнил мужчина. — Подумай о многих мужчинах, с которыми Ты была знакома на Земле. Они не здесь, но разве тебе не кажется, что они хотели бы увидеть, как Ты танцуешь перед ними голой в ошейнике? Ты могла бы представить их здесь. Разве Ты не думаешь, что для них это было бы хорошей компенсацией, за то, как Ты относилась к ним?

Она опустила голову и застонала.

— Рабыня! Рабыня! — скандировали у костра.

— Было бы неплохо, — заметил Тэрл, — если бы на тебе был алый хальтер, серьги, браслеты, ожерелья, пояс монист, красная юбка в турианском стиле и что-нибудь еще в этом роде, но у нас их нет, так что, тебе придется обойтись без всего этого, и сделать лучшее, что Ты сможешь.

— Рабыня! — слышали они настойчивый крик.

— Они хотят видеть тебя, — прокомментировал Кэбот.

— Эй, земная шлюха! — донеслось от костра. — Давайте посмотрим на варварское рабское мясо! Давайте полюбуемся на смазливую тарскоматку! Пять бит-тарсков за шлюху! Шесть, если она понравится! На спину ее! На колени ее! Отдайте ее нам!

— Ты будешь танцевать, — сообщил ее Кабот.

Сесилия с горестным стоном поднялась на ноги и, заливаясь слезам, подбежала к огню, встав перед мужчинами.

— Я не умею танцевать, Господа! — заплакала она.

Кабот проследовал за нею к костру, и сел, скрестив ноги, на свое прежнее место.

Он с удовлетворением отметил, что Коринна и Пейсистрат вновь присоединились к группе. Пейсистрат не стал задерживать ее надолго. Вероятно, Коринна должна была винить только саму себя за то, что своей работой с вуалью довела мужчину до безумия от мгновенно вспыхнувшей страсти. Несомненно, после банкета, она будет служить ему снова, уже возвратившему свое самообладание, возможно, в течение одного, а то и двух анов, а может и больше, вплоть до того момента, когда лес в свежей мягкости и сырости, не будет готов проснуться.

Заиграла флейта, через пару мгновений к ней присоединился барабан, а затем, внезапно, в мотив ворвался калик.

— Танцуй! — требовали мужчины.

И затем, вся в слезах, испуганная Сесилия, голая земная рабская девка, как могла начала свое выступление перед гореанами, настоящими рабовладельцами, мужчинами, которые знали, что делать с женщинами, и будут бескомпромиссно делать с ними все что и как они пожелают.

Несомненно, земная девушка не была квалифицирована в рабском танце, но требуются годы, чтобы постичь его тонкости.

Зато она была молода, красива, раздета, в ошейнике и в мерцающем свете костра. Темнота, конечно, скрывала многие из недостатков, но все же следует признать, что в действительности она не танцевала, по крайней мере, в том смысле, как об этом могли бы думать танцовщицы.

Она просто перемещалась в свете костра, тем способом, которым, как ей казалось, мог бы быть признан приемлемым.

— Выпороть ее! — возмутился кто-то.

— Пожалуйста, нет, Господа! — взмолилась девушка.

— Она уже почувствовала, что это такое! — засмеялся один из мужчин.

— Как раз сегодня днем, — добавил другой.

— Ну так выпорем ее снова, — усмехнулся третий.

— Нет, Господа! — заплакала рабыня. — Пожалуйста, нет! Я пытаюсь понравиться вам!

— Ты неплохо выглядящий кусок рабского мяса в ошейнике, Ты смазливая шлюха, — прокомментировал мужчина, первым предложивший ее выпороть. — Так заставь нас хотеть тебя!

— Хотеть меня? — ошеломленно повторила она.

— Она глупа как пробка, — констатировал мужчина.

— Она с Земли, — засмеялся другой.

— А как Ты думаешь, для чего еще нужен рабский танец? — поинтересовался третий.

— Покажи им, что ты стоишь того, чтобы владеть тобой! — крикнул ей Кабот, смеясь.

— Встань здесь, передо мной! — засмеялся второй. — Вот здесь! Покажи мне свой живот! Попроси им!

— Позволь ему дергаться от потребностей! — подсказал первый.

— Уверен, Ты уже испытала судороги рабыни! — засмеялся третий.

— Крути животом, медленно! — посоветовал четвертый.

— Ты — рабыня, — указал Кэбот. — Извивайся! Позволь телу просить о ласке!

— Сюда! — позвал ее к себе мужчина.

— Ко мне! — звал другой.

Испуганная Сесилия двигалась по кругу, пытаясь понравиться мужчинам, извиваясь, как ей подсказывали.

Наконец, она оказалась перед Каботом. Она пыталась повиноваться другим, но именно перед ее господином, внезапно, рефлекторно, неконтролируемо, неожиданно, ее бедра дернулись, и она вскрикнула от страдания.

Тогда испуганная девушка вновь скользнула по кругу, пытаясь извиваться перед другими.

Это было встречено взрывом смеха.

— Позвольте танцевать мне! — выкрикнула другая девушка, вскакивая на ноги, а Сесилия подбежала к Каботу и, упав на землю у его бока, сжалась в маленький, испуганно дрожащий комочек.

— Простите меня, Господин, — прошептала рабыня.

— Ты не танцовщица, — пожал плечами Кэбот. — Ты дала нам то, что мы хотели. А мы хотели посмотреть на тебя в свете костра, на голую рабыню, двигавшуюся под музыку. Не дери в голову то, что кричали мужчины. В конечном итоге они были довольны. Все были довольны.

— А мой господин тоже был доволен? — полюбопытствовала она.

