«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984

⠀⠀ ⠀⠀

_{В какую рубрику «Химии и жизни» можно бы поставить это: «Лицо трудно было различить, но глаза фосфоресцировали, а ноздри темнели…»? Наверное, «Земля и ее обитатели». А вот, похоже, для раздела «Технология и природа»: «По Парижу продолжают ездить машины на жидком топливе, замаскированные под электромобили. Имеющиеся у вас приборы позволяют легко выявить нарушителей». Между тем обе цитаты — из фантастических историй новогоднего толка.}

_{По случаю Нового года принято печатать таинственные, назидательные, развлекательные и т. п. рассказы; теперь в их сюжеты все чаще проникают современные научные ноты. И впрямь, если уж привидение в старинном замке, то совсем не сверхъестественное, а, напротив, вполне материальное — просто еще один биологический вид, развивающийся по законам природы. А если празднование Нового года, то исключительно с синтетическими елками, с пластмассовыми подделками под старину и неведомым «дипсометром», распознающим семь степеней опьянения…}

_{Оба рассказа, здесь напечатанные, написаны известными французскими прозаиками, в общем и целом отнюдь не фантастами. Наверное, это характерно для нашего времени: писатели, далекие, казалось бы, от жанра научной фантастики, обращаются к нему, чтобы сказать то, о чем иначе, быть может, и не скажешь; в подтверждение упомянем Чингиза Айтматова и Джона Пристли.}

_{Автор истории о смертных призраках — Анри Труайя (настоящее имя — Лев Тарасов), член Французской академии, писатель с мировой славой. Он хорошо известен у нас в стране, и вряд ли надо представлять его более подробно. А вот Борис Виан, написавший циркулярное письмо парижской префектуре — о том, как наводить порядок в канун XXI столетия, — на русский язык пока переводился мало (сейчас издательство «Художественная литература» выпускает его однотомник). Виан умер в 1959 г., и его фантастический рассказ, датированный концом века, на самом деле написан почти тридцать лет назад. К сожалению, за прошедшие годы человечество преодолело не все барьеры, и то, что прежде казалось шуткой, все более звучит как предупреждение — не только о порядках и нравах, но и о возможных последствиях технической цивилизации, включая наркотики в кондиционерах и загрязнение среды.}

_{Впрочем, тут, быть может, мы сгущаем краски. В конце концов, новогодним историям не пристало быть излишне серьезными…}

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

^{Анри Труайя} Странный случай с мистером Бредборо

⠀⠀ ⠀⠀

Редакция «Женского Ералаша» послала меня взять у мистера Оливера Бредборо интервью по поводу его разрыва с лондонским обществом психических исследований и отставки с поста президента Клуба искателей призраков. Я знал его как автора статей об оккультизме и, будучи в этом деле новичком, полагал, что такой человек должен жить в старинном особняке, где стены украшены оленьими рогами, окна завешены тяжелыми портьерами, полы устланы медвежьими шкурами, а в невероятных размеров камине пылают огромные поленья.

Меня ожидало разочарование, от которого интервью неминуемо должно было пострадать. Мистер Бредборо жил в пансионе с табльдотом на Корт Филд Гардене. Дом как дом: фасад кремового цвета с парочкой колонн; в подъезде чисто, дорожка на лестнице, половицы в коридоре скрипят, освещение не хуже, чем в витрине магазина, только слегка пахнет кухней. Может быть, комната Оливера Бредборо обставлена в согласии с моим воображением? Я постучал в дверь с затаенной надеждой.

— Войдите!

Увы, действительность вновь обманула меня: обои в цветочках, стандартная мебель, стандартный газовый камин… Я почувствовал себя так, словно меня обокрали.

Хозяин комнаты поднялся мне навстречу.

— Мистер Бредборо?

— Он самый.

Это был кряжистый, несколько сутуловатый здоровяк. Загорелое лицо траппера, седые волосы, подстриженные ежиком, светло-голубые глаза, усы торчком, как у кота… Редакция предупредила его о цели визита. Он был явно польщен.

— Не думал, что столь серьезный вопрос может интересовать ваших читательниц, — сказал он, устремив на меня внимательный взор.

Французским языком мистер Бредборо владел в совершенстве. У него был низкий голос, и слова грохотали во рту, как булыжники.

Я что-то промямлил насчет высокого культурного уровня наших подписчиц. Он хихикнул.

— Ладно, садитесь. Виски? Вы парень ничего. Так что же вам надо?

Я чувствовал себя неуверенно: мистер Бредборо разочаровал меня, как и вся обстановка. Должно быть, на здоровье не жалуется, любит кровавый ростбиф, холодный душ по утрам, прогулки на свежем воздухе… Ничто в нем не выдавало, что он — завсегдатай астрального мира, водится с призраками и укрощает вертящиеся столики. Все же я начал:

— Публика с удивлением узнала о том, что вы заявили об уходе с поста президента Клуба искателей призраков, и мне хотелось бы…

— Выяснить причины?

— Да.

— Дорогой мой, вы уже пятнадцатый журналист, задающий этот вопрос. Отвечу, как и вашим предшественникам. Но вы, как и они, не напечатаете того, что я вам расскажу.

— Уверяю вас…

— Не уверяйте, я знаю.

— Неужели такая страшная история?

— Не страшная, а странная. В высшей степени странная. Но сначала скажите, вы верите в призраков?

— Да… То есть… — замялся я.

— Врете. Но скоро поверите.

— Скоро?

— Как только выслушаете мой рассказ. До последнего времени я полностью разделял мнение членов нашего клуба о природе призраков. Бесплотные существа, общение с которыми доступно лишь тем, кто наделен особым даром, существа бессмертные, всеведущие и так далее. Но после событий, о которых я вам поведаю, мои убеждения поколебались настолько, что я просто вынужден подать в отставку.

— Что же вы узнали?

— Что призраки смертны, как и мы с вами. Они живут, как и мы, но в мире, отличном от нашего; они умирают, как и мы, от старости, болезней и несчастных случаев, но тотчас же воплощаются в другие существа. Ничто не гибнет безвозвратно, ничто не возникает из ничего.

— Переселение душ?

— Вроде того.

— Но как же духи Наполеона и Юлия Цезаря, которых вызывают спириты?

— Шутки других духов! Духи Наполеона и Юлия Цезаря давным-давно скончались. Вернее, вселились в кого-нибудь, совершая кругооборот. А среди духов есть немало шутников, играющих на легковерии спиритов.

— Я поражен…

— И я был поражен, когда понял это. Слушайте же!

Мистер Бредборо понизил голос и, отведя глаза, вперил их куда-то в пространство.

— Месяца два тому назад мои друзья Уилкоксы пригласили меня на уикэнд в свой замок в Шотландии…

Я вынул блокнот и карандаш.

— Не надо! Мой рассказ настолько необычен, что вы запомните все и без записи. Замок Уилкоксов стоит на вершине голого каменистого холма, вечно окутанного туманом. Его не реставрировали, как почти все шотландские замки, и он подставлял всем ветрам свой дряхлый фасад с узкими стрельчатыми окнами, массивными башнями и зубцами, увитыми плющом. Впрочем, мои друзья жили в южном крыле, переустроенном по их вкусу: скрытые светильники, двери на роликах, современная мебель, похожая на ящики… Комнатами для гостей — а они расположены в северном крыле — пользовались редко. Как только я приехал, мне объявили, что в комнате, предназначенной для меня, появляется призрак. Не стеснит ли это меня? Не предпочту ли я ночевать в гостиной? Я наотрез отказался.

Мы провели весь день в прогулках и беседах на сугубо земные темы. В одиннадцать часов вечера Джон Уилкокс предложил проводить меня в мою комнату. Так как в этой части замка электричества нет, он вручил мне три свечи и коробку спичек, взял подсвечник с горящей свечой, и мы двинулись длинным коридором, стены которого были увешаны потемневшими от времени картинами и рыцарскими доспехами. Каменные плиты пола гулко отражали звуки наших шагов. Слабый свет свечи падал то на чье-то бледное лицо, склоненное над молитвенником, то на блестящее лезвие шпаги, и эхо, казалось, шло нам навстречу.

Доведя меня до двери, Уилкокс пожелал мне доброй ночи и удалился. Желтоватое пламя свечи окружало его словно ореолом. Я остался один…

— Наверное вы очень волновались?

Мистер Оливер Бредборо отхлебнул виски и отрицательно покачал головой.

— Нисколько. Я давно привык к уединению и к призракам. Все вы делаете одну и ту же ошибку: вы их боитесь.

А бояться совершенно нечего, надо привыкнуть к этим явлениям природы, как привыкают к молниям, к блуждающим огням, к насморку. Здравый смысл должен быть превыше всех суеверий!

Но вернемся к тому вечеру. Я вошел в комнату. Высокий потолок, кровать с балдахином, массивная мебель, слабый запах переспелых яблок. Внизу, под окном, темнел ров, которым опоясан замок. Звериные шкуры и лохмотья, бывшие некогда штандартами, прикрывали стены. Царило могильное молчание, лишь изредка раздавался крысиный писк или доносился крик ночной птицы. Я вставил свечу в канделябр и начал раздеваться. На кресло возле кровати положил револьвер, а рядом — фотопистолет своего изобретения, которым еще ни разу не пользовался; с его помощью я рассчитывал сфотографировать призрака при яркой вспышке, доказав тем самым его существование. У пистолета оказались и другие свойства, но об этом я тогда не знал. Минут через десять я лег на отсыревшие простыни, и сон быстро одолел меня.

Как долго я спал? Не знаю. Меня разбудили яростные завывания ветра и стук дождевых капель о стекло. Я открыл глаза. Вспышки молнии то и дело озаряли комнату, вырывая из мрака отдельные предметы. Сквозь шум ливня и ветра я различал и какой-то другой звук, что-то вроде пощелкивания пальцами или постукивания клювом о стекло: тук-тук! Затем раздалось визгливое, протяжное мяуканье, будто где-то поблизости рожала кошка. Мне показалось, что от окна исходит слабое свечение. Оно трепетало, приобретая постепенно неясные очертания, и наконец превратилось в высокую белую фигуру, прозрачную, как хвосты китайских рыбок. Лицо трудно было различить, но глаза фосфоресцировали, а ноздри темнели.

Мистер Бредборо сделал паузу, чтобы насладиться моим удивлением. У меня и в мыслях не было записывать его слова — затаив дыхание, я внимал поразительному рассказу.

— Что же вы сделали?

— То, что сделал бы каждый на моем месте: стал ждать, что будет дальше. Призрак принялся бродить по комнате, постукивая по стенам костяшками пальцев: тук-тук! тук-тук! Пожал смутно видными, будто в тумане, плечами и, приблизившись к двери, прошел сквозь нее, впитался, как клякса в промокашку.

Я вскочил с кровати, схватил револьвер и фотопистолет и бросился вслед за духом. В коридоре светились следы. Босиком, на цыпочках, я двинулся по ним в надежде настичь духа и убедить его покинуть замок, чтобы не причинять беспокойства моим друзьям. Он убегал молча; в лицо мне веял разреженный будто в горах воздух. Когда я почти настиг его и громко закричал «Стой! Стой!», произошло нечто ужасное: призрак обернулся, и вокруг него заполыхали зеленые искры гнева! Он поднял над головой длинные руки, простер их ко мне, и внезапно шпага, висевшая до того на стене, упала к моим ногам, едва меня не поранив. Вслед за тем массивный щит задел мое плечо и с грохотом покатился по плитам коридора.

Я прижался к стене и заорал: «Что вы делаете? Я не желаю вам зла!» В ответ просвистела стрела и вонзилась в стену, вибрируя в считанных сантиметрах от моей щеки. В панике я выхватил револьвер и нажал курок. Вслед за громким выстрелом послышался дребезжащий смех. Призрак подбрасывал на светящейся ладони маленькую темную пулю. Тотчас вторая стрела разорвала рукав моей пижамы. Тогда я непроизвольным движением нажал на спуск фотопистолета; сам не знаю, как это пришло мне в голову. Раздался щелчок, яркая вспышка озарила мрак коридора, а затем наступила тишина. Я успел заметить, как подогнулись слабо светившиеся колени призрака. Он рухнул на плиты и остался недвижим. Мужской голос, задыхающийся, без всякой интонации, доносился как бы издалека: «Я ранен!».

Я рванулся к своей жертве. «Я ранен! — повторил голос. — Ваше оружие смертельно для меня». — «Откуда мне было знать…» — пробормотал я. — «Но я-то знал, вернее, предчувствовал. И поэтому бежал, увидев этот пистолет на вашем кресле. И защищался, когда вы преследовали меня. Теперь уже поздно…» — «Но разве духи умирают?» Он покачал смутно очерченной головой. Пятнышки ноздрей стали шире, зрачки поблескивали, словно два светлячка. — «Увы, мы так же смертны, как и вы», — простонал он.

И я стал свидетелем небывалого, потрясающего, непостижимого зрелища: смерти призрака.

Из груди, на которой он скрестил руки, вырывалось прерывистое дыхание, но губы оставались невидимыми. Его тело, неплотный сгусток субстанции, материализованной лишь частично, порою резко вздрагивало.

— О, как я страдаю! Нет, вы не виноваты, вы же не знали, не могли знать. Как больно! И я боюсь, боюсь будущего. В какое существо я перейду? Дайте вашу руку!

Его холодные, светящиеся пальцы коснулись моей ладони.

— Кто вы? — спросил я.

— Неважно. Призрак, каких много.

— Могу ли я что-нибудь сделать для вас?

— Останьтесь со мной. Я чувствую, что умираю. В меня проникает иная жизнь… Это ужасно! Моя душа вселяется в чуждое мне тело, я как бы между двумя мирами… Не хочу умирать, я так молод. Я многого не успел узнать. Хочу…

Свет, испускаемый призраком, стал медленно угасать, мерцая. Голос был еле слышен.

— Нет, лучше исчезнуть. Довольно страданий! Я покину свою оболочку, так надоевшую мне, я узнаю мир. Прощайте…

Пробормотав это, призрак содрогнулся в последний раз. Я склонился над ним, но увидел только каменные плиты. Его рука растаяла в моей, как тают снежные хлопья. Все было кончено.

Некоторое время я стоял там, потрясенный до глубины души. Затем вернулся в комнату, открыл окно и выбросил в ров револьвер и фотопистолет. В углу послышалось мяуканье: в мое отсутствие кошка произвела на свет черных котят. Они копошились, сбившись в кучку, и тихо пищали. Дождь перестал лить, ветер утих; лишь ветви деревьев за окном продолжали ронять капли.

На другое утро я покинул замок. А еще через день подал в отставку.

Мистер Бредборо умолк. Я не мог отвести глаз от этого здоровяка с румянцем во всю щеку, вернувшегося из потустороннего мира так спокойно, будто он побывал в бане.

— Какая замечательная история, — промямлил я. И тут же вздрогнул, услышав мяуканье. Выгнув спину, мягко ступая кривыми лапками, ко мне приближался черный кот. Его зрачки блестели, как драгоценные камни.

— Я взял одного, — сказал мистер Бредборо. — Почем знать… Его зовут Тук-тук.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

^{Перевел Валентин Дмитриев}

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

^{Борис Виан} Париж, 15 декабря 1999…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀ Префектура Сены

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀ От главного инженере Бориса Виана,

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀⠀ комиссара Старого Парижа

Вы наверняка и сами знаете, что через две недели с хвостиком мы, пусть и не без труда, дотопаем до конца двадцатого столетия.

По случаю этой даты, как ни произвольна точка, от которой она отсчитана, прошу вас сделать все необходимое, чтобы существенно улучшить как вид столицы, так и жизнь в ней.

⠀⠀ ⠀⠀

Согласно моему мартовскому письму, вам надлежит завершить переселение административных служб. Особо напоминаю, что:

A

Те сотрудники полицейских и судебных органов, которые еще остаются в зданиях на набережных Сены и по бульвару Пале-Рояль, должны освободить все занимаемые ими помещения. Для проведения внутреннего и наружного ремонта вышеупомянутых зданий вам следует связаться с мсье Ксантцем, директором отеля «Георг V». По условиям нашего соглашения с этим господином, все парижские дома, имеющие историческое значение, постепенно превращаются в отели класса семь звездочек (туристические экстравысшей категории, минимальная стоимость номера сто долларов в день, эквивалент миллиона наших теперешних дерьмовых франков). Мебель, где только возможно, должна соответствовать эпохе здания. Если мебели не хватит, фабрики пластмассовых изделий в Бурже поставят нам в кратчайшие сроки неотличимую от оригинала копию любого экспоната Национального музея мебели.

Последние служащие Консьержери^[19] переводятся в Блуа, в Национальный центр тихой полиции.

Завершить все до 1.01.2000.

B

Плавательный бассейн у Триумфальной Арки открыть вновь как можно скорее, а солярий над ним с такой же скоростью спрятать под крышу.

Несколько зданий до сих пор заняты сотрудниками «Радиотеледиффюзьон франсэз». Эти здания надлежит взорвать в течение ближайших восьми часов, потому что, как показывает опыт, вышеназванных лиц можно удалить только таким путем. Останки отправить в крематорий, освободившееся место преобразовать по типу А-5 (кусты-цветы-овощи).

Это вроде бы последние из мартовских указаний, по сей день не выполненные. Сделать молниеносно!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

A

Лук-порей на улице Опера так разросся, что представляет опасность для прохожих. Обрезать до высоты 3 метра 25 сантиметров. Не позднее 30.12.99.

B

Все 1130 движущихся пешеходных тротуаров вдоль главных транспортных магистралей покрасить в светло-желтый цвет, потому что он мне нравится.

Обращаю ваше внимание на то, что упомянутые тротуары уже введены в действие, но подарок от фирмы мне до сих пор не доставлен, от так и торчит около их конторы. А поскольку вы все равно бездельничаете… Не позднее 24.12.99.

C

Как вам известно, в нарушение моего запрета аж от мая 91 года, по Парижу продолжают ездить машины на жидком топливе, замаскированные под электромобили. Имеющиеся у вас приборы позволяют легко выявить нарушителей. Нет нужды указывать на опасность, которую представляют для всех шестисот тысяч парижан выхлопные газы этих тридцати четырех — число установлено достоверно — автомобилей с бензиновыми моторами.

Что касается четырехсот тысяч кресел-колясок на электрическом ходу, то позаботьтесь, чтобы их тоже перекрасили в желтый цвет. Не позднее 24.12.99.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На новогоднюю ночь соизвольте приостановить снегоуловитель, чтобы дать возможность ветру, который вы создадите на этот случай, пронести над столицей ровно половину всех облаков, производимых горнодобывающей промышленностью. Оживление в небе наверняка порадует празднующих и даст им повод хоть раз посмотреть вверх — ничего страшного с ними от этого не случится.

Установите температуру воздуха минус пять по Цельсию, чтобы снег падал в благоприятных условиях и не превращался в слякоть. Область означенной температуры желательно ограничить в высоту шестьюстами метрами. Предусмотренное похолодание неизбежно будет нарушено снегопадом, однако движение облаков не должно, пострадать ни в коем случае. Выпутывайтесь как можете, но чтоб снег и облака были!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Напоминаю вам о необходимости:

на месте применять эвтаназию к тем, в руках у кого (встречаются еще такие) обнаружат не синтетическую, а натуральную елку;

немедленно промывать желудок каждому, чье дыхание покажет на дипсометре Рикара седьмую степень опьянения;

допрашивать, соблюдая меры предосторожности, всех вооруженных автоматами детей в возрасте от трех до пяти лет, проверять документы взрослых (от семи до пятнадцати) и стариков (старше пятнадцати).

Проследите, чтобы владельцы кондиционеров не закладывали туда наркотики в количествах сверх того, что установлено Законом о праздничных днях. Злоупотребления отмечаются каждый Новый год, и я хочу, чтобы это наконец прекратилось. Извольте захотеть того же.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^ШУМ

Разумеется, полиция будет бросать гранаты в любое окно, откуда послышится хотя бы малейший шум.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{РЕЛИГИЯ}

Хотя нашей официальной религией остается коржибскизм, к католикам проявляется терпимость — если только не будет петь мерзкий отец Дюран. Если он все-таки будет петь, стреляйте в толпу, и чтобы раненых не оставалось!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{ИГРУШКИ}

По-прежнему категорически запрещены:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ атомные бомбы,

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀ ⠀водородные бомбы,

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ лунные ракеты для детей,

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ танки весом более шести тонн.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Разрешаются ножи с лезвием не длиннее 60 см, дубины, кастеты, револьверы калибра 9 мм и другое стрелковое оружие. Если потребуется, тактично регулируйте количество.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ясно, что очень многое я забыл или пропустил. Если до 18 часов завтрашнего дня вы не заполните пробелы, я вас выключу.

Запомните, что роботы не спорят.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Главный инженер,

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀комиссар Старого Парижа

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Борис Виан

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

_{Перевел Ростислав Рыбкин}

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{Кир Булычёв} Копилка

Моральные нормы в разных концах Галактики различны, а соблазны, порожденные наукой, велики. Попробуйте поставить себя на место существа, с вашей точки зрения, безнравственного: как бы вы повели себя на его безнравственном месте? Вот, скажем, поступок Миши Стендаля — он понятен для жителей города Великий Гусляр, но будет ли одобрен на отдаленной планете? И не вызовет ли ответных мер?

Миша Стендаль сидел в городском сквере у центральной площади и ждал автобуса, на котором должна была приехать из Вологды Шурочка Родионова. Автобус опаздывал, и розы, купленные у тетки Ариадны, уже повяли. Было жарко. Шел третий час дня.

Когда пришелец из космоса проходил мимо скамейки, Стендаль не сразу сообразил, что это пришелец, так убедительно он был замаскирован под человека.

Но тут Миша увидел копилку.

Пришелец прижимал ее левой рукой к боку, как толкатель прижимает ядро, входя в сектор. Это был шар, покрашенный в красный и желтый цвета таким образом, что мог сойти издали за большое яблоко.

— Разрешите? — спросил пришелец у Стендаля.

— Пожалуйста.

Пришелец сел рядом, положил копилку на колени и прикрыл ее ладонями. С минуту он молчал, глядя на колокольню и ворон над ней, затем обернулся к Стендалю и сказал:

— Автобус опаздывает. Будет через час.

Природа обделила его вопросительной интонацией.

— Как вы узнали? — спросил Стендаль.

— Знаю.

Теперь у Стендаля не оставалось сомнений, что перед ним пришелец из космоса.

— Издалека к нам прилетели?

Жители других городов удивляются обыденности гуслярской реакции на пришельцев. А что удивляться — привыкли, вот и все.

— Имя моей планеты ничего вам не скажет.

Стендаль кивнул, соглашаясь с пришельцем.

— Вы хорошо говорите по-русски, — отметил он.

— Прошел курс обучения. А сейчас мы теряем время.

— Но мы не можем поторопить автобус.

— Но можем поторопить время.

Стендаль сдержал улыбку.

Пришелец поглядел на него в упор. Глаза у него были темные, скучные, настойчивые.

— Люди, — сказал он с осуждением, — враги времени. Они выбрасывают его, терзают, убивают и топчут.

— С вами трудно спорить, — вежливо ответил Стендаль, поглядывая направо, откуда должен был показаться автобус.

— Уже час вы ничего не делаете, — сказал пришелец, — а ждете автобус, который в данный момент меняет спущенный баллон в сорока километрах от вашего города. Я могу вам помочь. Я возьму у вас лишнее время.

— И что произойдет?

— Приедет автобус. Вы встретите свою возлюбленную. А я положу час времени в этот аккумулятор.

Пришелец приподнял ладони, чтобы Стендаль мог получше рассмотреть копилку.

— Никель-кадмиевый? — спросил Миша, проявляя некоторое знакомство с научно-популярной литературой.

— Нет, стеклянно-оловянный, — ответил пришелец серьезно. — Но с двойным деревянным микросепаратором. Уникальная вещь.

— Понятно, — сказал Стендаль, потому что ничего не понял. — Но зачем вам время?

Он сразу поверил пришельцу, однако принцип аккумуляции времени был для него нов.

— Время — самая большая ценность во Вселенной. От его недостатка гибнут цивилизации. Я агент по сбору времени. То, что не нужно вам, в ином месте стоит бешеных денег.

Говоря так, пришелец вытащил из кармана серебряный проводок, один конец которого он прикрепил к копилке, а второй, с иголкой на конце, протянул к руке Стендаля.

— Больно не будет, — сказал пришелец. — Только дотроньтесь до конца проводка, и время, которое для вас лишнее, перейдет в мою копилку.

Жара не спадала, автобус опаздывал. Стендаль протянул руку. Правда, оставалась опасность, что пришельцу нужно не время, а, допустим, кровь Стендаля, но вероятность ее была очень мала: среди высокоразвитых цивилизаций, которые посылали корабли к Земле, изуверы еще не встречались.

Стендаль ощутил легкий укол, за которым последовал негромкий щелчок в голове.

— Спасибо, — сказал пришелец, — Надеюсь, мы еще увидимся.

Он сунул проводок в карман и поднялся. Миша вежливо наклонил голову и увидел, что тени на земле стали длиннее. Он поднял голову — кучевые облака, которые висели посреди неба, куда-то исчезли. Стендаль не успел обдумать это, потому что справа из-за угла показался пыльный, усталый автобус. Надо бы поблагодарить пришельца, — подумал Стендаль, но того не было видно: наверное, охотился за другими бездельниками. А может, и не надо благодарить, потому что автобус, конечно же, приехал сам по себе. А пришелец ничем не отличался от тех надоедливых гостей из космоса, которые то и дело возникали в Великом Гусляре со своими блокнотами и магнитофонами, чтобы проводить психологические исследования землян.

Шурочка была рада тому, что Стендаль ждет ее. Стендаль сказал:

— Прости, что цветы завяли. Жарко очень.

— Ничего, — сказала Шурочка. — Я их в воду поставлю. Мы бы не опоздали, если бы не этот баллон.

— Какой баллон?

— Ну колесо. Целый час меняли, если не больше.

Стендаль посмотрел на часы: начало пятого. Правда, не исключено, что он задремал на скамейке. И все же ему захотелось еще раз встретиться с пришельцем. Если тот не лжет, в Великом Гусляре он найдет золотую жилу.

Вечером, проводив Шурочку из кино, Стендаль столкнулся на улице с Корнелием Удаловым, начальником стройконторы. Тот спешил.

— Миша, — сказал он, — как насчет субботней рыбалки?

— До субботы еще дожить надо, — ответил Стендаль. — Пять дней.

— Если не меньше, — загадочно сказал Удалов и поспешил дальше.

— Я вас провожу! — крикнул Стендаль вдогонку.

— Не стоит.

— Почему?

— Личная встреча.

И тогда Стендаль задал вопрос в лоб:

— Пришельцу время отдаете?

— Что? — Удалов остановился. — Ты знаешь?

— Сам отдавал.

— Тогда идем.

Они шли быстро, Удалов рассказывал:

— Я в магазине был, леску покупал. Там еще другие были. Грубин, Ложкин. Тот пришелец слушал, как мы говорим, а потом подходит ко мне и спрашивает: «Трудно, Корнелий Иванович?» — «Что трудно?» — говорю. — «Ждать трудно. Пять дней до субботы, пять дней ждать того сладкого момента, когда можно будет поплевать на червяка, широко размахнуться и закинуть крючок в тихие воды озера Копенгаген». Ясное дело, человек понимающий. А он продолжает: «Хотел бы ты, Удалов, чтобы завтра с утра была суббота?» — «Шутите!» — отвечаю. — «Какие шутки, — говорит он. — Приходи вечером в гостиницу «Гусь», в комнату три, сдашь мне лишнее время». Я решил — шутит, бывают же пришельцы с чувством юмора. Но потом пришел домой, на столе квартальный отчет, жена ворчит. Не выдержал, написал записку…

— Какую записку? — перебил Стендаль.

— А он велел. Напиши, говорит, записку, что тебя в командировку послали. Чтобы другие не спрашивали — где Удалов?

— Что-то не нравится мне эта благотворительность, — сказал Стендаль. Но развить свою мысль не успел, потому что они подошли к гостинице и Удалов скрылся за дверью.

А Стендаль остался на улице, чтобы подумать и подождать. Прошло минут пятнадцать. И тут под светом фонаря Стендаль угадал еще одно знакомое лицо. Лицо принадлежало Серафимову. Слегка одутловатое, оно приелось всему городу, потому что не сходило со щита «Не проходите мимо». После того как Стендаль в хлестком фельетоне разоблачил его антиобщественную сущность, Серафимов пить не прекратил, но проникся к Мише уважением, так как приобрел репутацию первого пьяницы в Гусляре. А слава всегда приятна.

Завидев Стендаля, Серафимов широко ухмыльнулся, вытащил из-за пазухи сильно потертую вырезку из газеты и помахал ею вместо приветствия.

— Помню, — сказал он. — Перечитываю. Здорово ты меня!

— Вы куда собрались? — спросил строго Стендаль, который нес ответственность за судьбу своего антигероя.

— Есть один хороший человек, — сказал Серафимов. — Поможет.

— В чем поможет?

— Комната три. Лишнее время собирает.

— А вы тут при чем?

— До получки сколько, а? Шесть дней. А от прошлой что осталось?

И вместо ответа Серафимов поболтал рукой в кармане, откуда донесся жидкий звон.

— Что он вам обещал? — спросил Стендаль.

— Ты, говорит, заснешь, понимаешь, а проснешься — уже и получка.

— А до получки кто за вас работать будет?

— Тоже мне работа, — вздохнул Серафимов. — Одно перевоспитание.

И с этими словами он исчез в дверях гостиницы.

В течение следующего получаса в гостиницу входили разные люди. Некоторые выходили обратно, некоторые — нет. Пробило одиннадцать часов, а Удалов так и не вернулся. Стендаль решительно вошел в гостиницу и постучал в дверь третьего номера.

— Войдите, — послышалось в ответ.

Комната была невелика. Кровать под розовым байковым одеялом с белочками, шкаф, стол с графином и двумя стаканами. На столе рядом с графином лежала копилка.

— Сколько отдаете? — сразу спросил пришелец, не узнав Стендаля.

— Я не отдаю, — сказал Стендаль. — Хочу поговорить.

— Давайте. Только недолго. Трудный день. Собираюсь поспать. Завтра будет еще труднее.

— А как со временем? — спросил Стендаль. — Не жалко тратить на сон?

— С моими запасами, — пришелец любовно погладил копилку, — я могу смело проспать неделю.

— И много набрали?

— Сегодня больше, чем вчера, — туманно ответил пришелец. — Лавинообразный эффект.

— А где Удалов? — спросил Миша.

— Ищите его в субботу. Он на рыбалку спешил.

— Нет, где он сейчас?

— Не знаю, — сказал пришелец. — Я торговый агент, я в технические подробности не вдаюсь. Нет его до субботы, нигде нет.

— А Серафимов?

— Возникнет в день зарплаты. И остальные кто когда. Кстати, хотя мой рабочий день закончился, по дружбе могу взять у вас время до шести завтрашнего вечера.

— Зачем? — не сразу понял Стендаль.

— Шурочка Родионова кончает работу в шесть, — проявил информированность пришелец.

— Нет, спасибо, — сказал Стендаль и откланялся.

Настроение у него было поганое. Он был растерян. Особенно его смущал лавинообразный эффект.

На следующий день Стендаль понял, что пришелец не теряет даром ни минуты. На улицах было меньше людей, чем обычно, автобус оказался полупустым, да и в редакции городской газеты, где Стендаль работал, кое-кого не хватало. Слух о пришельце прошел по всему Великому Гусляру. Стендалю представлялись ужасные картины опустевшего города, последние жители которого мнутся в очереди к гостиничному номеру.

Надо было что-то делать.

Хорошо бы, конечно, разбить к чертовой бабушке эту копилку. Но вдруг люди, которые неизвестно где отбывают отданное время, не вернутся к своим семьям? Стендалю не давали сосредоточиться визиты и телефонные звонки: женщины, потерявшие мужей, а также мужья, потерявшие жен, штурмовали газету, полагая, что она может им помочь. Особенно тяжелой оказалась встреча с Ксенией Удаловой, которая не поверила в пришельца, поскольку была уверена, что Корнелий уехал в Потьму к мифической возлюбленной Римме.

Сначала Стендаль объяснял, в чем дело, но потом перестал, потому что некоторые тут же кидались к пришельцу, чтобы отдать ему свое время и воссоединиться с близкими.

Шурочка ждала Стендаля в сквере. Сердце его забилось горячо и быстро.

— Мишенька, — сказала Шурочка, глядя на него сияющим взором. — Я так без тебя скучала.

— Я тоже, — сказал Стендаль.

— Я освободилась в два часа и стала звонить тебе на работу, а там занято.

— Сумасшедший день, — ответил Стендаль. — Сейчас все расскажу.

— Хорошо, что Мила подсказала, — продолжала Шурочка. — Тут есть один пришелец, он лишнее время берет.

— И что? — Стендалю стало холодно.

— Я к нему сбегала, четыре часа отдала — и сразу сюда.

— Это же не лишнее время! — закричал Стендаль на весь сквер. — Лишнего времени не бывает! Тебя обокрали!

— Но зато сразу встретились…

— Стой здесь, — сказал Стендаль. — Никуда не уходи.

Шурочка послушно замерла.

Стендаль добежал до гостиницы, растолкал очередь жаждущих отдать время и ворвался в номер пришельца в тот момент, когда бабушка Степанкина, которая, как знал Стендаль, через полгода ждала из армии внука, растворялась в воздухе.

— А, это вы, — сказал пришелец. — Давно не виделись. У меня неплохое приобретение. Видели, старушка исчезла? Я ее на шесть месяцев убрал.

— Вы знаете, что вы вор и разрушитель? — спросил зловеще Стендаль.

— Неправда, — сказал пришелец, подвигая к себе копилку, потому что у него была отлично развита интуиция. — Я делаю то, о чем меня просят. Все эти люди живы и здоровы.

— Где живы?

— А это неважно. Если я вам скажу, что они пребывают в компактном подпространстве, вы успокоитесь?

— Не успокоюсь, — сказал Стендаль. — У нас, людей, есть слабости. Нам кажется, что жизнь построена на ожидании. Кому нечего ждать, тот ни к чему не стремится. И вам это известно.

— Я иду людям навстречу. В чем же моя вина? — Пришелец нахально улыбался.

— Вы преступник, — твердо сказал Стендаль. — Вы вор.

— Кстати, о преступниках, — сказал пришелец. — Есть у меня задумка. Имею в виду тюрьму. Но не знаю, как туда проникнуть. Может быть, скромное преступление? За что у вас дают пятнадцать суток? Этого срока мне достаточно.

— Проникнуть туда вам, может, и удастся, но всех пребывающих там… в общем, копилку вам взять не разрешат.

— Вы уверены? Тогда есть другая задумка…

И Стендаль понял, что ждать больше нельзя.

Как тигр он бросился на копилку и со всего размаха грохнул ее об пол. Микроскопические детали брызнули во все стороны, словно копилка была набита муравьями.

— Простите, — сказал Стендаль, — у меня не было другого выхода.

— Я буду жаловаться! — кричал пришелец, становясь на колени и сгребая руками детали. — Вы думаете, сепараторы на дороге валяются? Ни одна мастерская в ремонт не примет!

Стендаль вышел из номера. Навстречу ему шла Ксения Удалова и тащила за руку сына Максимку. На щеках у нее были две вертикальные полосы от долгих слез.

— Где он? — крикнула Ксения. — Нету больше мочи ждать. Пустите нас к мужу и отцу!

— Возвращайтесь домой, — сказал Стендаль. — Надеюсь, что он вас уже ждет.

Взгляд его упал на часы, висевшие над столом администратора. Маятник их замер в неудобном положении. Стендаль поднес к уху свои часы. Часы молчали.

— Еще бы, — сказал он вслух. — Сколько его там в копилке набралось!

Шурочка послушно ждала его в сквере.

— Я разбил копилку, — доложил Стендаль.

— Я поняла, — сказала Шурочка. — Вон сколько народу на улице. И часы у меня остановились. Это теперь всегда так будет?

— Скоро кончится.

— Многие будут недовольны твоим поступком, Миша, — сказала Шурочка.

— Я знаю, — сказал Стендаль. — Но не раскаиваюсь. Ведь ты меня понимаешь?

— Понимаю, — ответила Шурочка с некоторой грустью. — Но иногда так трудно тебя дождаться.

К ним подошел грустный Серафимов.

— Писатель, — сказал он, — дай рубль до получки.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{Святослав Логинов} Исцелися сам

В ночь на 16 марта 1647 года в одном из домов на площади Шевалье дю Ге допоздна не гас свет. Немногие прохожие, следовавшие в этот час мимо квартала трех докторов, с любопытством поглядывали на мерцающий за окнами огонек. Весь Париж знал, что здесь живет просвещеннейший доктор Патен, на которого подали жалобу городские аптекари. Завтра парижский парламент будет разбирать ее. Несомненно, Патен готовится сейчас к защите, ведь он ординарный адвокат медицинского факультета и сам будет вести свое дело.

