Лабиринт (СИ)

Глава 13

Прихожу в себя на кровати, в комнате с обоями приятного кремового цвета. Катя рыдает рядом! Обнимаю ее, тихо успокаиваю.

— Ну, чего ты разволновалась? — задаю дурацкий вопрос хриплым, чужим голосом. Не узнаю себя. Мы обе в каких-то больничных пижамах белого цвета. Когда это нас успели переодеть? Не знаю, что мне вкололи, но голова раскалывается.

— Ты сама оделась?

— Да, — она всхлипывает, и шепчет горячо, с дрожью, припав ко мне на кровать всем телом, — потом привели к тебе, кто они такие, Жень? Они сказали, что дали тебе успокоительное. Что не желают нам зла! Что все будет хорошо. Это правда, Жень?

Ну что я должна ответить ей?

Будет ли мне легче, если она тоже будет знать, что я дура, а они преступники? Если ей станет так же страшно, как и мне сейчас.

— Они сказали, что скоро отпустят нас домой, — продолжает Катя, — что донора для меня пока нет, но они дадут мне с собой лекарства вперёд на год, а там уже подойдёт наша очередь на операцию в Украине! Это правда? Какие мы по счёту в очереди? Чего ты молчишь, тебе плохо?

Да. Мне плохо.

Но я сажусь на кровати, и уже лихорадочно соображаю, просчитывая выходы, не собираясь сдаваться. До последнего.

— Нормально, Катюш! Не переживай! Что они ещё говорили? С тобой общались на русском?

Слезаю с кровати и роюсь в наших сумках.

— Да. Жека, они забрали телефоны, — растерянно говорит Катя, — сказали, здесь плохая связь, но мы можем воспользоваться городским телефоном…

Скриплю зубами, замираю. Черт, черт! Кажется, ловушка захлопнулась. Со всех сторон. Спасти нас теперь может только чудо. Интересно, сколько у меня времени?

Что вообще можно сделать в такой ситуации?

Дверь открывается и я вздрагиваю, оборачиваясь. К нам входит улыбчивая незнакомая женщина в белом халате, с подносом еды. Ставит поднос на стол.

— Добрый вечер и приятного аппетита, — говорит она, — я заберу посуду позже.

Тут же уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь. Мы обе игнорируем поднос, я бросаюсь к окну, а Катя — за мной. С тоской замечаю решетки на окнах. Силы вновь покидают меня. Бороться ли? Но как? Зачем?

— Почему бы им не отпустить нас, — не унимается Катя, выдергивая меня из состояния накатившей апатии, — они говорят, что подписали с тобой договор, а ты не хочешь его исполнять! Что ты подписала?

Медленно переставляя ноги, возвращаюсь в кровать.

Падаю на нее, смотрю в потолок и нет сил даже на то, чтобы поплакать. Мы пленницы здесь, мне об этом сказать ей?! И сколько, интересно, стоит моя почка на черном рынке?

— Давай поедим? А потом ты мне все расскажешь, — требует она.

Кушать я не могу и не хочу. Однако послушно встаю механической куклой и присаживаюсь за стол.

Нет. Все не то. Должен же быть хоть какой-то выход!

Я не сдамся.

Катя двигает к нам тарелки и вилки, она голодна. Что-то болтает — я не слушаю, вяло ковыряя вилкой картофельное пюре с мясной подливой и горошком. Ем, не чувствуя вкуса, понимая, что мне нужны силы. Катерина снова тормошит меня.

— Так как? Что за договор, на операцию?

— Да, — отвечаю коротко.

— Но они же не собираются меня оперировать?

— Тебя, нет, Кать, — устало потираю лоб, — пока ещё многое неясно! Давай сейчас отдохнем немножко. Мне надо подумать. Утро вечера мудренее.

— Переночуем здесь?

Мрачно усмехаюсь. Как-будто бы нам оставили выбор!

— Да, — как ни силюсь, не могу заставить себя проглотить больше ни кусочка.

Изучаю нашу комнату-палату, обнаруживаю дверь в маленький санузел-душевую. Отправляю Катю в душ и чистить зубы, а сама долго еще лежу на кровати в позе эмбриона, подтянув к себе колени.

Передохнуть не удается! Когда мы, наконец, собираемся лечь поспать, страшно вымотанные обе, к нам без стука заходит один из тех мужиков, которые скрутили меня силой перед тем как затащить сюда.