— Он был доволен, — кивнул Кэбот.

— Меня не будут пороть? — спросила Сесилия.

— Нет, — успокоил ее Кабот, — но если через шесть месяцев Ты не добьешься большего успеха, то я обязательно отхожу тебя плетью.

— Не бейте меня, — взмолилась девушка. — Пожалуйста, не бейте меня.

— Рабыни — не свободные женщины, — напомнил Кэбот. — Они объекты для плети. Безусловно, по большей части это будет зависеть от тебя. Чем более довольны тобою будут, тем менее вероятно что тебя будут наказывать. Если Ты в чем-то вызвала недовольство, то тебе, как рабыне, следует ожидать порки. Впрочем, рабыню можно иногда выпороть, просто для того, чтобы напомнить ей, что она — рабыня.

— Один раз, когда я была перед вами, мои бедра внезапно дернулись, Господин, — сказала она. — Странно. Я ничего не могла поделать с этим. Я не делала этого нарочно, в отличие от других моих движений бедрами и животом. Это произошло само. Я не управляла этим.

— Не бери в голову, — отмахнулся Кэбот.

— Я не понимаю этого, — вздохнула Сесилия

— Это была просто рабская судорога, — пояснил Кэбот.

— Я могу говорить, Господин?

— Конечно, — разрешил он. — Как и прежде, до того как Ты неблагоразумно оставила лагерь, я предоставляю тебе общее разрешение говорить. Но эта привилегия должна использоваться осмотрительно.

— Да, Господин, — сказала девушка. — Но я должна всегда говорить, как та кем я являюсь, как рабыня, не так ли?

— Разумеется, — подтвердил Кабот, — Ты же рабыня.

— И это разрешение может быть немедленно отменено, в любое время, по вашему усмотрению.

— Верно, — кивнул Кабот, — а затем Ты должна будешь спросить разрешения, прежде чем заговорить.

— Да, Господин.

— Так что Ты хотела сказать? — осведомился Кэбот.

— Я чувствую себя очень странно, — призналась Сесилия. — Я лежу около вас. Беспомощная. Испуганная. Все мое тело кажется живым. Если Вы сейчас дотронетесь до меня, боюсь, я закричу, зарыдаю и задергаюсь прямо здесь, на земле около Вас! Мой живот горит и просит! Пожалуйста, дотроньтесь до меня, Господин! Дайте мне разрядку, о которой умоляет мое тело! Я — ваша рабыня! Я знала, что была вашей рабыней с того самого момента, когда я впервые увидела вас, в том жестоком контейнере, в том ужасном месте.

— На Тюремной Луне, — подсказал Кэбот.

— Я пыталась бороться со своей неволей, — призналась девушка. — Но я потерпела неудачу! Я та, кто я есть, рабыня, ваша рабыня! Прикоснитесь ко мне, мой господин! Я прошу этого! Когда впервые увидела вас, я узнала в вас своего господина! А Вы, разве нет? Разве Вы не узнали во мне свою рабыню?

— Это не было случайностью, — пожал плечами Кэбот, — что мы оказались там вместе.

— Я не понимаю, — сказала Сесилия.

— Возможно, однажды я объясню тебе это, пообещал Тэрл. — Но это не то время, и не то место. Сейчас я могу сказать тебе только одно, наше совместное пребывание в том тесном контейнере было далеко не случайным. Мы были подобраны.

— Подобраны?

— Да, безграничным интеллектом, возможности которого лежат вне нашего с тобой понимания.

— Как подобраны? — поинтересовалась она. — Как любовники?

— Как животные, захваченные чужой волей и помещенные вместе в ее целях. В ее, не в наших.

— Животные? — удивилась девушка.

— Биологически спаренные, — усмехнулся Кэбот.

— Как любовники, Господин?

— В некотором роде, — покачал он головой.

— Это — взаимозависимость, не так ли? — уточнила Сесилия.

— Да, — кивнул мужчина.

— Давно, — сказала она, — я читала о чем-то похожем в азиатской философии, о гармонии, справедливости, уместности, балансе и взаимозависимости, о пути мира. Об этом говорилось как об «Инь и Янь».

— Рискну предположить, что таких взаимозависимостей существует множество, — пожал плечами Кэбот.

— И одна их них, — предположила Сесилия, — это мужчина и женщина, но есть другая, которая, боюсь, то же самое.

— Какая же? — спросил Кэбот.

— Господин и рабыня, — ответила она.

— Интересно, — кивнул мужчина.

— Я ничего не знаю о таких вещах, — вздохнула Сесилия. — Но что я знаю наверняка, так это то, что я ваша рабыня.

— Это ясно, — улыбнулся Кэбот. — На твоей симпатичной маленькой шее заперт именно мой ошейник.

— Я стала вашей рабыней, когда в первый раз посмотрела на вас, — заявила брюнетка, — задолго до того, как Вы закрыли это устройство на моей шее.

— Возможно, — согласился Тэрл, — в некотором смысле.

— И Вы били меня плетью, — добавила она.

— Это не имеет никакого значения, — отмахнулся мужчина.

— Но это не было не значимо для меня, — сказала она.

— Что действительно важно, — пояснил Тэрл, — так это законность, клеймо, ошейник и тому подобные нюансы. Именно это важно. Это то, что делает тебя полностью и безоговорочно рабыней. Порка — ничто. Это просто что-то, что может быть сделано с рабыней, просто опасность, которой подвергается рабыня, особенно если она оказалась не в состоянии удовлетворить запросов хозяина.

— Да, Господин, — вздохнула Сесилия.