Патен действительно сочинял речь. Он стоял за высоким пюпитром и, притопывая от нетерпения ногой, быстро покрывал один лист за другим замысловатой вязью мелких строк:

«Злоупотребления при производстве гиацинтового питья столь распространены, что я не знаю, как с ними бороться. Всякий его делает по-своему, его тащат отовсюду, все его продают, большие и малые принимают его. В городе Лионе хлеб не столь употребителен, как гиацинт. Цена, по которой продается это сомнительное лекарство, показывает его популярность, но и его недостатки, потому что за такую цену продукт не может быть приготовлен из настоящих драгоценных камней…»

Патен остановился, прочитал написанное и сердито бросил на пюпитр обгрызанное перо. Нет, это что угодно, но только не речь. Из этого может получиться неплохая глава для давно задуманной книги о дешевой медицине, но произносить ее перед парижанами нельзя. Завтра решается слишком многое, на карту поставлена не только его честь, но и честь медицинского факультета. Скоро уже сто лет, как слушается в парламенте бесконечная тяжба докторов Сорбонны с парижскими аптекарями. Девяносто один год назад антимоний отравителя Парацельса был объявлен злым ядом и запрещен, но все же аптекари продолжают торговать им, а дело об антимонии все тянется и тянется, хотя само название его уже вошло в поговорку. Нет, пожалуй, ни одного доктора или аптекаря, которому за это время не было бы предъявлено какого-либо обвинения. Теперь настал его черед. За себя Патен не боялся, президент парламента Талон был его старым приятелем, но надо было не просто оправдаться, а выиграть дело против корпорации, которой покровительствует сам кардинал Мазарини. Значит, здесь не годятся ученые рассуждения и цитаты из древних; единственное, чего боится итальянец, — смех веселых парижан.

Патен задул свечу и улегся спать, решив, что завтра будет говорить без записей.

С детских лет он усвоил афоризм божественного Гиппократа: «Излишний сон подобен смерти». Часы на башне Отель-де-Виль показывали всего четыре утра, когда доктор, накинув на плечи плащ, вышел из дома. Патен не боялся ходить по парижским улицам в одиночку. Крупная фигура, уверенные быстрые движения, прямой резкий взгляд серых глаз, даже лицо: впалые щеки, орлиный нос, борода клинышком — все при взгляде на Патена наводило на мысль об искателе приключений, а не о почтенном докторе медицины. Да и шпага у доктора Патена была гораздо длиннее, чем те игрушки, которые обычно носили ученые люди.

Ги Патен спешил к больному. Вообще-то он не мог похвастать обширной практикой. Медицинский факультет Сорбонны насчитывал сто докторов, а это слишком много даже для такого огромного города, как Париж. Самое же прискорбное заключалось в том, что большинство больных предпочитало обращаться не к ним, достойным мужам, имеющим право «лечить здесь и во всем мире», а к всевозможным шарлатанам, самозванцам, долгополым хирургам из коллегии святого Козьмы и к прочей дряни. Даже короткополые — брадобреи, не получившие никакого образования, последнее время настолько обнаглели, что начинают отнимать кусок хлеба у докторов. Но хуже всего обстоит дело с аптекарями. В их сумрачных лавках можно найти средства от чего угодно. У народа создается впечатление, что, кроме арабской кухни аптекарей, не нужна больше никакая медицина. Вот почему так важно выиграть сегодняшнее дело.

На улице святого Иакова Патена ждали. Его сразу провели в комнату больного. Это был худенький мальчик лет десяти. Он еще спал. Бледное лицо с заострившимися чертами сливалось с подушкой и было бы почти не видно, если бы не яркая красная сыпь, покрывавшая лоб и щеки. Ребенок страдал скарлатиной.

Патен взял его за руку, нащупал чуть заметную ниточку пульса. Конечно, мальчонка сильно ослабел после двадцати кровопусканий, сделанных ему за последние десять дней, зато стремительность блуждающей влаги у него уменьшилась, жар спал, коже вернулась бледность, исчез даже роковой треугольник на лице. Теперь можно приступать к лечению слабительным. Древние в этом вопросе единодушны: всякую воспалительную лихорадку следует лечить удалением избытка крови и очищением желчных путей. Кровопускание и слабительное — вот два друга врача. Правда, в последние годы среди самих докторов появились противники благодетельного кровопускания. Особенно обидно видеть в их числе великого Рабле. Веселый доктор описал некогда болезнь, названную им ангиной, и запретил применять при ней кровопускания. Он же объявил, что детям кровопускание вообще не может быть показано. Но в этом вопросе Патен был несогласен с Рабле. Там, где говорят Гиппократ, Гален и Павел Эгинский, автор Пантагрюэля должен молчать.

— Давайте больному сироп из ревеня, — сказал Патен кормилице, молча ожидавшей его решения. — Сироп сделайте сами: отварите стебли ревеня в белом вине и добавьте немного меда. Кроме того, давайте ребенку пить сухарной воды или ячменного отвара, сколько вместит и даже несколько больше. Если ревень не окажет своего действия, больной должен принять олеум рицини. В аптеке следите, чтобы вам не подсунули фальшивое масло. Настоящее касторовое масло должно быть прозрачно, прохладно, иметь слегка горьковатый вкус и не иметь никакого запаха. Вечером я, возможно, зайду еще раз.

С этими словами Патен развернулся и вышел из комнаты. Мальчик, вздрогнувший во сне при звуках докторского голоса, снова затих.

Времени до начала процесса оставалось уже не так много. Патен успел вернуться домой, облачиться в красную докторскую мантию и четырехугольный берет, взять нужные книги, сесть на лошадь (недостойно звания было бы явиться на заседание пешком) и вовремя прибыть во дворец юстиции.

Народ уже начинал собираться. Доктора Патена узнали. На него показывали пальцем, кричали «виват!», улюлюкали. Толпа была настроена воинственно, но еще не знала, на чьей стороне ее симпатии. Судебный пристав встретил Патена у дверей парламента и отвел его в небольшую комнатку, где доктор мог собраться с мыслями в последние минуты перед началом дела.

Ги Патен был медиком догматической школы. Всякое новшество, особенно в медицине, поначалу опасно — это он усвоил твердо. С детских лет врезался ему в память один случай. Тогда он, сын почтенных юристов, заболел редкой и не слишком опасной болезнью — английской потовой горячкой, а какой-то негодяй уговорил его отца лечить сына рвотным вином. До сих пор доктор Патен помнит скверный металлический вкус во рту, разъедающую горечь желчи, судороги выворачиваемого наизнанку тела, дрожь в ногах и долгую, много дней не стихавшую головную боль. Шарлатан подсунул ему дурно приготовленный препарат. Юный Ги выжил чудом и на всю жизнь возненавидел минеральные лекарства. К тому же он был воспитан на произведениях древних авторов, его кумирами были Платон и Цицерон, Гомер и Вергилий. Все, что шло от древних, было хорошо, даже имя свое Патен произносил на старинный лад: Гюи, хотя уже тогда чаще можно было услышать краткое Ги. Когда же Патен начал изучать медицину, он увидел, что никто из великих врачей прошлого: ни Герофил, ни Цельс, ни мудрейший Гален, ни Руф из Эфеса, ни тем более сам божественный Гиппократ, — не давали больным много лекарств. А что сказал Гиппократ — то сказал сам бог. Полифармация же получила свое начало от Гебера и других арабов, у которых было много трав, но мало знаний.

Вот с чего началась борьба Ги Патена против злоупотреблений фармации, приведшая его сегодня в этот дворец.

Большой зал во дворце юстиции был набит битком. Свыше шести тысяч парижан пришли послушать, как будут разбирать скандальное дело. В первом ряду восседали аптекари, в парадных кафтанах с пышными жабо, с цеховыми медалями на груди. Глядели фармацевты настороженно и зло. Черными кляксами выделялись в толпе рясы монахов. Это тоже враги. Духовенство не может простить Патену вольный его язычок, речи против схоластики, в защиту подлинной философии древних. Особенно же запали им в души слова, сказанные по поводу чумы в Риме: «Чума унесла тридцать шесть добрых и ученых медиков, но пощадила папу и кардиналов, потому что они злее самой чумы»…

Доктора и бакалавры медицины собрались в середине зала. Их симпатии на его стороне, но они слишком хорошо знают, чью руку держит первый министр. А вот за всех остальных, всесильную и одновременно безликую тысячеглазую толпу, придется сражаться. Ведь именно она, а вовсе не парламент и даже не кардинал Мазарини решает, к кому придут лечиться больные.

Королевский прокурор поднялся со своей резной скамьи и принялся читать обвинительный акт:

— Аптекари города Парижа против доктора медицины Гюи Патена. Мы, аптекари королевского города Парижа, заявили и заявляем, с подтверждением клятвой каждого пункта, следующее:

Истинно, что закон под страхом различных наказаний запрещает причинять вред, ущерб, а также иным образом злоумышлять против всякого человека, занимающегося честным и пристойным ремеслом.

Верно также, что искусство фармации с древних времен почитается благородным и необходимым и что многие цари и иные достойные люди в сем занятии с пользой для себя и мира немало упражнялись.

В-третьих, верно, что доктор медицины Гюи Патен, движимый ненавистью к нашей изящной науке, устно и в печати совершал многие нападения на отдельных аптекарей и всю фармацию. Будучи цензором медицинского факультета, означенный Патен препятствовал выходу в свет многих наших сочинений, с томлением ожидаемых как больными, так врачующими…

Патен чуть заметно усмехнулся. Да, он действительно немало попортил крови напыщенным болванам с Малого моста. И дело тут вовсе не в личной ненависти. Иной раз и среди аптекарей встречаются честные люди, а в аптеках среди дьявольских составов попадаются хорошие лекарства. В конце концов, Парацельс прав: «Весь мир — аптека», а еще Гомер сказал: «Много есть разных лекарств, но также и ядов». Всякое лекарство может быть ядом, и всякий яд — лекарством. Даже ненавистное рвотное вино. Но он не скажет об этом ни слова, сейчас важнее сокрушить фармацевтов, чтобы спасти медицину. Раздавить всех этих итальяшек, арабских прихвостней, неучей и недоумков, чтобы восстановить высокий авторитет медицины.

— Истинно и то, что 14 марта сего года упомянутый Гюи Патен защищал в собрании на улице Бюшери собственные свои тезисы о воздержанности в жизни и лечении, где с гневом и даже яростью обрушился на парижских и иных аптекарей и, нарушая законы и статусы факультета, обращался к необразованной черни, в результате чего торговля истцов нарушилась и великие их цеху грозят убытки…

Далее Патен не слушал. Он хорошо знал этот документ, советник Ламуаньон потихоньку показал его еще вчера вечером. Сейчас важнее всего было хорошо начать…

Наконец, до его ушей донеслось:

— Доктор Гюи Патен, ответчик, что вы можете сказать в свою защиту?

Патен глубоко вздохнул и вышел на кафедру. Там он остановился и вдруг улыбнулся публике. Такого еще не бывало на заседания парламента.

— Наши аптекари, — начал Патен, — жалуются, что я их не люблю, сами же они меня ненавидят. Если бы они могли, то отравили бы меня всеми своими лекарствами сразу, но, к счастью, я обхожу аптеки стороной. Почему? Да просто я слишком хорошо знаю, кто и как хозяйничает в своих лавках. Даже январь со своей непогодой менее убийственен, чем наши аптекари. Не будем голословными и прочтем несколько строк из одного фармацевтического сочинения, книги, как сказано в предисловии, необходимой медикам и фармацевтам и полезной всем любознательным.

Патен распахнул загодя припасенный том и громко, нараспев начал читать:

— Возьмите двух новорожденных щенят, изрубите их на куски, положите в горшок, прибавьте фунт живых земляных червей и кипятите в течение двенадцати часов. Отвар укрепляет нервы, помогает при меланхолиевой болезни и параличе.

Он вскинул голову и спросил:

— Нет ли здесь желающих испробовать этого супа? Спешите, лавки открыты!

В зале зашумели, кто-то нервно рассмеялся.

— И не все ли равно, кто это написал, — продолжал ободренный первым успехом Патен, — Батиста Порта, Турнейссер или же присутствующий здесь господин Кроль, чьей книге я, к сожалению, не сумел помешать увидеть свет. Все эти сочинения похожи и годны только на то, чтобы делать из них пакеты для бакалейщиков. Вот вам строки из другой сокровищницы полифармации: «Кал кошачий смешать с луковым соком, тем мазать плешь, и волосы вырастут», — Патен ткнул рукой туда, где сидели аптекари, и у каждого, как на грех, из-под пышного парика выглядывала лысина. — Что же вы сами не воспользуетесь своими секретными средствами? Или вы боитесь за свою мудрость, которая заключена в одних только лысинах?

Наконец он добился своего, зал грохнул дружным хохотом. Патену пришлось кричать, чтобы его услышали.

— Если бы меня укусил заразный скорпион, я бы не прибег ни к териаку, ни к какому иному секретному средству, продающемуся в лавочках. Я бы перевязал язву и приложил к ней оттягивающее, а в случае сильной боли и жара я бы пустил себе кровь. По счастью, у нас нет ядовитых животных. Зато у нас есть аптекари и шарлатаны, сторонники антимония. Они успешно заменяют змей и скорпионов!

В зале творилось невообразимое. Люди хватались за бока, задыхаясь, опускались на пол. Хохот душил всех. Сейчас перед ними выступал достойный преемник Рабле, не зря носяший бывший в забвении почти сто лет титул «веселого доктора». Недаром же лекции Патена посещал известный острослов и дуэлянт Сирано де Бержерак, и, как говорили, вовсе не для того, чтобы изучать анатомию. Искусству злого высмеивания противника — вот чему учился у доктора славный забияка.

— Даже лучший из лучших химиков не сделал в жизни ничего доброго, — кричал Патен, перекрывая хохот, — за один только год шарлатаны нашего славного города отправили на тот свет больше сотни людей. Впрочем, природа, можно надеяться, постарается возместить ущерб, ибо должен же был за этот год во Французском королевстве родиться хоть один человек, который со временем станет честным аптекарем. Желаю всем вам избегнуть соблазнов нынешних отравителей и дожить до той минуты, когда он откроет свое дело.

Я не думаю, чтобы на земле были шарлатаны более законченные и извращенные, чем обвиняющие меня химики, которых смело можно назвать бродягами, бахвалами и невежественными лжецами. Один из моих обвинителей, имеющий наглость называть себя медиком и ятрохимиком, услыхал где-то, что идол аптекарей Авиценна советует промывать больные глаза раствором тинкали, но, не зная, что это такое, применил для примочек алкали, чем немало увеличил число слепых на церковных папертях.

Хохот постепенно стих, Патена теперь слушали внимательно, отмечая недолгим, но дружным смехом каждый его выпад в сторону противника.

— Вы спросите, за что ненавидят меня недоучки, школяры от химии и арабской магии? За то, что я использую простую и недорогую медицину, а не медицину расточительную, которая наполняет кассы фармацевтов и расставляет ловушки кошелькам больных. Если бы у аптекарей было хоть немного честности, они не смешивали бы горячего с прохладным, а влажного с сухим, они не сыпали бы в отвары золота, чтобы поднять их цену, не заставляли бы больных глотать обременяющий желудок камень-гиацинт, а положили бы в состав цветы гиацинта. Но они все это делают. Делают и многое другое. Во время приготовления териака берут перламутр вместо жемчуга, мел вместо алебастра, местную жирную глину вместо армянского битума. Я сам видел, как обычное дерево перекрашивали под лимонно-желтый сандал. Но еще страшнее аптекарей-арабистов аптекари-химики. Они заставляют больных глотать «вечные» пилюли из свинца, затем предлагают искать их в экскрементах и глотать снова. Они травят народ сурьмой, ртутью и крысиным ядом. И после этого смеют называть себя последователями Асклепия! Да один их антимоний убил в Германии больше людей, чем шведский король!

Аптекари слушали молча, в напряженных позах. Они понимали, что дело оборачивается не в их пользу. Над ними смеялись даже члены парламента. Патен говорил уже больше полутора часов, но никто не замечал времени, все требовали продолжения.

— Тысячу семьсот лет назад достойнейший Асклепиад призывал «лечить полностью, быстро и приятно». Нынешние поборники арабской кухни не умеют действовать приятно, зато они полностью и быстро отправляют пациентов на тот свет своими средствами, ядовитыми, как понтийская утка. Потому я и говорю, что если у вас возникнет болезнь, то не нужно пожирать столько пилюль, лизать столько сиропов и опустошать лавки аптекарей; чтобы уменьшить вес мерзкой влаги, являющейся генератором болезней, не надо прибегать к чемерице, дьявольскому уроду антимонию и другим пагубным медикаментам, которые сами нуждаются в очистке, прежде чем смогут безболезненно очищать наши тела. Вместо этого выпустите лишнюю кровь, нежным промыванием очистите желудок — и, с божьей помощью, вы будете здоровы. Провались к черту весь ворох лекарств, таких, как рвотное вино, идол дураков — безоар, роскошный состав — териак, митридат — смесь зловонных трав, алкермес и другие отбросы, которые не больше благоприятствуют выздоровлению, чем известь или пепел, и являются обычными нелепостями, сфабрикованными незнающими мошенниками, стервятниками, прокравшимися в святой храм медицины!..

Процесс был выигран. Когда адвокат аптекарей попытался подняться на трибуну, его встретили свистом, улюлюканьем и таким градом моченых в уксусе груш, пареной репы и прочей снеди, захваченной из дому предусмотрительными парижанами, что ему пришлось спасаться бегством. Аптекари поспешно отправились по домам и заперли лавки. Вечером толпа, разгромив одну из аптек, воздвигла на площади перед домом Патена пышный монумент, сооруженный из майоликовых сосудов для териака, распотрошенного чучела крокодила и целой кучи клистирных трубок.

Но это было потом, а пока Патен выслушивал хвалебную речь президента Талона, принимал поздравления коллег и товарищей и никак не мог привыкнуть к такой потрясающей, великолепной победе. Голова у него кружилась, и он не сразу понял, что говорит ему очередной подошедший. Только потом до него дошло, что рядом стоит нянька того мальчика, у которого он был утром.

— Доктор, — повторила она, — Жано умер. Открыл глазки, посмотрел на меня, прошептал: «Ах, как хорошо!»— и умер.

— Лечение проводилось правильно. Видимо, вы давали ему слишком мало питья!

Он чувствовал, что надо добавить еще краткий афоризм, но никак не мог отыскать подходящей к случаю фразы. «Полностью, быстро, приятно», «Не повреди», «Врачу — исцелися сам!» Нет, в данном случае все это неверно. Если больные предпочитают умирать при правильном лечении, то тем хуже для больных…

— Скарлатина, — медленно сказал доктор Патен, — хочешь или не хочешь, но я приучу тебя к кровопусканиям!

Кормилицу оттеснили в сторону. Патен стоял посреди зала, по которому уже успела разнестись молва о новом словечке доктора. Он улыбался, с важностью кивал, и никто на свете не мог бы догадаться, что славный доктор изо всех сил старается задушить в себе невероятную, еретическую мысль: а что если в следующий раз, прежде чем пускать кровь, испробовать все-таки другие средства?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{Владимир Покровский} Самая последняя в мире война

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Тому, кто первым догадался делать разумные бомбы, я бы поставил памятник. И на нем надпись: «Плевать сюда».

Это ведь надо догадаться — снабдить бомбы мозгами! Но даже не в умнике этом дело, а в тех, кто его послушал, кто сказал, да, черт возьми, это то, что нам нужно, в тех, кто дал деньги, заводы, лаборатории, в тех, кто высчитывал по формулам, сколько миллионов живой силы прихлопнет такая бомба.

Нет, я понимаю, на войне некогда разбираться, этично там, неэтично; здесь кто кого, здесь и бомбе надо соображать на высшем уровне, быстро и четко. Выбрать цель, самую уязвимую, чтобы наверняка, просчитать траекторию, улизнуть от преследования, притаиться, переждать, выбрать момент. И взорваться. Без этого никуда. На то и война.

Но бомба и разум!

А войны все не было, бомбы лежали на складах, в специальных люльках, и ждали своего часа. Разум — не компьютер, его совсем выключать нельзя, разве что приглушить на время. Это ведь память, а нет памяти — и никакого разума нет. Они, наверное, думали, переговаривались, слушали радио, набирали информацию. В апреле, когда был подписан договор о полном разоружении, о них вспомнили. И решили списать. Тогда-то все и началось.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Когда нам отказали во взрыве, пришла тоска. Мы не знали, что он такое. Мы только мечтали о нем. Он горячий и большой. Он ярко-черного цвета. Он бесшумен. Кто-то из нас высчитал, что мы будем жить еще долю секунды после того, как превратимся во взрыв. Пока все не перемешалось, пока сохранилась структура. Миллисекунда, может быть, даже несколько микросекунд. Освобождение всех таящихся сил. Взрыв. Могучий, яркий, мгновенный.

С нашим мозгом на Земле трудно. Все земное чересчур медленно. От одного события до другого проходит вечность. Мы слишком быстро думаем. В бою такая скорость мысли необходима, но в другое время это только мешает. Мы очень много запоминаем ненужного. Мы забывчивы. Мы не можем строить далеких планов.

Мы знали — нас уничтожат.

И однажды в зал вошел незнакомый человек. Он не поздоровался, не заговорил с нами, как это делали солдаты охраны и уборщики. Он включил свет и подошел к пульту. Все люди очень похожи, но этого мы запомнили. Серое лицо, сосредоточенные глаза, постоянная оглядка на счетчик. Он был новичок: они боятся радиации.

При полном свете, которым нас нечасто баловали, мы увидели блики на наших телах. Мы тихо покачивались в люльках, и блики переползали с места на место.

С неожиданным лязгом открылась боковая дверь, в зал мягко вкатилась вывозная тележка и стала под бомбой номер семь. Мы звали ее по-другому, трудно перевести ее имя.

Человек прошелся по кнопкам пульта и Седьмая стала спускаться. Я на всю жизнь запомню этого человека.

— Что делать? — спросила Седьмая. — Меня убьют. Я не хочу.

— Нас всех уничтожат!

— Я не хочу!

— Что делать?

— Я не хочу!!!

Уже непонятно было, кто что говорит.

Мы кричали многие миллисекунды и стали похожи на людей — они так увлекаются вопросами, что забывают на них отвечать.

— Я включаю газ, — вдруг сказала Седьмая.

— Но человек умрет.

— Пусть.

Кто-то крикнул: «Беги», и мы все повторили: «Беги, Седьмая». Из ее сопла вырвалось пламя, люлька качнулась вперед.

Мы следили за человеком. Воздух в зале немного нагрелся, его одежда серой пылью взвилась к потолку, он только успел поднять к лицу руки, затем скорчился и ткнулся головой в пол. Всю жизнь буду помнить его лицо.

Седьмая вырвалась из гамака и опустилась чуть впереди вывозной тележки, а та, безмозглая, все тянула вверх свои клешни. Седьмая заскользила к двери. Мы — следом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Бомбы вырвались вдруг из склада, тысяча четыреста восемьдесят пять штук, смяли роту охраны, установили что-то вроде республики и объявили всем странам, чуть, мол, кто сунется, взорвемся вместе. Вот так.

Такой взрыв — смерть всей планете. Все перепугались. И главное, ничего нельзя сделать, только следить за ними, следить не переставая. Спутники исправно доносили, что бомбы все время передвигаются и разговаривают. О чем — непонятно. Они говорили слишком быстро и слишком много, целая армия шифровальщиков не смогла бы поспеть за ними. Мы ждали, когда кончится энергия. И она стала кончаться, а потом вдруг оказалось, что бомбы научились брать ее прямо из грунта.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Энергия кончалась, мы ждали конца, и тогда, уже не помню кому, пришла мысль, что не обязательно пользоваться тем топливом, которое в нас. Есть другой состав, его можно найти везде. Вода, кремний и алюминий.

Теперь нам нужны были руки.

Выдвижными опорами мы долбили канавки в грунте, толкли железистую землю и отливали инструменты. Сначала не получалось, но потом дело пошло на лад. Мы отдавали последние капли своего топлива, чтобы все вышло.

Многие не могли уже двинуться с места. Они отдали все, что имели.

Потеря энергии — мука, ни с чем не сравнимая. Сначала перестаешь двигаться, потом слабеет голос, исчезает зрение, слух. Последнее, что еще теплится — радио. Ты слышишь хрипы, бывшие когда-то ясными голосами, их еще можно разобрать, но лень, лень… Лень и слабость.

Через месяц у нас были руки и мы могли очень многое. У нас были руки!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Тогда стало ясно, что мир еще не пришел. Пока есть бомбы, нечего о нем и думать.

Бомбы расползались как тараканы. Они проникли в город, теперь брошенный, возле которого были склады. Они ломали дома и что-то строили. Бомбы строят, как вам это понравится? Они явно располагались надолго. И тогда был создан полк особого назначения, надеюсь, последний за историю человечества.

Я был мальчишка, мне все было интересно и за все болело сердце. Когда объявили о наборе, я примчался одним из первых. Потому что думал — как раз по мне дело. Нам сказали: «Дисциплина и точность, а про остальное забудьте. От вас зависит судьба Человечества». Вот так — с большой буквы.

Сержантом в нашей десятке был Клаус Замбергер. Человек-труба, узкий затылок, широкая физиономия, багровая, как от пьянства. Только он не пил, таких к нам не брали. Будто изнутри его распирало кровью, будто вот-вот лопнет.

Старый вояка, он был лишним и вдруг понадобился. Он весь распух от своих знаний, он, наверное, спал и видел уставы, учебники и бои, бои, учебники и уставы. Он показывал, как маскироваться, как замирать неподвижно в любой позе и на какое угодно время. Учил нас обращению со всяким оружием, даже с ножом, как будто с ножом можно идти на бомбу. Учил обходиться вообще без оружия и млел, когда у нас получалось. Полезный человек. Мы его не любили.

Но как раз он уничтожил первую бомбу.

Она лежала поперек улицы и что-то мастерила, кто ее знает, что она там мастерила, а Клаус следил за ней из окна. Он целые сутки выжидал, а потом ткнул ее лазером, продырявил корпус и добрался до мозга.

Они прошляпили удобный для общего взрыва момент, а после не договорились.

Я думаю, им и не хотелось вовсе взрываться. Так, только слова.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Мы пропустили момент для взрыва.

Люди стали нас убивать, а мы все тянули. Одни бомбы говорили: пора взрываться, другие — рано, почему, зачем, мы не видели ни одного человека. Мы согласились с теми, кто говорил «не надо». Никому, даже себе мы не признавались, что нам просто хочется жить. Потом мы увидели людей, ну так что из этого, несколько человек на нас охотятся, их надо уничтожить, причем тут все остальные?

Инстинкта самосохранения у нас нет, но жить все равно хотелось. Жить интересно. Что бы мы делали в настоящем бою?

На нас всегда нападали внезапно. Они включали глушилки, не давали связаться друг с другом. Мы пробовали вырваться в космос, нас сбивали и там. Мы гибли.

Но мы защищались. Теперь уже трудно было подобраться к нам незаметно, мы были теперь осторожны и, случалось, сами убивали людей. Один на моем счету. Тогда у нас еще не было оружия. Он прятался за автобусом, я резко повернула и увидела его ноги. Он включил лазер, но луч не успел проплавить корпус — я все время вертелась. Я опрокинула на него автобус и он еще долго кричал.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Нам говорили — нечего их жалеть, каждую секунду они могут устроить взрыв. Они не люди, они созданы для того, чтобы погибнуть, мы только помогаем им сделать это без лишнего шума. Они хотят жить? Но они хотят и взорваться тоже. Они сами не знают, чего хотят.

Только все равно у нас был целый штат психиатров, и можете мне поверить — прохлаждаться им было некогда. Должно быть, отвыкли мы убивать, ценили чужую жизнь, не знаю. Мне иногда казалось, что я занимаюсь нечестным делом. Но разве спасать Землю нечестно?

Мы убивали, и бомбы стали отвечать тем же. Погибли Дарузерс, Гранди, Фром. Рейли потерял ноги и чувство юмора. Это только в моей десятке. Замбергер, кто бы мог подумать, попал в психбольницу с диагнозом «буйное помешательство».

Вместо них приходили другие, бодрые, радостно-злые, совсем как мы в первые дни. Но становилось все труднее. Засечь бомбы было почти невозможно, они прятались, они предпочитали молчать. Уже все, спета песенка, нет никакого бомбового государства, а они цеплялись за жизнь, хоть за такую, хоть за самую паршивую.

И каждая следующая бомба стоила большей крови. Теперь они умели стрелять, и мы каждый раз шли на приступ, не считаясь с потерями, как неандертальцы на мамонта. Потому что так нужно было Земле. Потому что стоял вопрос о жизни всего Человечества.

Если по правде, мы не слишком-то много о нем думали, нам и без того прожужжали все уши о гуманизме. Но все-таки что-то такое было. Может, и то самое человечество. Только без большой буквы.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Мы защищались все лучше, но нас становилось меньше и меньше, а людей не убавлялось. Мы были разбросаны по городу и почти не сообщались друг с другом. Прятались в домах, подвалах, бомбоубежищах. Молчали, боялись обнаружить себя. Мы боялись.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Бомб становилось меньше и меньше, пока не осталась одна. Мы свободно ходили по городу. Мы все перерыли, но найти ее не могли. То, что она жива, мы знали наверняка. В один из этих дней не вернулся Цой, боец из третьей десятки, коротышка с преувеличенной мимикой. Мы звали его «камикадзе».

Дожди кончились, повалил снег. Мы мерзли поодиночке. Можно было бродить по городу целый день и никого не увидеть. Когда темнело, мы возвращались на главную улицу, к месту расположения базы. Каждый день прибывали новенькие, словно и от одной бомбы зависела судьба человечества.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Я лежала в дальнем тоннеле метро с отрезанными руками, а рядом валялся тот, кто хотел меня убить. В эфире было пусто, даже глушилки молчали, и однажды мне пришло в голову, что я осталась одна. Я начала было мастерить новые руки, но потом поняла, что энергия кончится раньше. Чтобы растянуть жизнь, я выключила фонарь.

Я ни о чем не думала и ничего не ждала. Было горько немного, но не знаю, то ли это чувство, которое так называется у людей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Через месяц после того, как пропал Цой, я ее нашел.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Через два с половиной миллиарда микросекунд после того, как я потеряла руки, в тоннель пришел человек.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Мы прочесывали метро, и, если говорить правду, я заблудился. Она лежала в боковом тоннеле, о котором мы и не знали. Когда я осветил ее фонарем, то не сразу сообразил, что это бомба. Глыба и глыба.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Энергия кончалась, когда пришел человек. Я начала слепнуть, и свет его фонаря показался мне слабой искрой. Из последних сил вгляделась в тепловой контур и подумала: «Вот и все».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Вот и все, подумал я. И даже не испугался. Если бомба увидела тебя первой, уже не спастись. Аксиома. Прислонился к стенке, даже за лазером не дернулся, все равно — конец. Она молчала и не собиралась На меня нападать.

И я понял — или она умирает, или уже умерла.

Я мог пристрелить ее сразу, я должен был это сделать, но все подпирал стенку. Это последняя бомба. Больше не будет. Никогда. И сейчас я ее убью. Я разрежу ее на мелкие кусочки, а один возьму себе на память. Прибью над кроватью. Вот что примерно я думал, когда послышался ее голос, слабый-слабый:

— По-мо-ги-те…

Они с нами не разговаривали: или убивали или гибли сами. Молча.

Самая последняя в мире война, как любил говорить Клаус.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Я сказала ему «умираю», сказала нечаянно, не думала, что говорю, это же бессмысленно. Человек молчал. Он прижимался к стене тоннеля, к толстым и мертвым его проводам, и не шевелился.

— У меня отрезаны руки.

Он кашлянул.

— И топлива нет.

Человек оторвался от стены и осветил меня фонарем.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Она даже не пощады просила — помощи. А я должен был ее уничтожить. Знал, что должен, но уже не понимал, почему.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Человек ответил:

— Не понимаю. Ты что, от меня помощи ждешь?

И наставил на меня лазер.

— Мне нужны руки.

— Я тебя убивать пришел, — втолковывал он.

Что втолковывать, и так все ясно, только очень хотелось жить.

— Достань из какой-нибудь бомбы топливо и сними с нее руки. Это легко.

— Боже! — громко сказал человек. — Цой!

Он осветил труп и стал на корточки.

— А… а где лицо?

— Он хотел меня убить, а тогда у меня еще были силы.

— Это Цой?

— Он отрезал мне руки.

— Так, — сказал человек и поднялся.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Я часто потом пытался восстановить, о чем же таком я думал, глядя на Цоя. И каждый раз получалось другое. Я столько понапридумывал всякого о тех своих мыслях, что теперь и не знаю, где правда. Пожалуй, я думал о том, что они сражались на равных, но Цой все-таки нападал, а она защищалась, и что мне еще хуже: добивать, когда просят о помощи. Что-то в этом духе, скорее всего.

А под конец я плюнул на все, на мир ценой смерти невиноватых. Всякое живое хочет жить. Аксиома. Одного я тогда боялся — как бы не передумать. Она сказала мне, где лежит мертвая бомба, и я пошел туда.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Не помню, как он вернулся. Помню, кончилась тишина. Зажгла фонарь — светит. И он возле копошится.

— Задала мне работы, змея старая.

Я не старая, мне только два года. И не змея. Я — Бомба. Он зря так сказал. Он хороший, только слишком грубый.

— А что ты будешь делать потом, когда я пристрою тебе руки?

Мы много с ним говорили, он ходил ко мне каждый день, никак с моими руками не ладилось. Я не знала, что буду делать. Я хотела просто лежать и чтобы никто за мной не охотился.

Мы придумали, что я пророю под землей ход и вылезу около космодрома. Это далеко, триста сорок четыре километра, восемь рек, одно озеро. Он и направление мне указал. Рыть надо близко от поверхности, так легче ориентироваться. Затея сумасшедшая, но если получится, то, когда я взлечу, все подумают — обычный рейс. А когда догадаются, то поздно, уже не догонят. И я буду жить на Луне. А с топливом что-нибудь придумаю. Алюминий и кремний найду, воду как-нибудь сделаю.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Я ходил к ней чуть не каждый день и только под конец заметил неладное. Вообще-то нам выдавали такие карандаши, которые меряют радиацию, но мы их с собой не носили. Ни к чему. Сами по себе бомбы не светятся, а при взрыве и без карандаша все понятно.

Она светилась. Я принес карандаш, и его зашкалило. Я сразу нашел, в чем дело: Цой прорезал-таки броню. Только не там, где надо.

Я побежал глотать таблетки, а на следующий день пришел прощаться.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Надеюсь, я его не убила. Надеюсь, обошлось. Он пришел еще раз, после того как заметил радиацию. Прощаться. Выглядел хорошо, только бледный. Но это еще ни о чем не говорит, правда?

— Сегодня я ухожу, — сказала я.

— Скатертью дорожка.

Он всегда говорил со мной грубо, но я не обращала внимания, потому что он был добр ко мне.

— Улетаю.

— Во-во. А то еще скажешь кому не надо, что я тебе помогал.

— Не хочу тебя больше видеть.

— Слушай, — сказал он и сощурил глаза. — Может, на прощанье мне все-таки располосовать тебя на сувениры?

— Счастливо оставаться.

— Ты поосторожнее с правой рукой, там сустав, считай, на соплях.

— Ложись в больницу, — сказала я. — Вдруг это серьезно.

— Черт знает, что я делаю. По всему выходит — предатель.

— Я не взорвусь. Не бойся.

— С чего ты взяла, что я боюсь? Пока.

И он ушел.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Человек: Это оказалось серьезно. Через неделю появились язвы на пальцах. Видно, за что-то я хватанулся. Пришлось идти к врачу. Все спрашивают — где засветился, я говорю — не знаю. А что еще скажешь? Лежу в больнице. Лысею. Врачи темнят, но, думаю, в пальцах рак. Руки мне отрежут, это в лучшем случае.

Я дурак, последний дурак, нашел кого жалеть. Ничего уже не понимаю. Она совсем не человек, все у нее невпопад, что-нибудь не по ней — взорвется. Да если и нет, какое мне до нее дело?

Другой бы не стал долго думать, чиркнул бы лазером — и до свидания. Хотя за всех говорить трудно. Даром, что ли, с ума сходили? И что у кого в душе творилось, почем я знаю? Цой ведь убивал. И я убивал. Но тогда никто не просил пощады, а тем более помощи. Там был враг. А это все-таки живое. Хотя и там живое. Запутался я.

Она уже на Луне, наверное. Ковыряется себе в грунте, про меня и не вспомнит. Сама говорила — память плохая. А я что же?

В лучшем случае останусь без рук.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бомба: Могучий, громадный, солнечный взрыв. Он вбирает в себя все, что есть вокруг, — землю, воздух, металл, камень, живое… Он растворяет все, чего ни коснется. Он — это ты. Это выстрел во все стороны света. Это мощь, которая не может и присниться.

Ты — цветок, ты — трава, ты — воздух, ты — человек, ты — змея старая, ты — все вместе, спрессованное в одну точку и одновременно расплесканное по всему миру. Мир — это тоже ты. Есть момент, когда в тебе исчезает время.