— Евгения, вы можете позвонить семье, — говорит один из них, гадко ухмыляясь. От его улыбочки у меня мороз по коже.

— Идите за мной!

— Я не хочу, — мне едва достаёт сил, чтобы произнести это. Да что они мне вкололи?!

— Быстро, — меняет он тон, — пошла за мной.

Бросаю взгляд на Катюшу и встаю, внутренне моментально мобилизуясь. Пусть теоретически, он может сделать все, что пожелает, но пусть это будет не при ней.

От меня и вправду сейчас ничего не зависит, поэтому лучше пока не злить их.

— Катюша, я очень быстро! — акцентирую на этом, — позвоню и приду.

Она испуганно кивает.

Мне ничего другого не остается, кроме как последовать за ними. Мы недолго петляем полутёмными коридорами, пока тот мужик не заводит меня в какую-то каморку и не сует в руки мой мобильный телефон. Следом за нами входит женщина, по-видимому, из русскоязычных.

— Это для контроля за тобой, — с угрозой в голосе подтверждает он мои догадки, — одно лишнее слово, и я отключаю связь! Ясно?

— Да.

— Позвонишь мужу, или кому там, скажешь, добрались нормально. Что позвонишь на днях. Усекла?

— Да, я поняла.

— И чтоб без глупостей! — тычет меня в бок пальцем. Резко отодвигаюсь, — ну звони давай, че застыла?

Руки начинают трястись, но я набираю Гришу. Он поднимает далеко не сразу — вероятно, сказывается разница во времени.

— Привет, — стараюсь говорить бодро, — мы уже на месте. Как ты, Гриша?

— Привет, — у них сейчас утро, — хорошо! Как настрой? У меня, как обычно, — делает драматическую паузу, — просыпаюсь сам, готовлю себе завтрак, кофе, и вообще все сам. Рубашку вот гладить собрался! Как холостяк. Боюсь привыкнуть, Женя.

— Справишься. Я позвоню тебе на днях, хорошо?

— Что значит на днях?! — его голос становится подозрительным, — ты что там, такая занятая? И вообще, почему не по скайпу звонишь? Где Катя?

— Катя в палате, — пытаюсь справиться с подступающими слезами. Меня заставили включить громкую связь, и теперь женщина рядом просто слушает, а цербер справа уже больно вцепился в мое предплечье, на всякий случай, — я позвоню тебе по скайпу на днях. Разрядился ноутбук.

Цербер встряхивает меня, а Гриша разражается гневной тирадой:

— Да что там, розетки что ли нет, в больнице?! Зарядишь и позвонишь, мне на работу не с утра сегодня.

— Но у нас уже почти ночь, — думаю о том, что он в любом случае мне бы ничем не помог, даже если бы я и попыталась на что-то намекнуть. Но Гриша, как обычно, слышит только себя.

— Ладно, ночь так ночь, тогда завтра. Тебе по-любому в больнице целыми днями сидеть ждать, времени много! Хвостом там не сильно крути перед американскими кобелями…

— Гриш, ты в своём уме?! — повышаю голос, — ты хоть о Кате поинтересуйся для приличия.

Несмотря на всю тяжесть ситуации, мне становится стыдно перед этими преступниками. Какой же жалкой, должно быть, кажется им моя жизнь!

— Ладно-ладно, не нападай. Радуйся, что вообще отпустил тебя по заграницам, у другого бы никуда не поехала. Есть папаша — вперёд! — отзывается он. Делает паузу, — и вообще… Чего молчишь? Если есть что рассказать, рассказывай.

Женщина делает мне знак говорить, а мой конвоир решает закрепить это новым ощутимым тычком в бок. Я стою, чуть не плача.

— Гриша, — мысленно умоляю себя не расклеиться прямо здесь, — давай не будем ссориться. Я очень устала. У Кати все хорошо. Хочешь завтра — позвоню завтра!

— Позвонишь, когда сочтешь нужным, — протягивает он презрительно, — ты ж у нас такая деловая! Давай, пока. Кате привет. Когда операция?

— Пока не знаю. На днях, — мой голос дрожит.

— Хорошо, — Гриша по-прежнему ничего не замечает, — только не трать на телефон наши деньги! Звони по скайпу. Пока.

— Пока. Гриша! Позвони, пожалуйста, папе, скажи, что все хорошо.

— Эсэмэску кину. Мог бы и сам Катю набрать! Папаша, блин..

— Все, пока, — мне не терпится закончить разговор.