— Безусловно, у рабыни могут быть эмоциональные реакции на многие вещи, на плеть, пощечину, одежда, решетку, еду, поручения, команды, почти на все, что угодно.

— У меня была эмоциональная реакция на мое избиение, — призналась она.

— Правда?

— Я ощутила, насколько глубоко я была вашей.

— Ты была моей рабыней до избиения, и не стала ей не больше и не меньше после него, — пожал он плечами.

— Но мне мои эмоции показались очень значимыми, — сказала Сесилия.

— Это неважно на фоне вовлеченных фактов, — заметил мужчина.

— Да, Господин, — вздохнула она.

— Не имеет значения, что Ты чувствуешь или не чувствуешь. Не имеет значения, избита ли Ты или нет, получила пощечину или нет, одета или нет, прикована цепью или нет, держат тебя домашней рабыней или отправили работать в поле, сделали кувшинной девкой или рабыней для удовольствий, балуют или держат в черном теле. Ты можешь быть куплена, продана и даже убита, как мне понравится.

— Да, Господин.

— Следует ожидать, что любой рабовладелец, которому Ты могла бы принадлежать, в какой-то момент, познакомит тебя с его плетью.

— Любой рабовладелец?

— Конечно.

— Но я не хочу быть проданной, — прошептала Сесилия.

— А я вот думаю о том, чтобы продать тебя, — сообщил Кэбот.

— Почему? — удивилась она.

— Ты привлекательная рабыня, — сообщил Кэбот. — Думаю, что мог получить за тебя хорошую цену.

— Пожалуйста, нет! — заплакала девушка.

— Не бойся, — успокоил ее хозяин. — Многие рабыни прошли через руки нескольких владельцев. И я уверяю тебя, Ты будешь рьяно стараться, ублажить любого господина, ошейник которого окажется на твоей шее.

— Но разве мы не были подобраны? — спросила она.

Кабот внезапно ожег ее сердитым взглядом.

— Как же тогда мы были подобраны? — поинтересовалась девушка. — Раз Вы владелец рабыни жившей во мне, коего я узнала, едва только увидев, то разве не должна я быть так же подобранной для вас, как рабыня для господина, живущего в вас?

— Это верно, — не стал отрицать Кэбот, — что я нахожу тебя, как, несомненно, сделало бы это большинство мужчин, интересной как женщину и как рабыню.

— И только это? — уточнила Сесилия.

— Я не люблю, когда мною манипулируют, — объяснил Кэбот, — даже если это делает безграничный, непостижимый интеллект.

— И из-за этого, Вы отказались бы от меня?

— Это было бы способом бросить вызов их воле.

— Что же тогда будет сделано со мной?

— Я мог бы просто отдать тебя кому-нибудь, — пожал плечами Кэбот. — Но я думаю, что будет лучше продать тебя. Мне было бы любопытно посмотреть, сколько Ты можешь принести, объективно, вне моего интереса к тебе, как одна из многих женщин.

— Значит, у вас действительно есть интерес ко мне! — воскликнула Сесилия.

— Ты — миленький кусочек рабского мяса, — усмехнулся Кэбот. — Какой мужчина не заинтересовался бы тобой?

— Но разве я не особенная именно для вас?

— Именно этого я и боюсь, — хмыкнул Кэбот, — и что возмущает меня. И это было бы правильно, если бы это я выбрал тебя, а не другие это сделали за меня. Это был бы я, если бы я надел на тебя ошейник среди рушащихся стен горящего города, или купил бы тебя с прилавка невольничьего рынка в Аре! Было бы в тысячу раз лучше, если бы я случайно нашел тебя в выставочной клетке в Венне, или увидел спускающейся по трапу с пиратской галеры в Порт-Каре, призом, взятым вместе с другими такими же на просторах сверкающей Тассы, или когда тебя, покрытую пузырями солнечных ожогов, прикованную цепью за шею к каравану из тысячи невольниц, подгоняли плетью на одном из караванных путей великой Тахари!

— Возможно, Вы никогда бы не встретили меня, — заметила девушка.

— Несомненно, есть тысячи девушек, столь же особенных для меня, — предположил Кэбот.

— Это верно, что мы — рабыни, — шепнула она, коснувшись своего ошейника.

У Кабота вырвался сердитый звук. Кулак его сжался так, что побелели суставы пальцев.

— Но разве это так важно? — спросила Сесилия. — Какое имеет значение, как именно на мне оказался ваш ошейник?

— Это важно, — буркнул мужчина.

— Неужели Вы не можете просто представить, что нашли меня в сотне других мест в сотне других ситуаций?

— Но я не находил тебя, — развел он руками.

— Но я — по-прежнему та же самая! — заплакала его рабыня.

— Ты была поставлена на мою дорогу интеллектом, которого Ты не можешь себе даже представить, — сказал он.

— И я радуюсь этому, — призналась девушка.

— Это было сделано с целями, которые находятся вне твоего понимания, — проворчал Кэбот.

— Я понимаю, — сказала она, — что, будучи свободной женщиной, я должна была стать для вас искушением, той, которая рано или поздно привела бы вас к гибели. Но ведь ясно, что это в прошлом. Я больше не свободная женщина. Я — рабыня, и если я и остаюсь искушением, то это не должно вас расстраивать. А — та, кому Вы можете приказать ползти к вашим ногам, и наслаждаться на досуге.

— Это не я нашел тебя! — повторил он.