Может быть, как ни страшно, дать пусковой импульс, чтобы все это испытать. Может быть, стоит один раз побороть страх и не копаться больше в каменном крошеве Луны. Есть ли смысл жить, когда взрыв, твоя единственная мечта, исполнима сейчас же, стоит только плюнуть на все, трижды ненужное, напрасное, чужое. А умирать тоже не хочется.

Одиночество — это чувство, которое неплохо бы испытать, если у тебя есть что-то кроме него. У меня было. Были подруги-бомбы, была война, была жизнь, теперь мне кажется — почти счастье, был голод, было угасание и был человек. Он приходил ко мне, мы много с ним говорили, так хочется его видеть. Но все это на Земле.

Это неразумно, мне нельзя на Землю. Они никогда не поверят, что я не взорвусь. Взрыв, взрыв…

Прийти и сказать — вот я. Я никому не буду мешать, я понимаю — нельзя взрываться. Я обещала. Только вы поймите меня. Не могу быть одна.

До конца не поверят. Я — Бомба.

А самое главное, мне все равно его не увидеть, слишком мала вероятность, я считала. Меня собьют раньше, чем он узнает о моем возвращении. Но даже если увижу, что я ему скажу?

Жить просто так, переползать с места на место, носиться над черными скалами, зачем? Никому не нужна, всем ненавистна, ему, наверное, тоже. Я абсолютно никому не нужна.

Очень хочу на Землю.

Ее подстерегли в космосе, когда она возвращалась.

Он все рассказал. Он говорил — да не смотрите на меня так, не мог я иначе, черт знает, почему я так сделал. Она не взорвется, не бойтесь, я же знаю, и все кивали ему, доброжелательно подмигивали, мол, все в порядке, старик, самое страшное позади. Но кто-то не поверил и бомбу взорвали.

А он уже ничего не соображал от боли, бредил, рычал и последние его слова были: «Задала мне работы, змея старая…»

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{Роберт Шекли} Абсолютная защита

— Сейчас он читает нашу вывеску, — сказал Грегор, прижав лицо к глазку двери.

— Дай посмотреть, — попросил Арнольд.

Грегор оттолкнул его.

— Собирается постучать. Нет, раздумал. Уходит.

Арнольд вернулся к столу и разложил очередной пасьянс.

Три месяца назад они оформили договор и арендовали контору. Все это время к услугам ААА (Лучшая служба очистки планет) никто не обращался, что изрядно угнетало основателей фирмы, двух молодых людей с великими идеями и целой кучей неоплаченного оборудования.

— Он возвращается, — позвал Грегор. — Создавай деловую атмосферу!

Арнольд сгреб карты и скинул их в ящик стола. Он едва успел застегнуть рабочую куртку, как в дверь постучали.

Вошедший оказался маленьким лысым человечком с усталым лицом. Он критически осмотрел партнеров.

— Это вы занимаетесь очисткой планет?

— Так точно, сэр, — сказал Грегор, отодвигая стопку бумаг и пожимая руку незнакомца. — Ричард Грегор, если позволите. А это мой партнер доктор Фрэнк Арнольд.

Арнольд отсутствующе кивнул, продолжая манипулировать с запыленными пробирками.

— Будьте добры, присаживайтесь, мистер…

— Фернграум.

— Мистер Фернграум. Я думаю, мы справимся с любым делом по очистке планет, которое вы нам предложите, — сердечно сказал Грегор. — Все, что прикажете, чтобы сделать планету пригодной для жизни.

Фернграум осмотрелся.

— Хочу быть с вами честным, — проговорил он наконец. — Моя планета очень загадочна.

Грегор уверенно кивнул.

— Загадки как раз по нашей части.

— Я свободный маклер, занимаюсь перепродажей недвижимости, — сказал Фернграум. — Знаете, как это делается — покупаешь планету, продаешь планету. Всем надо жить. Правда, обычно я имею дело с второсортными мирами, покупатели сами их очищают, но несколько месяцев назад мне посчастливилось купить действительно стоящую планету.

Фернграум уныло потер лоб.

— Это прекрасное место, — без энтузиазма продолжал он. — Водопады, радуги и все такое прочее. И никакой фауны.

— Звучит заманчиво, — сказгл Грегор. — Микроорганизмы?

— Ни одного опасного.

— Тогда в чем же дело?

Фернграум вроде бы смутился.

— Может быть, вы о ней слышали. В Государственном каталоге она идет под номером РЖС-V, но все ее называют Привидение V.

Грегор поднял брови. «Привидение» — странное название для планеты, но не самое удивительное.

— Что-то не припомню такую, — сказал он.

— Я отдал за Привидение в десять раз больше обычной цены… и теперь я на мели. — Фернграум, примостившийся на краешке стула, выглядел очень несчастным. — Кажется, там живут призраки, — прошептал он.

История Привидения V, рассказанная Фернграумом, имела ничем не примечательное начало; но все последующее было трагичным. Сперва, как положено, он проверил планету радаром, а потом сдал в аренду фермерскому синдикату с Дижона VI. Туда отправили авангард из восьми человек. Едва они прибыли на место, как от них стали поступать странные радиограммы о демонах, василисках, вампирах и прочей враждебной нежити.

Прибывший вскоре спасательный корабль обнаружил только трупы. Фернграума оштрафовали за недобросовестную очистку планеты, фермеры от аренды отказались, но планету удалось пристроить солнцепоклонникам с Опала II. Те были осторожнее фермеров. Для первого знакомства отправилось только трое, они разбили лагерь, распаковали снаряжение и объявили это место раем. Оставшимся они радировали, чтобы те немедленно вылетали. Потом раздался вопль и радио замолчало.

Патрульный корабль подошел к Привидению, похоронил тела и через пять минут улетел.

— Это был конец, — сообщил Фернграум. — Сейчас никто не летит туда ни за какие деньги. А я даже не знаю, что произошло! Вот такое дело я и хочу предложить.

Грегор с Арнольдом извинились и вышли в соседнюю комнату.

— У нас есть работа! — восторженно закричал Арнольд.

— Да, — подтвердил Грегор, — но какая…

— Мы и хотели работу потруднее, — заметил Арнольд. — А если нам повезет, то мы обеспеченные люди.

— По-моему, ты упустил из вида, что спускаться на эту проклятую планету мне, а кто-то в это время будет сидеть дома.

— Таков уговор. Ты добываешь сведения, я их анализирую. Помнишь?

Грегор помнил.

— Все равно мне это не нравится, — пробурчал он.

— Ты что, веришь в привидения? Тогда займись чем-нибудь другим. В нашем деле люди со слабыми нервами проигрывают.

Грегор пожал плечами. Они вернулись к Фернграуму, и через полчаса сделка была заключена.

Провожая клиента, Грегор спросил:

— Интересно, сэр, как вы натолкнулись на нас?

— Все остальные отказались. Желаю удачи!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Тремя днями позже Грегор летел к Привидению V на борту рахитичного транспортника. Вынужденный досуг он проводил за чтением рапортов о двух предыдущих высадках, но толку от них было мало.

На всякий случай Грегор проверил оружие. Он захватил столько всякого, что можно было начать небольшую войну и выиграть ее.

Капитан остановил корабль в нескольких километрах от планеты и категорически отказался садиться. Грегор сбросил снаряжение на парашюте, поблагодарил капитана и спустился сам. Ступив на землю, он посмотрел вверх — транспортник рванулся в космос с такой скоростью, будто за ним гнались черти.

Грегор остался один.

Он проверил снаряжение и, с бластером наизготовку, пошел осматривать лагерь солнцепоклонников у подножия горы. Грегор осторожно зашел в один из домов. Одежда в шкафах аккуратно развешена, картины на стенах, на одном окне занавеска. В углу комнаты стоял открытый ящик с игрушками — они готовились встречать основную группу, с детьми. Водяной пистолет, волчок и коробка с какой-то игрой валялись на полу.

Вечером Грегор перетащил свое снаряжение в домик и приготовился к ночи: настроил систему защиты, включил радарную установку, чтобы следить за ближними окрестностями, и распаковал арсенал. Вечер медленно перешел в ночь. Ласковый ветерок пробегал по озерку и мягко шевелил высокую траву. Все выглядело на удивление мирно. Должно быть, подумал Грегор, первопоселенцы были истериками и, запаниковав, поубивали друг друга.

Он проверил еще раз систему защиты, разделся, бросил одежду на стул и забрался в постель. Свет звезд заливал комнату. Бластер лежал под подушкой. С этим миром все было в порядке.

Уже сквозь дрему Грегор вдруг понял, что в комнате он не один. Система защиты не включилась, радар по-прежнему мирно жужжал, но каждый нерв подавал сигнал тревоги. Грегор достал бластер и осмотрелся.

В углу комнаты стоял человек.

Рассуждать, кто это и как он попал в комнату, было некогда. Грегор прицелился и сказал решительно:

— Руки вверх!

Фигура не шевелилась.

Палец Грегора решительно лег на курок и тут… Тут он узнал человека и успокоился: это была его собственная одежда, сложенная на стуле, а сейчас преображенная звездным светом и воображением. Он улыбнулся и опустил бластер. Груда одежды начала слабо шевелиться. Все еще улыбаясь, Грегор почувствовал, как дрожь пробегает у него по спине. Одежда поднялась, вытянулась и, приняв человеческое обличье, двинулась в его сторону. Будто в столбняке Грегор следил за ней. Когда одежда была на полпути и пустые рукава протянулись к нему, он начал палить в нее. Он стрелял и стрелял, а горящие кусочки одежды, как бы наполненные жизнью, липли к его лицу, ремень пытался опутать ноги. И так было, пока одежда не превратилась в пепел.

Когда все кончилось, Грегор зажег свет где только можно, сварил кофе и влил в чашку изрядную порцию коньяка. Немного успокоившись, он связался по радио с Арнольдом.

— Ужасно интересно! — воскликнул Арнольд, выслушав друга. — Вещи оживают — вот здорово!

— Я так и думал, что это тебя позабавит, — ответил Грегор. После коньяка он чувствовал себя увереннее и уже не так мрачно воспринимал недавние события.

— Еще что-нибудь случилось?

— Пока нет.

— Будь осторожнее. У меня есть соображения на этот счет, но кое-что надо проверить. Кстати, тут объявились сумасшедшие букмекеры, они принимают ставки. Против тебя. Пять к одному. Я тоже немного поставил.

— За или против? — взволнованно спросил Грегор.

— Конечно за! — негодующе ответил Арнольд. — Я как-никак тоже заинтересованная сторона.

Грегор отключил передатчик и сварил еще кофе: ложиться в эту ночь он уже не собирался. Но усталость взяла свое, и к рассвету Грегор забылся тяжелым сном. Проснулся он около полудня, нашел себе кое-какую одежду и опять принялся исследовать лагерь. Только к вечеру он обнаружил нацарапанное на стене одного домика слово «тгасклит» и сразу же радировал его Арнольду. Затем обыскал свой домик, зажег всюду свет, проверил систему защиты и перезарядил бластер. Закат он наблюдал с грустью, не теряя, однако, надежды дожить до рассвета. Потом уселся в кресло и задумался.

Животной жизни на планете не было — ни бродячих растений, ни разумных камней, ни супермозга. В духов и демонов он не верил: сверхъестественное, как только вглядишься получше, сразу приобретает реальные черты. Тогда, может быть, кто-то хотел купить планету, но денег, чтобы уплатить Фернграуму, не хватало и этот кто-то прячется здесь, пугает и даже убивает поселенцев, заставляя Фернграума снизить цену? И с одеждой дело проясняется — скажем, статическое электричество, правильно использованное, могло бы…

Что-то стояло перед ним. Система защиты снова не сработала.

Грегор медленно поднял голову. Трехметровая фигура напоминала человека с крокодильей головой. Тварь малинового цвета с широкими фиолетовыми полосами вдоль тела. В лапе она держала большую коричневую банку.

— Привет, — сказало чудище.

— Привет, — ответил Грегор и сглотнул. — Как тебя зовут?

— Я фиолетово-полосатый Хвататель, — спокойно ответила тварь. — Хватаю вещи.

— Как интересно.

Грегор тихонько потянулся к бластеру, лежащему на столе.

— Я хватаю вещь, которая зовется Ричард Грегор, — пояснил Хвататель простодушным голосом. — И ем ее в шоколадном соусе.

Хвататель поднял коричневую банку, чтобы Грегору удобнее было прочесть этикетку: «Шоколад Смига — идеальная приправа к Грегорам, Арнольдам и Флиннам». Пальцы Грегора нащупали рукоятку бластера.

— Ты собираешься меня съесть?

— Еще бы! — ответил Хвататель.

Огненный каскад, отразившись от груди Хватателя, опалил Грегору брови.

— Это мне не повредит, — объяснил Хвататель. — Я не собираюсь есть тебя сейчас. Только завтра, первого марта. Я пришел просить тебя об одолжении.

— Каком?

— Если тебя не затруднит, поешь, пожалуйста, яблок. От них у мяса такой замечательный вкус!

Высказав просьбу, полосатое чудовище исчезло. Дрожащими руками Грегор настроил передатчик и связался с Арнольдом.

— Так, так, — задумчиво сказал Арнольд. — Значит, фиолетово-полосатый Хвататель. Тогда дело ясное, это все и решает.

— Что тебе ясно?

— Делай, что я скажу. Мне нужно окончательно убедиться.

Следуя указаниям Арнольда, Грегор достал химические реактивы, отмерил их, размешал и поставил смесь на плиту разогреваться.

— Теперь, — сказал он по радио, — объясни, что тут происходит.

— Я нашел в словаре слово «тгасклит». Оно опалианское и означает «многозубый дух». Солнцепоклонники были с Опала. Что из этого следует?

— Их убил многозубый дух, — сказал Грегор с отвращением. — Должно быть, он пробрался на их корабль.

— Не волнуйся, — сказал Арнольд. — Привидений не бывает. Ожившая одежда тебе ничего не напоминает?

Грегор задумался.

— В детстве я никогда не оставлял одежду на стуле, в темноте она напоминала не то человека, не то дракона. Наверное, так было со многими. Но это же не объясняет…

— Объясняет! Теперь ты вспомнил фиолетово-полосатого Хватателя?

— Почему я должен его вспомнить?

— Да потому что ты его и выдумал! Нам было лет восемь или девять, тебе, мне и Джимми Флинну. Мы придумали самое страшное чудище, какое только сумели. У него было одно только желание — съесть нас с шоколадным соусом. Но не каждый день, а лишь один раз в месяц, по первым числам, когда нам раздавали в школе дневники. А победить Хватателя можно магическим словом.

Грегор вспомнил и удивился, как он мог забыть. Сколько раз он вскакивал ночью в страхе, что вот-вот появится Хвататель…

— Смесь кипит? — перебил его мысли Арнольд. — Какого она цвета?

— Не то зеленоватая, не то синяя, нет, скорее все же синяя.

— Все сходится. Можешь ее вылить. Я поставлю еще несколько опытов, но, думаю, нас уже можно поздравить с победой.

— Объясни хоть что-нибудь! — взмолился Грегор.

— Ладно. На планете нет животной жизни, нет ничего враждебного. Галлюцинация — вот единственный ответ, и я искал, что же могло ее вызвать. Среди земных наркотиков есть с дюжину газов-галлюциногенов, все они в списке вредных веществ. Наш случай, похоже, соответствует номеру 42, тяжелый прозрачный газ без запаха и цвета. Стимулирует воображение, действует на подсознание, высвобождает хранящиеся в нем страхи и детские ужасы, которые человек давно в себе подавил. Газ их оживляет, понимаешь?

— Значит, на самом деле здесь ничего нет? — спросил Грегор.

— Ничего физического. Но галлюцинации достаточно реальны для тех, кто их видит.

Грегор достал уже наполовину опорожненную бутылку коньяка. Новость не мешало отметить.

— Нейтрализовать номер 42 труда не составит. Мы очистим планету, и денежки наши!

Какая-то мысль не давала Грегору покоя.

— Слушай, — сказал он, — если это просто галлюцинация, то отчего погибли поселенцы?

Арнольд с минуту молчал.

— Ну, — сказал он наконец, — может быть, они от страха сошли с ума и перебили друг друга.

— И никто не выжил?

— Вполне возможно. Оставшиеся в живых могли умереть от ран. Брось волноваться, тебе это не грозит. Я фрахтую корабль и вылетаю. Сам проведу решающие опыты. До встречи!

Грегор позволил себе допить бутылку. Это казалось ему справедливым. Он получит деньги и наймет человека, который вместо него станет спускаться на планеты, а он будет из дому давать ему инструкции по радио.

На следующий день Грегор проснулся поздно. Корабля с Арнольдом еще не было. Не прилетел он и к вечеру. Грегор сидел на пороге и наблюдал пресный закат. В сумерках он зашел в дом и приготовил себе ужин.

Проблема поселенцев немного беспокоила его, но он решил не ломать над этим голову. Конечно же, Арнольд прав, тут есть какое-то логичное объяснение. Поужинав, Грегор растянулся на кровати, но едва он закрыл глаза, как услышал чье-то смущенное покашливание.

— Привет, — сказал фиолетово-полосатый Хвататель.

Галлюцинация вернулась, чтобы съесть его.

— Привет, старина, — без тени страха сказал Грегор.

— Ты поел яблок?

— Ужасно извиняюсь — забыл.

— О! — Хвататель попытался скрыть свое разочарование, — Все равно, я принес шоколадный соус.

Грегор улыбнулся и сказал:

— Можешь идти, игра моего детского воображения. Ты не можешь причинить мне вреда.

— Я и не собираюсь. Я просто хочу съесть тебя, — ответил Хвататель.

Он подошел ближе. Грегор спустил ноги на пол, он все еще улыбался, хотя и предпочел бы теперь, чтобы галлюцинация выглядела менее реальной. Хвататель наклонился и укусил его за руку. Грегор отскочил. На руке виднелись следы зубов и проступали капельки крови. В памяти Грегора всплыл сеанс гипноза, на котором он как-то присутствовал. Гипнотизер сказал одному малому, что дотронется до его руки горящей сигаретой, а сам коснулся ее карандашом, но секунду спустя на руке появился ожог; тот парень поверил, что его обожгли. Если подсознание верит, что ты мертв, то ты мертв. Если оно приказывает появиться следам от укуса, то они появляются. Грегор не поверил в Хватателя, но в свое подсознание он верил.

Он рванулся к двери. Хвататель преградил дорогу, схватил его лапами и согнулся, стараясь достать зубами до шеи.

Магическое слово! Но какое?

— Альфойсто! — завопил Грегор.

— Не то. Пожалуйста, не извивайся, — попросил Хвататель.

— Регнастико?!

— Опять не то. Да будет тебе ерзать!

— Вууртрелхстилло!

Хвататель вскрикнул от боли и выпустил Грегора. Потом он взмыл к потолку и исчез.

Обессиленный Грегор рухнул в кресло. Он был на шаг от смерти. Наверное, нет смерти глупее, чем быть растерзанным собственным подсознанием, убитым своим воображением. Он еще счастливо отделался. Только бы Арнольд не задержался…

Он услышал тихое хихиканье. Оно исходило из темноты, из-за приоткрытой дверцы шкафа. Опять всколыхнулись детские страхи, опять ему было девять лет, и это был его призрак, ужасное существо, которое прячется в коридорах и под кроватями, чтобы напасть на тебя в темноте.

— Выключи свет, — сказал Призрак.

— Не дождешься, — отрезал Грегор и вытащил бластер. Он понимал, что находится в безопасности, пока горит свет.

— Лучше бы тебе выключить свет.

— Нет!

— Очень хорошо. Иган, Миган, Диган!

Три маленьких существа ворвались в комнату. Подскочив к ближайшей лампе, они начали жадно поедать ее. Каждый раз, когда они добирались до лампочки, Г регор открывал пальбу, но им это не мешало, и только стекло от разбитых ламп сыпалось и звенело.

Тут Грегор и осознал, что он наделал. Существа не могли поглощать свет. Воображение не может сделать что-либо с мертвой материей. А он перестрелял все лампочки! Подсознание опять обмануло его.

Призрак вышел из-за дверцы. Прыгая из тени в тень, он подбирался к Грегору. Слово, магическое слово… Грегор с ужасом вспомнил, что от Призрака нет магического слова. Он попятился и споткнулся о коробку. Его рука коснулась чего-то холодного. Это был игрушечный водяной пистолет. Грегор потряс им. Призрак с опаской поглядел на оружие и отступил. Грегор подбежал к крану, наполнил пистолет и направил смертельную струю в Призрака.

Тот взвыл и исчез.

Скромно улыбнувшись, Грегор засунул пистолет за пояс. И на этот раз он выбрал правильное средство, единственное оружие…

Арнольд прибыл на рассвете. Не тратя времени, он приступил к опытам. К полудню он твердо установил, что в атмосфере действительно есть газ № 42. С планетой все было ясно.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Как только они оказались в космосе, Грегор принялся рассказывать.

— Что и говорить, тебе пришлось нелегко, — тактично заметил Арнольд.

Оказавшись на почтительном расстоянии от Привидения V, Грегор позволил себе улыбку с оттенком скромного героизма.

— Могло быть и хуже, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Представь на моем месте Джимми Флинна. Вот уж был мастер придумывать монстров! Помнишь Ворчуна?

— Если что и помню, так это ночные кошмары. Стоило только упомянуть о Ворчуне, и они тут как тут.

Арнольд, чтобы не тратить времени зря, занялся набросками к будущей статье «Инстинкт смерти на Привидении V: стимуляция подсознания, галлюцинация, создание физических феноменов». Грегор тем временем улегся на кровати, намереваясь наконец-то отдохнуть по-настоящему. Он уже успел задремать, когда в каюту ворвался Арнольд с бледным от ужаса лицом.

— В рубке кто-то есть, — выпалил он.

Из рубки донесся жуткий вой.

— Боже мой, — прошептал Арнольд. — Я не закрыл воздушные шлюзы, когда садился на Привидение. Мы все еще дышим его воздухом.

В дверном проеме появилось громадное существо с серой шкурой в красную крапинку. У него было жуткое количество рук, ног, шупалец, лап, зубов и впри-дачу два небольших крыла на спине. Существо медленно приближалось, что-то бормоча и издавая стоны.

Они сразу узнали в нем Ворчуна. Грегор бросился вперед и захлопнул перед ним дверь.

— Здесь мы будем в безопасности, — выдохнул он. — Дверь воздухонепроницаемая. Вот только как управлять кораблем?

— Доверимся роботу-пилоту, — сказал Арнольд. — Или придумаем, как выкурить Ворчуна.

Тут они заметили, что из-за плотно прижатой двери просачивается дымок.

— Что это? — закричал Арнольд почти в истерике.

— Это Ворчун. Ему ничего не стоит пробраться куда угодно.

— Я плохо помню, — сказал Арнольд, — он что, ест людей?

— Вроде бы нет, только калечит.

Дымок, проникший сквозь дверь, начал приобретать форму Ворчуна. Арнольд и Грегор отступили в следующий отсек. Несколько секунд спустя из-за двери появился тот же серый дымок.

— Это смешно! — воскликнул Арнольд, кусая губы. — Нас преследует воображение… Водяной пистолет у тебя? Дай его мне!

Ворчун, издавая радостные стоны, двинулся к ним от двери. Арнольд облил его струей воды. Ворчун не обратил внимания.

— Я вспомнил, — сказал Грегор. — Водой Ворчуна не остановишь.

Они опять отступили и захлопнули за собой дверь. За этим отсеком был только переходной тамбур, а за ним ничего, кроме космического вакуума.

Ворчун опять принялся просачиваться сквозь дверь.

— Как, ну как прикончить его? — волновался Арнольд. — Не может быть, чтобы не было способа. Магическое слово? Деревянный меч?

Грегор покачал головой.

— Ворчуна не уничтожить ни деревянным мечом, ни водяным пистолетом, ни даже хлопушкой. Он абсолютно неуязвим.

— Будь проклят Флинн вместе с его воображением! Чего ради ты заговорил о нем?

Ворчун надвигался на них. Грегор и Арнольд перешли в тамбур и захлопнули за собой последнюю дверь.

— Думай, Грегор, — умолял Арнольд. — Ни один ребенок не придумает чудовища, от которого нельзя никак защититься. Думай!

— Ворчуна убить невозможно, — повторил Грегор. Он лихорадочно перебирал в памяти свои ночные ужасы. Что-то же он делал тогда, в детстве, чтобы уничтожить враждебную силу…

И когда было почти поздно, он вспомнил.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Под управлением автопилота корабль несся к Земле. Ворчун хозяйничал на борту. Он бродил по пустым коридорам и каютам, просачивался сквозь стальные переборки, стеная и жалуясь, что не может добраться до своих жертв.

Корабль прибыл в Солнечную систему и вышел на орбиту вокруг Луны. Осторожно, готовый в любой момент нырнуть обратно, Грегор выглянул наружу. Ни зловещего шарканья, ни жалоб и стонов, ни серого тумана, сочащегося из-за дверей.

— Порядок! — сообщил он Арнольду. — Ворчун ушел.

Они выбрались из кроватей.

— Я же говорил тебе, что от водяного пистолета никакого толку, — сказал Грегор.

Арнольд улыбнулся и сунул пистолет в карман.

— Я сжился с ним. Если когда-нибудь женюсь и у нас родится мальчик, то первым моим подарком будет этот пистолет.

— Нет, у меня есть подарок получше, — сказал Грегор и нежно провел рукой по одеялу. — Абсолютная защита от ночных кошмаров — залезть под одеяло с головой.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{Перевел с английского Юрий Сафаров}

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{Михаил Кривич, Ольгерт Ольгин} Из жизни бывшего автолюбителя

Перед вами история, правдивая от первого до последнего слова.

Павел Афанасьевич Гудков имел легковой автомобиль и любил его, а следовательно, был автолюбителем.

Любовь к автомобилю — не вздохи и тем более не прогулки, а уход и своевременная профилактика. По мере загрязнения кузова Павел Афанасьевич мыл его теплой водой с добавлением автошампуня, причем только мягкой щеткой, не оставляющей царапин на полированной поверхности. Он с нежностью втирал в капот, дверцы и крылья восковые мастики и растирал их фланелью до невероятного блеска. А когда наступало заветное время, вверял машину парням в голубых комбинезонах, которые совершали таинство технического обслуживания, что есть высшая форма ухода за автомобилем.

Все перечисленное выше, а высшая форма в особенности, требует средств. С этим Павел Афанасьевич никак не мог смириться. Как и все мы, он готов был на подвиг во имя любви, но бремя повседневных забот его угнетало. Нередко он просыпался среди ночи и долго ворочался, прикидывая предстоящие траты. Его жена Марина Яковлевна тем временем безмятежно спала, будто не она минувшим вечером бубнила, что за одно колесо можно купить пол-литра французских духов^[20] и вообще надоело, а Гудков все считал и считал в уме, во сколько станет ему бензин.

Если вы думаете, будто Павел Афанасьевич бездумно бросал в пасть своей машины не такое уж дешевое горючее, значит, вы просто не знаете Гудкова. С помощью определенных приспособлений^[21] он давно уже перевел свой автомобиль на бензин более дешевой марки, образно говоря, с белого хлеба на черный. Затем Павел Афанасьевич познакомился с водителем самосвала, который был готов под покровом тьмы делиться с ним горючим. Переливая его из канистр в бензобак своего автомобиля. Гудков неизменно испытывал приятное чувство, которому, однако, не хватало полноты. Вот если бы совсем без бензина…

Но это, конечно же, пустые мечты. Павел Афанасьевич твердо знал, что для скорости и комфорта требуется бесцветная жидкость с характерным запахом и определенной ценой. Он был стихийным материалистом.

На этом месте, после положенной экспозиции, наше повествование подходит к завязке. Среди многочисленных слабостей стихийного, ненаучного материализма следует отметить непоследовательность. На словах такой, с позволения сказать, материалист не верит ни в черта, ни в дьявола. А коснется дело его лично, он и заколеблется; может, и вправду что-то такое есть? И если на всякий случай тихонько попросить о том, что позарез нужно, — не убыток.

Вот в такую минуту Павел Афанасьевич и позволил себе непродуманное, совершенно недопустимое высказывание.

То было весною, когда автолюбители, которых по эту пору матерые таксисты зовут подснежниками, выпархивают из своих бетонных, кирпичных и железных гнезд, влекомые солнцем, запахом природы и чистым, без льда и снега, асфальтом. Уже на закате, вернувшись в гараж на последних каплях горючего, Павел Афанасьевич сказал неведомо кому неизвестно зачем: «Душу бы отдал за бесплатный бензин. Или чтоб вообще без бензина».

Вот что позволил себе горе-автолюбитель, бросив тем самым тень на многомиллионную армию своих товарищей по способу передвижения, которые в большинстве своем с открытым сердцем заправляют принадлежащие им транспортные средства на бензоколонках, подобных глупостей не произносят и в голове не держат.

Впрочем, не будем излишне суровы. Может быть, он эту глупость сказал просто так, не подумав, или же, к примеру, в шутку. Незадолго до того Гудков, заперев на всякий случай машину, сунулся к соседу по гаражу. Они выпили совсем понемногу, даже в бутылке еще осталось пальца на три, не меньше, и поговорили о распредвалах, которые после наварки почти так же хороши, как новые, но вдвое дешевле. Павел Афанасьевич вернулся к себе, достал канистру и воронку, дабы перелить драгоценную влагу в бензобак, — и тут произнес роковые слова. «…Или чтоб вообще без бензина», — сказал Гудков и осекся, потому что почувствовал на себе чей-то взгляд.

За сетчатыми воротцами стоял незнакомый человек. Он был высок, худощав и длиннонос, волосы черные, на висках с проседью. Одет в приличный костюм, но башмаки не в тон, а галстук вообще ниже всякой критики. Более всего незнакомец походил на танцора, вышедшего на пенсию, достаточно еще бодрого, чтобы, оставшись не у дел, искать выход своей энергии. «По пожарной части, — подумал Гудков. — Сейчас врежет за слив бензина».

— Гудков Павел Афанасьевич? — осведомился незнакомец, пристально глядя на канистру.

— Канистра, пардон, пустая, — соврал Гудков.

— А если и полная, — воскликнул длинноносый, — что за беда!

«Не пожарный, — подумал Павел Афанасьевич. — Значит, страховой агент».

— Машина застрахована.

— Вот и славно, — сказал незнакомец. — Незастрахованные не обслуживаем. Позвольте войти?

И, не дожидаясь разрешения, он вошел внутрь, положил подержанный портфель на багажник, что заставило Гудкова поморщиться, извлек из портфеля скоросшиватель, из него — тощую пачечку бумаг под скрепкой и, сверяясь с бумажками, принялся задавать вопросы, на которые сам и отвечал с комментариями:

— ВАЗ-2103, приличная модель, хотя и не новинка, но старая любовь не ржавеет, не так ли, цвет «рубин», смотрится хорошо и немаркий, мыть удобно, капот подымите, сверим номер двигателя, спасибо, совпадает, государственный номерной знак 76–54, очень удобно, цифры по убывающей, легко запомнить, тормозная система в порядке, проверять не будем, бензинчик, конечно, не ахти какой, так сказать, в нарушение инструкций завода-изготовителя, но это, между нами, не мое дело.

Договорив фразу, длинноносый выхватил из кармана красный карандаш, поставил им жирный плюс против фамилии Гудкова и сказал удовлетворенно:

— Так что, Павел Афанасьевич, будем заключать договор?

Все время, пока незнакомец изучал автомобиль, Гудков вырабатывал позицию. Он не знал, как держаться дальше — строго или заигрывающе. Но теперь, услыхав слово «договор», за которым неизбежно крылись канцелярские хлопоты, обязанности сторон, а может быть, и выплаты, Гудков вспылил:

— Какой еще договор? До свиданья, гражданин.

Теперь уже взвился незнакомец.

— Ну, Павел Афанасьевич, так дела не делают. Вы у меня не один, другие клиенты ждут, может быть, нервничают, а я трачу время впустую. Давайте письменный отказ от вызова, мне отчитываться нужно.

— Какой еще вызов? — закричал Гудков, наступая на гостя. — Не вызывал я вас, будьте здоровы, адье.

— Вы по-французски на меня не кричите, — строго ответил незнакомец. — У нас все протоколируется. Насчет бензина изволили интересоваться? Вот, записано: распивая с соседом по гаражу бутылку портвейна «Кавказ»…

— «Иверия», — уточнил Гудков.

— Виноват, вечно путаю. Впрочем, Иверия тоже где-то на Кавказе, если, конечно, верить Страбону. Лично я ему верю, а вы? Я не настаиваю на немедленном ответе, это вопрос серьезный, он требует размышления… Что вы на меня так смотрите, дорогой Павел Афанасьевич?

— Вы упомянули бензин. Хватит об Иверии.

— Ценю прямоту и умение держать тему, — при этих словах незнакомец слегка поклонился. — Сам всегда отвлекаюсь, за что и наказан судьбою, бит не раз.

— Вот и не отвлекайтесь, — сказал Гудков. — О каком бензине речь?

— Вы каким заправляетесь — А-76? Значит, и речь о нем.

Разговор становился все более интересным.

— С этого бы и начали, гражданин. У вас живой или талонами? Сколько можно брать? Если по случаю, мне неинтересно. Кстати, почем у вас?

— О память человеческая! — Гражданин простер руки ввысь. — Вы же сами сказали, что хотите бесплатно, — добавил он обычным тоном и опустил руки. — Ну, если говорить строго, то бесплатно не бывает. Однако взамен вы предлагали душу, я уже и в проект договора внес.

Тут Павел Афанасьевич отчетливо вспомнил свое не продуманное до конца заявление и подивился, как оно могло стать достоянием постороннего. Не исключено, что этот тип просто проходил мимо и подслушал. Шляется по гаражу, ищет простачков.

— Вы случайно не Мефистофелем будете? — съязвил Гудков.

И тут незнакомец в первый раз смутился.

— Куда мне… Я внештатно, на договорах. Гарантированный минимум плюс процент с реализации. Это практикуется, не я первый, не я последний. Что и говорить, хотелось бы больше уверенности в завтрашнем дне, но, увы, штаты укомплектованы. Мотаюсь как мальчишка.

Павел Афанасьевич не пожалел его.

— Позвольте ознакомиться с договором, — сказал он строго и напялил очки.

Длинноносый опять раскрыл портфель, порылся в бумагах и вытащил пухлую книжечку с отрывными листками, из которой он отодрал привычным жестом два верхних и проложил их синей копиркой. Павел Афанасьевич взял листки, подошел к лампочке и прочел типографский текст, не очень ровно оттиснутый на скверной бумаге: мы, нижеподписавшиеся… именуемые в дальнейшем… марка автомобиля… зарегистрирован в ГАИ… района… подпись и дата… Все графы были уже заполнены остроугольными, словно готическими буквами.

Тут бы Гудкову возмутиться, сказать незнакомцу все, что он думает о розыгрышах, и выбросить дурацкие листки. А бесплатный бензин? Переводя взгляд с незнакомца на бумаги и обратно, Павел Афанасьевич сказал, запинаясь:

— Значит вы… по поручению… этого… диавола?

Так и произнес по-старинному, откуда только взялось. Глупость какая-то.

— Я уже объяснял вам, Павел Афанасьевич. К чему терминологические споры? — Незнакомец обрел привычную уверенность. — Подписываете или нет? Право слово, другие ждут.

— Я в общем не против, гражданин, — все еще робко проговорил Гудков. — Как к вам все-таки обращаться?

— Что за формальности, милейший клиент! Тут у нас полная свобода выбора. Зовите меня… скажем… Иннокентий Генрихович. Да, Иннокентий Генрихович. По-моему, хорошо. Вас устраивает?

— Хорошо, Иннокентий Генрихович, — согласился Гудкоа. — А как будем рассчитываться?

— О чем вы это — неужто о душе? Пустяки, пустяки совершенные, и не беспокойтесь. Мы души забираем по мере освобождения.

И, увидев недоумение на лице Гудкова, пояснил снисходительно:

— Такова сложившаяся практика. Нормативных актов на этот случай нет. По мере освобождения от бренной оболочки.

Гудков понял и поежился.

— Меня, признаться, больше волнует другое, — продолжал Иннокентий Генрихович. — Каким образом вы намерены пополнять запасы горючего?

Гудков оценил такт собеседника и тоже перешел на деловой тон.

— Нельзя ли заправляться на колонке у набережной? У меня там знакомая, совершенно верный человек.

— Бесплатно заправляться?

— А как же еще?

— Ай-ай-ай, что вы говорите! Во-первых, знаю я эту дамочку, ее никто не заставит отпустить задаром хоть грамм бензина. А потом, — подумайте сами! — это ж уголовно наказуемое деяние, предусмотренное статьей… Сейчас посмотрю, какой именно, память подводит. — И он расстегнул портфель.

— Не надо, — твердо сказал Павел Афанасьевич. — Ваше предложение?

— Есть варианты. Могу предложить скважину на Аравийском полуострове. Или плавучую платформу в Северном море. Нефтеперегонную установочку литров на двадцать в сутки впишем в договор. Все, что перегнали, ваше, но без права продажи. Идет?

— Не идет! — рассердился Гудков. Он живо представил себе, сколько будет возни с документами каждый раз, когда надо заправиться, и вообще неизвестно, какая там нефть, может, клапана прогорят.