— И какое это имеет значение? — осведомилась рабыня. — Миллионы женщин повсюду в истории Земли и, несомненно, Гора, были выбраны для других, для браков, компаньонства и так далее. И, несомненно, миллионы рабынь были выбраны для других, подобраны другими с точки зрения наилучшей подходящести определенному покупателю. Рабыню, которая хорошо поет, декламирует и играет на лире, подберут тому, кто любит поэзию и музыку. Квалифицированная танцовщица достанется человеку, который любит смотреть на танцы. Блестящая, эрудированная, образованная рабыня, возможно, прежде принадлежавшая к касте Писцов, до того как на нее надели ошейник, станет восхитительным маленьким животным именно в доме писца, предоставляя своему господину море удовольствий, не только от бесед и интеллектуальных вечеров, но и тех, которые она, неизбежно подчиненная, предоставит ему у его рабского кольца, стонущая и покоренная в его руках.

— Это совсем другое, — не согласился Кэбот. — Здесь вовлечены силы, которых тебе не понять, силы управляющие целыми мирами.

— А как же мои чувства! — воскликнула Сесилия.

— А вот они действительно не имеют значения, — сказал Кэбот. — Это всего лишь чувства рабыни.

— Да, Господин, — обиженно надула губы девушка.

— Ты были выбрана для меня и посажена со мной, и это Ты должна понимать, — сердито проговорил он, — не в соответствии с моим, твоим или нашим желанием, но в соответствии с волей других.

— Какое это может иметь значение?

— А разве это не должно иметь никакого значения?

— Нет! — выкрикнула Сесилия.

— Возможно, это все же имеет значение, и немалое, — раздраженно заметил ее хозяин.

— Но ведь их планам помешали, — напомнила брюнетка, — когда нас забрали с Тюремной Луны. Возможно, я была когда-то чьим-то инструментом, предназначенным для вашего унижения или уничтожения, или послужить некой не известной мне цели, я не знаю, но я больше не такая. Я — теперь всего лишь рабыня, хотя, возможно, все еще прекрасно подходящая, без какой-либо вины с моей стороны, к вашим кандалам и цепи. Так, почему бы вам теперь не принять меня как подарок, если ничто иное, как красивый камешек, который Вы могли бы поднять, просто наклонившись, как маленькое ласковое животное, которое Вы увидели под своими ногами, и чья шея подходит для вашего поводка?

— Думаю, мы действительно, — проворчал Кэбот, — были хорошо подобраны, я как господин для твоей рабыни, Ты как рабыня для живущего во мне рабовладельца.

— Вы можете сделать со мной все, что пожелаете, — сказала Сесилия, — поскольку я рабыня. Но если мы были так хорошо подобраны, я уверена, Вы должны найти меня подходящей для себя.

— Я думаю, что стоит выпороть тебя еще раз, — предположил он.

— Пожалуйста, не надо, — взмолилась рабыня.

— Я владел и владею множеством рабынь, — задумчиво проговорил Кэбот.

— Тогда оставьте меня одной из них, — попросила она. — Позвольте мне быть самой последней рабыней в вашем доме. Приставьте меня к самым неприятным из работ. Я хотела бы быть единственной для вас, но я предпочту разделить вас с сотней рабынь более красивых, чем я сама, чем потерять.

— Одна из моих рабынь, хотя я пока не заявил на нее своих прав, — усмехнулся Кэбот, — когда-то, пока от нее не отреклись, была дочерью Убара.

— Кто такой Убар? — поинтересовалась Сесилия. — Король?

— У него больше власти, чем у короля, — заметил Кэбот.

— А что значит, «пока не отреклись»?

— Она опозорила своего отца, Убара.

— Каким образом?

— Однажды, будучи порабощена, она попросила выкупить ее. Это акт рабыни. Так что, когда он выкупил ее и освободил, то немедленно отрекся.

— Не уверена, что до конца понимаю все это, — призналась Сесилия.

— А Ты попробуй поставить себя на его место, — предложил Кэбот. — Дочь Убара — рабыня! Считаешь, что это недостаточно позорно?

— Господин?

— Представь себе позор Убара! — воскликнул мужчина. — Гнать надо таких дочерей! Оставлять их в ошейниках! Отправлять за тысячи пасангов и продавать первым встречным! Их неволе нельзя позволить пачкать благородный дом! О них не должны говорить, их нельзя видеть, даже слышать о них — позор! Пусть они остаются в своих цепях. Лучше просто забыть, словно они никогда не существовали!

— Но ведь, не исключено, что многие дочери Убаров оказались в рабстве, — заметила она, — в результате лотереи войны.

— Разумеется, — согласился Кабот. — Победители делают их рабынями, а некоторых даже продают.

— Не сомневаюсь, что они уходят по самой высокой цене.

— Иногда победители, развлечения ради, продают их за гроши.

— Кардинальное изменение, учитывая их обстоятельства, — покачала головой Сесилия, — от роскоши дворца к унижению аукционной сцены.

— Но также, — напомнил Кэбот, — она сама попросила купить ее.

— Я легко могу представить себя, просящую меня купить, — призналась девушка, глядя на него, — если бы это был определенный мужчина.

— Но Ты — рабыня по закону, — заметил он.

— Да, Господин.

— Иногда рабыни должны просить о том, чтобы их купили, — сказал Кэбот. — В действительности, от осматриваемой рабыни обычно ожидается фраза: «Купите меня, Господин».

— Я знаю мужчину, — улыбнулась девушка, — к которому я могла бы обратиться с такой просьбой, причем от всего сердца и со всей серьезностью и надеждой.

— Но не забывай, что Ты — рабыня, — напомнил Кэбот.

— Да, Господин, — согласилась она.

— Боюсь, что Ты даже представить себе не можешь, как свободные гореане рассматривают рабынь, — покачал головой мужчина.

— Однако девушки в их ошейниках представляют для них интерес, не правда ли? — полюбопытствовала Сесилия.

— Конечно, — подтвердил Кабот. — Какой гореанин не нашел бы рабыню интересной?

Его собственная рабыня, лежавшая рядом с ним, при этом вздрогнула.

— Ясно, что девушка больше не могла считаться дочерью Убара, таким образом, освободив ее, от нее отреклись. Она была изолирована и удерживалась вдали от глаз общественности. Но Убар исчез. И никто не знает где его теперь искать. Город, преданный многими, кто искал выгоды, пал перед врагами, а прежняя дочь, и по совместительству заговорщица, была посажена на трон предателями и победителями, как марионетка.

— А как получилось, что она теперь рабыня?

— Она попала под действие закона, одного из законов принятых ее собственным отцом. Звучит это так: «Та, кто ложится или готовится лечь в постель с рабом, становится рабыней владельца раба». В данном случае, тот раб с которым она готовилась лечь в постель, был куплен мною, специально, чтобы завлечь Убару и подставить под действие закона. Раб был знаменитым и красивым актером. Впоследствии, как я и планировал, я освободил его, но это уже не имело никакого значения, поскольку в соответствии с законом и моим планом, она осталась моей рабыней. Вопрос был должным образом засвидетельствован и оформлен. Но затем я позволил ей восстановить свое положение и вернуться на трон города. Так что теперь та, кто сидит на том троне и принимается за Убару, на деле является всего лишь рабыней, которая должна в ужасе ждать, когда я приду заявить на нее свои права.

— Мне все равно трудно понять, как ее отец мог отречься от нее, — призналась Сесилия.

— Она стала рабыней и просила ее купить, — пояснил Кэбот. — Это было чудовищное, вопиющее, двойное оскорбление для чести ее отца. Позор для него. Несомненно, он проявил милосердие, позволив ее просто изолировать от общества, а не убить.

— Это — так позорно, быть рабыней? — спросила девушка.

— Разумеется, — заверил ее мужчина. — Рабыня это всего лишь животное, вроде тебя, ничто, предмет, просто товар, который может быть куплен и продан.

— И Вы надеетесь получить ее?

— Почему нет? Она принадлежит мне по закону. Как-то раз она повела себя нелюбезно со мной. А теперь я надеюсь увидеть ее на коленях передо мной, голой и в рабских наручниках.

— Несомненно, она очень красива.

— Вполне, — кивнул Кэбот. — Конечно, достойна ошейника, как и многие другие.

— Но разве она не великая и благородная женщина?

— Несомненно, она кажется таковой миру, — отчасти согласился с ней Кэбот, — но теперь, в соответствии с законами ее собственного отца, она всего лишь еще одна рабыня.

— И она сидит на троне?

— Скорее она его оскверняет, — скривился Кэбот. — Ты можешь представить себе позорность этого? Обычно, даже в домах представителей самых низших каст, рабыне не разрешают сидеть на скамье или стуле, тем более она не может возлежать на трапезной кушетке. Фактически, во многих домах рабыне даже не позволяют подниматься на постель своего господина. Ее используют на полу, в ногах кровати.

— Но все же, — настаивала рабыня, — она сидит на троне.

— Трясясь от страха, я уверен, — недобро ухмыльнулся Кэбот, — опасаясь, что ее тайна вот-вот откроется.

— И она ходит в одежде свободной женщины?

— Это девушки в Цилиндре Удовольствий, когда они измеряли тебя для туники, учили подпоясывать камиск и прочее в таком роде, рассказали тебе о таких вещах? — спросил он.

— Да, Господин, — ответила Сесилия, — они говорили, что рабыни должны быть отличительно одеты, чтобы не быть принятыми за свободных женщин.

— Если рабыня, попытается представиться свободной женщиной, одеться в одежды женщины или что-то в этом роде, это может быть сочтено преступлением, караемым смертной казнью, — сообщил Кэбот.

— Конечно, она должна знать это, — заметила рабыня, вздрогнув от ужаса.

— Разумеется, — кивнул Кабот.

— И Вы надеетесь привести ее в свой дом?

— Совершенно верно, — признал он.

— Может, позволите мне быть ее сандальной рабыней? — осведомилась брюнетка.

— Нет уж, — хмыкнул Кабот. — Ты точно рабыня мужчин.

— Да, Господин, — улыбнулась Сесилия.

— Поверь мне, Ты никогда не станешь рабыней свободной женщины, — заверил ее Кэбот.

— Судя по рассказам Коринны, — передернула плечами девушка, — это было бы неприятно.

— У тебя немного поводов, чтобы бояться этого, — усмехнулся Кэбот, — поскольку Ты ничего не знаешь о запутанном туалете свободной женщины, устройстве их одежд, расположении складок, драпировок и закрытий, тонкостях ношения различных вуалей, выборе духов и многих других вещах.

— Да, Господин, — не могла не согласиться Сесилия.

— Есть даже такое наказание для рабыни, — заметил Кэбот, — продать ее свободной женщине.

— Понимаю, — кивнула она.

— Просто страха перед этим, — сказал Кэбот, — достаточно, чтобы заставить многих рабынь многократно увеличивать их усилия в том, чтобы ублажить мужчин.

— Рабыня, будучи рабыней, — заметила брюнетка, — в любом случае должна стремиться служить и ублажать своего владельца!

— И? — вопросительно протянул Кабот.

— Всеми способами, и прилагая к этому все свои способности, — завершила фразу рабыня.

— Правильно, — кивнул Кабот.

На некоторое время они замолчали. Кабот выглядел сердитым и погруженным в свои мысли, а рабыня опасалась начинать разговор.