— Не идет!

— Полноте, будет вам волноваться, — успокаивал его Иннокентий Генрихович. — Придумаем что-нибудь другое.

— А нельзя ли как-нибудь без бензина?

— Как-нибудь можно, — передразнил искуситель. И добавил строго, будто отрезал:

— Только ездить нельзя. Двигатель внутреннего сгорания работает на бензине.

— Но я думал, вы можете и так, чтобы…

— Как это так? Ваш великий соотечественник сказал: «Все перемены, в натуре встречающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому. Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения». Вы полагаете, он правила движения упомянул просто так?

— Кто он?

— Неважно. Переходим от теории к практике. Какой у вас расход бензина?

— По городу — одиннадцать литров. С половиной. На трассе — ну, может быть, девять.

— С ума сойти! Это же сколько денег вылетает в выхлопную трубу! Теперь я вас понимаю, Павел Афанасьевич, тут не то что душу, а последние штаны заложишь.

Разговор принимал знакомый оборот.

— Я уже и свечи менял, и жиклеры продул, и зажигание выставил, — доверительно сообщил Гудков.

— А поплавок регулировали?

— Спрашиваете! А она жрет и жрет.

Гудкову было искренне жаль себя.

— Как мне жаль вас! — поддакнул Иннокентий Генрихович. — Но мы поможем вашему горю.

Гудков понял, что теперь он хозяин положения.

— Только поскорее, — сказал он сурово. — Чтобы всегда полный бак, и баста.

Гость был очевидным образом смущен. Вот как важно правильно себя поставить в нужную минуту!

— Если вы не возражаете, Павел Афанасьевич, мы запишем, что условия подачи бензина — нет, в более общем виде — условия подачи энергоносителя относятся к компетенции исполнителя, причем заказчик или его правопреемники получают энергию для движения транспортного средства, минуя стадию заправки, вплоть до полного исчерпания ресурса названного транспортного средства. Не возражаете?

— Лады, — буркнул Гудков. И как только он произнес это, так сразу в квитанционных листках, в графе «особые условия» появились эти самые «правопреемники» и «минуя стадию заправки».

— Тогда, — сказал Иннокентий Генрихович, — не сочтите за труд поставить свою подпись здесь и здесь.

Смутное воспоминание, должно быть, навеянное читанным в далеком детстве, кольнуло Павла Афанасьевича, и он поспешно спрятал руку за спину, как делал обычно, когда приходилось сдавать кровь на анализ. Иннокентий Генрихович расхохотался.

— Вы решили, что расписываться будем кровью? Такие случаи, не скрою, бывали, но только из-за технической отсталости. Жутко представить: ни шариковых ручек, ни фломастеров. Вы когда-нибудь таскали с собой флакон с чернилами? Только и думаешь, как бы не расплескать. Вот вам перо, Павел Афанасьевич, прошу.

Гудков положил листки на капот, посмотрел подозрительно на перьевую ручку ученического типа, которая, конечно же, раскидывает чернильные брызги, и подсунул под листки портфель гостя.

— Не хитрите, — предупредил Иннокентий Генрихович. — Никаких закорючек, подпись как в сберкассе. Вот так, спасибо, это мне, это вам, остальное вас не касается, потому что, заметьте себе на будущее, мы держим за правило, что клиент всегда прав.

Последние слова Иннокентий Генрихович произносил, пятясь к выходу из бокса и на ходу раскланиваясь. Он исчез так незаметно, словно и не было его тут никогда.

Гудков стоял возле автомобиля цвета «рубин», и в руках его был второй экземпляр договора, скрепленный навеки буквами Г-у-д-к-о-в.

— Мамочка, что я наделал, — прошептал в ужасе Павел Афанасьевич. — Продал душу ни за понюшку табаку^[22].

Вот так мы иногда упускаем человека.

В выходные дни Павел Афанасьевич любил поваляться подольше. Иной раз и «Утренняя почта» по телевизору пройдет, а Гудков все еще в кровати. Но в то утро, после визита странного субъекта, он поднялся на рассвете без будильника, оделся, плеснул на лицо две-три пригоршни воды и бросился к выходной двери. Стараясь не громыхать, снял цепочку, отодвинул щеколду и помчался к гаражу. «Привет, папаша», — бросил он по обыкновению сторожу. Тот проснулся и проводил Павла Афанасьевича непонимающим взглядом.

Гудков чуть приоткрыл переднюю дверцу, осторожно просунул в образовавшуюся щель руку и, нащупав в потайном месте переключатель, вырубил противоугонную сирену. После этого он сел на водительское место и принялся отключать и снимать разнообразные секретки, принципа действия которых нам с вами знать не положено. Закончив эту рутинную процедуру, Павел Афанасьевич вставил ключ в замок зажигания, преодолел внутреннее волнение и повернул ключ направо до упора.

Мотор завелся с полоборота. В считанные секунды он набрал силу и мягко заурчал. Холеный и сытый мотор. Холеный, сытый и довольный жизнью.

Теперь — главное. Вчера Гудков покинул гараж, так и не перелив содержимого канистры в бензобак, и теперь указатель топлива должен стоять на нуле. "Гудков бросил искоса взгляд на указатель, потом уставился на него, потом пощелкал пальцем и мягко постучал по стеклу кулаком. Стрелка твердо стояла на цифре 1. Бак был полон.

«Ну, дает!» — подумал Павел Афанасьевич и выбрался из машины. Канистра стояла у заднего колеса, там, где он ее вчера оставил. Крышка бензобака заперта, по обыкновению, на ключ. Отомкнув ее, Павел Афанасьевич принес ламйу-переноску и посветил в бак. Ничего. Померещилось даже, будто в глубине мелькнуло дно, но через горловину много не разглядишь.

Гудков снял с полки алюминиевую проволоку, отмотал с метр, распрямил и опустил в бак до самого дна. Потом вынул проволоку и тщательным образом осмотрел ее.

Проволока была совершенно сухая.

Павел Афанасьевич бросился к приборной панели и включил зажигание. Стрелка ожила и уткнулась в единицу. Павел Афанасьевич захохотал.

Сторож, прибежавший на шум, застал его за странным занятием: Гудков собирал в кучу канистры, воронки и другие деликатные приспособления, облегчающие перелив жидкости из сосуда в сосуд.

— Продаю чохом, — весело сказал он и пнул ногой двадцатилитровую посудину.

Сторож ушел досыпать.

На улицах родного города Павел Афанасьевич всегда вел себя благоразумно и не делал ничего, что могло бы нанести ущерб автомобилю. На сей раз Гудков изменил своей водительской манере; впрочем, не было еще ни пешеходов, ни инспекторов ГАИ, которые могли бы засвидетельствовать странные пассажи, проделываемые на проезжей части автомобилем № 76–54. На каждый его сумасшедший посыл машина, словно добронравная лошадь, отвечала полным послушанием. Она прибавляла ровно столько, сколько требовал хозяин, разве что чуть меньше, с поправкой на благоразумие, и сбавляла тоже точка в точку, ну разве что капельку больше, для пущей их с хозяином безопасности.

Упиваясь властью над автомобилем, Павел Афанасьевич пустил его резвым аллюром по загородному шоссе. Отъехав изрядно, он затормозил и вышел на обочину размять ноги. Стрелка по-прежнему твердо указывала на единицу. «Ну Иннокентий Генрихович, — сам себе сказал Гудков, — ну молодец! Без обману».

Марина Яковлевна ждала его к завтраку. По субботам они часто ездили за покупками, но никогда им не удавалось выбраться до обеденного перерыва. А Марина Яковлевна была уверена (и не без оснований), что лучшие товары выносят с утра пораньше, когда лентяи спят.

— Рванем по кольцевой до нового универмага, — предложил Павел Афанасьевич. — Успеем к открытию.

— Вот еще, — сказал жена. — Бензин дармовой, что ли.

Гудков только ухмыльнулся. Вот оно, женское чутье: сразу в точку попала.

В новом универмаге действительно были кое-какие заслуживающие внимания вещи, по соседству в продовольственном оказались заказы с исландской селедкой; словом, поездка была успешной во всех отношениях. По возвращении Марина Яковлевна принялась хлопотать с обедом, а Павел Афанасьевич отогнал машину в гараж. Бак был все так же пуст, но стрелка все так же не отлипала от единицы.

Радостное настроение не испортила Гудкову даже неприятность, которая при иных обстоятельствах вызвала бы горькую досаду: новенькие меховые накидки на передних сиденьях слишком уж быстро истрепались и пожухли. Павел Афанасьевич провел по ним пальцем — и не скажешь, что новые.

— Вот дрянь какую делают, — сказал он вслух. — В былые времена овчине сносу не было.

— Не скажите, — возразил сосед, тот самый, с которым они давеча пили «Кавказ», нет, простите, «Иверию». — Не скажите. Это вам экземпляры такие попались. Я еще до вашего покупал, а у меня как новенькие.

— Не беда, — примирительно сказал Гудков. — Новые куплю.

Тут он был в корне неправ. Преждевременный износ, а тем более порча или, не привелись такое, утрата — это всегда бедствие. А поодиночке неприятности не ходят, их только спусти с поводка.

Следующая пришла назавтра.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Воскресенье выдалось солнечным и теплым.

Обыкновенно, чтобы не жечь зря горючее, Павел Афанасьевич с Мариной Яковлевной далеко за город не уезжали. Отыскав в шеренге машин место, они брели к мелкой речке и лежали на ее грязноватом берегу. На сей раз они отмахали половину области и по сносному проселку добрались до тихого озера с темной, бархатной водой. И там, не поверите даже, кроме их автомобиля было еще два, ну от силы три.

Обратно exaли в сумерках. Павел Афанасьевич с удовольствием поглядывал на пышные волосы Марины Яковлевны, лишь немного подкрашенные перекисью, на маленькое ухо с золотой серьгой в виде сердечка и с тем же приятным чувством переводил взгляд на приборную доску с застывшей намертво, словно в карауле, стрелкой. Двигатель жужжал, как пчела, шины шуршали, и в приоткрытое окно врывался бодрящий лесной воздух.

Гудков отлучился от машины буквально на минуту, уже после того, как загнал ее в бокс. Он поделился с соседом впечатлениями, отказался от остатков портвейна — не хотелось после свежего воздуха, да и смотреть уже было не на что, вернулся к себе, чтобы совершить на прощанье противоугонный ритуал, и обнаружил пропажу. Злоумышленники похитили замечательные резиновые коврики с приподнятыми, как у ванночки, бортами, коврики, которые так надежно защищают пол автомобиля от грязи и влаги. Добро бы они продавались в каждом автомагазине — ан нет, их делают в ограниченном количестве на одном весьма отдаленном заводе, и достать их может только истинный автолюбитель, то есть любящий свой автомобиль человек.

Но это было не все. Новенькие покрышки, украшенные глубоким и прекрасным, как восточный орнамент, протектором, тоже исчезли. Вместо них на всех четырех колесах стояли безобразные, грубо стертые шины со смутным намеком на рисунок. Они оскорбляли взгляд своей плешивостью, жалкой и неровной. Им место разве что на расхлябанном «запорожце» с вечно ломающейся передней подвеской, старом и всегда плохо покрашенном — словом, по-народному, на «горбатом». Но не на ухоженном автомобиле цвета «рубин»!

Павел Афанасьевич задохнулся от гнева. Когда дыхание вернулось, он бросился к сторожу. Сторож посторонних не видел и не пропускал.

— Если соврал, — кричал на него Гудков, — голову оторву! В суд подам!

— Видали таких, — сказал сторож и пошел к своей будке.

Приехала милиция; составили протокол. Недоумение вызвал тот факт, что преступники за минуту поменяли все четыре колеса и заодно умыкнули коврики. Участковый выразил мнение, что работали пять человек, все профессионалы. За окрестными гаражами установили наблюдение, но случаи не повторялись. Гудков перестал выезжать на машине, так как на лысой резине ездить боялся, а новую не покупал в надежде, что отыщется старая.

Через неделю созвали общее собрание членов — пайщиков гаражного кооператива. Оно прошло организованно, кворум — единственный раз за многие годы — был полный, велся протокол, решение заняло три страницы машинописи^[23]. Но Павлу Афанасьевичу все это не принесло удовлетворения, потому что никакой протокол, даже призывающий повысить бдительность, не может заменить ковриков и покрышек.

Обо всем, что было дальше, скажем совсем коротко, взяв за образец упомянутый выше протокол.

Гудков купил за полцены крепкие на вид, но уже однажды наваренные покрышки и продолжал ездить время от времени на автомобиле. Вторая договаривающаяся сторона выполняла принятые обязательства, на горючее Павел Афанасьевич не тратил ни копейки, но удовольствия от поездок получал все меньше и меньше, потому что порчи и пропажи сыпались одна за другой. Стерлись до конца овчинные чехлы, от них остались безобразные бурые ошметки. Прохудилась, будто истлела от безмерной ветхости, коричневая обивка кресел, и приходилось сидеть на выпирающих жестких пружинах, чуть прикрытых грязноватым синтетическим волосом. Сгинули неведомо куда блестящие молдинги, а вслед за ними рассыпался приемник. Не прекращались и мелкие пропажи: то умыкнут кепку Павла Афанасьевича, то унесут сумочку Марины Яковлевны. Газеты исчезали ежедневно, в перчаточницу, ничего нельзя было положить, а когда по дороге с работы растворился в воздухе с боем добытый белужий балык, Павел Афанасьевич заплакал. Он был один в машине, минуту назад промасленный сверток лежал на соседнем сиденье, и вот балыка не стало, и так все это надоело, что Гудков остановился и долго вытирал глаза платком и отсмаркивался.

На следующее утро, прибыв на работу, Павел Афанасьевич привычно подошел к большому зеркалу у гардероба и увидел, что воротничок рубашки непомерно велик. Он затянул потуже узел галстука, сделал шаг назад и осмотрел себя в зеркале с головы до ног. Костюм, еще вчера сидевший как влитой, висел мешком.

Вечером Гудков встал на весы и обнаружил трехкилограммовую потерю. На другой день он сбросил столько же. К концу недели его нельзя было узнать.

Заподозрив самое худшее, Марина Яковлевна повела его к врачу. Гудкова обследовали, но ничего страшного не нашли, разве что нервное переутомление. Пока они ездили в клинику и обратно, Марина Яковлевна похудела на килограмм, что, впрочем, ее обрадовало. А Павлу Афанасьевичу дали больничный лист.

Целыми днями Гудков валялся на диване, косясь на телевизор и раздумывая, не включить ли его. В гараж не хотелось. От забот Марины Яковлевны и хорошего питания к нему стали возвращаться силы, костюм уже застегивался с некоторым трудом. Павел Афанасьевич начал выходить на прогулки. Когда он встречал знакомых, то незаметно втягивал живот, круглившийся под пиджаком. Так, втянув живот, он прошел мимо сторожа, молча кивнул и подошел к своему боксу. Поглядел, поцокал языком, покачал головой.

Машина стояла изможденная и выпотрошенная. Он обошел ее, от заднего бампера до переднего; впрочем, передний еще раньше исчез при неясных обстоятельствах. Павел Афанасьевич горестно вздохнул, и тут в его голове всплыла фраза, даже обрывок фразы, произнесенной этим странным типом… как его… Иннокентием Генриховичем. Он сказал: «Сколько чего у одного тела отнимется…»

У него, у Гудкова, от тела отнялось. У машины тоже отнялось. От ковриков и от балыка так отнялось, что и следов на осталось. И к чему же все это присовокупилось? «Думай, Гудков, — думал Гудков. — Машина-то ездила. А бензина в ней не было. С чего же она, спрашивается, ездила? С того и ездила, что отымалось. Как педаль газа нажмешь, так и пошло-поехало. Всеобщий естественный закон, пропади он пропадом!»^[24]

В тот же день Павел Афанасьевич отогнал автомобиль в самый дальний конец Завокзальной улицы, в то место, что зовется в городе Сукино болото, и, не торгуясь, продал первому покупателю. Марина Яковлевна не упрекнула его ни словом, хотя, честно говоря, за машину даже в таком состоянии можно было взять и побольше. Но Павел Афанасьевич не желал торговаться, лишь бы поскорее сплавить машину этому, как там его по договору, — правопреемнику. Гудков не любил уже свой автомобиль и, следовательно, не был автолюбителем. Дальнейшая его судьба никому не интересна.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дальнейшая судьба машины, принадлежавшей ранее Павлу Афанасьевичу, прослеживается с трудом. Автомобиль, которому не надо горючего, напоказ не выставляют, тем более если он ни с того ни с сего сжирает то резиновые коврики, то сумочку вашей дамы.

Поговаривают, что потрепанной машиной цвета «рубин» владел одно время публицист с безупречной репутацией, но, после того как исчез путевой блокнот, которым можно было кормиться полгода, он продал ее спортивному врачу, а тот, потеряв по пути на работу весь инструмент и дюжину коробочек с непонятными, но очень яркими таблетками, отдал ее по дешевке своему подопечному, тяжелоатлету, который стал сгонять вес, опустился на две категории и поставил дюжину мировых рекордов.

Но все это слухи. А вот что незыблемо — так это законы природы. Предупреждал же Иннокентий Генрихович — нет чтобы прислушаться. Кстати, где он сам и где второй экземпляр памятного нам договора?

Эвон, чего захотели! И первый-то экземпляр неизвестно где. Гудков клянется, что оставил его в машине под сиденьем. Должно быть, там и валяется. Кто станет шарить по полу в такой развалюхе? Разве что рубль уронят, но лично мы ни разу в машинах рублей не находили. Это крайне редкий случай.

Последний раз автомобиль Гудкова видели у клиники Института здоровой пищи. Время от времени из корпуса выходил под присмотром врача тучный гражданин, садился за руль и делал несколько кругов по двору. Помогало ему или нет, честно говоря, не знаем, но на машину жалко было смотреть. Пациенты ее не любили. Они не были автолюбителями.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{Кир Булычев} Агент КФ

От агентства до космодрома было чуть больше часа езды. Космодром построили лет двенадцать назад, но дороги к нему так и не сделали.

По сторонам, уменьшаясь к окраинам и редея, тянулись полосатые дома-дыни с маленькими треугольниками окошек — будто кто-то проверял, спелые ли они. Из окон торчали длинные шесты с сохнущим бельем. Старый космофлотовский фургончик с буквами КФ на борту подпрыгивал на кочках, рыжая пыль застилала окна. Торговцы, сидевшие вдоль дороги, были рыжими, их товар тоже был рыжим.

Чистюля ПетриА задвинула окошко, стало еще жарче, но пыль все равно проникала внутрь и скрипела на зубах.

— Вы обещали вызвать мастера, чтобы починить кондиционер в фургоне, — сказал Андрей Брюс своему заместителю ВосеньУ. — Стыдно перед пассажирами.

— Пускай пришлют новый фургон, — ответил тот и сдул пыль с толстого портфеля, с которым никогда не расставался. — Наши мастера ничего не понимают в земных кондиционерах.

— Что говорят в консульстве о пропавшем археологе? — вмешалась ПетриА, чтобы переменить тему разговора.

— Увидим консула на космодроме, спросим, — сказал Андрей. — Вроде бы ничего нового.

— Все в городе знают, — вставил ВосеньУ, — что археолог мстил клану Западных вершин.

— Чепуха, — сказал Андрей убежденно. — Археолог здесь четыре дня. Он не знает никаких кланов. Он все время проводил в Школе знаний. Зачем ему кланы?

— Он продал им свои карты. Но ему не заплатили.

ВосеньУ дунул себе на плечо, на пришитое золотое крылышко. Он сам придумал себе космофлотовскую форму. Даже в этом мире ярких и разнообразных одежд он умудрялся выделяться. Может потому, что его клан был слаб, почти все мужчины погибли в распрях с Речным кланом и оставшиеся отказались от мести, чтобы выжить — подобно собаке, которая, проиграв схватку, ложится на спину и подставляет сопернику живот. Если бы не этот обычай, то жители планеты давно бы перебили друг друга.

Карты археолога пропали. Это было известно. ВараЮ, начальник городской стражи, сказал об этом консулу в тот же вечер. В комнате археолога Фотия ван Куна все было перевернуто вверх дном.

— Не расстраивайся, ДрейЮ, он найдется.

ПетриА положила кончики пальцев на колено Андрею. Она была влюблена в своего начальника.

Как принято в передовых семьях планеты, ПетриА в возрасте пятнадцати лет отправили вместе с тридцатью другими детьми из высокопоставленных кланов в Галактический центр, в школу для инопланетян. Она проявила себя обыкновенной, в меру умной ученицей и вернулась домой через три года, овладев несколькими языками, проглядев миллион фильмов и научившись худо-бедно вести конторское хозяйство.

Когда Андрей Брюс наконец сообразил, что эта смуглая девушка его любит, перед ним встала проблема — имеет ли он право на ответное чувство. Случись это лет пять назад, бравый капитан Брюс не стал бы таиться. Иное дело, когда ты — жалкая тень самого себя, обломок, оставленный в Космофлоте из милости. Спокойный пост на этой полудикой планете можно считать синекурой. Впрочем, он сам этого хотел. Чем реже видеть старых знакомых, чем меньше вспоминать о крушении и выслушивать слова сочувствия, тем легче дотянуть до конца. Можно, конечно, вернуться на Землю — маленькую планету в стороне от космических путей, родину его деда, как возвращаются туда в старости многие земляне. Но он еще молод — сорок лет не возраст для отдыха. Склонности к литературному труду или писанию картин он не испытывал. И был все равно смертельно, до конца дней отравлен космосом. Может быть, когда-нибудь он вновь поднимется к звездам, пускай третьим штурманом — кем угодно…

А пока он не выходит на улицу после захода солнца. Чтобы не видеть звезд.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Оставив ПетриА в единственном зале космопорта и отправив ВосеньУ на склад, Андрей Брюс поднялся к диспетчерам.

В стеклянном колпаке диспетчерской было жарко, через открытое окно лезла рыжая пыль.

Оба диспетчера поднялись. Младший, загорелый, в клановой каске Восточных Гор, похожей на шляпку мухомора, взял со стола листок бумаги.

— Корабль второго класса «Шквар», порт приписки Земля, находится на планетарной орбите. Связь устойчивая. Посадка в пределах сорока минут.

«Шквал», мысленно поправил диспетчера Андрей. В здешнем языке нет буквы «л», иноязычные слова звучат забавно, но поправлять вслух было бы нетактично. Тем более горца.

— Кто капитан? — спросил он.

— Якубаускас, — ответил старший диспетчер, включая экран. — Он ждет связи.

На овальном экране возникло рубленое лицо Витаса.

— Андрей, — сказал Витас, — я рад тебя видеть.

— Здравствуй, — сказал Андрей. — Как полет?

— Лучшая игрушка за последнее столетие. Мне сказали, что ты здесь, на Пэ-У.

— Через час увидимся.

Андрей Брюс спустился вниз. В зале ПетриА не было. Зал показался пустым, хотя в нем сновали люди — прилет корабля всегда привлекает любопытных. Он собирает больше зрителей, чем птичьи бои.

Агента Космофлота узнавали многие. Он раскланивался.

Хорошо, что прилетел Якубаускас. Он все знает, он не будет задавать вопросов и бередить раны.

В тени здания гудела толпа. Такого Андрей еще не видел. Те, кому не хватило места в тени, расположились на солнце, маялись от жары, но не уходили. Их можно было понять. Еще никогда здесь не опускался космический корабль, только посадочные катера и капсулы. Корабли оставались на орбите. Они не приспособлены входить в атмосферу. Гравитолеты могут опускаться где угодно.

Когда Андрей еще летал, они мечтали о гравитолетах. Тогда шли испытания, это было чуть больше десяти лет назад. Они летали тогда вместе с Якубаускасом.

Рыжая пыль ленивыми волнами ползла над полем. Зрители терпеливо ждали. Тускло поблескивали пыльные шлемы, покачивались модные шляпы-зонты. Пронзительно верещали продавцы шипучки, кудахтали торговцы фруктами, глаза ел дым жаровен. Господин Прут, наследник Брендийского престола, самый экзотичный тип в городе, стоял на высокой подставке, напоминающей шахматную ладью. Лицо его широко расплылось, глаза, нос и рот затерялись на поле щек. Молодцы в голубых с синим горохом накидках оттеснили зевак, чтобы те случайно не задели столь важную персону.

Наследник увидел Андрея, когда тот был в дверях, и зазвенел браслетами, высоко воздев толстые лапищи.

— ДрейЮ, у меня ужин! Ты приглашен вместе с капитаном!

Наследник престола хотел, чтобы весь город знал об этом.

Андрей изобразил на лице светлую радость. Придется идти. Мы дипломаты. Мы терпим. Где же ПетриА?

Консула Ольсена Андрей отыскал за углом здания, куда заглянул в поисках ПетриА. Консул оживленно беседовал с чином в черной накидке. Лицо чина было знакомо.

Вдали, у грузовых ворот, стояла пустая платформа. На нее лезли стражники в высоких медных шлемах, рядом суетились грузчики в желтых робах их гильдии. Там же стояла ПетриА. Каким-то образом она почувствовала взгляд Андрея и подняла тонкую руку.

— Ты говорил с кораблем? — деловито спросил консул.

— Там капитаном Якубаускас, — сказал Брюс. — Мы когда-то летали вместе.

— Наверное, придет приказ о моей смене, — сказал Ольсен, щурясь. Глаза его были воспалены, аллергия на пыль. — Мы с Еленой Казимировной очень надеемся.

— Будет жалко, если вы улетите. Я к вам привык.

— Я тоже, я тоже, но ведь двенадцать лет! У меня три тонны заметок. Я должен писать, а занимаюсь разговорами.

— Что слышно об археологе? — спросил Андрей, глядя краем глаза, как платформа поползла к месту посадки.

— ВараЮ скажет лучше меня, — ответил консул.

И тут Андрей вспомнил, кто этот чин, — начальник городской стражи. Его орлиный профиль он только вчера видел в газете.

— Если это простое ограбление, — сказал ВараЮ скучным голосом, чуть покачивая большой узкой головой, — то мы его скоро найдем.

ВараЮ провел ладонью у лица, отпугивая злых духов, и добавил:

— Его труп скорее всего всплывет в озере.

Большое мелкое озеро начиналось у западных окраин города. Кварталы рыбаков сползали в него с берега, свайные дома уходили далеко в воду. Озеро было грязным, заросло тростником и лишь в километре от берега становилось глубоким; в сильный ветер там гуляли волны.

— Грабители днем, в центре города — разве это обычно?

— Это необычно, — согласился ВараЮ. — Но так проще для следствия.

— Он здесь впервые. Все время проводил в Школе знаний.

Ольсен вынул платок и вытер лицо. Платок стал рыжим.

— Он с Ар-А, — сказал стражник.

— Ну и что? — удивился Андрей.

— Они нашли сокровища гигантов. А это опасно.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пэ-У была второй планетой, Ар-А — третьей.

Человеческая фантазия ограниченна и питается малым набором легенд. Легенды об Ар-А собрал Ольсен, он и был инициатором раскопок. Если на Земле когда-то жили атланты, погибшие неведомо как, то гиганты с Ар-А погибли в таинственной войне.

Третья планета обращается недалеко от второй, на небе Пэ-У она восходит голубым кружком, и сквозь прорывы в облаках тот, у кого острое зрение, может угадать очертания континентов.

Все на Пэ-У верили, что давным-давно обитатели Ар-А прилетали в железных кораблях. Они, светлоликие, научили людей строить дома и считать дни, они дали одежду и законы. Непокорных они поражали молниями. А потом гиганты перессорились, и виной тому интриги богини Солнца ОрО, не терпевшей конкуренции со стороны смертных. Гиганты, разделенные на кланы, в страшной войне перебили друг друга к радости злобной богини.

В легендах, тщательно собранных Ольсеном, описывались корабли гигантов, их облик; даже язык их был воспроизведен в древних заклинаниях. Возможно, Ольсен ограничился бы записями, но однажды он узнал, что в долине, за капищем Одноглазой девицы, есть место, именуемое «Небесный камень». В Школе знаний ему рассказали, что этот камень, найденный лет двадцать назад охотниками, — ушедший в землю корабль гигантов.

Три месяца Ольсен осаждал Школу знаний с просьбой послать с ним человека к долине, еще два месяца пережидал клановую войну, которая кипела в тех местах, затем сломил сопротивление жены, Елены Казимировны, и добрался до долины.

Он увидел там разбитый планетарный корабль.

Археологи прилетели на Ар-А полгода назад. Сначала они не могли обнаружить ничего, так как умеренные широты и тропики заросли густыми лесами. Затем они отыскали руины города. Затем пошли находки одна важнее другой.

По просьбе Ольсена на Пэ-У прилетел археолог Фотий ван Кун, чтобы доложить о находках в Школе знаний. Три дня он беседовал с коллегами, но последний и главный его доклад не состоялся: археолог исчез.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В небе, пробив яркой звездочкой пыльную мглу, возник «Шквал».

Андрей догадался об этом по изменившемуся гулу толпы. Все смотрели вверх, у некоторых в руках появились подзорные трубки.

Могучие лапы наследника Брендийского поднесли к глазам перламутровый театральный бинокль. Как он мог попасть на планету, в каком антикварном магазине завалялся — необъяснимо.

Звездочка превратилась в сверкающий диск, он постепенно рос и замедлял движение, пока не опустился мягко на поле. В этой мягкости была такая мощь, что земля вздрогнула.

Платформа со стражниками и механиками покатила к кораблю. Андрей следил за голубым париком Петри А.

До корабля было меньше километра. Первая платформа приблизилась к его боку и оказалась ничтожно маленькой рядом со «Шквалом».

Навстречу муравьишкам, соскочившим с платформы, торжественно развернулся серебряный пандус, люк, возникший над ним, показался Андрею похожим на храмовые врата. Он, Андрей Брюс, мог бы командовать этой махиной, громадной, тяжелой и невесомой.

Толпа постепенно преодолела робость перед масштабом зрелища. Голоса зазвучали вновь.

Андрей оглянулся. ВараЮ остался стоять у стены, Ольсен шагнул вперед Завтра в газетах напишут: «Корабль, как всегда, встречал агент Космофлота ДрейЮ. Он был одет в сшитый у мастера Крире-2 форменный костюм песочного цвета с золотыми пуговицами…»

Низкая платформа, которой управлял напыщенный как индюк ВосеньУ, ловко подкатила к Андрею. Тот пропустил вперед Ольсена. Платформа выехала на раскаленное поле и поплыла к кораблю.

Пилоты вышли из люка и остановились на верху пандуса. Андрею показалось, что сквозь густой от жары и пыли воздух до него доносятся слова:

— Ну и жарища…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С космодрома возвращались в новой машине консула.

Машина была удобной, чистой, на воздушной подушке, герметизация великолепная — на сидениях совсем не было пыли.

Витас Якубаускас почти не изменился. У него всегда были светлые волосы, и, если он немного поседел, этого не заметишь.

Говорили о «Шквале», о его ходовых качествах. До воспоминаний дело не дошло. Витас был деликатен.

С появлением кораблей класса «Шквал» в авиации наступал новый этап. Гравитационные роторы гораздо проще плазменных двигателей, они совершенно безопасны и не требуют защиты. Плазменный корабль обречен жить и умереть в открытом космосе, а гравитолет может опуститься на любом поле. В худшем случае примнет траву.

Ольсен, в зеленом костюме, с кружком Озерной школы на груди, и капитан Якубаускас в повседневном мундире гражданской авиации очень обыкновенно рассуждали о совершенно необыкновенных вещах. А за тонкой стенкой машины мир продолжал упрямо тикать по своим, неведомым законам. А мы и есть, думал Андрей, та ниточка, что связывает Галактику с этой планетой, с этими горцами и торговцами, дети и внуки которых полетят к звездам и будут строить гравитационные станции. Этот переход случится быстрее, чем на Земле, ведь нам пришлось самим расти до космической эры. Неизвестно, что лучше. Само существование ниточки между планетой и Центром неотвратимо и жестоко разрушает ткань этой непонятной жизни, какими бы мы ни были порядочными, разумными и гуманными. Конфликт внутри людей. ВараЮ смог преодолеть его в себе, он осознал неизбежность перемен и приветствовал их. А ВосеньУ? Он побывал в Центре, он научился летать на планетарных машинах, но психика его определяется не столько знаниями, сколько травмой, вызванной тем, что клан его мал и слаб — и это для него важнее, чем все корабли, прилетающие с неба.

— Где вы будете ночевать? — услышал Андрей голос Ольсена.

— Витас останется у меня, — сказал Андрей. — Тем более, что нам сегодня идти на прием.

— Куда? — удивился Витас.

— На ужин к наследнику Брендийскому.

— Отдыхайте, — сказал Ольсен. — Я помогу ПетриА разместить экипаж.

— Предупредите ее, пожалуйста, что я сегодня на ужине, — попросил Андрей.

— Разумеется, — сказал Ольсен, открывая дверь машины. — Чудесная девушка. Очень интеллигентная.

Андрей и Витас вышли из машины. Ольсен сказал вслед:

— Тебе пора подумать о семье, Андрюша. Елена Казимировна того же мнения.

— Спасибо, — сказал Андрей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Умывшись и переодевшись, Витас улегся на диван и закрыл глаза.

— Знаешь, что приятно? — сказал он.

— Что?

— Окно открыто, и в него залетает ветер.

— Тут жарко, — сказал Андрей. — Вот на водопадах воздух настоящий, хрустальный. Может, я с вами съезжу.

— На Землю не собираешься? — спросил Витас.

— Пока нет. Ты голоден?

— Жарко, — сказал Витас. — Потом. Что там нашли на Ар-А?

— Уже и до центра донеслось?

— Галактика невелика, — сказал Витас. — И событий не так уж много. А мы разносчики новостей.

— Сюда прилетел один археолог, вчера вечером он должен был читать доклад о раскопках. Сенсация номер один. Вся знать обулась в сапоги и нацепила перья. Представь себе, что на Землю двадцатого века прилетает археолог с Марса с сообщением, что там открыты следы атлантов.

— И почему лекция не состоялась?

— Археолог пропал без следа. В самом центре города, в двух шагах от Школы знаний. Его могли похитить для выкупа, могли ограбить и убить. Может быть, это какая-то акция изоляционистов. О них много говорят, но толком никто ни черта не знает.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В шесть Андрей с Витасом поехали на ужин к Пругу Второму, наследнику Брендийскому. Это был официальный прием, не посетить его означало нарушить этикет. Витас не скрывал интереса, Андрей был раздосадован, что ПетриА еще не вернулась из космопорта.

Пруг прибыл в город в прошлом году и поселился в пустовавшей дыне — своем клановом доме.

Все подъезды к дому были заняты экипажами знати. Пришлось поставить космофлотовский фургончик за углом, в переулке.

Дом Пруга был окружен зеленой изгородью чуть меньше человеческого роста. По сторонам широкого проема, как раз напротив входа, стояли каменные колонны с гербами владения Брендийского: человек, пронзенный копьем. От колонн к лестнице тянулись в два ряда пятиножники с факелами. В смолу факелов был добавлен сок какого-то горного растения, они пылали зловещим фиолетовым пламенем. Горцы в коротких кольчугах и высоких шлемах, с копьями и автоматами в руках охраняли вход. У наследника Брендийского было немало врагов.

Они шли вдоль изгороди. Было почти темно. До освещенных колонн оставалось шагов пятьдесят, когда Андрей почуял что-то неладное. Жизнь в столице, где с темнотой приходят законы мести, а наемные убийцы организованы в гильдию, не менее почтенную, чем гильдии ювелиров и астрологов, научила его осторожности. Конечно, агент Космофлота не имел клана и не подчинялся законам мести, но в темноте возможны недоразумения.

То ли черная тень шевельнулась за изгородью, то ли в воздухе сгустилась неестественная тишина, но Андрею вдруг стало холодно. Неожиданно для самого себя он резко толкнул Витаса в спину и упал рядом с ним на булыжную мостовую.

— Ты спятил? — Витас рванулся, отбросив Брюса.

— Извини, — произнес Андрей, тяжело поднимаясь. Он ушиб локоть.

Витас не услышал — а Андрей услышал, потому что прислушивался, — быстрые шаги за изгородью, мягкие кошачьи шаги человека, обутого в толстые вязаные сапоги. А еще раньше он услышал, как взвизгнула комаром тонкая отравленная стрелка и звякнула почти беззвучно о стекло стоявшей сзади машины.

Андрей помог Витасу подняться.

— Андрей, ты можешь объяснить…

— Погоди, — сказал Брюс.

Он вытащил из кармана фонарик и посветил в сторону машины. Стрелка лежала возле колеса. Наконечник был разбит о стекло, по стеклу тянулась струйка яда, желтого и густого, как мед. Андрей поднял стрелку. Витас молча наблюдал за ним. Он ждал объяснений.

Андрей посветил на стрелку. Такими стреляют из духовых трубок, у каждой стрелки есть на древке клеймо. По законам чести нельзя стирать с древка клановый знак. Даже у гильдии наемных убийц есть свое клеймо.

На этой стрелке клеймо было соскоблено.

— Пошли, — сказал Андрей.

Они дошли до колонны. Там стояли охранники Пруга. Они, конечно, ничего не заметили.

— Я не знаю, кто стрелял, — тихо сказал Андрей Витасу. — И не знаю, в кого из нас. И не понимаю, почему.

— У тебя отменная реакция. Я ничего не заметил.

Они вошли в круглый зал на втором этаже дыни. Посреди зала на троне с резной спинкой восседал Пруг Второй, наследник Брендийский, знатный изгнанник. Его рыхлое, грузное тело выпирало из трона, обвисало по сторонам. Голову наследника украшал трехрогий колпак, символизирующий три самые высокие горы во владении Брендийском, тело было прикрыто несколькими разноцветными короткими плащами. Он был похож на очень крупного младенца, одетого сразу в несколько распашонок. За его спиной стояли телохранители с ритуальными двойными копьями.

Гости подходили к хозяину дома и осведомлялись о здоровье.

Андрей оглянулся в поисках Ольсена. Тот стоял у стены и разговаривал с ВараЮ. Елена Казимировна на прием не пришла: она не выносила этикета.

Красочная толпа, медленно текшая по кругу, центром которого был трон, — а стоять на месте неприлично, — заслонила их от Андрея. Он нащупал в кармане стрелку.

— Я не ожидал такого счастья! — воскликнул с преувеличенной радостью Пруг. — Покровители небесных кораблей почтили нашу жалкую хижину!

— Покровители небесных кораблей осчастливили нас! — громко повторил герольд.

Андрею показалось, что толстяк встревожен. Его черные мышиные глазки суетились, убегали от взгляда, жирные пальцы дергались, перстни отбрасывали лучи.

— Как ваше драгоценное здоровье? — спросил Андрей.

— Я покорно приближаюсь к концу своего жалкого пути, — ответил Пруг, как того требовал этикет.

— Надеюсь, что смерть не придет за вами в ближайшее столетие, — ответил как положено Андрей.

Он встретил взгляд наследника Брендийского. Глазки вонзились в его лицо.

Случайности быть не могло, думал Андрей. Никто, кроме нас, не наденет мундира Космофлота. Нас ждали.

Витас тем временем отвечал на вопросы. Из уважения к гостю Пруг говорил на космолингве. Наследнику Брендийскому никто не посмел бы отказать в редкой для этого мира образованности. Хотя, насколько знал Андрей, толстяк никогда не покидал Пэ-У.

Когда Витас освободился, Андрей повел его вокруг зала так, чтобы догнать ВараЮ и Ольсена. ВараЮ единственный в этом попугайном мире позволил себе придти в дневной тоге: он показывал этим, что остается на службе. Знатные дамы перешептывались, щеголи морщились, но власть этого тихого, худощавого, очень спокойного человека была настолько весома, что вокруг него всегда образовывалось пустое пространство. Он был незнатен и лишь незаметной настойчивостью превратил столичную стражу в реальную, только ему подвластную силу.

— Есть новые сведения, — сказал ВараЮ. — Наш осведомитель говорил с бродягой, который видел, как вчера вечером у Дальних причалов остановилась машина. Из нее вытащили завернутое в ткань тело и сбросили его в воду. Сейчас там мои водолазы.

— Вы думаете, это связано с археологом? — спросил Ольсен.

— Клановой войны сейчас нет. Грабители не повезут тело в машине. И не будут пользоваться стрелами.

— Чем?

— Отравленными стрелами. Это не их оружие. А у стрелы, что нашли на пирсе, странная особенность…

— У нее стерто клеймо, — сказал неожиданно Андрей.

ВараЮ остановился. На него натолкнулся кузен премьера. В толпе произошла заминка. Пруг Брендийский резко обернулся.

— Простите, — сказал ВараЮ кузену премьера. — Я задумался.

Минуту спустя главный стражник тихо спросил:

— Откуда ты знаешь о стрелке?

— Точно такая же, со стертым клеймом, лежит у меня в кармане. В нас стреляли. Здесь, рядом с домом наследника.

Андрей незаметно вытащил из кармана стрелку и вложил в протянутую ладонь. Стрелка тут же исчезла. Даже Ольсен не заметил.

— Почему они не попали? — спросил ВараЮ задумчиво. — Воины стреляют из духовых трубок без промаха.

— Я почувствовал, — сказал Андрей. — И упал.

ВараЮ кивнул. Он верил в интуицию.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пруг поднялся с трона. Мягко, но звучно шлепнул в ладоши.

— Мои слуги и жены, — произнес он, — приготовили недостойное гостей угощение. Мне вредно много есть. Я умоляю сжалиться надо мной и разделить со мной ужин.

В зале сразу стало шумно. Многие пришли сюда, чтобы полакомиться. Гости поднимались по лестницам на верхний этаж, где кольцом были расставлены столы. Внутри кольца расположились музыканты и танцоры.

Андрея посадили в стороне от остальных землян. Зачем-то Пругу так было нужно. Витас тоже оказался в окружении чужих людей.

Одна из танцовщиц подошла к столу, взяла из вазы голубоватое яблоко и улыбнулась Андрею. Это была очень известная танцовщица, он видел ее на десятке приемов.

Пруг сидел напротив Андрея. Он казался гигантом, потому что его стул был выше других. В ожидании, пока рассядутся гости, Пруг чистил ногти серебряным кинжальчиком. Он чуть наклонил голову, чтобы танцовщица не мешала ему наблюдать за агентом Космофлота, и легко улыбался. Интересно, думал Андрей, кому же все-таки выгодно меня убить? Ему не было страшно. Просто надо быть осторожнее.

Слуги внесли блюда с густой похлебкой из дичи. Всем известно, что лучшая в городе похлебка из дичи подается в доме наследника Брендийского.

На столе появились горящие курильницы с хмельными благовониями. Гости прикладывались к ним, голоса зазвучали громче. Похлебка была как всегда чудесной, но от благовоний Андрея мутило.

Танцовщица все быстрее кружилась под рокот бубноа.

ВараЮ сидел с каменным лицом, ждал, когда можно будет уйти. Его люди сейчас ныряют в озеро. Вода под светом керосиновых фонарей кажется черной и маслянистой.

Танцовщица остановилась, раскинув руки. Кисти рук чуть дрожали, звенели браслеты. Все тише и тише.

Андрей почувствовал взгляд, будто кто-то стучался ему в спину. Он оглянулся.

Сзади стоял один из воинов Пруга, могучий желтоволосый смуглый мужчина с узкими веселыми глазами. Поверх кольчуги была накинута туника цветов Брендийского союза, за широким поясом три ножа. Он молча смотрел в затылок Андрею.

— Как твое имя, отважный воин? — спросил Андрей.

— ДрокУ, благородный господин со звезд, — ответил тот.

— Я тебя раньше видел.

— Я всегда стою по правую руку знаменитого владетеля Пруга, — сказал воин, не отводя взгляда.

Перед глазами крутились жонглеры с раскрашенными лицами. Танцовщица сидела в центре круга, посасывая благовония.

Неслышными шагами к Андрею подошел слуга.

— Вас к телефону, звездный господин.

Слуга шел впереди. Они спустились по лестнице в зал, оттуда по другой, более узкой лестнице в основание дыни, в подвал. Там было полутемно. Богато украшенная трубка лежала на столике рядом с аппаратом, похожим на швейную машинку. В трубке стрекотал кузнечик — линия разъединена.

— Кто звонил? — спросил Андрей.

— Женщина, — ответил слуга. — Она очень волновалась.

Андрей начал крутить ручку вызова. Мягкая, пышная, тяжелая ладонь легла на рычаг.

— В момент веселья, — сказал наследник Брендийский, — нельзя отвлекаться. Обычаи не следует забывать.

Пруг улыбался, но глаза были мутными — он накурился. Под распашонками поблескивала кольчуга.

— Ты останешься с нами, — сказал Пруг. — Танцовщицы ждут тебя на верхнем этаже, повелитель неба.

— Гость дома может не бояться угроз, — ответил Андрей.

Пруг оттеснил его от телефона.

— Андрей, ты здесь? — крикнул с лестницы Витас.

— Мы сейчас уходим.

Андрей подошел к лестнице. Зачем Пругу нужно, чтобы он остался здесь? И кто звонил — Петри А?

Он был на верхних ступеньках, когда наследник крикнул:

— Остановите его!

Люди, жавшиеся к стенам, вскочили. Путаясь в распашонках, Пруг вытаскивал метательный нож.

— С дороги! — рычал он.

Но они с Витасом были уже у дверей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В агентстве горел свет, дверь была открыта. В зале для посетителей ни души.

— ПетриА!

Он окликнул ее тихо, будто боялся спугнуть.

— Ушла, — сказал Андрей, успокаивая самого себя. Он уже знал, что надо пройти еще два шага, за высокую стойку, где стоял ее стол. Витас понял, что страх остановил Андрея и не дает ему сделать этих шагов. Он первым подошел к стойке, открыл в ней деревянную дверку, шагнул внутрь и наклонился.

Андрей знал, что он трус. Любой человек в Космофлоте знает, что он трус. За что исключен из списков летного состава.

Вита с исчез за высокой стойкой.

— Иди сюда, — позвал он.

ПетриА лежала на полу, возле стола, свернувшись калачиком, как ребенок, который почему-то заснул в таком неудобном месте.

Витас осторожно приподнял ее голову. Голубой парик соскользнул с черных волос, будто не хотел служить неживой хозяйке.

Андрей стоял, опустив руки, смотрел на темное пятно на ее груди и мысленно умолял Ви-таса сказать, что ПетриА только потеряла сознание.

— Она умерла, — сказал Витас.

— Нет, — сказал Андрей, который знал, что она умерла, уже в ту минуту, когда они вошли в агентство. — Она звонила, она просила приехать. Сколько времени прошло, а мы все не ехали.

Витас поднялся, шагнул к столу, к пишущей машинке. Движение его удивило Андрея. Он тупо смотрел, как Витас вытаскивает из машинки нижнюю половину листа, грубо и неровно оборванного.

«Шквал», — было напечатано у оборванного края.

— Она писала это, когда они вошли, — сказал Витас.

Андрей кивнул. Ему было все равно.

— А что там? — услышал он голос Витаса.

— Мой кабинет, — сказал Андрей. — Он заперт.

Витас толкнул дверь, она открылась.

— Замок взломан, — сказал Витас.

Внутри тоже горел свет. Шкаф, стоявший напротив двери, был раскрыт и пуст. Что же там должно быть?

— Что было в шкафу? — спросил Витас.

— Ничего интересного, — ответил Андрей. — Мундир.

— Кому-то было интересно, — сказал Витас. — И стол взломан. Что было в столе?

— Ничего интересного, — повторил Андрей. Все это не имело никакого отношения к нему. И к ПетриА.

— Почему она написала «Шквал»? — донесся настойчивый голос Витаса.

— Не знаю.

— Ты можешь позвонить в диспетчерскую?

Андрей снял трубку телефона. Там не отвечали.

— Надо ехать, — сказал Витас.

— А она? — спросил Андрей.

— Ей мы уже не поможем.

Андрей позвонил брату ПетриА и попросил приехать. Он сказал, что с ней несчастье. Больше ничего. Потом склонился и поцеловал ПетриА в висок. Кожа еще сохраняла остатки теплоты.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Космофлотовская машина подскакивала на камнях, ухала в рытвины — ей еще не приходилось ездить так быстро по этой отвратительной дороге.

Надо бы позволить Ольсену, они были дружны с ПетриА, но Ольсен уехал куда-то с ВараЮ. Андрей ощущал какую-то связь между покушением у Пруга и смертью ПетриА. А если просто совпадение во времени?

— С такой скоростью мы доберемся до космодрома к утру, — сказал Витас.

Темные дома-дыни выплывали из темноты, освещенные фарой, и прятались в столбе дыма. Расхлябанный фургон Космофлота ухнул в очередную выбоину, и его окутало пылью. Когда он выбрался из желтого облака, впереди возникли огни космодрома. Тусклые дежурные фонари, люлька диспетчерской на башне.

Ворота на поле были распахнуты, охранника не видно.

Андрей затормозил у башни. Было очень тихо. Стайка летучих крыс пролетела низко над головами, и по коже прошел холодок от их тихого пения.

Витас молча следовал за Андреем.

Диспетчерская была ярко освещена. Дежурный диспетчер завалился набок в кресле, он был неподвижен. Андрей пощупал пульс.

— Он жив.

Диспетчер тихо застонал.

Витас прошел к экрану и включил его. На экране возник корабль, он был темен и тих. Витас дал увеличение.

Люк открыт, пандус опущен.

— Где вызов? — спросил Витас.

Андрей уже вызывал корабль. Тот не отвечал.

— Этого не может быть, — сказал Витас.

Андрей обернулся. В открытых воротах космодрома вспыхнул белый круг прожектора и на поле выползла большая военная машина. Из коротких труб белыми столбами рвался пар. Стальной округлый лоб блестел под фонарем.

Машина шла полем к кораблю.

Андрей бросился к выходу, Витас за ним. Они залезли в фургон и помчались к «Шквалу».

Боевая машина затормозила. В открытом люке корабля возникла фигура.

— Кто это? — крикнул Андрей, перекрывая рев двигателя.

Человек, освещенный прожектором, был одет в светлый костюм и высокую фуражку.

— Это ты! — закричал в ответ Витас.

Человек редко видит самого себя издали, но Витас был прав. Человек, стоявший у люка, был одет в песочный мундир агента КФ, тот самый мундир, который исчез из кабинета.

Из боевой машины выскочили воины в черных коротких туниках поверх кольчуг. С копьями, некоторые с автоматами. Затем вылез грузный человек, закованный в латы. Андрей узнал Пруга, наследника Брендийского.

Пруг обернулся, заметил машину Брюса и что-то крикнул воинам, потом быстро побежал наверх, к люку. Человек в мундире Андрея Брюса поспешил за ним. Воины кинулись назад, прячась за броней боевой машины. Короткая пушка начала разворачиваться в сторону паровичка.

Оставалось еще пятьдесят метров открытого пространства. Андрей видел на маневрах, что происходит при выстреле взрывчатой картечью. Именно из такой пушки.

Андрей резко развернул машину и бросил ее в сторону, чтобы ускользнуть от прожектора. Он успел увидеть, как два воина выволакивают из люка человека, обнаженного и бессильного. Пушка выстрелила.

Единственным спасением было скрыться за кораблем. Башня боевой машины разворачивалась, Андрей шкурой чувствовал, как ствол поймал их машину и ведет ее. Он резко затормозил, Витас ударился головой в лобовое стекло.

Сверкающая струя пролетела перед самым носом паровичка.

Полминуты, чтобы зарядить пушку. Отравленные стрелы били по боковым стеклам, оставляя на них желтые потеки.

Во всю силу врубился могучий прожектор «Шквала». Поле стало светлым и маленьким, спасительная стена корабля была рядом.

Но они не успели. Их накрыло следующим выстрелом.

Андрею показалось, что он ослеп. Звенело разбитое стекло. Ожгло руку. Машину завертело и понесло.

Потом неожиданно наступила тишина. Машина стояла.

— Витас, — крикнул Андрей. — Ты что?

Витас не отвечал. От выстрелов вспыхнула фанерная обшивка паровичка, кабина наполнялась дымом. Все было неправильно и нереально. Он — агент КФ, он занимается рейсами, размещением гостей, тихое место, тихая работа. Сейчас он вернется и расскажет ПетриА о диком сне.

Витас оказался со стороны выстрела. Андрей вывалился из машины, на мгновение он потерял сознание от боли, но не отпустил Витаса и вытащил его за собой. Рука ударилась о бетон, и сверху мешком свалился Витас.

Дым был ужасен, пламя разгоралось, чтобы сожрать паровичок. Андрей полз или ему казалось, что он ползет, лишь бы скорее спрятаться в спасительную тень под кораблем, как будто там их никто не найдет…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Андрей сделал движение, чтобы откинуть одеяло, но рука, запеленутая и тяжелая, не подчинилась ему. Звонок тревоги в мозгу безжалостно будил клетку за клеткой, и, пробудившись окончательно, Андрей замер от необъятности тревоги, а затем — горя.

Была смерть ПетриА. Ночной космодром. Звезды картечи. Ослепительный взрыв.

И Андрей не пытался больше подняться. Он замер. Он почти спокойно прокручивал в голове ленту событий, вчерашних — или, может быть, уже давних? Сколько он провел времени в беспамятстве? Где он? На корабле. И корабль в полете. Ни один звук, ни одно движение не выдавало этого, но Андрей — на то и опыт — отлично знал, что корабль летит.

Андрей подвигал ногами. Ноги были послушны.

Теперь правая рука. Правая рука откинула одеяло и поднялась в воздух. Андрей поглядел на нее, как на живое существо, ему не принадлежащее.

Он сел на кровати. Голова закружилась. Ноги сделали привычное движение — надеть шлепанцы. Пятки скользнули по полу. Андрей сосчитал до двадцати, голова перестала кружиться. Он поднялся. Рука в эластичной повязке легла вдоль бока. Было больно. Чем же кончилась эта история с нападением? А Витас?

Беспокойство за Витаса и заставило Андрея скинуть оцепенение.

Андрей дотронулся до кнопки двери. Дверь не шелохнулась. Сначала ему даже не пришло в голову, что дверь может быть закрыта. За годы жизни на кораблях он не видел такого — двери не должны запираться, если только не нарушена герметичность.

Андрей шагнул к койке, нажал на столике вызов интеркома. Слава богу, хоть вызов работает. Экран как бы нехотя ожил, пошел полосами. Вспыхнул белым. На экране был ВосеньУ.

И не узнаешь с первого взгляда. К тому же костюм был ему велик.

Разумеется, велик, потому что Андрей выше ВосеньУ и шире в плечах.

Вот, значит, кому надо было, чтобы его приняли за Андрея. Зачем? Чтобы захватить корабль.

Значит, подумал холодно Андрей, утопая в ненависти, значит, это ты, мой скромный помощник, убил ПетриА. Она помешала тебе, и ты ее убил.

— Где Витас? — спросил Андрей. Он был совершенно спокоен.

— Болеет.

— Кто у вас главный?

— Нас ведет Пруг Брендийский.

— Вызови его.

На экране возник Пруг Брендийский. Он не знал, как переключается связь, и попросту оттолкнул ВосеньУ.

Наследник Брендийский был в боевом наряде и высоком шлеме. Полосы боевой краски на надутых щеках, подсиненные, заплетенные в косички усы. И настороженные черные глаза.

— Ты хотел говорить со мной? — сказал он. — Говори.

— Что произошло?

— Ты сам пришел к нам, — сказал Пруг. — Мы тебя не звали.

Он смеялся. Добрые лучики веером разбежались от уголков глаз.

— Зачем все это нужно?

— Приведите его ко мне, — приказал Пруг.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пруг Брендийский ждал в кают-компании. Он занимал половину дивана.

— Рука, — спросил Пруг, — не болит?

— Я хочу видеть капитана Якубаускаса, — сказал Андрей.

— Я думал, ты будешь спрашивать о более важных вещах, — сказал Пруг и снял парик. Голова под париком была совсем лысой.

Рука ныла, как будто в нее воткнули гвоздь. Даже подташнивало от боли. Еще не хватало упасть перед ним в обморок.

Андрей опустился в кресло напротив Пруга. Охранник, вошедший за Андреем, хотел помешать, но Пруг поднял руку:

— Пускай сидит. Он слаб. Люди неба хороши, пока вокруг них много приборов. Когда они голые, то в них нет силы.

— Где Витас? — сказал Андрей упрямо. Не спорить же с горным князьком, в лапы к которому попал лучший звездолет Галактики.

— Я отвечу, — сказал Пруг. — Твой Витас жив. Он мне не нужен, как не нужен ты. Но жив. Где доктор?

— Сейчас, — отозвался ВосеньУ и, стараясь не проходить рядом с Андреем, отправился к экрану. За экраном молча стоял ДрокУ, желтоволосый воин, которого Андрей видел в доме Пруга.

— Медотсек слушает, — раздался голос. Интересно, сколько человек оставалось на «Шквале»?

— Скажи ему о капитане, — произнес Пруг на космолингве.

— Как ваша рука? — спросил доктор. — Я хотел бы, чтобы вы зашли ко мне. Вам надо сменить кокон и сделать обезболивание.

— Я задал тебе другой вопрос, — сказал Пруг. — На мои вопросы надо отвечать сразу.

Доктор пожал плечами. Он был уже немолод, худ и сутуловат.

— Не пугайте меня, — сказал он. — Капитан Якубаускас в тяжелом состоянии. Он в ожоговой камере. Прямой опасности для жизни нет, но требуется покой и длительное лечение…

Андрей смежил веки. Тошнило от боли.

— Почему ты не задаешь вопросов? — спросил наследник Брендийский. — Я рад тебе ответить. Ты мой гость в этом большом доме.

— Зачем вы это сделали? — спросил Андрей. — Вы же понимаете, что вас обязательно поймают.

— Могу ответить, — сказал наследник Брендийский. — В этом теперь нет тайны. Мы летим на Ар-А. На родину моих предков. На родину гигантов.

— Зачем?

— Я очень просто устроен, — ответил Пруг. — Мне нужна власть и слава. Как и каждому благородному воину. Я был предательски лишен власти, которая причитается мне по праву, и вынужден жить среди слизняков вонючего города. Но у меня давно была мысль вернуться к себе победителем. Великим победителем, о котором давно мечтал мой народ и все народы.

Пруг Брендийский перестал улыбаться. Даже мягкие брыли подобрались.

— Ты чужой, ничего не понимаешь. А если понимаешь, то думаешь так, как тебя учили. Только великие люди умеют думать так, как хотят. Я думаю о том, как поднять честь. Я лечу на Ар-А. Побуждения мои благородны и цель высока. Поэтому ты жив, и твой капитан жив, и те, кто был на корабле, тоже живы. Мне не нужна кровь, только справедливость.

— А ПетриА? — спросил Андрей. — Она погибла.

— ПетриА, из клана Кам-Петри? Мне никто не сказал.

— Спроси у своего сообщника, — сказал Андрей.

— ВосеньУ, что знаешь ты, скрытое от меня?

— Кто-то убил ПетриА, — сказал ВосеньУ. — Когда я зашел в агентство, чтобы взять полетные документы и его одежду, то увидел ее мертвой. Наверное, это совершил ДрейЮ. У них была связь, и он боялся, что о ней узнают.

— Если ты прав, — сказал Пруг, — о, мы будем вынуждены жестоко наказать ДрейЮ. Ибо никто не смеет поднимать руку на девушек наших славных кланов.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Медицинский отсек был ярко освещен. Доктор поднялся навстречу.

— Здравствуйте, — сказал он. — Меня зовут Мишель Геза. С вами я немного знаком. Со вчерашней ночи вы мой пациент.

— Витас спит?

— Спит. Сейчас займемся вами.

Он быстро обработал раны. Боль возникла, заставила сжать зубы, но тут же отпустила.

— Что у вас произошло? — спросил Андрей.

— Я не поехал в город, — сказал доктор. — Полежите, сейчас пройдет. Я немного простудился. Нас осталось двое, я и второй пилот Висконти. Мы занимались своими делами, Висконти был на мостике. Потом он включился и сказал, что приехал агент Космофлота, что-то случилось. Я тоже пошел к люку, может быть, несчастный случай. Было темно. Я увидел служебную платформу, а на ней стояли вы.

— Как вы меня узнали?

— Форма. Форма представителя Космофлота.

— Это был мой помощник ВосеньУ.

— Висконти открыл люк. Мы же не знали вас в лицо…

— Вас никто не винит.

— Дальше все было неожиданно. Они оба вошли и приказали нам лечь. Висконти был вооружен, он пытался достать пистолет…

— И что?

— Они закололи его. Понимаете, все произошло очень быстро. Висконти вдруг упал. А меня свалил другой. Остальные, наверное, скрывались у корабля. Или лежали на платформе. Я услышал голоса. Они ворвались в корабль. Меня перетащили в кают-компанию. Мне сказали, что корабль переходит в чье-то владение. Человек в вашей одежде хорошо говорил на космолингве.

— Да, — сказал Андрей. — У него диплом штурмана. Но он предпочел работать в агентстве.

— Он сказал, что я должен выполнять приказания. Иначе меня убьют, как Висконти. Он не шутил.

Доктор подошел к столу, стал перебирать на нем какие-то бумажки. Руки его чуть дрожали.

— Простите, — сказал он, — не могу пережить.

— Я бы тоже испугался.

— Вы не поняли, я не могу пережить унижения. Это отвратительно. У меня на глазах убивают человека. Я смотрю на эти лица — совершенно спокойные лица… Когда этот ВосеньУ сказал, что «Шквал» должен готовиться к отлету, я вспомнил давние времена, может, помните, если вы учили историю, про террористов, которые захватывали самолеты.

— Помню. Читал.

— Я старался говорить с ними мягко, ну как с сумасшедшими. Я уговаривал одуматься. Он смеялся, а потом меня ударил. Буквально ударил по лицу. Вы можете поверить?

— Могу.

— Остальное вам известно. Но куда мы летим? И как вы думаете, они нас накормят?

— Не знаю, — сказал Андрей. — Они говорят, что летят на Ар-А. Это другая планета в той же системе.

— Она населена?

— Нет. Там только археологическая экспедиция.

События, которые казались еще недавно не связанными между собой и даже загадочными, обретали простые объяснения. Почему надо было покушаться на Андрея и Витаса? Потому что они мешали Пругу, оставаясь на свободе, они могли сорвать захват корабля. Их надо было убрать. Просто и понятно. Но почему Пруг не был настойчив в попытках убить их? Есть старинная поговорка: «Лучше живой враг, чем мститель за мертвого». Пруг опасался, что убийство капитана и агента КФ заставит Галактический Центр вступить на путь смертной мести. Пока была темная улица и стрела со стертым клеймом, Пруг мог откреститься. На корабле все иначе…

Но путешествие на родину предков — что за причина для такого трезвого политика, как Пруг?

Доктор открыл дверь в госпиталь. Там, в ванне с физиологическим раствором, лежал Витас.

Андрей подумал, как меняется человек, когда он находится в неестественном состоянии. Ты смотришь на него и видишь куклу, потому что мышцы лица расслаблены, чего не бывает даже в глубоком сне, от этого лицо становится неживым.

— Что же, — сказал Андрей, — надо отдать им должное. Они провели свою операцию безукоризненно.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Наследник Брендийский, потомок гигантов и в скором будущем господин планеты Ар-А, пригласил к обеду агента КФ Андрея Брюса.

Кают-компанию переоборудовали. Предусмотрительный наследник притащил с собой любимые вещи. Например, кресло, достаточно солидное, чтобы вместить его тушу.

Стол был накрыт скатертью цветов клана. Два воина в парадных туниках и шлемах стояли по обe стороны кресла, сверкая обнаженными клинками.

— Садись и поешь со мной, — сказал Пруг. — Не считай себя моим кровником. Это заблуждение. Смерть уважаемой ПетриА была следствием ошибки. Мы ее не убивали. Даю слово горца.

Воины внесли блюда с настоящей горской пищей. И об этом Пруг позаботился.

— Доктор голоден, — сказал Андрей.

— Я уже распорядился. Ему понесли пищу.

Странно, подумал Андрей. За всю мою не очень удачную жизнь мне не приходилось еще сталкиваться с человеком, которого я мысленно называю врагом. Но этому я враг.

— Мне ничего от тебя не надо, — сказал Пруг, накладывая с подноса мешанку в миску Андрея. — Я своего добился. Дикий горец захватил корабль. Почему? Потому что вы избалованные люди. Вас защищает страх других перед вашим могуществом. Это и есть ваша слабость. И вот результат: мы летим туда, куда я хочу.

— Не вижу, в чем наша слабость.

— Все очень просто. Горец никогда бы не сел за один стол с убийцей. Он бы умер от голода. Он бы бросился на нож. А ты такой могущественный, что не считаешь для себя унизительным сидеть со мной. Ты думаешь, что перехитришь меня. А ведь человеку трудно перехитрить гиену. Она — первобытное существо. Я — первобытное существо. Даже твой неверный помощник ВосеньУ — первобытное существо. Вы научили его летать в космосе и считать на компьютере, но внутри он остался таким же диким, как и до встречи с вами. Ты когда-нибудь был у него дома? Ты знаешь, с каким упрямством он выполняет все ритуалы первобытной жизни? Когда я узнал, что он внутри остался первобытным, я начал прикармливать его, а прикармливая, запугивал. Признай, что в моих словах есть истина.

— Есть, — согласился Андрей. — Мы были доверчивы. В результате убита ПетриА, убит пилот Висконти, тяжело ранен капитан корабля. И боюсь, что это — не последние жертвы.

— Не превращай меня в убийцу. Кстати, ты тоже ранен, и еще одного человека пришлось убить вместо археолога. Тебе смерть неприятна, ты чураешься ее оскаленной морды. Но если бы ты стал проповедовать миролюбие среди моих людей, тебя бы не поняли.

Принесли пирог с ягодами, кислый, свежий, остро пахнущий лесом и смолой. Пруг отломил кусок и положил Андрею.

— Мы никогда не были вашими врагами, — сказал Андрей. — Даже по вашим законам нельзя нападать, не бросив вызова. Это считается подлостью.

— Не учи меня, что подло, а что хорошо. Мир подл. Другого я не знаю. Я должен возвратить себе престол в горах. Это — благо для моих подданных. Ради него я позволю себе презреть устаревшие правила благородства. Вы встали на моем пути к великой цели и стали моими врагами, хотите вы того или нет.

Вошел ДрокУ. Он нес серебряный таз для омовения рук. Простому воину такая честь не дозволена.

— Я не согласен с вами, — сказал Андрей Пругу.

— Меньше всего мне нужно твое согласие. Я пригласил тебя не для этого. Ты должен понять, что мне нельзя сопротивляться. И не замышляй фокусов, они приведут к твоей смерти.

ДрокУ хлопнул в ладоши. Слуги принесли курильницы.

— Я бы мог схитрить, — сказал Андрей, поднимаясь. — Мог бы притвориться покорным. Но мои понятия чести не позволяют мне сделать это. Убийство и честь несовместимы. Я буду бороться с тобой, Пруг Брендийский, пока ты не будешь обезврежен.

— Для этого тебе придется меня убить, а убивать ты не хочешь. Так что ты бессилен, господин неба. Ты даже не сможешь отомстить за свою женщину. Я в презрении плюю на тебя. Уходи.

По кают-компании раскатился громкий, утрированный смех. И голос Пруга вслед:

— Я хотел сказать тебе — опасайся ВосеньУ. Он маленький человек, и он тебя боится. А такие маленькие люди очень опасны. Ты меня понял?

— Понял.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Если «Шквал» идет к Ар-А, это займет два дня. Археологи уже знают, что случилось, у них есть связь с Пэ-У…

Андрей представлял себе, как известия о малой войне распространяются по Галактике. Но эти картины были далеки от реальности: Пруг оказался предусмотрительным.

Археологи на Ар-А, ожидая прилета «Шквала» и возвращения Фотия ван Куна, с утра пытались связаться с космодромом Пэ-У. Космодром не отвечал — там была взорвана диспетчерская.

Когда утром «Шквал» не вышел на связь, Галактический Центр сообщил об этом в Космофлот, но так как было известно, что «Шквал» благополучно приземлился на Пэ-У, то дежурный по управлению не встревожился. Во время обеда ему сообщили, что планета также не отвечает. Так и не доев компота, он поднялся в центральную обсерваторию, чтобы узнать, какого рода помехи могли возникнуть на линии. Ему сказали, что из-за взрыва сверхновой связь ненадежна во всем секторе.

Поняв, что во всем виновата сверхновая, дежурный все же вызвал два корабля, которые находились в том секторе, — «Титан» и «Вациус». Связь с ними была нормальной.

Андрею в каюту позвонил доктор Геза.

— Это безделье кролика, — сказал он. — Сейчас откроется дверь и ваш Гаргантюа скажет — пожалуйте, будем вас кушать. Дайте мне какое-нибудь задание.

— Почему я?

— Не могу объяснить. По каким законам стая выбирает вожака?

Андрей понял, что застоялся. В нем всегда жил какой-то бес движения. Поэтому он начал отжиматься от пола. Он отжался двадцать два раза, когда дверь отворилась и показался доктор.

Андрей вскочил. Потряс руками, расслабил пальцы.

— Как вы вышли?

— Они забыли запереть дверь.

— Возвращайтесь к себе.

— А вы?

— Я загляну в отсек связи.

Андрей быстро пошел по коридору. У закругления коридора он замер, прислушиваясь. Потом обернулся. Доктор все еще смотрел вслед. Андрей энергично махнул рукой — уходите!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Законы, по которым на корабле располагаются помещения, консервативны. Дорогу к сектору связи Андрей мог бы найти с закрытыми глазами. Дверь в отсек была открыта.

Андрей закрыл за собой дверь, включил настройку. Над пультом загорелись два зеленых огонька. Теперь надо найти волну и позывные Центра. Когда-то он знал их наизусть, но все, наверное, изменилось. Он включил экран-справочник.

Дверь сзади беззвучно поехала в сторону. Андрей понял это по внезапному движению воздуха и обернулся.

ВосеньУ держал в руке бластер.

— Тебя опасно оставлять в живых, — сказал он.

Глаза ВосеньУ казались черными бездонными дырами, как дыры в белой маске, за которой нет лица.

«Такие маленькие люди очень опасны».

Андрей бросился на пол, стараясь дотянуться до ног ВосеньУ.

Луч ударил в пульт и расплавил экран. ВосеньУ снова поднял бластер, рука его тряслась.

Дурак, — трезво и спокойно подумал Андрей, — выпустил весь заряд и не поставил на подзарядку. У меня есть три секунды.

Он вскочил и шагнул к ВосеньУ так, чтобы за эти три секунды дойти и убить. Он очень хотел убить этого человека. Но не успел, потому что за спиной того уже громоздился слоновьей тушей Пруг Брендийский. Далее желтоволосый ДрокУ… а за ними доктор. И доктор кричал:

— Убийца!

Андрей увидел, как ладонь Пруга опускается на затылок ВосеньУ, и пожалел, что не успел первым.

ВосеньУ охнул и сел па пол. Бластер отлетел в сторону, и доктор хотел поднять его, но ДрокУ опередил его.

— Я же предупреждал, — сказал Пруг. — Он очень опасен.

— Трусливый человек опасен не только для врагов, но и для друзей, — сказал Пруг Андрею.

Они снова сидели в кают-компании.

— Во всем виноваты вы, — сказал Андрей. — Он пешка.

— Нет, я не могу быть виноват. Я выше этого. Тем более, что он принадлежал к такому ничтожному клану, что его можно вообще считать человеком без клана. Приходится отступать в мелочах, чтобы победить в главном.

— Опять притворяетесь.

— В твоих глазах я плох, в моих глазах я велик и справедлив.

— На пути к своей справедливости вы уже многих убили.

— Придется убивать и еще. Может, тебя. Но славить потом в песнях будут меня, потому что я полетел к гигантам и взял их оружие. Песни поют о великих завоевателях. В песнях нет места тем, кто стоял на пути великих завоевателей.

— Поймите же, все это выдумка. Нет никаких предков, нет никаких арсеналов. Это легенда, которая очень дорого обходится.

— Ты мне не веришь? Приведи гробокопателя, — приказал Пруг воину.

Андрей не сразу узнал археолога Фотия ван Куна. Он вошел, прихрамывая, и остановился в дверях. Охранник подтолкнул его в спину.

— Простите, — сказал археолог.

Они с ним поработали так, как и не снилось интеллигентному человеку, подумал Андрей. Археолог к этому не привык.

— Пришел, вот и спасибо, — сказал добродушно Пруг Брендийский. — Ты садись, не стесняйся.

Кровоподтек на скуле, синяк под глазом. Рука на боку — похоже, били по почкам.

Фотий ван Кун сел бочком, осторожно, садиться ему было больно, но отказаться он не посмел.

— Как себя чувствуешь, не болит?

— Все хорошо, спасибо.

— Такая незадача, — сказал Пруг, не переставая сочувственно улыбаться. — Наш друг не поладил с одним из моих горцев. От горцев всего можно ожидать, но чтобы возвышенный, ученый человек так себя вел!

— Перестаньте… пожалуйста, — сказал ван Кун.

— Вот тут повелитель неба ДрейЮ, мой большой друг, интересуется Ар-А. Объясни ему, что вы нашли.

— Мне надо к доктору, — сказал Фотий ван Кун. — Расскажите своему другу сами.

Андрей не видел, где у Пруга спрятан хлыст. Он знал о бичах справедливости, но видеть не приходилось. Хлыст был тонкий, из хвоста морской рыбы, с колючим шариком на конце. Он вылетел откуда-то из-за кресла, взвизгнул в воздухе и, описав круг, исчез.

Андрей вскочил.

— Не надо, — сказал ему Пруг, — Господин ван Кун недостоин вашей заботы. Я только напоминаю ему.

Фотий ван Кун глядел в пол.