— Меня печалит, что Господин обеспокоен, — наконец нарушила она повисшее молчание. — И я боюсь, что не до конца, по крайней мере, в моем понимании, понимаю причины его беспокойства. Соображения, которые, по-видимому, мотивируют его, не кажутся мне принудительными, ни даже тяжкими.

— Ты не мужчина, — буркнул он, — Ты не из моей касты, и Ты даже не гореанка.

— Мне кажется, — констатировала Сесилия, — что я похожа на фрукт, в неком прекрасном саду, висящий на ветке перед Вами, возможно очень сочный фрукт, который Вы могли бы сорвать или оставить на ветке, как вам захочется. Причем висит этот фрукт в пределах досягаемости. Почему бы вам тогда не протянуть руке, не схватить меня и не сорвать с ветки? Некоторым мужчинам, я уверена, понравилось бы видеть меня у своих ног. Я знала мужчин на Земле, которые, наверняка, упивались бы моей неволей и постарались бы купить меня.

— Я не искал тебя на рынках, не охотился за тобой, не захватил тебя, — пожал плечами Кэбот.

— Ну так выпустите меня в лес, — предложила рабыня. — А потом прикажите Рамару, и он пригонит меня к вашим ногам.

— Я не выбирал тебя, — стоял на своем Кэбот.

— Так выберите меня сейчас, — попросила она.

— Сейчас? — переспросил Кэбот.

— Да, выберите меня сейчас, — повторила девушка. — Проверьте, окажусь ли я удовлетворительной. Мужчина, ведь, часто испытывают рабынь, чтобы проверить, удовлетворяют ли они их, и если нет, то можно искать другую. Разве Вы не можете испытать меня?

— Возможно, — кивнул Кабот.

— Разве некоторых девушек не арендуют или не сдают, в порядке эксперимента?

— Бывает, — признал Кабот.

— Теперь у вас есть свобода выбора, — нетерпеливо ерзая сказала Сесилия, — выбрать меня или нет.

— Интересно, — хмыкнул Кабот.

— Возможно, другие представили меня к вашему вниманию, — продолжила она. — Но выбор за вами. Вы можете принять меня или отказаться, прямо сейчас или позже. Решать вам.

— Верно, — согласился Кабот.

— Потом Вы можете, если захотите, — сказала Сесилия, — отдать меня кому-либо, или, еще лучше, насколько это я понимаю, продать, получив лучшее представление о моей ценности, о том, что я могла бы принести выйдя на сцену торгов.

— Тоже верно, — кивнул Кабот.

— Выкиньте других, их мысли, планы или проекты, из вашей головы, — предложила она. — Если Вы позволяете им, их намерениям или их вызову, принятием их взглядов или отказом от них, влиять на вас, то именно они, а не Вы сам, определяют ваш выбор. Вам решать, Господин. Не им! Если Вы находите рабыню интересной, оставьте ее себе, хотя бы на несколько анов, или если она вам неинтересна, то чего проще избавиться от нее. Она — рабыня. Верните ее на рынок. Возможно, другой мог бы найти ее интересной.

— Ты — умная рабыня, Сесилия, — констатировал Тэрл. — Но это весьма обычно для девушки в ошейнике. Это — удовольствие, иметь их под нашими плетями.

— Я не могу судить, умна я или нет, — вздохнула девушка, — но я знаю, что я рабыня, и что я ваша рабыня.

— Верно, — согласился Кабот.

— Я — человеческая женщина, и я к ваших ног, — сказала она. — Это ли не то место, где вы хотите видеть нас?

— Оно самое, — улыбнулся Кэбот.

— И это — то место, где мы хотим быть, — заверила его рабыня.

— Как презренная рабыня? — уточнил он.

— Конечно, — признала Сесилия, — и чем презреннее, тем лучше. Чем презреннее, чем глубже в собственности, тем зависимее и беспомощнее. И мы хотим быть именно такими, потому что мы хотим сознавать себя женщинами настоящего господина!

— Интересно, — покачал головой Кабот.

— Мы не мечтаем о слабаках, — заявила она. — Мы мечтаем о господах.

— То, что Ты говоришь, верно, — признал Кэбот, — я о том, что именно я должен решить, исходя из своего желания, а не по выбору или под давлением других, так или иначе, направляющих меня по тому или иному пути, проложенному другими.

— Вы — Господин, — напомнила рабыня. — А не они, кем бы они ни были, кем бы они не могли быть.

— Мужчин порой ослепляет их собственное тщеславие, — признал Кэбот. — Иногда они боятся, что их обманывают или манипулируют, заманивая на пути, которые могут быть не их собственными. Иногда они ставят подножку сами себя. А иногда, боюсь даже слишком часто, они оказываются самые злостными врагами для самих себя.

— Бывает так, Господин, — заметила она, — что то, что лежит на поверхности, полностью открыто для всех, надежнее всего скрыто для некоторых, кто отказывается увидеть это.

— Думаю, что тут Ты права, — признал Кэбот.

— Незнакомец, сторонний наблюдатель или даже ребенок, мог бы увидеть это, — предположила Сесилия.

— Даже рабыня, — заметил Кэбот.

— Да, Господин, — согласилась она, — даже рабыня.

— И, возможно, особенно та, — усмехнулся Кэбот, — которая остро мотивирована, та, которая боится оказаться на рынке, кому не хочется подниматься на высоту аукционной платформы.

— Это верно, — не стала отрицать Сесилия, — я очень надеюсь, что мой господин оставит меня себе. И я буду изо всех сил стремиться, чтобы он не пожалел об этом.