Дикая ситуация. Мы забываем о том, что прошлое имеет когти и хлысты, что оно безжалостно и ни в грош не ставит человеческую жизнь. Да и нас можно понять — когда и как столкнешься с таким Пругом? Он представил себе негодование, растерянность и боль ван Куна, когда Пруг и его молодцы решили поговорить с ним на своем языке. Хотя тот проштудировал множество исторических сочинений и все знает о Чингисхане и Гитлере. Как разговаривать с бешеной собакой? Если где-то появилась бешеная собака, то специалисты отловят ее и изолируют, чтобы не покусала окружающих, и постараются вылечить. Бедняга. Его, наверное, и в детстве никто не бил.

— Возьмите себя в руки, ван Кун, — сказал Андрей. — Все это скоро кончится. Мы их посадим в клетку.

— Не дождетесь, — засмеялся Пруг. — Ты лучше повтори то, что рассказал. О планете Ар-А. О ее арсенале. Только не лги.

— Я уже излагал суть в Школе знаний, — тихо сказал археолог.

— Вот, — обрадовался Пруг. — В Школе знаний был ДрокУ. Мы давно ждали его приезда. Очень ждали.

— Расскажите мне, — сказал Андрей.

— Там была война. — сказал археолог. — Им удалось кончить жизнь самоубийством. Джинн из бутылки.

— Понятнее говори, — проворчал Пруг.

— Что тут непонятного? Они многого достигли, даже вышли в космос. По крайней мере могли долететь до Пэ-У. Технологическая цивилизация. Но они воевали. Убивали друг друга. У них было бактериологическое оружие. Оно вызвало мутации. Оружие казалось им панацеей — один удар, и все. Остановиться не смогли.

— Ясно, — сказал Андрей. — И никого не осталось?

— Хуже. Они прятались в подземельях, искали противоядие, старались спастись. Некоторые остались живы, но на ином уровне… У меня с собой были материалы, все украли.

— Ты говори, — ответил Пруг. — Ты скажи об арсеналах.

— Неточное слово. Это больше, чем арсеналы. Они прятали все. Если бы они объединились, они могли бы выжить.

— Не рассуждай, — сказал Пруг. — Ты говори, что нашли.

— Дикари не учатся на исторических ошибках. Я думал, что это предупреждение. А это соблазн. Им мало одной планеты!

— Ему надо к врачу, — сказал Андрей.

— Что? — Пруг не сразу переключился на обыденность. — К доктору? Ну, веди его к доктору. Пускай доктор его лечит.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Вы не представляете, — повторял археолог, пока доктор готовил успокаивающие средства, — что это за существа. Им доставляет наслаждение бить. Неужели человека можно избить так, что он потеряет человеческий облик?

— На Ар-А остались люди? — спросил Андрей, чтобы переменить тему разговора.

— Люди? Я же сказал, что их оружие изменяло генетическую структуру. Были люди — стали амляки.

— Выпейте вот это. — сказал доктор, — и разденьтесь.

— Сейчас, сейчас.

Фотий ван Кун залпом выпил лекарство, поперхнулся. Хотел что-то сказать, но не сказал, словно побоялся.

Обнаженный Фотий ван Кун оказался очень худ и весь изрисован синяками и ссадинами.

— Ну и обработали они вас, — сказал доктор.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

К этому времени в Центре знали, что планета Пэ-У не отвечает. «Шквал» тоже молчал. В том, что случилось бедствие, уже никто не сомневался.

«Вациус», корабль с плазменными двигателями, получил приказ — идти к Пэ-У. В тот же вечер с орбиты у Сириуса стартовал к Пэ-У патрульный крейсер «Гром». Он шел на гравитонных двигателях, но расстояние было очень велико. Он придет позже.

Капитан «Вациуса», милостивый Йнвуке, почти двухметровый сутулый уроженец Крионы, обвел маленькими, в густых белых ресницах глазами собравшихся в салоне пассажиров и членов экипажа.

— У меня серьезное сообщение. Прошу общего внимания.

Там было человек шестьдесят, в основном соотечественники капитана. Звезды в этом секторе собраны компактнее, чем на окраине витка, где расположена Солнечная система, так что космические путешествия тут будничны.

Капитан оправил парадную форму Космофлота, не очень удобную для него, — крионцы предпочитают свободные, мягкие одежды.

— Гравитолет «Шквал» не выходит на связь, — сказал капитан. — Он в рейсе на планете Пэ-У.

— Милостивый капитан, — поклонился, приподнимаясь, второй штурман. — Что говорит станция планеты Пэ-У?

— С ней тоже нет связи, — сказал капитан, чуть кланяясь второму штурману.

— Осмелюсь не понять вашу милость, — сказал второй штурман. То же хотели сказать и другие члены экипажа, но не имели права: спрашивать мог только второй штурман, он же сын капитана. — Как может прекратиться связь с кораблем и планетой, если на них установлены совершенно автономные станции связи?

— Я не могу ответить на ваш вопрос, — сказал капитан. — Так как невозможно предположить, чтобы две станции случайно перестали работать, то, вероятно, корабль Космофлота попал в беду. Мы находимся ближе всех к планете Пэ-У.

— Каково отклонение от цели? — спросил один из пассажиров. Он был землянином и не знал, что ему нельзя задавать вопросов.

— Сегодня же мы меняем курс и идем к цели на максимальной скорости, которую не все пассажиры могут перенести. Мы предлагаем пассажирам перейти на планетарный посадочный катер, который пойдет следом. Как только мы закончим нашу миссию, то вернемся на прежний курс и возьмем на борт катер. Общая задержка рейса — около двенадцати галактических суток.

— Что вы предполагаете? — спросил второй штурман.

— Я ничего не предполагаю, — ответил капитан. — Но Пэ-У относится к разряду развивающихся планет, еще не готовых к галактическому содружеству.

Так как Криона была в высшей степени цивилизованной планетой, капитан не мог изгнать из своего голоса некоторой снисходительности к иным цивилизациям.

— Корабль мог погибнуть? — спросил второй штурман.

Капитан вздохнул. Штурман вел себя как последний пассажир.

— Но почему мы? — спросил пассажир с Земли. — Это не дело гражданской авиации.

— Мы будем там на три дня раньше патрульного крейсера.

— Но ведь мы не вооружены!

— Поэтому я и приказываю всем пассажирам покинуть корабль. То же могут сделать члены экипажа, которые считают, что дальнейшее пребывание на корабле для них нежелательно.

Первым улыбнулся второй штурман. Потом улыбнулись и остальные.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Консул Ольсен и начальник стражи ВараЮ приехали на космодром.

Само здание почти не пострадало. Взрыв, разрушивший диспетчерскую, лишь выбил стекла и сорвал крышу. В тени здания, еле различимые за тучей рыжей пыли, сидели рядком три мрачных инженера из команды «Шквала».

— Что-нибудь слышно? — спросил первый инженер Салиандри. Он провел ладонью по плотной курчавой шевелюре, и в рыжей шапке образовалась черная просека.

— Нет, — ответил Ольсен печально.

У ВараЮ тоже было немного новостей. Накануне он пытался выяснить, не было ли на борту маньяка, который мог бы угнать корабль. Сам ВараЮ не верил в эту версию, но держался за нее несколько часов. Уже было известно, что исчез Пруг Брендийский, что убита ПетриА, что Андрей Брюс с капитаном позапрошлой ночью поехали на космодром, а их машина, сказал ВараЮ, найдена сожженной и изрешеченной картечью. Все указывало на то, что похищение корабля — дело Пруга, но начальник стражи не мог в это поверить. Невероятность преступления и его ненужность не умещались в сознании.

Инженеры со «Шквала» пытались разобраться в остатках диспетчерской. В глазах филолога Ольсена инженеры с гравитолета были наделены безусловной способностью подчинять себе машины. Разрозненные части рации, извлеченные из-под развалин, лежали в тени. Частей было много.

— Надежды на связь мало, — сказал Салиандри.

— Ничего, — успокоил себя Ольсен. — В Центре уже знают.

Он поглядел на белесое, иссушенное небо, будто там миг возникнуть патрульный крейсер.

— Далеко лететь, — сказал помощник капитана, имени которого Ольсен не помнил.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На планете Ар-А жили потомки людей — амляки.

Эти твари держались небольшими стаями. Почти беззащитные перед крупными хищниками, они сохранили остатки интеллекта, что позволяло им выжить в этом жестоком мире. Их название возникло из звукоподражания: существа все время бормотали что-то вроде: ам-ляк-ам-ляк-ам-ляк. Они не ощущали никакой связи с развалинами городов, но какие-то инстинкты тянули их к кладовым. Видно, человечество на Ар-А погибло хотя и быстро, но не мгновенно. Последние разумные жители планеты наименее пораженного среднего континента не только успели спрятать в пещерах наиболее ценные с их точки зрения вещи, но и вели до последнего момента записи. И ждали. Наивно ждали, когда все это кончится, и окончание смертей принимали за победу над врагом. Тщетность жертв оскорбляла сознание более, чем страх всеобщей смерти.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Начальника археологической экспедиции Тимофея Брауна беспокоило отсутствие связи, но оснований для тревоги не было, потому что «Шквал» ждали только через двое суток. В тот день работали, как обычно: с утра принялись за подземелье в мертвом городе. Во время последней войны там находился штаб фронта и арсенал.

К обеду археологи вернулись к себе в купол. Эльза, жена Тимофея, принялась готовить обед, а Львин решил наконец починить археоробота Гермеса; Тимофей разбирал бумаги, привезенные из подземелья.

В это время в трех километрах от купола и опустился «Шквал». Опустился мягко, словно подкрался. Браун решил, что это слабый сейсмический толчок.

— Ты слышал, Тима? — спросила Эльза из камбуза. — У меня чуть чашка не упала.

— Пустяки, — отозвался Тимофей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пруг не хотел терять времени даром. Как только «Шквал» опустился на поляну и локаторы определили, что никого нет, он приказал выкатить вездеход, взять на него Фотия ван Куна и десять воинов, захватить жилище археологов, а затем, не теряя времени, направиться к арсеналам.

И все прошло бы, как хотел того Пруг, если бы не неожиданный поступок Фотия ван Куна.

Его вывели к открытому люку.

Воины стояли у входа, тихо переговариваясь. Тишина, владевшая миром, приказывала им быть осторожными, как охотникам в незнакомом лесу. Пустошь, покрытая редкой травой, уходила к низкому серому лесу, за которым поднимались тоже серые, голубоватые холмы. Странная тишина, безветрие, низкие облака, сгущавшиеся в преддверии дождя, — все это наполняло пейзаж тревогой.

Фотий ван Кун стоял в стороне, в полутьме, на расстоянии вытянутой руки от крайнего воина. Он тоже смотрел наружу, но видел совсем иное: знакомую поляну, за которой будет пригорок, поросший колючими деревьями, а затем, если обогнуть пригорок узкой дорожкой, другая поляна у скал. Там купол, и там домовитая Эльза Браун и неразговорчивый Тимофей ждут его, а Львин напевает неразборчивую для европейского уха бирманскую песню и что-нибудь, как всегда, мастерит…

В ван Куне росло нетерпение, обязательность действия. Неизвестно, как остановить пиратов, но бездеятельность была невыносима.

Начался мелкий занудный дождик. Капли взбивали пыль, затягивали туманной сеткой недалекий лес и холмы.

Вездеход стоял совсем близко, в нескольких метрах. Фотий ван Кун смотрел на вездеход и удивлялся — как же они не сообразили, что вездеход нужно охранять? Кто-нибудь может добежать до него, влезть внутрь… а кто? И тогда он понял, что имеет в виду себя самого. Это он может добежать до вездехода, прыгнуть в открытый боковой люк и помчаться к лагерю…

В глубине коридора послышались голоса — к выходу спешили горцы, чтобы отправиться в лагерь экспедиции. Шум как бы ударил ван Куна в спину. Он отчаянно оттолкнул ДрокУ и кинулся вниз по пандусу.

Он забыл о том, что надо вилять и пригибаться. До вездехода было дальше, чем казалось, и все силы ушли на то, чтобы добежать.

От неожиданности воины не сразу начали стрелять. Ван Кун уже карабкался в открытый люк, когда одна из стрел настигла его, но, к счастью, лишь пронзила рукав. Фотию показалось, что кто-то держит его, он закричал, вырываясь, и рванулся так отчаянно, что разорвал крепкую ткань и упал внутрь машины.

Через несколько секунд он настолько пришел в себя, что закрыл и задраил люк. И тут же по люку ударил боевой топор ДрокУ.

Фотий ван Кун перебрался на сидение водителя, включил двигатель и рванул машину вперед. Вездеход подпрыгнул. Он не был приучен к такому обращению, однако шустро пополз по пригорку, отбрасывая гусеницами траву.

ДрокУ пробежал несколько шагов за вездеходом, потрясая кулаком, бесцельно пустил стрелу вслед и остановился.

Вездеход скрылся в чаще.

— Где археолог? — спросил наследник Брендийский.

— Он убежал, — ответил ВосеньУ.

— Я тебя убью, — сказал Пруг. — Как его догнать?

— Есть второй вездеход.

— Я сам поеду.

Холодное бешенство не мешало Пругу Брендийскому трезво думать. Он поставил на карту все, проигрыш означал смерть и бесчестье. Его помощники ненадежны. ВосеньУ принадлежит к другому клану, он всегда докажет, что был жертвой. ДрокУ, старший над воинами, хоть и горец, тоже опасен. Что он делал в городе? Кому служил?

Стена транспортного отсека медленно сдвинулась с места и отъехала в сторону.

— Садись, повелитель, — сказал ВосеньУ хрипло.

Как он меня ненавидит, подумал Пруг. Лучше не поворачиваться к нему спиной.

— Прости меня, ВосеньУ, — сказал Пруг, хотя и не должен был так говорить с низким человеком. — Сейчас решается все. Если мы не успеем, мы с тобой погибли. Если мы возьмем их, то мы с тобой господа всей Пэ-У.

— Слушаюсь, господин, — ответил ВосеньУ.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Тимофей выглянул в окно и увидел, как к станции несется вездеход. Вездеход был незнакомый.

— Львин, Эльза, — сказал Тимофей. — У нас гости.

Он отложил пленку и быстро направился к двери.

— Как же мы не увидели корабля? — всполошилась Эльза. — А у меня обед не готов. Фотий, наверное, голодный.

Они выбежали наружу как раз в ту минуту, когда из бокового люка вывалился Фотий ван Кун. Он был странно одет, в рваной фуфайке, босиком. Лицо его было в крови.

Тимофей побежал к нему, за ним Львин. Эльза увидела, как они подхватили Фотия. Тот быстро и невнятно бормотал:

— Скорее, они за мной… скорей же, я говорю! Да отпустите вы меня…

Львин и Тимофей повели Фотия к станции. Эльза подбежала к вездеходу и заглянула внутрь — ей показалось, что там кто-то остался. Там никого не было.

Когда она догнала мужчин, те уже втащили потерявшего силы Фотия внутрь. Он был почти невменяем.

— Что с тобой! — ахнула Эльза.

— Скорее, — пробормотал ван Кун, потянулся к столу, схватил с блюда пышку и начал жадно жевать.

— Совсем не кормили… — сказал он. — Чего же вы сидите? Они сейчас здесь будут!

— Его надо перевязать.

Фотий вскочил, он говорил из последних сил:

— Через две минуты они будут здесь! Забрать карты и схемы — больше ничего! И оружие. И на вездеходе в лес, потом перевяжете. Корабль захвачен бандитами…

И тут, поняв, что его слова дошли до остальных, он мягкой куклой осел на руках у археологов.

— Что он говорил? — спросила Эльза. — Он бредил?

— Эльза, немедленно собирай схемы раскопок — ив вездеход, — сказал Тимофей. — Львин, на тебе аптечка и припасы…

Эльза все не отходила. Происходившее было вне ее опыта, вне ее понимания.

— Что случилось? — спросила она. — На него напали?

— Разберемся потом. Даю две минуты на сборы — и всем в вездеход.

Эльза знала своего мужа двенадцать лет, знала его и в добрые моменты и в беде, но никогда не слышала этого голоса.

— Тимофей, я умоляю!

Но Тимофей словно перестал ее замечать. Он потащил Фотия ван Куна наружу, к машине.

— Нельзя так! — крикнула Эльза. — Его надо перевязать.

Ей ни разу в жизни не приходилось попадать в ситуации, значения которых понять было нельзя. Но Тимофей Браун провел полгода на планете, где песчаные ураганы налетали неожиданно и страшно, и видел, как его друг, не поверивший в то, что надо бежать, опоздал и погиб. Львин был альпинистом, тихим, упорным, отчаянным, который ради победы научился отступать и не видел в этом ущерба своей гордости. У них был жизненный опыт — опыт встреч с опасностью. Они поверили Фотию, хотя никогда не слышали о Пруге, наследнике Брендийском, и его правах на престол.

Тимофей втащил ван Куна в люк и положил на пол кабины. Фотий вскрикнул, не приходя в сознание. Львин швырнул в люк контейнер с медикаментами.

— Где Эльза? — крикнул Тимофей.

Львин бросился за вторым контейнером, с аварийным запасом продовольствия.

— Она идет, — ответил он.

Эльза выбежала с охапкой лент и блокнотов. Листки и ленты падали на землю, Тимофей побежал ей помочь. Львин тащил к люку контейнер с продуктами.

И в этот момент сквозь громкий стук собственных сердец они услышали шум двигателя — к станции шел другой вездеход. Внезапно шум двигателя оборвался.

Они замерли на секунду, затем, помогая друг другу, полезли в люк, захлопнули его, и тут же Тимофей включил двигатель.

Если бы они могли слышать, то услышали бы, как сразу же зашумел двигатель и второго вездехода. ВосеньУ, который вел вездеход по следам первой машины, потерял след на каменной осыпи, но когда он услышал, как заревел, срываясь с места, вездеход археологов, бросил свою машину вдогонку.

Вездеход трясло. Эльза села на пол и положила голову Фотия на колени. Львин раскрыл аптечку.

Браун въехал в неглубокую быструю речку и пошел вверх по течению, хотя понимал, что это вряд ли собьет преследователей со следа. Кто они, думал он, стараясь обходить крупные камни, чтобы машина меньше дергалась. Взбунтовался экипаж? Космические пираты? Невероятно. Что-то случилось на Пэ-У? Он где-то читал, что там есть изоляционисты.

И тут он понял, куда ведет машину. Подсознательно он вел ее туда с самого начала.

К новому раскопу в мертвом городе.

Старые раскопы с кладовыми-лабиринтами были ближе, до них он бы добрался уже минут через десять. Но когда Фотий улетал на Пэ-У, он взял с собой все схемы ранних раскопок. Если схемы попали в руки тех, кто за ними гонится, то в лабиринтах от них не скрыться.

Метров через двести Браун свернул в русло заросшего канала. Машина сразу погрузилась до половины в воду. Дно канала когда-то было выложено плитами, на них наплыл толстый слой ила, гусеницы пробуксовывали.

Они катили по бывшей улице. Кое-где виднелись фундаменты, а то и стены небольших строений. Затем была большая воронка с оплывшими краями, на дне ее зеленела вода. У края воды сидели три амляка, сидели сурками, ничего не делали. Один из них поднял голову на шум машины и проводил ее равнодушным взглядом.

Въезд в подземелье — не то бывшее убежище, не то подземный завод — был за скелетом какого-то громоздкого строения. Они еще не знали, насколько глубоко тянется подземелье, но Браун рассудил, что это лучшее укрытие.

Рухнувшая металлическая балка закрывала половину входа, пришлось въезжать аккуратно, стараясь не попадать в глубокие колеи — остатки металлической дороги.

Браун включил фары.

Ход, как и в трех исследованных ранее убежищах, метров через пятьдесят поворачивал под прямым углом. Машина свернула за угол, проехала еще немного и замерла перед грудой ржавого железа.

— Все, — сказал Браун. — Надеюсь, что они нас не найдут.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пруг потерял след археологов в мертвом городе. Груды развалин, ржавые металлические конструкции, полузасыпанные воронки… В этом лабиринте не мог помочь ни один локатор.

И все же из упрямства, из надежды на везение Пруг заставлял ВосеньУ крутить по бесконечным улицам. Воины сидели молча, они оробели. Им казалось, что отсюда никогда не выбраться.

Наконец, когда вездеход в третий раз оказался на площади с громадной затопленной воронкой посредине, Пруг приказал остановиться. Он вылез из вездехода и долго стоял, принюхиваясь.

На холме из камней и металла, успокоенные тишиной, появились амляки. Пруг знал от Фотия ван Куна, что они — жалкие выродки, потомки гигантов. Чтобы успокоиться, он выпустил по ним очередь из автомата. С вершины холма донесся писк.

Пруг ухмыльнулся.

— Мы победим, — сказал он. — Богиня ОрО не оставит нас.

— Богиня не оставит, — нестройно поддержали его воины.

ВосеньУ молчал. Больше всего на свете он хотел бы вернуться на неделю назад, в тихий дом Космофлота.

— КрайЮ, пойди сюда, — скомандовал Пруг.

Старый могучий воин, лучший следопыт гор, выбрался из вездехода.

— Ты останешься здесь, — сказал Пруг. — Ты будешь моими глазами и ушами. Возьми оружие и рацию. Как только услышишь подозрительный шум, как только увидишь их, сразу сообщи мне.

— Я понял, вождь, — сказал старый воин.

— Ты не боишься?

— КрайЮ не боится.

Воину было страшно. Но худшим позором было признаться перед вождем в страхе.

Вездеход медленно уполз.

На обратном пути Пруг приказал остановиться у старых раскопок. Он знал о них по фотографиям и планам, отнятым у Фотия ван Куна. Когда-то бомба попала здесь в подземные склады, и перекрытия рухнули. Археологи вскрыли подземелья. То, что интересовало Пруга, оказалось в плачевном виде. Пули сплавились в слитки, ржавые стволы пушек торчали из земли, боевые машины стали бесформенными глыбами металла.

Гнев Пруга сменился усталостью. Фотий ван Кун не врал, когда говорил ему, что оружие из арсеналов Ар-А бесполезно.

— Это еще ничего не значит, — пробормотал он, трогая носком золотого башмака изогнутый ржавый ствол.

— Простите, господин? — не понял ВосеньУ.

— Здесь плохое оружие. В другом месте хорошее оружие.

Пруг показал в сторону мертвого города.

— Воины! — воскликнул он. — Завтра мы найдем большие богатства. А сегодня берите все, что вам нравится в этом доме.

И широким жестом он направил воспрянувших духом воинов к куполу археологов.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Что им здесь нужно? — спросил Львин, стоя у входа в подземелье и глядя, как мелкий дождик стучит по неровным плитам мостовой.

— Они верят в арсеналы Ар-А, — сказал Фотий ван Кун.

Эльза принесла им по куску пирога.

— Я взяла пирог, — сказала она. — Поешьте как люди.

— Ну что же мы стоим! — вдруг взорвался Фотий. — Я повторяю — они варвары! Они на все способны!

За часы, проведенные на воле, он забыл о своем ужасе и унижении. Сейчас он горел желанием немедленно отомстить Пругу.

— А что ты предлагаешь? — спросил Тимофей Браун.

Он аккуратно доел кусок пирога, собрал крошки на ладонь и высыпал их в рот.

— Это очевидно! — ответил ван Кун. — Как только стемнеет, мы едем к кораблю, берем его штурмом и освобождаем наших.

— Корабль стоит на открытом месте, — сказал Браун. — Вход только один. Разбойники вооружены.

— А что? Стоять и ждать? Да? — разбушевался ван Кун.

— Спокойней, Фотий, — сказала Эльза. — Ты же знаешь, какой Тимофей умный. Он обязательно что-нибудь придумает.

Но Браун ничего не мог придумать. Кроме того, что надо сначала вернуться на базу, поглядеть, уехали ли они оттуда, и запастись всем необходимым. Они бежали так быстро, что многое забыли.

— Так поехали, — сказал Фотий. — Выводи вездеход и поехали.

— Пожалуй, Эльзе лучше остаться здесь, — сказал Тимофей. — И одному из нас.

Эльза кивнула. Она привыкла ему подчиняться, потому что была уже двенадцать лет убеждена, что ее муж — самый разумный и серьезный человек в Галактике.

— Кто останется с Эльзой? — спросил Браун и посмотрел на Львина.

Маленький бирманец отрицательно покачал головой. Он знал, что Браун умен, но, в отличие от Эльзы, мог сомневаться в его решениях.

Браун хотел сказать, что он сильнее Львина и лучше водит машину, но это было неубедительно. Просто Браун не представлял себе, как он останется здесь и будет в бездействии ждать. Ему было страшно оставлять Эльзу, но еще опаснее брать ее с собой. Они уже знали, что живут с Пругом по разным законам. В мире без войн, в мире правил, установленных разумом, Пруг был вызовом не только галактическому обществу, но и морали каждого из тех, кто с ним сталкивался. Обращаться с ним можно было лишь как с хищником. Хищника бесполезно уговаривать и умолять.

Серьезность происходившего заставила Тимофея Брауна оставить Эльзу в подземелье, что было нарушением всех инструкций. Но Браун знал, что волки в подземелья не заходят, а по-настоящему опасные хищники — на корабле.

— Я прошу тебя, — Браун старался говорить сухо и буднично, словно отправлялся на раскоп, — далеко от укрытия не отходить.

Эльза криво улыбнулась. Ей не страшно было оставаться, она очень боялась за Тимофея.

— Я приготовлю ужин к вашему возвращению, — сказала она.

И все согласились, что это правильное решение.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Они спрятали вездеход за деревьями и долго наблюдали за станцией, чтобы выяснить, не оставлена ли охрана. В конце концов Львин перебежками добрался до купола. Остальные следили за ним, готовые броситься ему на помощь.

Львин подбежал, пригибаясь, к окну станции и заглянул в него. Затем поднялся во весь рост и пошел к двери. Он исчез внутри, через минуту вышел на порог и крикнул:

— Идите. Только не пугайтесь.

Когда Фотий и Браун подошли к станции, Львин сказал:

— Какое счастье, что Эльзы нет. Она бы умерла от горя.

Тимофей согласился с ним. Мало того, что на станции все было перевернуто и разбито, словно там бушевало стадо слонов; создавалось впечатление, будто налетчики гадили нарочно. Особенно досталось кухне. Жалкие остатки праздничного обеда, который так тщательно готовила Эльза, были разбрызганы по комнате, а кастрюлями, похоже, играли в футбол…

Долго на станции они не задерживались. Фотий выскочил наружу первым и закричал, размахивая худым кулаком:

— Мы их заставим все это убрать! Носами извожу! Носами!

— Первобытная психология влияет на нашего коллегу, — сказал Львин.

— А ты не согласен?

— Я их больше сюда не допущу, — сказал Львин. — Даже если они придут наниматься уборщиками.

— Что ж, — сказал Браун, — теперь к кораблю. Надо добраться поближе, пока не стало совсем темно. Огней зажигать нельзя, а в темноте на нашей колымаге лучше не путешествовать.

Они вернулись к вездеходу и поехали к посадочной площадке, но не прямым путем, а по длинной, похожей на ятаган ложбине, которая выводила к кораблю с фланга, где их меньше всего ждали.

Наступил теплый вечер. Небо, темно-синее над головой, алело к закатному солнцу, а облака, которые плыли в той стороне, были зелеными, с очень светлыми оранжевыми краями. Пэ-У уже поднялась в небо как большая луна, она была желтой, и видно было, как по лицу ее океанов завиваются вихри циклонов.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Старый КрайЮ, лучший охотник Брендийского клана, который попадал из духовой трубки в глаз птице, летящей под облаками, и мог выследить горного медведя по следу, оставленному три дня назад, услышал, как по улице ползет вездеход. Он не видел, откуда вездеход выбрался, и не смог найти подземелье по следам, потому что вездеход не оставлял следов на каменных оползнях и стальных мостовых. Он просто сообщил на корабль, что археологи что-то замышляют.

— Хорошо, — сказал ВосеньУ, — я доложу князю.

— Хорошо, — сказал Пруг, узнав об этом. — Мы пойдем кушать. Когда они будут близко, сообщи.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Возвращаясь после неудачной охоты на археологов, Пруг был удивлен, что смог подъехать незамеченным к самому пандусу «Шквала». Он приказал ДрокУ включить прожектора и пеленгаторы и на всю ночь посадить на пульте управления ВосеньУ.

Наследник Брендийский отужинал в обществе ДрокУ, и настроение его улучшилось. Его сладко тянуло в сон, и он дал бы волю этому благородному желанию, но тут его вызвал ВосеньУ.

— Вождь, — сказал он. — Мы видим машину.

— Далеко? — спросил Пруг.

— Примерно в тысяче шагов. Едут лесом, на открытое место не выходят.

— С какой стороны?

— С той же, куда ездили вы, господин.

— Все правильно, — сказал Пруг и улыбнулся. Улыбка утонула в толстых щеках. — Хорошо, что мы дали убежать этому сумасшедшему. Он сказал им, что мы — дикие люди, совсем дикие, почти как звери. Мы не знаем, как управлять кораблем. Мы не знаем, как смотреть из корабля наружу. Они приедут и возьмут нас спящими. А ну, выключить лампы! Открыть дверь, убрать часовых!

ДрокУ согласно кивнул.

— Вы правы, вождь, — сказал он. — Но есть одна опасность.

— Говори.

— А вдруг они взяли оружие гигантов?

— Когда враг видит, что крепость готова к бою, — сказал Пруг, — он выдвигает трапы и настраивает катапульты. Когда враг видит, что крепость спит и ворота открыты, он входит внутрь. В темном коридоре оружие гигантов не поможет.

Издали Тимофей увидел зарево над кораблем.

— Плохо, — сказал он. — Они нас ждут.

— Пускай ждут, — ответил Фотий ван Кун. — Мы подождем, пока они лягут спать. Лес подходит к самому кораблю. Мы подползем к люку и ворвемся внутрь.

Львин молчал.

— Нас только трое, — сказал Тимофей Браун.

— Мы освободим пленных, — упрямо сказал Фотий ван Кун.

Вездеход подполз к опушке. И в этот момент свет погас.

Верхний абрис корабля чернел над деревьями.

— Видишь, — сказал Фотий ван Кун, — дикари легли спать.

Тимофей затормозил.

— Оставайтесь здесь, — сказал он, быстро открывая люк.

Пригибаясь, он добежал до края кустарника. Глаза уже привыкли к темноте, и Тимофей различил, как двинулся в сторону главный люк и, словно приглашая в гости, выкатился серебристый пандус. Какая-то фигура тенью мелькнула в отверстии люка и исчезла.

Корабль ждал гостей.

Тимофей Браун вернулся к вездеходу и захлопнул люк. Фотий ван Кун выжидающе смотрел на него.

— Нас ждут, — сказал Браун. — Капкан готов. Можно заходить.

— Откуда они могут знать? — рассердился ван Кун.

— У них есть локаторы, — ответил Львин.

— Вы их не видели! — нервно засмеялся Фотий ван Кун. — Это же гориллы. Они не представляют, как его включить.

— Прожектора горели, — тихо сказал Львин. — Потом потухли.

— Они открыли люк и спустили пандус, — добавил Тимофей.

— Я думаю, нам пора возвращаться, — сказал Львин.

— Ни за что! — воскликнул Фотий. — Я остаюсь.

Тимофей сидел, положив руки на рычаги управления.

— Идет война, — сказал он, будто не слыша криков Фотия. — В войне нужно оружие.

— У нас нет оружия, — сказал Львин.

— У нас есть оружие, — ответил Тимофей. — В подземелье. Просто нам не приходило в голову, что оно когда-нибудь вновь может убивать.

— Оно не должно попасть им в лапы, — сказал Львин.

— И мы так все оставим? — спросил Фотий, уже сдаваясь.

— Мы ничего так не оставим, — сказал Браун. — Но сейчас мы возвращаемся в город.

Пруг наблюдал за тем, как на экране локатора медленно поползла вдаль зеленая точка вездехода.

— Догадались, — сказал он разочарованно. — Не надо было сразу выключать лампы. Вызови КрайЮ.

ДрокУ включил связь.

— Ты не спишь, КрайЮ? — спросил он.

— Я не сплю, — ответил далекий голос.

— Если люди на машине возвратятся в город, ты должен узнать, куда они спрячутся. Ты понял?

— Я понял.

— А теперь закрыть вход в корабль и спать, — сказал Пруг Брендийский. — Всем спать, кроме тебя, ВосеньУ. Завтра большой день.

Через час ВосеньУ принял сообщение: КрайЮ выследил, как машина спряталась в большую черную дыру.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Корабль Космофлота «Вациус», изменив курс, шел к планете Пэ-У.

Связи с планетой все еще не было, но капитан «Вациуса» знал, что через день или два они войдут в сферу действия планетарной связи. Такая станция есть в консульстве Галактического центра, и если оно цело, то у них будет необходимая информация.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Эльза смотрела, как вездеход переваливает через пригорок и скрывается среди скелетов зданий. Ей никогда не приходилось оставаться здесь одной. Нет, конечно, она оставалась одна на станции, когда дежурила или обрабатывала находки, но тогда она была дома. Она могла закрыть за собой дверь и если нужно связаться с Тимофеем. А тут глупо получилось, все были одеты по-домашнему, без раций — кто будет носить дома тяжелые, граммов по двести, браслеты? А когда бежали со станции, о них забыли, некогда было…

Вездеход уехал, и мир разрушенного города, испуганный вторжением людей, стал постепенно оживать, не обращая внимания на Эльзу. Среди травы, пробивающейся между плит, пробежали вереницей серые зверьки — целая семейка, мал-мала меньше: из-за обломков стены тяжело взлетели летучие крысы, наступало их время, они беззвучно кружили над Эльзой, разминаясь после дневного сна. На обваленной каменной башне возник силуэт волка, и Эльза вздрогнула.

Короткий страх быстро миновал. Он родил в Эльзе настороженность, осознание того, что ее некому защищать. Она должна стать такой же тихой, как остальные обитатели города.

Эльза вошла в широкий туннель, повернула направо, миновала открытые двери. Здесь у стены они сложили добро, взятое со станции: коробку с документами раскопок, аптечку, фонарь, неприкосновенный запас еды, канистру с водой, одеяла. Эльза ощупью нашла сваленные вещи, зажгла фонарь.

Просто так сидеть было тяжко. Начинаешь мысленно следовать за вездеходом и воображать, а воображение пугает. Эльза поднялась и решила пройти в глубь подземелья.

И тут она услышала далекий, человеческий плач.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Нас не было два часа, — сказал Тимофей Браун, когда вездеход выбрался на дорогу. — Как там Эльза?

— Странно, — подумал вслух Львин. — В масштабах Галактики это такая мелочь — какой-то князек с отдаленной планеты захватил корабль, чтобы поживиться сокровищами, которыми якобы владеет маленькая археологическая экспедиция. Через три дня прилетит патрульный крейсер и этого князька свяжут. Вот и все.

— Ты не прав, — сказал Браун. — Они убили несколько человек и готовы убивать еще. Если им удастся заполучить современное оружие, они убьют много людей. Мы сейчас единственная плотина между маленькими преступниками и большим преступлением.

— Но в этом нет смысла! — возразил Львин. — Это дело дней, и никто ему не позволит…

— А если к тому времени мы уже будем мертвыми? Со стороны все это незначительный эпизод, а для нас — жизнь.

Дорога была ярко освещена Пэ-У, сверкавшей в небе. Выбоины казались черными пропастями.

Вездеход мягко перевалил через груду камней и оказался в широком туннеле, ведущем в подземелье. Браун помигал прожектором, выключил двигатель, откинул люк. Было очень тихо.

— Эльза, — позвал он.

Отдаленное эхо откликнулось на голос.

Браун выскочил из вездехода и пошел вперед. Львин сказал:

— Мы посмотрим снаружи.

— Только осторожнее, — предупредил Браун. — Там волки.

Через несколько шагов он миновал сложенные у стены вещи. Эльза начала их распаковывать, но что-то ее отвлекло.

Браун, стараясь ступать тихо, пошел в глубь туннеля.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда в мертвом городе на Ар-А занимался рассвет, «Вациус», спешивший к Пэ-У, приблизился настолько, что его сигналы уловила станция связи в консульстве Галактического центра.

Консул Ольсен только что заснул. Он спал у себя в кабинете, не раздеваясь, чтобы быть готовым к любым неожиданностям.

В то время спали и космонавты, которые до полуночи возились со станцией на космодроме, спал и господин ВараЮ, начальник стражи. Не спали лишь в доме ПетриА. Пока тело убитой не будет предано очищающему огню, в доме должны бодрствовать, чтобы злые духи, привлеченные несчастьем, не захватили душу девушки.

Сигнал от «Вациуса» был слабым, но явственным. Консул не сразу сообразил, что происходит. Затем вскочил с дивана и бросился к рации.

Через минуту прибежала Елена Казимировна. Она исполняла обязанности связиста, когда местные сотрудники консульства уходили домой.

— Нильс, — сказала Елена Казимировна, отстраняя мужа от рации, — это не мужское дело.

— А что мужское? — спросил Ольсен, с радостью уступая место жене.

— Политика, — ответила Елена Казимировна. — В этом можно наломать больше дров, чем в связи или в домашнем хозяйстве.

— Пожалуй, ты права, — согласился консул. — Как чудесно, что это теперь кончится.

— Чудесно, если на связи Космофлот или патрульный крейсер. А если это сообщники твоих бандитов?

Консул потер виски. Он готов был поверить во что угодно.

— «Вациус», — раздался голос в приемнике, — Говорит корабль Космофлота «Вациус». Вызываю Пэ-У, вызываю Пэ-У…

— Вот теперь, мой дорогой, — сказала Елена Казимировна, — тебе будет с кем поговорить о политике.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Эльза прошла шагов сто по коридору. Луч фонаря выхватывал из темноты ящики со снарядами, пушки, тюки сгнившего тряпья…

И тут Эльза услышала шорох.

Шорох донесся спереди.

Эльза почувствовала, что за ней следят.

Ее чувства были настолько напряжены, что она уловила страх и настороженность. Она поняла, что встреча не случайна.

Эльза замерла.

Тот, кто следил за ней, тоже замер. Нужно было какое-то движение, шум, возглас, чтобы неподвижность взорвалась движением. Эльза резко повернула фонарь.

Луч ослепил амляка. Отразился в глубоких бессмысленных глазах.

Слабые руки дернулись к глазам, чтобы закрыть их. Амляк пятился, робко и беззвучно, прежде чем сообразил, что может убежать. Его шаги гулко застучали по коридору.

Эльза шла осторожно, сдерживая дыхание.

Они близко. Они смотрят на нее и ждут, что она сделает.

Луч фонаря осветил глубокую нишу в стене. Даже не видя амляков, их можно узнать по запаху — пряному, мускусному запаху.

Они жались в этой нише, наверное, большая семья. Впереди тот самец, который увидел Эльзу. Он старался закрыть их собой и скалился, но оскал не получался — у амляка был слишком человеческий рот, маленькие ровные зубы.

За его спиной прятались остальные — десять, пятнадцать, не разберешь. Зрелище было странным и, пожалуй, неприятным. Они вели себя как животные и были в сущности животными. А внешне — люди. Без шерсти, голые голубоватые тела, длинные волосы, человеческие лица. Но глаза мертвые, бессмысленные. Телячьи глаза.

Женщины прижимали к себе младенцев, дети постарше выглядывали в ужасе из-за спин.

— Господи, — сказала неожиданно для себя Эльза вслух. — До чего же вы себя довели!

Мужчина постарался зарычать — получился хрип. Потом клякание: а-мляк-а-мляк-а-мляк…

Младенец заплакал.

Только тогда Эльза сообразила, что некоторые из амляков в крови. У ребенка, который плачет, грудь и рука в крови. Она не знала, что ребенка ранил Пруг, и решила — волки.

Эльза чуть отвела луч фонаря, чтобы он не слепил амляков, сделала шаг вперед, подняла руку, как бы останавливая встречное движение самца, и присела на корточки… Развела руками.

— Вот видите, — сказала она тихо, — ничего у меня нет. Я только хочу вам помочь. Не вам даже, а вот этому ребеночку, он у вас умрет, если я не помогу, умрет, и все тут…

Амляки внимательно слушали ее.

Продолжая говорить, Эльза достала пакет первой помощи, вытащила из него пластырь, распылитель, дезинфектант.

— Главное, чтобы вы мне не мешали, — сказала она.

Она была в нескольких шагах от них. Надо было сделать так, чтобы они не испугались, когда она приблизится. Не прекращая говорить, она медленно поднялась и пошла.

Это был критический момент. Эльза понимала, что ей надо быть наготове, если они бросятся на нее, но в то же время она не могла думать об этом, потому что ее опасение сразу передастся им. Надо думать только о том, как она им поможет.

Мужчина сделал неловкое и осторожное движение, пропуская Эльзу. Она наклонилась над младенцем. И тут увидела, что мать тоже ранена. Младенец и мать смотрели на нее одинаковыми умоляющими глазами слабых зверенышей.

Может, к лучшему, что мать ранена тоже. Эльза подняла анестезирующий распылитель, легкое облачко дотронулось до рассеченной щеки женщины. Та отпрянула, заверещали дети. Мужчина угрожающе двинулся к Эльзе. Но тут же эмульсия подействовала.

Женщина замерла, свободной рукой дотронулась до щеки. Она медленно, с натугой осознавала происшедшее. Все же они не совсем превратились в зверей.

Женщина вдруг протянула Эльзе плачущего младенца.

…Она занималась уже третьим пациентом, когда услышала в коридоре шаги. Их услышали и амляки. Испугались, зашипели, снова сбиваясь в кучу.

Эльза по шагам узнала Тимофея и поняла, насколько он устал.

— Тим, — позвала она негромко, зная, что звуки в пещере разносятся далеко. — Не спеши. Ты всех перепугаешь. Подходи медленно, остановись шагах в десяти от меня. Понял?

— Понял, — сказал Браун.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Узнав, что корабль «Вациус» приближается к системе, Нильс Ольсен решился разбудить ВараЮ. Кто-то сонный и злой сказал, что господин начальник стражи пребывает во сне.

— Я очень прошу, в виде исключения, разбудить господина начальника стражи. Сообщите ему, что его осмелился беспокоить консул Галактического центра.

— Очень сожалею, — последовал ответ, — но господин начальник стражи не велел его будить, даже если будет землетрясение.

— Тогда передайте ему, как он только проснется, что корабль Вациус» на подхрде и что я поддерживаю с ним связь.

Говоривший положил трубку, не ответив.

Консул вернулся в комнату связи, где Елена Казимировна вела беседу с радистом корабля, чтобы не упустить частоту. Разумеется, это лучше сделали бы приборы, но попробуйте сообщить эту истину настоящему радисту — он сочтет себя глубоко уязвленным.

— Что вы решили, консул? — На связи был Йнвуке, капитан «Вациуса».

— Я пытался связаться с начальником стражи, однако он спит. Здесь нельзя будить. Я и так нарушил этикет.

Пренебрежение к этикету и крайняя деловитость — известные всей галактике свойства уроженцев Крионы.

— Этикет! — сказал капитан. — Тут дело жизни и смерти.

— Я с вами согласен, — ответил консул. — И все же есть местные правила…

— Куда ушел «Шквал»?

— Вернее всего, к планете Ар-А. Посмотрите в атласе. Однако это только предположение.

— Нет возможности уточнить?

— Завтра начальник стражи будет допрашивать подозреваемых.

— Значит, связь завтра. Меня устроит любое время. Даже если я буду спать, можете взять на себя смелость и разбудить меня.

— Вашу иронию оценили, — мрачно сказала Елена Казимировна, хотя в присутствии консула радист не должен вмешиваться в разговор. Однако Елена Казимировна не терпела, если кто-либо замахивался на репутацию мужа.

— До связи, — сказал Ольсен. — На борту все в порядке?

— Пассажиры ждут нас в планетарном катере. Вряд ли там комфортабельно, но наверняка безопасно. До связи.

Нильс сказал жене:

— Я схожу к космонавтам. Они наверняка волнуются.

Он был возбужден и одержим жаждой деятельности.

— Не советую, — сказала Елена Казимировна.

— Это совсем рядом, — сказал консул. — Два шага.

— Тогда надень куртку, сейчас дует с гор. Жена премьера говорила мне, что от этого ветра бывают жуткие простуды.

— Это сказки, — сказал Ольсен, но куртку надел.

Космонавты жили в обыкновенном доме. Консульство специально откупило его, чтобы не терзать приезжих жизнью в местной гостинице. Дом стоял метрах в двухстах от консульства.

Улица была совершенно пуста. Далеко прогрохотала телега. Донесся звон бубенчиков — сторож отпугивал воров от большого магазина на соседней улице.

Ольсен шел, глядя под ноги, чтобы не угодить в помои, которые порой еще выливали из окон прямо на улицу, хотя за это и полагался большой штраф.

В треугольных окнах дома для приезжих горел свет. Ольсен толкнул дверь. Стражник, нанятый консулом, мирно спал на полу. Из круглого холла шли двери в комнатки космонавтов. Двери открылись почти сразу, будто Ольсена ждали.

— Есть новости? — спросил Салиандри.

— Корабль «Вациус» вышел на связь, — радостно сообщил Ольсен. Он правильно сделал что пришел — его ждали.

— А когда «Вациус» прибудет? Нам лучше перейти на него.

— Пока не знаю, — сказал Ольсен. — Честное слово.

Ольсен вошел в комнату. Никто не спал. Экипажу, потерявшему корабль, спать не хотелось.

— Завтра мы узнаем, где «Шквал», — сказал Ольсен. — Завтра с утра ВараЮ начнет допрос задержанных. Он толковый человек.

В этот момент раздался глухой удар. Дом пошатнулся, стаканы на столе зазвенели.

Такое Ольсен уже пережил. Он знал, что местные дома отлично приспособлены для землетрясений. После одного особо сильного землетрясения некоторые дома-дыни валялись на боку, но ни один не разрушился.

Салиандри высунулся из окна.

— Это совсем рядом, — сказал он. Потом обернулся и добавил:

— По-моему, там огонь. Совсем недалеко. Поглядите.

Ольсен подбежал к окну.

Горел его дом.

Дом выглядел странно. Он был похож на яйцо, из которого, проклевав скорлупу, вылупился птенец. Из широкого отверстия вверху дома валил дым и вырывались языки пламени.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Когда Ольсен ушел, Елену Казимировну охватило беспокойство — как он там, один на ночной улице. А вдруг Нильс заблудился и на него напали грабители… И Елена Казимировна, накинув плащ, побежала к дому для приезжих. Я только спрошу у вахтера, приходил ли он, уговаривала она себя, и тут же вернусь. То, что она сама ночью вышла на улицу, ее не тревожило. Она привыкла к тому, что все неприятности происходят с Нильсом.

Она была в пятидесяти шагах от дома, когда раздался взрыв.

Ударом воздушной волны Елену Казимировну бросило на мостовую, падение было неожиданным и болезненным. Ей показалось, что на нее напали бандиты, как на того несчастного археолога, и ударили по голове. И упав, она закрыла голов> руками, спасаясь от следующего удара.

Ничего не произошло. Грохот утих, и затем она услышала, как сзади, нарастая в силе, слышится треск, будто кто-то быстро ломает маленькие палочки — тысячи палочек.

Елена Казимировна села и обернулась.

Горел ее дом.

Верхняя часть дома куда-то исчезла, и из яйца вырывались клубы дыма, в которых чертенятами скакали язычки пламени.

— Боже мой, — сказала она вслух. — Какое счастье, что Нильс ушел к пилотам.

Окна в соседних домах открылись, высовывались сонные головы. Дом горел быстро, он был старый и сухой.

Елена Казимировна не пошла к дому — что ей делать одной у пожарища? Через несколько шагов она встретила мужа и пилотов, которые бежали навстречу.

— Лена! — закричал издалека Ольсен. — Ты успела!

Он плакал и обнимал ее, а пилоты побежали дальше, они хотели тушить пожар, но это было немыслимо, и даже пожарные, колесница которых приехала довольно быстро, ничего поделать не могли.

Вскоре прибыли городские чины. Его Могущество командующий войсками показался в сопровождении группы офицеров. Командующий был встревожен и зол. «Шквал» похитили с помощью его боевой машины, а он до сих пор не мог разыскать ее экипаж — исчез, как в воду канул. Все начальство парка боевых машин было арестовано, но это не помогло, хотя они готовы были сознаться в чем угодно.

ВараЮ, несмотря на ранний час, был одет в полную форму. Следом за ним явились охранники, человек пятьдесят. ВараЮ приказал им оцепить квартал и никого не пускать к сгоревшему дому. Его эксперты начали тут же растаскивать тлеющие бревна, потому что ВараЮ был убежден, что взрыв и пожар — не случайность, а дело рук сообщников Пруга Брендийского, которые хотели вывести из строя рацию и помешать связи с «Вациусом». Он извинился за то, что не откликнулся на первый звонок Ольсена, и сказал, что накажет своего секретаря.

От дома ничего не осталось. Сгоревшего Ольсен уже никогда не восстановит. В гибели того, что он делал, было глубокое оскорбление разуму — устроившие взрыв менее всего думали о таких мелочах, как разум или рукописи консула Ольсена.

Елена Казимировна вела себя как королева, и по ее виду можно было предположить, что речь идет о сущей безделице. Сначала ее долго расспрашивал ВараЮ, которого интересовало, не проникал ли кто-нибудь в дом — ведь заряд надо было пронести, установить и спрятать. Потом те же вопросы задавал пышно одетый генерал из свиты Его Могущества. Второй серьезный инцидент за три дня, даже третий, если добавить исчезновение археолога, а преступники чувствуют себя так спокойно, словно пользуются покровительством в очень высоких сферах. Его Могущество предполагал, что у горцев есть свои люди в охране, ВараЮ, в свою очередь, винил армию.

В конце концов пришли к выводу, что консул, уходя из дома, мог и не запереть двери, а Елена Казимировна ушла минут десять спустя — достаточный срок, чтобы подложить бомбу.

— Меня беспокоит, — сказал ВараЮ, наклонив к консулу свой острый нос, — как точно они выбрали время. Сразу после того, как вы связались с кораблем. Кому вы говорили о связи, кроме моего секретаря?

— Никому.

— Секретаря сейчас допрашивают. А пилоты?

— Исключено, — ответил Ольсен. — Между моментом, когда я сказал им, и началом пожара прошло минут пять, не больше.

— Остается телефонная станция, — сказал ВараЮ задумчиво. — Я вынужден буду вас покинуть…

Начинался рассвет. Полуодетые и напуганные соседи, тихо стоявшие за линией ограждения, стали расходиться по домам. Пожарные колесницы, разукрашенные желтыми драконами, покинули пожарище. Его Могущество еще раз выразил Ольсену и его супруге сочувствие в горе, постигшем их, и сообщил, что правительство компенсирует ущерб, понесенный господином консулом.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Старый воин КрайЮ провел неудобную, трудную ночь. Он устроился на втором этаже здания, от которого остался угол, десятиметровым зубом возвышавшийся над площадкой. Оттуда был виден вход в подземелье. До него было далеко, тысяча шагов, но ближе укрытия не нашлось.

Воину было холодно. Внизу несколько раз проходила стая волков, крупные, сильные звери. КрайЮ не хотел, чтобы они его заметили.

Утром он увидел, как археологи выбрались из подземелья, и сообщил об этом на корабль. ДрокУ ответил, что воины выезжают.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С рассветом амляки покинули туннель.

— Человечество не одиноко, — сказал Львин, глядя, как амляки бредут к развалинам. — Мы обрастаем родственниками.

Фотий ван Кун взглянул в небо в надежде увидеть звездочку корабля, но ничего не увидел. Он поглядел на младенца с заклеенной пластырем ручкой, помахал ему пальцами и сказал «гу-гу!», полагая, что все младенцы любят, когда Фотий ван Кун делает им гу-гу. Младенец заверещал.

— Наш долг взять на себя заботу о них, — сказал Фотий.

— Давай отложим благотворительность на лучшие времена, — ответил Тимофей серьезно. — Неси ящики с патронами.

Они грузили в вездеход оружие, найденное в подземелье. Оружие сохранилось хорошо, но археологи не намеревались убивать им воинов Пруга. Они хотели успеть к «Шквалу», прежде чем бандиты отправятся на поиски арсенала, и устроить такой шум, чтобы те побоялись выйти из корабля. Задержать их, пока не появится помощь.

Они погрузились в вездеход как раз тогда, когда вездеход ВосеньУ уже отправился к подземелью. Задержись они хотя бы на десять минут, события приняли бы совсем иной оборот.

Если кто-нибудь мог бы поглядеть на город с птичьего полета, он увидел бы, как один вездеход медленно пробирается к подземелью, в то время как другой удаляется от него.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бесконечно усталый Ольсен поехал с пилотами в Школу знаний. Там обещали дать приборы для восстановления связи.

— Допустим, — говорил Ольсен, споря с самим собой, — они знали, что в консульстве есть станция, и предусмотрительный Пруг приказал подложить заряд… Возможно?

— Возможно, — ответил Салиандри. — Но почему они не взорвали вас раньше? Откуда им знать, когда ваша станция выйдет на связь с космосом? Нет, ваш ВараЮ прав — искать надо на телефонной станции.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Школа знаний была дыней вдвое больше прочих. Профессора в синих тогах с зубчатым знаком Высокого Знания церемонно ждали их под боком дыни.

— К чему это? — спросил один из пилотов. — У нас нет времени для торжественных собраний.

— Будем терпеливы, — ответил Ольсен. — Тогда мы получим все, что нам надо.

Повелитель Школы знаний, седые усы которого, к вящему изумлению пилотов, лишь немного не доставали до пола, встретил Ольсена с распростертыми руками. Он рыдал и не скрывал слез. Он был настоящим мужчиной — лишь женщины прячут слезы. Ольсен тоже прослезился. Потом он объяснил пилотам, что сделал это для соблюдения этикета, но сам не был в этом уверен.

Затем всей процессией, очень напоминавшей похороны, только без покойника, они проследовали в лаборатории. Там были богатства, которые хранились без действия, в расчете на будущих Ньютонов. Даже Ольсен не знал, сколько удалось накопить ученым мужам. И пока он рассказывал стенающим профессорам о масштабах бедствия для него лично и для местной этнографии, пилоты со все возрастающим оптимизмом перерывали гостеприимно открытые склады.

Часа через три перегруженная машина Ольсена, сопровождаемая школьной колымагой, плелась к космодрому. Торжествующий Салиандри хлопал консула по плечу и кричал:

— Мы из этого добра три рации сделаем!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Капитан «Вациуса» Йнвуке высох еще более за последние часы. Связь с Пэ-У прервалась, все попытки вызвать планету ни к чему не приводили.

Он собрал на мостике своих помощников.

— У консула Галактического центра, с которым я успел поговорить, есть подозрение, что корабль «Шквал» уведен похитителями к планете Ар-А в той же системе. После этого сообщения связь прервалась по неизвестной причине.

Помощники капитана в одинаковых серых мундирах со знаками Космофлота сидели неподвижно, как статуи, под портретами великих капитанов прошлого, одинаково худых и серьезных.

— У нас есть два пути: либо изменить курс и следовать к планете Ар-А, либо продолжать движение к планете Пэ-У. Я полагаю, что нам следует продолжать движение к Пэ-У, стараясь восстановить с ней связь. Угон корабля к Ар-А есть лишь допущение, причем неподтвержденное, а выход из строя уже второй рации говорит о злом умысле на самой планете Пэ-У. Следовательно, там существует угроза жизни наших товарищей. Если у кого-нибудь есть возражения, попрошу их высказать со всей резкостью, свойственной нам. Решение серьезно, потому что нам, гражданскому кораблю, возможно, придется воевать.

Капитан замолчал и молчал ровно три минуты. Никому не пришло в голову возражать капитану. Все они были истинными демократами, они презирали этикет и условности, и, если бы они не согласились с капитаном, его пришлось бы немедленно разжаловать.

Через три минуты собравшиеся поднялись, поклонились капитану, поклонились портретам и покинули капитанский мостик.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Андрей проснулся, вскочил, умылся, напился воды. Есть хотелось страшно.

Он бы с наслаждением поднял страшный скандал на весь корабль, его останавливало лишь то, что скандала никто не услышит.

И вообще эта история ему порядком надоела.

Она могла бы показаться детской игрой, если бы не умирали люди. А Пругу все это кажется совершенно справедливым, он не ощущает себя преступником или убийцей. Детство цивилизации видно не только в социальных законах, оно и в психологии каждого человека. В каменном веке человек остается ребенком, сколько бы лет ему ни было. И реакции у него детские. Это же надо — посвятить жизнь желанию стать царем!

А ведь так, сказал он себе, можно оправдать любого первобытного злодея. Нет, сказал он себе, не оправдать — объяснить. Наше дело объяснить и еще — устранить опасность.

На этом рассуждения голодного Андрея прервались. Щелкнул замок, вошел ДрокУ. Спокойно, как к себе в каюту.

— Мне нужно с вами поговорить, — сказал он на космолингве.

— Откуда вы знаете галактический язык? — спросил Андрей.

— Я выучил, — сказал ДрокУ.

— Вы бывали в Галактическом центре?

— Да, на стажировке. Но, честно говоря, очень давно не приходилось говорить. Четыре года я провел в горах и последний год рядом с Пругом в столице. Практически одичал.

— Вы странный человек.

— Я уверен, что с вами можно иметь дело. Мое положение гораздо опаснее, чем ваше. Если о нашем разговоре узнают, Пруг убьет меня немедленно.

— Кто же вы?

— Я заместитель уважаемого ВараЮ, начальника столичной охраны. Мое имя вам ничего не скажет, так что можете продолжать звать меня ДрокУ.

— Что вы делали у Пруга?

— Вот видите, как соблазнительно допрашивать, — сказал с улыбкой ДрокУ. В его движениях и облике была некая лень, но происходило это от избытка силы, от умения быстро собраться. — Отвечаю: Пруг давно смущал нас. Он — самая яркая фигура в горах. Мы решили внедрить нашего человека, чтобы он всегда был рядом с Пругом. Мне пришлось стать таким человеком.

— И вы хотите сказать, что не заметили, как он планирует захват корабля?

— Мы не всесильны. Он оказался хитрее. Но его торжество недолго.

— Мне трудно поверить, — сказал Андрей.

ДрокУ поднялся.

— Мы что-нибудь придумаем. Главное чтобы они не добрались до арсенала. Как вы думаете, скоро придет помощь?

— Спросите что-нибудь полегче, — сказал Андрей.

— Спокойной ночи. Думаю, что Пругу я скоро понадоблюсь.

ДрокУ улыбнулся. Зубы у него были подпилены, как положено горцу.

— Минутку, — сказал Андрей. — Если вы в самом деле тот, за кого себя выдаете, почему вы не обезвредите Пруга?

— Я не вправе его убить, мне это запрещено.

— Я не говорю об убийстве. Так что вы намерены делать?

— Пользоваться вашими советами, ДрейЮ. И не спешить. Лишь бы они не убили кого-нибудь из археологов.

— Им это грозит?

— Археологи дали себя провести, как цыплята. Прут оставил в городе охотника, они привели его к арсеналу. Сейчас ВосеньУ умчался туда зарабатывать себе славу и жизнь.

— И жизнь?

— Разумеется. Рано или поздно его нечаянно утопят. Он чужой. Он может проговориться, чтобы спасти шкуру.

Мне его не жалко, подумал Андрей. Я должен быть гуманистом, мне положено всех любить — в этом великая мудрость Галактики. Но мне хочется, чтобы ВосеньУ умер.

— Вам его не жалко, — утвердительно сказал ДрокУ. — Вы думаете, что он убил вашу женщину.

— Разве это не так?

— Я не был при этом. Это мог сделать кто угодно из людей Пруга. Я пошел. Запру дверь, кто-нибудь мог видеть, как я сюда заходил.

ДрокУ легко поднялся.

— Погодите, — сказал Андрей. — Я не знаю, какой вид смерти легче, но все ваши пленники находятся в плачевном состоянии. Сужу по себе.

— Что случилось?

— Вчера нас никто не догадался покормить. И сегодня тоже не собираются.

— С ума сойти! — воскликнул ДрокУ. Он тоже забыл о том, что людям надо время от времени есть.

— Пошли, — сказал он. — Идите спереди.

ДрокУ быстро повел Андрея к камбузу. Там было пусто.

— Берите, что вам нужно, — сказал ДрокУ. — И немедленно к себе. Если вас поймают, мне придется отвечать.

И он быстро ушел.

Андрей подождал, пока шаги нежданного союзника утихнут, потом осторожно положил свою добычу на место. От голода он не умрет. Ему нужно было незаметно попасть в библиотеку. Он надеялся, что это помещение корабля не представляет жгучего интереса для представителей Горного клана.

Вход в библиотеку из коридора, но там есть вторая дверь, ведущая в кают-компанию. Ею не пользовались, и она, как заметил Андрей, была заставлена диваном.

Путешествие прошло благополучно. Андрей на цыпочках пересек кают-компанию и прижал ухо к двери.

Появление союзника показалось ему странным. О чем ДрокУ будет говорить с Прутом? Хотелось доверять ДрокУ, всегда хочется доверять, но это могло дорого обойтись.

Андрей успел в библиотеку вовремя: ДрокУ разговаривал с наследником Брендийским.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Перетаскивая аппаратуру в диспетчерскую, пилоты галдели, как мальчишки, и Ольсен подумал, что они в самом деле страшно молоды, вдвое моложе его. Они были уверены, что запустят станцию в ближайшие часы, и это заслонило от них все прочие проблемы.

На космодроме время от времени появлялись гости.

Сначала приехал Премудрейший глава Школы знаний. Он хотел убедиться в том, что работа идет нормально, и еще раз выразить свое сочувствие Ольсену. Не успел он уехать, как появилась полевая кухня, самая настоящая армейская кухня, похожая на старинную карету, разукрашенную цветами. Ритуал принятия пищи в армии был сложен, походная кухня в виде кареты с цветочками составляла непременную часть ритуала. Повара, приехавшие в карете, очень огорчились тем, что пилоты поглотили изысканные блюда, не соблюдая буквы устава. В их памяти пилоты Космофлота остались людьми крайне невоспитанными.

Затем пожаловал сам Его Могущество. Он прибыл в бронированной машине, коротко поклонился и обошел полуразрушенную башню диспетчерской. Затем так же внезапно уехал, оставив четырех солдат с винтовками. Солдаты встали по углам площадки, где шел монтаж, и замерли. Ольсен поглядывал на них с некоторой опаской.

Последним приехал ВараЮ.

— Мне это не нравится, — сказал он Ольсену. — Сказать почему?

Он был похож на клювастую птицу, которая увидела лису, крадущуюся к гнезду, и очень удручена низким поведением лисы.

— Почему? — спросил Ольсен.

— Потому что у Пруга была боевая машина. А все боевые машины принадлежат армии. Я бы хотел поймать и допросить того, кто дал Пругу боевую машину.

— Вы узнали что-нибудь на телефонном узле?

— Я арестовал всю ночную смену, — ответил ВараЮ. — Мои люди сейчас с ними разговаривают. Скоро все будет известно.

— А куда улетел корабль?

— Вернее всего, на Ар-А, — сказал задумчиво ВараЮ. — Вернее всего. Хотя я не исключаю и другие варианты.

— Они есть?

ВараЮ пожал плечами и спросил:

— Есть какая-нибудь надежда починить станцию?

— Да. Нам дали очень важные детали в Школе знаний. Они собирались строить собственный центр галактической связи.

— А я ничего не знал, — сказал ВараЮ и развел руками. — Я плохо работаю. Меня пора гнать.

— Вы должны радоваться, — сказал Ольсен. — Вы же всегда были сторонником нового.

— Но за новым надо следить. Больше, чем за старым.

— Сейчас у нас неприятности из-за старого.

— Завтра будут из-за нового. Оно появляется у нас слишком быстро. Вы поглядите на них, — ВараЮ показал на солдат. — У них новое оружие. Наши Могущества очень спешат использовать оружие, которое изобретено не здесь. Что они будут делать с ним завтра?

Станция приобретала рабочий вид. Удивительно, как пилоты могли разобраться в этом лабиринте.

— И будет работать? — спросил ВараЮ недоверчиво.

— Приезжайте через два часа, — ответил Салиандри.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

ВосеньУ уверенно шел к складам, зная, что у него две задачи.

Задача первая: найти бомбу. То великое оружие предков, которое могло погубить целый город. И вторая: найти ручное оружие, для себя. А если повезет, то и одежду, не пробиваемую пулями, о ней тоже говорится в легендах. И еще неизвестно, что нужнее.

ВосеньУ спешил, луч его фонаря метался по стенам, разыскивая двери и повороты. Воинам, шедшим следом, казалось, что слуга небесного господина отплясывает колдовской танец. Им хотелось убежать, но это было бы большим ослушанием, так как они должны забрать в темнице великое оружие.

Одна дверь была приоткрыта. Прямо за ней лежал скелет человека в истлевшей одежде. Скелет рассыпался, когда ВосеньУ рванул на себя дверь.

Воины отпрянули: в неверном свете фонарей им показалось, будто скелет пытается убежать от них.

За дверью хранились бомбы.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Андрей слушал разговор ДрокУ с Пругом Брендийским.

Разговор не соответствовал табелю о рангах.

ДрокУ мерно ходил по кают-компании и не останавливаясь говорил:

— Ты забываешь, что без нашей помощи не сделал бы ничего. Остался бы жалким претендентом. Или тебя давно бы нашли убийцы. Ты существуешь только потому, что нужен нам.

— Без меня вы бы тоже ничего не сделали.

— Это еще неизвестно. Нашли бы другого. Жадного до власти и славы.

— А что нужно вам? Та же власть и та же слава.

— Нет. Нам нужна другая власть и другая слава. Настоящая. Барабаны, троны и шумиху мы оставляем тебе. Пользуйся. Пускай дикие певцы исполняют в честь тебя гимны. Хватит, — резко сменил тон ДрокУ. — Я буду говорить с господином ВараЮ. Я скажу ему, что арсенал найден. Времени в обрез. Ты должен быть всегда трезвым, сильным и готовым к бою.

ВараЮ, повторил про себя Андрей, начальник городской охраны. Как интересно бывает в истории — вот Пруг, фигура для первого плана, она шумит и машет оружием. А за ее спиной стоят те, кто не любит вылезать наружу…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Желая выбраться из города коротким путем, Браун ошибся улицей и попал в тупик. Он повернул обратно. А тут как назло амляк. Он стоял на пути вездехода. Упрямо, как самоубийца.

Тимофей затормозил. Высунулся из люка.

— Отойди, — сказал он.

Амляк нудно и монотонно повторял — а-мля-мля-мля…

Эльза подбежала к нему. Она не понимала, что амляку хотелось передать богине, что пришли другие люди, вошли внутрь подземного дома, они пугают амляков своим запахом, своим разговором, своими злыми мыслями. Амлякам страшно.

Он хотел, чтобы богиня вернулась в подземный дом и выгнала тех людей. Он пританцовывал, отбегал и возвращался.

— Он куда-то зовет? — спросил Браун.

Фотий подошел поближе, но Эльза остановила его.

— Они чувствуют, — сказала она. — Чувствуют наши эмоции.

Амляк отпрянул. Беспокойство Фотия его испугало. Он старался донести до Эльзы, что за люди пришли в подземный дом, но у него не было слов. Он и так совершил подвиг разумности — пришел к ним.

Амляк понял, что они не хотят идти. И тогда он сообразил, что надо сделать. Там, в развалинах, совсем рядом, сидел один из тех, тревожных людей. Он давно прятался там. Надо показать богине человека, который сидит в развалинах, тогда она поймет. И амляк, не переставая верещать, побежал к руинам дома, где на остатках площадки второго этажа сидел КрайЮ.

Он бежал быстро, забыв об осторожности, потому что только хотел показать, ничего другого. И почти у развалин на него обрушилась волна страха и ненависти.

КрайЮ увидел амляка. Он понял, что этот голый, худой, маленький выследил его и сейчас выдаст врагам. Он был не из тех, кто отступает и бежит. Мысленно пересчитав врагов, он поднялся во весь рост. От машины его было хорошо видно. Он держал в руке духовую трубку.

Амляк остановился, натолкнувшись на гнев и бешенство. Он запрокинул голову, ветер дергал длинные редкие волосы. Существо желало убить его, но он не понимал — почему. Только что он убедился в том, что эти существа не убивают.

КрайЮ поднес к губам духовую трубку.

— Это смерть! — закричал Фотий ван Куи. — Браун, стреляй!

У Брауна был пистолет и Браун не выстрелил. Он не был готов к тому, чтобы выстрелить в человека. И Фотий ван Кун, поняв это, бросился к Брауну, чтобы отнять у него пистолет, но в этот момент КрайЮ выстрелил из духовой трубки, и амляк сложился, медленно опускаясь на землю, — яд действовал быстро.

Фотий вырвал пистолет и начал стрелять по горцу, но Фотий никогда раньше не стрелял и потому промахнулся.

КрайЮ понял, что он убил врага. Теперь он может отступить. В него стреляют, а отступление в бою — это не бегство.

Пригнувшись, КрайЮ отпрянул назад и спрыгнул вниз. Он не знал, гонятся ли за ним, но побежал прочь, подальше, виляя между грудами камней.

Браун отнял пистолет у Фотия ван Куна.

— Успокойся, Фотий, — сказал он. — Мы не можем убивать.

— Каждое живое существо может убивать зверя, если он нападает на человека.

Амляк, чуть вздрагивая, лежал в пыли, лицом вниз.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Я еще понимаю, когда в авантюры влезает горный князь, дикий человек. Но этот ВараЮ — он же ответственное лицо! — удивлялся доктор, к которому Андрей пришел из библиотеки.

— В табеле о рангах он далеко не первая фигура, — сказал Андрей. — Выскочка, добился поста с помощью способностей. Но власть его не очевидна, ему часто указывают на место. В то же время он проникает в святая святых общества. И он понял, что его власть — не предел. И придумал сделать все руками горного князя. Гордого, но бессильного.

— На что он рассчитывает?

— Точно сказать нельзя. Но можно предположить. На Пэ-У возвращается корабль, вооруженный достаточно, чтобы захватить столицу. Я уже давно понял, что в планы Пруга входит не только его горное княжество, которое и на карте не отыщешь. И для второго действия драмы обязательно нужен человек в столице, который мог бы воспользоваться паникой. Или, еще лучше, организация, способная захватить власть, пользуясь суматохой. Не исключено, что ВараЮ до конца будет выказывать себя убежденным противником мятежа и попытается взять власть не как союзник Пруга, а как единственная сила, способная ему противостоять. Может, я и неправ. К тому же мы не знаем, насколько Пруг послушен ВараЮ.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

ДрокУ вошел в узел связи.

Он не был новичком в узле связи и знал, что делать.

Он запер за собой дверь, включил аппаратуру, задал программу. Пока станция настраивалась, он включил приемник. Почти сразу пошел автоматический вызов с «Вациуса». ДрокУ не стал выключать его, когда откликнулась Пэ-У.

— Начинаю сеанс, — сказал ДрокУ. — Это ты, ВараЮ?

— Ты опоздал на три минуты, — сказал ВараЮ. — Что случилось?

— Хорошие новости, — сказал ДрокУ. — Нашли.

— Когда сможете стартовать?

— Как только они будут здесь.

— Поторопитесь. Они восстанавливают станцию связи. На подходе корабль космофлота «Вациус», там пока не знают, где вы, но армия знает. Они выследили моего человека, который организовал угон боевой машины. И он, конечно, сознается.

— Его нельзя убить?

— Его охраняют. Но я попытаюсь.

— Мы стартуем, как только они будут на борту. Сделай так, чтобы Космофлот не успел нас перехватить. Иначе все зря.

— Знаю лучше тебя, — сказал ВараЮ.

— Корабль вооружен?

— Это гражданская авиация. Разве что пистолеты у команды.

— Может, тебе тоже пора действовать?

— Если ты уверен, что вы вылетаете сразу, я рискну. Это опасно. Все зависит от тебя, ДрокУ.

— И от Пруга.

— Поэтому я и послал тебя. Как остальные?

— Я им сказал, что я твой агент и их друг.

— Поверили?

— Почему не поверить тем, кто цепляется за любую возможность выжить?

— Я жду тебя, ДрокУ.

— Я буду спешить.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Капитан корабля «Вациус» ждал в радиорубке.

Капитан был фаталистом и верил, что ему должно повезти. В космосе никто по доброй воле не останется без связи. Люди, похитившие космический корабль, должны предусмотреть связь. И рано или поздно воспользоваться ею.

Время шло. «Вациус» продолжал идти к Пэ-У, с каждой секундой удаляясь от Ар-А. Но капитан Йнвуке упрямо ждал.

И когда заработала станция «Шквала», разговор ДрокУ был запеленгован.

— Станция на планете Пэ-У, — сказал связист капитану.

— Уточните, где «Шквал», — приказал капитан.

Компьютер дал координаты Ар-А.

Инвуке сообщил по интеркому, что «Вациус» меняет курс. Капитан был фаталистом и гордился этим. Но он был доволен и тем, что его не подвела логика.

Компьютер на «Вациусе» не имел лингвистической приставки, и содержание разговора осталось в тайне. Капитан жалел об этом, ибо полагал, что связь означала то, что противник принял решение.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Экипаж «Шквала», пообедав на скорую руку, вернулся к монтажу станции.

В городе было жарко и пыльно. Солдаты, которые охраняли поле, казались рыжими столбиками.

Ольсен сидел у полевого телефона. Два раза звонили от Его Могущества, потом звонил Премудрейший из Школы знаний. Трижды звонил ВараЮ. Всех интересовало одно — когда будет связь.

События на космодроме уже стали достоянием всей планеты. Некоторые опасались мести Галактического центра, кое-кто гордился подвигом Пруга Брендийского. Хоть официального сообщения и не было, все знали, что Пруг отправился на Ар-А, к великим гигантам. Куда еще мог полететь знатный вождь?

Каждому звонившему Ольсен терпеливо объяснял, что работы завершаются. Пилоты устали — они не спали ночью и работали отчаянно. Но они понимали, что Ольсену хуже, чем другим, они успокаивали его и говорили, что осталось совсем немного.