— А почему тебе так хочется остаться со мной? — поинтересовался Кэбот. — Может Ты просто боишься быть выставленной нагой, под свет факелов, на посыпанную опилками платформу, и услышать предложения цены на себя, и комментарии аукциониста?

— Возможно, Господин, — признала рабыня.

— У миллионов женщин, в многочисленных культурах, в различных мирах, был такой опыт, — пожал плечами Кэбот, — у некоторых даже не по одному разу.

— Да, Господин.

— Женщины — известный и ходкий товар, — добавил мужчина.

— Я достаточно много читала об этих фактах в истории Земли, — призналась она, — так что хорошо знаю о рыночной ценности моего пола.

— А если бы Ты узнала историю и современность Гора, — усмехнулся Тэрл, — у тебя было бы еще более ясное представление об этом предмете.

— Мой господин может показать меня и выставить на продажу, — сказала Сесилия. — Я в курсе этого. Но я надеюсь, что он не станет так поступать.

— Это почему? — осведомился он.

Девушка отвела взгляд и прошептала:

— Пожалуйста, не заставляйте рабыню говорить.

— Можешь не говорить, — пожал она плечами.

— Спасибо, Господин, — облегченно выдохнула она.

— Пожалуй, мне стоит повторить порку, — заметил Тэрл.

— Пожалуйста, не делайте этого, Господин! — вскрикнула Сесилия.

— Не думаю, что одни только мужчины изводят себя таким самообманом, — сказал Кэбот.

— Да, Господин, — согласилась она, — я давно знала, что была рабыней, задолго до того, как я встала на колени перед рабовладельцами. Тысячи раз я во весь голос кричала в своем уме, стараясь заглушить тихий настойчивый шепот, удивительный дразнящий шепот, который снова и снова прилетал из подсознания. «Ты — рабыня, — говорило оно мне. — Разве Ты не знаешь об этом? Тогда посмотри в зеркало! Разденься и встань на колени. Ты увидишь там рабыню, и эта рабыня — Ты!». Я долго отрицала потребности своего живота. Я долго боролась с мольбами моего сердца! И затем, как ни странно, среди астероидов и обломков планеты, страшно далеко от Земли, в цилиндрическом мире, мире сделанном из стали, я наконец почувствовала свои губы прижатыми к плети. Именно здесь я законно встала на колени.

— Как Ты должна была сделать еще на Земле, — заметил Тэрл.

— Да, Господин, — согласилась она.

— В некотором смысле, — усмехнулся Кабот, — все это можно было счесть роскошной шуткой.

— Господин? — не поняла девушка.

— В своей попытке манипулировать мною, — пояснил ее хозяин, — они, те, кого Ты знать не должна, поскольку, Ты все-таки рабыня, так вот, они, при всей их мудрости и хитрости, смогли преуспеть в немногом, за исключением того, что поставили на моем пути смазливую маленькую рабыню, как раз такую, на шее которой прекрасно смотрится мой ошейник, и с кем я могу делать все, что мне заблагорассудится.

— Господин? — внезапно испугалась она.

— А в чем дело? С моей точки зрения, это все, чем Ты являешься, — усмехнулся Кэбот, — смазливой маленькой рабыней.

— Конечно, большим, чем это, Господин! — всхлипнула девушка.

— Безусловно, такой, на чьи формы приятно посмотреть.

— Господин! — попыталась было протестовать она.

— У тебя действительно прекрасные рабские формы, Сесилия, — развел руками Кэбот.

— Уверена, я для вас больше, чем просто одна из множества рабынь! — заявила брюнетка.

— Почему? — спросил он.

— Разве мы не были подобраны друг для друга?

— Конечно, были, — кивнул Кэбот.

— Разве я не был отобрана специально для вас? — уточнила она.

— Разумеется, — подтвердил Тэрл. — Моя благодарность тем, кто это сделал.

— Тогда, конечно, — сказала Сесилия, — я для вас не просто еще одна рабыня, одна из многих!

— Ты была отобрана безупречно, — признал Кэбот. — И это замечательно. Разумеется, я ценю это. А кто бы ни оценил? Но в конечном итоге, именно это является всем, что Ты есть для меня, всего лишь одна рабыня из многих других.

— Пожалуйста, нет, Господин! — заплакала Сесилия. — Пожалуйста, нет, нет, Господин!

— Возможно, теперь Ты лучше понимаешь, что значит быть рабыней.

— Господин!

— А теперь, вставай, — приказал он. — Вечер еще не закончился. Возвращайся к своим обязанностям.

— Господин!

— Живо.

— Но мои потребности, Господин! — всхлипнула рабыня.

— Потребности? — переспросил Кэбот.

— Да, мои потребности, мои рабские потребности! — воскликнула девушка. — Пожалуйста! Будьте милосердны! Пощадите! Конечно, у вас есть некоторое понимание тех страданий, что терзают меня! Я — всего лишь рабыня! Не Вы ли разожгли во мне рабские потребности? Разве не Вы были тем, кто сделал это со мной? Вы же не думаете, что я все еще свободная женщина? Я — не она! Я — рабыня! Я прошу Вас! Будьте милосердны! Пожалуйста, будьте милосердны ко мне! Хотя бы одно прикосновение к моей руке, моему бедру, моей груди, чтобы я могла закричать и заплакать!

— Возвращайся к своим обязанностям, рабыня, — рявкнул он. — Живо.

— Да, Господин, — всхлипнула Сесилия и, вскочив на ноги, поспешила продолжить обслуживать мужчин.

— Паги! — выкрикнул кто-то.

— Да, Господин! — прорыдала девушка и побежала к бочке за своим кувшином.

Спустя примерно ан, веселье начало стихать. Часть гуляк уже удалилась из освещенного костром круга к своим одеялам.

Кабот наблюдал за тем, как брюнетка обслуживала оставшихся. Ее движения теперь стали жесткими, словно ее тело вдруг одеревенело. По ее щекам катились слезы. Сесилия избегала встречаться с ним взглядом, а он не подзывал ее к себе.

Вокруг костра осталось всего семь или восемь человек, самых стойких, да и то, по большей части клевавших носом. Около них дежурили три рабыни, на случай, если мужчинам что-либо могло понадобиться. Коринна, оставшаяся среди них, вопросительно посмотрела на Кабота, и тот кивнул. Тогда рабыня Пейсистрата набрала кубок паги и, подойдя к темноволосой рабыне, заговорила с нею. Брюнетка жалобно, отрицательно затрясла головой, но Коринна была настойчива, и не собиралась принимать возражений. Она просто всунула кубок в руки брюнетки и указала на Кабота.

Брюнетка, приблизившись к мужчине, опустилась перед ним на колени и протянула ему кубок, держа его в обеих руках и склонив голову между ними.

— Вино, Господин? — предложила она.

— Это больше похоже на пагу, — заметил Кэбот.

Рабыня подняла голову и, немного отодвинув кубок, сказала:

— У нас нет вина.

— Мне это известно, — усмехнулся Кэбот.

Тогда она снова опустила голову и, протянув кубок, предложила: — Вино, Господин.

— Ты ведь понимаешь, что это значит, не так ли? — уточнил Кэбот.

— Да, Господин, — кивнула Сесилия.

— Ты предлагаешь мне свое вино, — пояснил Кэбот.

— Да, Господин, — прошептала девушка. — Только, насколько я понимаю, Вы все равно отвергните мое вино. Не играйте со мной больше. Я достаточно настрадалась. Теперь я знаю, что Вы меня презираете. Вы даже не дотронулись до меня. Я знаю, что я всего лишь невежественная земная девка, которая непонятно как оказалась в ошейнике мужчины. Я не умею танцевать. Я не знаю, как надо целоваться. Я не могу даже начать конкурировать с «Кориннами» этого лагеря. Я даже не гореанка. Я — только невежественная земная девка.

— Ты могла бы попытаться заинтересовать меня, — намекнул Кэбот.

— Пожалуйста, не дразните меня, — взмолилась она.

— Для начала поцелуй кубок, — подсказал Кэбот, доброжелательным тоном. — Медленно. И смотри на меня, когда делаешь это. Теперь подними голову и легонько коснись кубком своего ошейника, так, чтобы Ты услышала звук.

— Пожалуйста, не заставляйте меня делать это! — попросила девушка. — Вы представить себе не можете того, что это делает со мной, что это заставляет меня почувствовать!

— У тебя прекрасные груди, — прокомментировал Кэбот. — Теперь осторожно коснись кубком каждой из них, сначала левой, а потом правой. Удостоверься, что Ты ясно почувствовала прикосновение, немного прижав его.

— Господин! — запротестовала Сесилия.

— Теперь опусти кубок к животу, — потребовал он, не обращая внимания на ее протесты, — сначала посмотри на меня, а затем вниз на кубок, и плотно прижми край к своему животу.

Слезы брызнули из глаз рабыни и побежали по ее щекам.

— Вот теперь Ты можешь, — сообщил Кэбот, — предложить мне вино.

Сесилия снова склонила голову между протянутыми вперед руками, державшими кубок.

— Вино, Господин? — предложила она.

Кабот не отвечал, и рабыня не понимала головы.

— Я предлагаю вам свое вино, Господин, — всхлипнула девушка. — Пожалуйста, примите мое вино, Господин. Пожалуйста, Господин, примите мое вино!

И в следующее мгновение у нее перехватило дыхание, потому что Кабот осторожно взял кубок из ее рук. Сесилия подняла взгляд на него. Ее губы дрожали, в глазах стояли слезы. Ее владелец лишь слегка пригубил, сделав символический глоток, а затем вручил кубок мужчине, клевавшему носом рядом с ним. Тот с благодарностью вцепился в кубок, правда, руки его изрядно дрожали, так что пока донес его до рта, часть паги попросту расплескалась.

— Глупая девка, — смеясь, крикнула ей Коринна с той стороны костра. — Беги к его одеялам!

И темноволосая рабыня метнулась в темноту.

Кабот степенно поднялся на ноги и пошел туда, где ждали его одеяла и рабыня.

Там он обхватил девушку руками.

— Возьмите меня, возьмите меня, — прошептала она.

— Возможно, — улыбнулся Тэрл.

Рабыня потянулась его губам своими.

— Кто Ты? — спросил он.

— Кейджера, — шепотом ответила Сесилия. — Кейджера, Господин.

— А может что-либо еще, или другое, или отличающееся? — уточнил ее хозяин.

— Нет, Господин, — выдохнула она. — Кейджера, только кейджера.

— Хорошо, — кивнул Кэбот. — Именно такими мы хотим женщин.

— И именно такими, — прошептала рабыня, — какими нас хотят такие мужчины как Вы, мы хотели бы быть и будем!

— Говори, — приказал он.

— Ла Кейджера, — произнесла рабыня. — Ла Кейджера!

— Я — рабыня, — заявила Сесилия. — Я — рабыня!

— Я — рабская девка, — признала бывшая мисс Пим. — Я — рабская девка!

— Чья? — уточнил Кэбот.

— Ваша, Господин, — ответила она. — Ваша, Господин.

Загрузка...