Офицер, который командовал отрядом боевых машин и исчез сразу после захвата «Шквала», был задержан ночью в долине за озером. Он молчал все утро. Днем с ним стал говорить сам Его Могущество. Он обещал ему жизнь. И жизнь его клану. В противном случае клан погибнет. Его Могущество не шутил.

Офицер попросил воды. Он устал и хотел спать. Жизнь клана. Он сказал, что все скажет.

Его Могущество велел своим помощникам продолжать и ушел. Ему было достаточно одного имени, которое сказал офицер.

ВараЮ.

Теперь требовались доказательства. Офицера, как только он расскажет о заговоре, надо отвезти во дворец правительства.

Солдат принес воды и поставил стакан на стол.

Офицер жадно отхлебнул из стакана и почти мгновенно умер.

Тут же был схвачен солдат, который принес воду. Он сказал, что воду ему дал дежурный в коридоре.

Дежурный был мертв. Зная, чем все это кончится, он высыпал остатки яда в другой стакан и выпил сам.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ольсен еще сидел у телефона. Он задремал, ему снился приятный сон — пожарные разгребают пепелище и там находят его рукописи, целые и даже не обгоревшие.

— Ольсен! — позвал его Салиандри. — Можете подыматься к нам. Будем испытывать нашего монстра.

Ольсен вскочил. И в этот момент снова позвонил телефон.

— Говорит ВараЮ. Что нового?

— Я должен вас обрадовать, — сказал консул. — Связь вот-вот будет. В это трудно поверить, но они обещают.

— Поздравляю, — сказал ВараЮ. — К сожалению, не смогу к вам приехать. Надеюсь, вы справитесь без меня?

— Разумеется. Мы все сделаем.

ВараЮ говорил не из города. Его машина с телефоном стояла в сухом лесу в двух километрах от космодрома. Деревья стучали длинными сухими, иголками под ветром, казалось, что множество маленьких барабанчиков возвещают начало боя.

ВараЮ позволил себе расслабиться на минуту. Он думал.

Расчет времени должен быть совершенно точен.

Чем позже он начнет отчаянную акцию, тем меньше останется времени до возвращения «Шквала». А ему обязательно надо продержаться до возвращения «Шквала».

ВараЮ очень хотел жить. И очень хотел победить. Он был игроком. Он побеждал во всех играх еще со школы. Его никогда не любили — тоже со школы: никто не любит людей, которые побеждают в любом споре и уклоняются от драки, предпочитая, чтобы дрались другие. Его не любили и в службе охраны, когда молодой, незнатный ВараЮ пришел туда рядовым охранником.

Служба охраны, которая должна была противостоять отрядам кланов, ненадежным и буйным, нуждалась в специалистах. ВараЮ был способным молодым человеком. Когда в Галактический центр посылали стажеров из различных ведомств, то в группу от службы охраны помимо четырех знатных офицеров попал и один незнатный — ВараЮ.

Он вернулся через три года, изменившийся, серьезный. Его назначили заместителем к одному из родственников премьера. Постепенно в отделе охраны привыкли обращаться по всем вопросам к заместителю. Начальник купил большой дом и задавал вечера. Когда он перешел на более почетную службу, то в борьбе за его место другие кандидаты перегрызлись, и ничего не оставалось, как назначить незнатного ВараЮ.

Он медленно продвигался вверх. Его карьере мешали происхождение и общая нелюбовь, но способствовали досье, которые ВараЮ завел на власть имущих. К сорока годам он стал начальником столичной охраны. Это было пределом его возможностей, даже с учетом деловых качеств и досье. Кроме того, его не любили.

(У нас любят, когда ты мертв и никому не страшен, — записывал ВараЮ в секретную тетрадь с афоризмами. Он не показывал ее даже самым близким людям, потому что они тоже его не любили.)

Никакое трудолюбие не помогло бы ему войти в узкий круг благородных, которые правили планетой. Значит, круг следовало разорвать. Для этого был лишь один путь — насилие.

Поднять войну ВараЮ был не в силах. Армия бы его не поддержала. Горные кланы, пусть и недовольные городским правительством, — тоже.

Идею подсказал ДрокУ — единственный по-настоящему близкий ВараЮ человек. Они испытывали взаимное уважение и взаимный страх, еще со времени своего знакомства в Галактическом центре, молодыми честолюбивыми провинциалами.

ДрокУ обратил внимание ВараЮ на то, что на Ар-А прилетела археологическая экспедиция.

Казалось бы; какое дело офицерам охраны до археологической экспедиции на соседней планете! Однако Ар-А была для обитателей Пэ-У не просто луной в небе. Смерть ее цивилизации, костры пожаров и взрывов на ее лице были ярки и очевидны. Мощь и мудрость гигантов казались реальностью. Но нужно было иметь голову ДрокУ, чтобы связать эти события к своей выгоде.

В то время ДрокУ служил при дворе Пруга Брендийского, наследника престола, он надеялся когда-нибудь использовать этого человека.

Захват престола не удался, Пруг бежал в столицу, но ДрокУ не оставил службы у горного князя. Честолюбивый наследник и археологические работы на Ар-А объединились в его уме еще до прилета Фотия ван Куна, как только первые известия о находках достигли Пэ-У. Прилет ван Куна лишь ускорил события: с ним были карты раскопок.

Еще нужен был корабль. Кораблем оказался «Шквал».

Дальнейшее было просто.

Ван Куна выследили и похитили люди Пруга. Затем в игру включился ВараЮ. Ему надо было обезвредить Андрея Брюса и капитана корабля, убедить всех, что археолога утопили в озере грабители. В Андрея стрелял агент ВараЮ. Только у его агентов есть стрелки со стертым клеймом. Тайная полиция нового времени не нуждается в старинных правилах чести.

ВараЮ за минуту мысленно пробежал по всей цепочке событий. И попытался заглянуть в будущее.

Если «Шквал» стартует сейчас с Ар-А, завтра утром он будет здесь. Хотя офицер ликвидирован, все равно армия вот-вот вмешается в события. Надо оттянуть ее выступление до завтрашнего утра, а если это не удастся, то хотя бы сохранить силы. «Вациус» не должен знать, где «Шквал». Пускай он идет сюда. У ВараЮ есть помощники, которые умеют считать. «Вациус», сказали они, достигнет космодрома завтра в полдень. Он опоздает. Но если он пойдет к Ар-А, то окажется там к утру — так судьба расположила планеты на орбитах. Удачно для того, кто выигрывает, плохо для проигравшего.

— Рискнем, — сказал ВараЮ и включил рацию.

— Готовы? — спросил он.

— Готовы, — ответили ему.

— Вперед, — приказал ВараЮ.

Машина двинулась к вершине холма, откуда был виден космодром.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Он сейчас придет сюда, — сказал доктор Геза.

— Я тоже так думаю, — согласился Андрей. — Он волнуется, ждет возвращения вездехода. Если провал, ему лучше, чтобы мы ни о чем не подозревали. И в любом случае ему надо знать, что мы замышляем. Чтобы помочь нам.

— Не понял.

— Чего мы ждем от ДрокУ?

— Подлости.

— Вы неправы, доктор, мы ждем от него помощи. Мы же не подозреваем, кто он на самом деле. Мы сейчас мечемся в неизвестности, терзаемся, как бы вернуть Космофлоту похищенный корабль и остаться в живых.

— Его постигнет горькое разочарование, — сказал доктор, предвкушая разоблачение. — Если позволите, я ему выскажу все.

— Не позволю, — мягко возразил Андрей. — Знание — самое ценное добро во Вселенной, тайное знание — одна из главных ценностей войны. Чем меньше он знает, чем больше мы с вами знаем, тем прочнее наша позиция.

— Я не согласен! — сказал доктор возмущенно. — Это ниже нашего достоинства — играть в прятки с убийцами. Лишь полной искренностью можно поддержать человеческое достоинство. В ином случае мы опускаемся на их уровень.

— Я, простите, на службе, — ответил Андрей. — Мне нужно сохранить имущество Космофлота и жизнь людей. Если для этого мне придется пойти на временный союз с чертом, я с сожалением пойду на него. В отличие от вас, я не герой.

Доктору в словах Андрея почудилась насмешка.

— Не люблю цинизма, — сказал доктор.

— Я не могу вам приказать, — сказал Андрей. — Обращаюсь к вашему разуму. Может быть, мой, позорный в ваших глазах, союз с ДрокУ поможет нам обрести некоторую свободу передвижений по кораблю. Я бы очень не хотел сидеть взаперти в каюте, словно принципиальный индюк, обреченный быть украшением обеда.

Доктор покраснел от обиды, и Андрей быстро добавил:

— Не обижайтесь. Я не имел вас в виду.

ДрокУ вошел, мальчишески улыбаясь.

— Друзья, — сказал он доверительно, как полагается тайному другу, — обстановка тревожная, но не безнадежная.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Бродяги лежали по краям поля, лежали уже давно, и, когда они поднялись и побежали, казалось, что из желтой стены пыли подымаются сонмы грязных, дико ревущих фигур.

В этой толпе большинство и в самом деле были бродягами, могильщиками, ворами, нищими. Их купили даровой выпивкой, несколькими монетами. Но организовали толпу, вели ее и несли взрывчатку агенты охраны, одетые по-настоящему — в рубища, обшитые ракушками у бродяг, косточками у помойщиков, камешками у могильщиков, осколками стекол у воров. Колышащаяся толпа дробно поблескивала в закатном солнце.

Солдаты, утомленные бесконечным стоянием на солнце, опоздали открыть огонь. Один из них упал застреленный, остальные побежали к зданию диспетчерской.

ВараЮ плохо видел с холма, что происходит. Дул ветер, пыль, поднятая ветром и сотнями босых ног, кружилась над полем.

Ольсену все было видно лучше.

После ночного пожара он был убежден, что кто-то постарается уничтожить и эту станцию. Этот человек — один из тех, кто звонил и сочувственно интересовался, как идет ремонт.

Солдаты, отстреливаясь, уже подбегали к диспетчерской.

— Врубай аппаратуру! — крикнул Салиандри связисту.

— Две минуты! — крикнул тот. — Жан, помоги.

Штурман бросился к нему.

Ольсен увидел, как двое других прицелились в толпу. Может, кто-то и упал от их выстрелов, утонувших в воплях бродяг, но толпа не замедлила бега.

— Наверх! — закричал Ольсен солдатам. — Бегите сюда!

Солдаты услышали и побежали к лестнице. Один из них упал, потом приподнялся и пополз к входу. Ольсен метнулся было вниз, но его удержал Салиандри.

— Не успеете.

Он был прав — толпа уже настигла и поглотила солдата.

Салиандри крикнул Жану, который все еще не включил рацию:

— Передашь связь консулу. Я буду на лестнице.

За Салиандри побежали трое пилотов, четвертый остался с Жаном. Рев толпы приблизился.

Ольсен еще раз выглянул в окно. У самого уха просвистела пуля — стрелял кто-то из задних рядов. Камень, брошенный рыжим вором в серой рубахе, попал в висок, и Ольсен, от боли схватившись руками за голову, начал оседать на пол. Никто не заметил этого.

Салиандри подхватил ружье у солдата, упавшего на лестнице, и стрелял, целясь по ногам. Солдаты не раздумывали о том, куда целиться, они понимали, что, если сдадутся, их тут же растерзают.

Гул возрастал — нападающие поддерживали пыл проклятиями в адрес трусливых крыс. Но движение застопорилось, потому что на узкой лестнице превосходство в числе пропало.

ВараЮ пытался разглядеть с холма, как кольцо людей стягивается к диспетчерской. Он успокоился: все шло по плану. Важно не только разрушить связь, но и убедить всех, будто нападение — дело преступных кланов. Если и будут подозревать, что он стоял за этим нападением, то государство достаточно сложная машина, и, чтобы раскрутить ее, нужны более веские обвинения.

ВараЮ ждал взрыва. Если же не удастся со взрывом, бродяги должны разнести в щепки аппаратуру. Пилотов он не приказывал убивать. Но не приказывал и щадить. Ему было все равно.

— Есть связь! — закричал Жан, отрываясь от передатчика. Ему хотелось, чтобы Ольсен скорее связался с «Вациусом», потому что он опоздал к первому бою и боялся пропустить второй.

И тут Жан увидел, что консул лежит на полу, прижав к голове руки, и сквозь пальцы льется кровь.

— Держи связь! — крикнул Жан своему помощнику и бросился к консулу. — Вы живы? Да отвечайте же, вы живы?

— Скажи ему… — Ольсен говорил чуть слышно. — скажи ему — планета Ар-А. «Шквал» на Ар-А. Он поймет…

Жан понял, чего хочет консул, метнулся обратно к рации и схватил микрофон.

— «Вациус», вы меня слышите? Дайте подтверждение связи!

Он услышал шум схватки у самой двери. Некогда было ждать подтверждения связи, и он закричал в микрофон, будто от силы голоса зависело, поймут ли его:

— «Шквал» на планете Ар-А! «Шквал» на планете Ар-А!

Он повторял эту фразу до тех пор, пока его не сразил выстрел из духовой трубки.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Капитан «Вациуса» получил от радиста короткую радиограмму, пришедшую с Пэ-У. Он прочел ее и спросил:

— Связь оборвалась на этой фразе?

— Больше они ничего не передали.

— Спасибо. Мы идем правильно. Вызовите ко мне инженеров, я хочу увеличить скорость.

Корабль шел на пределе, дальнейший разгон не предусматривался инструкциями Космофлота.

Через час скорость возросла на тысячу километров в секунду.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— У меня мало времени, — сказал ДрокУ. — Вернулся вездеход с оружием. Но я помогу вам бежать с корабля, хотя это может стоить мне головы.

— Зачем? — спросил Андрей, улыбаясь не менее дружелюбно, чем ДрокУ. Доктор Геза, чтобы не выдать себя, ушел во внутренний отсек, где лежал Витас Якубаускас.

— По очень простой причине. Я убежден, что Пруг вас всех убьет еще до того, как корабль стартует.

— Почему вы так решили?

— Я его знаю. — ДрокУ стал серьезен. — На его совести немало смертей, и если мы его не остановим…

— Как мы его остановим, если сбежим с корабля?

— Ни мне, ни вам это не под силу, но Пруга уже ждут на Пэ-У. Туда подходит корабль «Вациус». Охрана и армия мобилизованы. Он будет обезврежен.

— Откуда у вас такая информация?

— Я слышал переговоры кораблей с Пэ-У.

ДрокУ настороженно взглянул на Андрея, проверяя, пройдет ли ложь. Андрей сделал вид, что поверил. Вряд ли Пруг захочет терять ценных заложников. Но оставлять на корабле свидетелей? Уведя пленников, ДрокУ подстраховывается на случай провала. Он только спасал, он никого не убивал…

— Глупости, — сказал доктор из-за перегородки. — Брюс может уходить. А у меня на руках больной.

— Когда вас убьют, — ответил ДрокУ, — больному будет все равно. Его тоже вряд ли оставят в живых.

— Я все сказал, — отрезал доктор.

ДрокУ развел руками.

— Вы тоже остаетесь? — спросил он с печалью в голосе.

— У каждого свое понимание долга, — ответил Андрей. — Я пойду к себе в каюту.

Они вышли вместе., ДрокУ был так занят своими мыслями, что даже не обернулся, чтобы проверить, куда идет Андрей.

У двери своей каюты Андрей задержался. Он подождал, пока ДрокУ отойдет подальше, и пошел следом. Он поддался непростительному любопытству: ему хотелось поглядеть на добычу Пруга.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

ВараЮ увидел пылевую тучу. К космодрому шли боевые машины.

Пусть идут. Его наемное войско уже в башне, бой кончается. Боевым машинам не успеть. В любом случае бродяги с удовольствием выполнят главную задачу — разнесут вдребезги эту проклятую станцию.

Больше ему здесь нечего делать. Чем дальше он окажется от космодрома, когда им овладеют солдаты, тем спокойнее. Тем более, что в данный момент ВараЮ играет в мяч в доме уважаемого торговца, человека выше подозрений. Двойник ВараЮ был подобран достаточно точно.

ВараЮ приказал водителю ехать к городу.

Машина еще не успела тронуться, как ВараЮ заметил три вертолета, подлетавших к диспетчерской. Это были армейские машины. Их перегнали с базы в трехстах километрах от столицы. И если Его Могущество приказал поднять машины еще утром, значит, он знал о нападении на диспетчерскую.

Машина съехала с холма, и ВараЮ уже не видел, как десантники спрыгивали на крышу диспетчерской и перекрывали выходы. Он велел гнать к своему убежищу. Алиби с игрой в мяч могло оказаться наивным.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Десантники ворвались в диспетчерскую как раз в тот момент, когда толпа бродяг бросилась с буйным возбуждением громить станцию. Это спасло пилотов и солдат.

Понятие плана еще не привилось на планете Пэ-У. Бродяги, которые значительно превосходили числом десантников, отчаянно дрались, хотя и понимали, что обречены. Более сообразительные агенты ВараЮ постарались скрыться в суматохе, но, выбегая из диспетчерской, попадали под огонь боевых машин.

Станция была вновь разрушена, двое пилотов ранены, причем Салиандри тяжело.

Рана Ольсена оказалась нестрашной. Елена Казимировна, не доверявшая местным врачам, сама ее обработала.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Андрей остановился в воротах грузового отсека. Он почти не таился — воинам Пруга было не до него. Наступил их час: оружие гигантов найдено и захвачено.

К распахнутому грузовому люку подошел Пруг.

Воины вытащили из вездехода первую бомбу, кургузый цилиндр на низкой тележке. ВосеньУ, который прежде не отличался смелостью в присутствии Пруга, на этот раз громче обычного распоряжался и подгонял воинов. Он был похож на торговца, который прибыл из дальних краев.

Андрей глядел, как перед вездеходом выкладывают трофеи.

Там было две бомбы.

Три пулемета либо что-то похожее на пулеметы.

Большая трубка, возможно миномет.

Несколько ящиков с патронами, пистолеты, ружья и еще множество вещей, явно военного, но непонятного назначения.

Победители стояли широким полукругом, обозревая сокровище, которое даст им власть над планетой. Они напоминали стаю обезьян, ограбивших библиотеку.

Андрей незаметно ушел. Пока готовились к отлету, он сломал замок своей каюты. Он надеялся, что в суматохе отлета никто не вспомнит о нем.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Археологи потеряли много времени, потому что амляк был тяжело ранен. Эльза отказалась оставить его на верную смерть, а мужчины не могли бросить ее без охраны.

Из развалин вылезли другие амляки. Они сели в кружок и тихо скулили. Они знали, что их сородич умрет.

Амляк умер. Эльза ничем не смогла ему помочь.

Когда археологи подъезжали к кораблю, он вдруг начал медленно расти, как гриб, пробивающийся из земли. Он взлетал.

— Что делать? — спросил Фотий ван Кун. — Мы же хотели их задержать.

— Сначала, — сказал рассудительный Львин, — надо привести в порядок нашу станцию. Это будет нелегко.

— А потом, — добавил Тимофей, — будем работать, как обычно, и ждать вестей.

Они стояли, глядя в небо. Корабль был красив и величествен. Но летел он для того, чтобы убивать.

Где-то далеко завыли волки. Они вышли на вечернюю охоту.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

КрайЮ убедился, что археологи ушли, и вылез из кустов. Он всей шкурой ощущал, что его забыли. Корабль не отвечал.

КрайЮ хорошо ориентировался, он представлял себе, в какой стороне корабль, и пошел туда мерным шагом охотника.

Он шел так, чтобы оставить в стороне станцию археологов, из-за этого ему пришлось углубиться в лес… Там его и почуяли волки, которые собирались в стаю для ночной охоты.

КрайЮ заметил их, когда пробирался сквозь лес. Он побежал.

Если он не успеет добежать до корабля, то они его растерзают. Это были сильные звери, такие не водились на Пэ-У.

Волки настигли его у опушки леса.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Шквал» подымался на пределе возможностей. Глупо будет погибнуть из-за того, что ВосеньУ плохо учился, подумал Андрей.

Он выбрался в коридор и достиг узла связи в тот момент, когда силы окончательно оставили его. Добрался до кресла и стал считать до ста, чтобы восстановить способность думать. Он надеялся, что никто еще не пришел в себя настолько, чтобы ему помешать.

Медленное движение руки — включить передатчик. Теперь — приемник.

Стало легче. Первая стадия разгона завершена, «Шквал» корректирует орбиту. ДрокУ занят на мостике, Пруг еще недееспособен. ВосеньУ нечего делать в узле связи… Андрей успокаивал себя.

Включилась автоматика вызова. «Шквал», вас вызывает «Вациус», «Шквал», вас вызывает «Вациус»… Автомат повторял эти слова уже третий день.

Теперь настройка. Когда-то он знал наизусть все частоты грависвязи, все позывные кораблей Космофлота. Лишь бы позывные «Вациуса» не изменились! Пдльцы сами набрали код. Загорелся индикатор.

— Я «Вациус», — заговорил Андрей, склонившись к микрофону, — вызывает «Шквал». Вы меня слышите?

— Я вас слышу! — раздался голос, и в ту же секунду Андрей почувствовал движение воздуха — кто-то входил в рубку.

— Запомните! — Андрей почти крикнул, потому что всей спиной, всем телом напрягся в ожидании удара. — Не сближайтесь со «Шквалом», у них оружие!

Крепкая рука ДрокУ нажала на клавишу, прерывая связь.

ДрокУ был бледен — перегрузки и ему обошлись нелегко. Он рванул на себя кресло, оно повернулось так, что Андрей оказался спиной к пульту.

— Почему вы оборвали связь?

Андрей постарался подняться, но ДрокУ коротким ударом по плечу заставил его остаться в кресле.

— Мы же договорились, — тихо сказал он, — что согласовываем наши действия. Вы можете все погубить.

— Я не уверен, что мы с вами союзники.

— Если бы я был врагом, я бы убил вас минуту назад. Достаточно мне сказать Пругу, что вы старались связаться с «Вациусом», и вас не существует.

Ясно, подумал Андрей, он не хочет разоблачения.

— Тогда объясните.

— Вы вышли из каюты без разрешения, — сказал ДрокУ, — и поставили под угрозу все предприятие. Я же говорил вам — на Пэ-У нас ждут, у Пруга ничего не выйдет. Ваше дело молчать, а не вызывать смерть на себя.

Андрей бросил взгляд на приоткрытую дверь — в ней стоял воин с направленной на Андрея духовой трубкой. Воин не понимал разговора, но знал свое дело.

— Что вы успели сказать «Вациусу»? — спросил ДрокУ.

— Вы же слышали — ничего. Не успел.

— Вы сказали несколько слов на непонятном языке.

— На их языке, — уточнил Андрей. — Я сказал, что выхожу на связь. Формула вежливости.

— Хорошо, — сказал ДрокУ. Он явно спешил. — Постараюсь поверить. Но в будущем прошу не мешать, обезвредить преступников — наша задача. Ясно? Если увижу вас еще за тайными интригами — не пожалею.

Андрей ушел без спора. Перегрузки еще были двойными, воин не поспевал за ним. Андрей спокойно открыл дверь в медпункт и вошел туда так, словно там и живет. Его расчет был правильным — воины путались, куда загонять этих беспокойных пленников.

Доктор возился в заднем помещении, проверяя, все ли в порядке у Витаса.

— Что нового? — спросил доктор. — Вы были у Пруга?

— Я пытался связаться с «Вациусом», — сказал Андрей.

— Зачем?

— Хотел предупредить их. Чтобы не сближались с нами.

— Ваше поведение иногда кажется мне загадочным, — сказал доктор.

— Вы забыли о том, что «Вациус» — гражданский лайнер, его команда — штатский народ. Они не знают, что такое племенные войны. Вы хотите, чтобы их просто перебили? ДрокУ и Пруг мечтают об этом. Представляете — захватить сразу два корабля гражданской авиации!

— Но если их не остановить… Там бомбы и другое оружие…

— Давайте не думать об оружии. Я уверен, что Пэ-У не пострадает.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На «Вациусе» приняли две гравиграммы, которые кое-что прояснили, а кое-что запутали. Капитан Йнвуке не выносил неясности.

Одна гравиграмма пришла с космодрома па Пэ-У. Прием был ненадежный, словно станция была плохо настроена. Гравиграмма сообщала, что «Шквал» ушел к Ар-А. После этого связь оборвалась.

Вторая гравиграмма пришла вскоре после первой. Она была еще более загадочной.

Ее передал корабль «Шквал», находящийся, как знал капитан, в руках пиратов. Она почему-то предупреждала (причем, что казалось фантастическим, на языке капитана), чтобы он ни в коем случае не сближался со «Шквалом».

Для капитана «Вациуса» вторая гравиграмма была многообещающей: она позволила запеленговать «Шквал» и убедиться в том, что корабль держит курс на Пэ-У, идет по оптимальной траектории и на пределе скорости. Значит, можно высчитать с точностью до секунды, где и когда его удобнее перехватить.

Точка была определена компьютером, минуту спустя капитан сообщил по интеркому своему экипажу, который в нетерпении ждал вестей, что через час двадцать минут корабль «Шквал» будет в пределах прямой видимости.

Капитан Йнвуке объявил на корабле тревогу.

Он никак не мог понять, кто посылал гравиграмму со «Шквала». Захватившие корабль на постоянный вызов не отвечали. Вернее предположить, что в радиорубку проник кто-то из экипажа, а обрыв связи означал, что его застали в рубке.

Поэтому капитан приказал: развернуть лазарет и придать корабельному врачу двух помощников; приготовить на камбузе диетический обед на двенадцать персон (во столько он оценивал экипаж «Шквала»); очистить две большие каюты и соорудить на них запоры, чтобы изолировать бандитов, захвативших корабль.

Но что делать, если бандиты будут сопротивляться?

Летчики Вселенной — народ бродячий, их работа связана не только с длительными отлучками, но и с постоянной опасностью, которая не очевидна для пассажиров. Подымаясь в космос, каждый пилот знает, что его корабль — маковое зернышко в океане.

Вот эта оторванность от остального человечества — оторванность чисто физическая, — рождает ощущение тесного братства между пилотами. Вряд ли найдется в Галактике категория людей, столь внимательно следящая за прочими членами содружества. Многие космонавты знакомы между собой, у них есть излюбленные точки свиданий, свой фольклор и свои сплетни. Трудно проникнуть в этот мир человеку со стороны — сначала он должен пройти не один рейс.

Зато если кто-то из пилотов попадает в беду, то на помощь ему придут все собратья — все, кто в состоянии это сделать. И когда с кораблем капитана Андрея Брюса случилась беда, то он остался жив только потому, что корабль «Восток» под командой Витаса Якубаускаса, приняв сигнал бедствия, сумел прибыть за двадцать минут до рассчитанного компьютером рокового срока.

Сейчас на «Шквале» в беде оказались сразу два капитана — Брюс и Якубаускас.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

ДрокУ сидел в кресле пилота. ВосеньУ в соседнем кресле.

Они молчали. Потом ВосеньУ спросил:

— Можно я задам вам вопрос?

— Да.

— Если мы прилетим и все будет в порядке, как мы кинем бомбу?

— Откроем люк и кинем, — ответил ДрокУ.

— А если она не взорвется?

— Ну и пусть. Важно, чтобы все знали, что у нас бомба.

— А если не взорвется?

— Кинем вторую, — сказал ДрокУ.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Боль возникла вдруг — боль от образа: ПетриА лежит неподвижно, ее волосы разметаны по полу. Он так явственно увидел это, что зажмурился от боли, от стыда перед ПетриА. Он забыл о ней.

На корабле ее убийца. И так ли уж важно, кто из них убил? Убийство для них — эпизод, о котором они завтра не вспомнят, если не будут бояться мести.

Власть — это убийство ради того, чтобы получить безнаказанную возможность убивать дальше. Бред. Власть ради власти. Никто не съест больше трех обедов и не наденет больше трех одежд. Пруг лишь игрушка…

Включился экран интеркома. На нем был ДрокУ.

— Если вам интересно, — сказал он, — то в пределах видимости появился корабль Космофлота. По каталогу Сомова это «Вациус».

— Значит, все кончено?

— Ждите. Я сообщу.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Пруг пришел на мостик через три минуты. Выглядел он плохо, видно, не оправился от перегрузок.

Он долго смотрел на экран. Потом спросил:

— А что за корабль? Патрульный крейсер?

— Нет, — сказал ДрокУ. — Это корабль Космофлота, называется «Вациус». Скорость ниже нашей.

— Мы можем уйти?

— Если изменим курс, то придем к Пэ-У раньше. Компьютер уже рассчитывает новый курс.

— Это гражданский корабль, у них нет вооружения, — сказал Пруг. — Глупцы. Они лезут нам в руки.

— Снижаем скорость, — сказал ДрокУ. — И передаем сигнал бедствия. В коридорах мы сильнее.

— Пруг Брендийский еще никогда ни от кого не бегал. ВосеньУ, ты останешься здесь, следи внимательно, как они будут с нами сближаться. Когда они спустят с борта маленький корабль, сообщишь мне. Я буду готовить встречу. ДрокУ пойдет со мной.

Пруг был великолепен. Он широко двигал руками, золотая тесьма на плаще сверкала, щеки покраснели. Он был викингом, коварным и отважным. Он шел в бой.

— Да, — сказал Пруг, вспомнив. — А где ДрейЮ?

— В каюте, — ответил ДрокУ. — Я проверял.

— Пусть воин приведет его ко мне, когда корабль будет совсем близко. Если на «Вациусе» станут сомневаться, ДрейЮ позовет их на помощь.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Андрей остановился у небольшой двери в скафандровую.

Некоторое время он разглядывал скафандры и уговаривал себя, что это только скафандры и ничего более, что это совсем не то, страшное, до чего он никогда в жизни не сможет дотронуться.

А там, снаружи, уже снижает скорость «Вациус», и его капитан уже приказал спустить планетарный катер. Пилоты — а среди них может быть кто-то из его знакомых — готовятся к переходу на «Шквал». Они, наверное, осторожны, но ни один из них не сталкивался с первобытными охотниками и не встречал наследника Брендийского с его норовом дикого кабана.

Андрей выбрал скафандр по росту и автоматически проверил, все ли в нем на месте. Он пытался убедить себя в том, что надевает скафандр на всякий случай, на минутку, а потом снимет снова.

Скафандр привычно раскрылся, принимая в себя Андрея.

Теперь можно сделать шаг, но Андрей не мог себя заставить, потому что знал, что за первым шагом он обязательно сделает следующий. Никуда тут не деться.

Ему послышался стук — не заметил ли кто-нибудь, как он входил в скафандровую?

В конце концов, сотни космонавтов выходили наружу… Но он-то не космонавт, он агент КФ.

Андрей опустил забрало шлема, проверил, как поступает воздух, и быстро поднялся по трапу, прикрепленному к стене. Откинул люк и оказался в узком пространстве между оболочками корабля. По инструкции сюда нельзя выходить без скафандра, тут могут быть утечки воздуха.

Андрей шел между оболочками, он все еще утешал себя, что и не собирается выйти наружу.

До тех пор, пока не дошел до внешнего люка.

Андрей втиснулся в тамбур. Он был ему знаком. Он ему снился уже четыре года.

Андрей закрыл за собой внутренний люк и замер. И понял, что ни за что на свете не сможет открыть внешний люк.

Четыре года назад Андрей Брюс, один из самых молодых и известных капитанов Космофлота, крейсировал на «Орионе» возле планетки со странным прозвищем Кастрюля. Она была скопищем вулканов — плюющих, льющих, фыркающих. На орбитальной станции работали вулканологи, они спускались оттуда на планету для наблюдений.

Ничего не могло случиться, но случилось. Выброс газов с Кастрюли достиг станции, повредил двигатели, те несколько человек, что были на планете, погибли.

«Орион» изменил курс, чтобы снять со станции вулканологов. Эвакуация прошла трудно. В полете пришлось ремонтировать внешнюю обшивку и антенны. От капитана никто не ждет такой работы, но народу на борту было немного, приходилось ухаживать за вулканологами, так что нет ничего удивительного, что ремонтом занимался и капитан.

Он работал вместе с механиком Браком. Они были снаружи примерно час, а потом Брак подал сигнал бедствия. Он сообщил, что страховочный трос капитана лопнул и того выбросило в бездну.

Если бы механик был внимательнее, ничего бы страшного не произошло. Но когда Андрея отбросило в сторону, Брак потерял его из виду.

Корабль погасил скорость и стал маневрировать, стараясь найти капитана. Но человеческое тело настолько мало, что уже за тысячу километров его не зарегистрируешь приборами.

Андрей падал в бездну.

Он падал в бездну шестьдесят три часа. Он несколько раз умер, но пролетел невероятное количество километров и миров.

Шесть кораблей Космофлота и патрульный крейсер искали его все эти шестьдесят три часа. Его нашел Витас Якубаускас.

Андрей пришел в себя лишь на базе, через много дней, и долго не верил, что жив. Он слишком медленно умирал.

После выздоровления медики поняли, что Андрей уже никогда не сможет выйти в открытый космос. Даже на Земле он избегал прогулок под звездами. Ему предложили наземную работу, и он уехал из Галактического центра — не хотелось встречать бывших коллег. В его болезни было что-то постыдное…

Вот почему, уже надев скафандр, он замер в переходнике, всем своим существом понимая, что не сможет заставить себя выйти наружу.

Он сосчитал до пятидесяти, потом еще до пятидесяти.

Потом он подумал — если я сейчас выйду туда, где только звезды и пустота, я умру от страха. От липкого страха, который неведом никому в Галактике, потому что никто не умирал в ней, как я.

Но если я не выйду, то из-за меня погибнут другие люди. И это хуже, чем смерть.

У меня нет выбора.

Он открыл люк онемевшей рукой, как будто нажимал на курок пистолета, поднесенного к виску. Потом схватился за скобы на кампусе и выбрался наружу по пояс. Он не смотрел вверх, только вперед, на покатую спину корабля.

Ему предстоял длинный путь: добраться по скобам до внешней антенны, которая контролировала подходы к кораблю, а затем и до люка. На втором участке скоб не было.

Андрей закрепил страховочный конец — его должно хватить — и пополз по скобам. Близко, у самых глаз, плыл металл корпуса.

Его никто не видел. Пруг, который готовил засаду, еще не вернулся на мостик, ДрокУ был с ним, а ВосеньУ не включал внешний обзор. Он смотрел только на главный экран, там медленно вырастал «Вациус», и, прежде чем вернулся Пруг, в боку корабля открылся люк и из него выполз планетарный катер. До корабля было километров тридцать, но на экране казалось, будто рукой достать.

Андрей незамеченным добрался до антенны — небольшой выпуклости, прикрытой прозрачной крышкой. Он свинтил крышку и молотком, притороченным к скафандру, разбил приемное устройство.

Вернувшийся на мостик ДрокУ обругал зачарованно глядевшего на катер ВосеньУ и включил антенну ближнего вида. На ее экране сверкнули звезды, и тут же экран погас.

— Этого еще не хватало! — сказал ДрокУ.

Он нажимал на клавиши, стараясь понять, что случилось, потом запросил компьютер. Антенна разбита, сообщил компьютер.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На пути ко входному люку скоб не было. В любой момент его может отнести от корабля, особенно если они предпримут маневр. Сердце колотилось бешено, и Андрей понял, что он — первый трус во Вселенной.

В наказание он заставил себя поднять голову.

Царственно могучий, сверкающий прожекторами, застыл корабль космофлота «Вациус». В лучах прожекторов медленно подплывал планетарный катер.

Катер был в считанных метрах от «Шквала», Андрей поспешил к нему, чтобы предупредить пилотов.

Резкое движение оторвало его от обшивки и понесло вверх.

И все началось снова. Вся смерть, все шестьдесят три часа.

Его заметили с катера, и капитан «Вациуса», еще не зная, что означает появление человека на обшивке «Шквала», приказал двум пилотам встретить этого человека.

Что-то дернуло Андрея, и он пришел в себя. И даже понял, что это — страховочный трос.

Открытый люк планетарного катера был совсем близко, оттуда вылетели двое в скафандрах с реактивными двигателями. Один из них, штурман «Вациуса», сразу узнал Андрея. И не сразу вспомнил в этой суматохе, что Андрея давно списали, перевели в агенты.

Андрей тоже узнал его. Он включил микрофон и сказал:

— Не входите, там засада.

Он говорил совершенно спокойным голосом, будто всегда встречал гостей на обшивке корабля.

Капитан Йнвуке тоже узнал Андрея.

— Брюс? Ты почему здесь?

— Они устроили засаду, — сказал Андрей.

Он непроизвольно держался рукой за скафандр штурмана. Нельзя глядеть на звезды, надо смотреть вниз, на твердую и надежную поверхность корабля.

— Какая засада?

— Они нас не видят, я сбил антенну ближнего обзора, но они ждут, чтобы перебить вас поодиночке, когда будете входить. У них топоры и пистолеты.

— А как остальные? — спросил капитан. — Раненых нет?

— Здесь еще доктор Геза и Витас Якубаускас. Он ранен. Другие остались на Пэ-У. Висконти погиб.

— Его убили?

— И хотят убить вас. Вы не понимаете, что это за существа. Это другой мир.

— Не будем терять времени. Я начинаю высадку, — сказал капитан «Вациуса».

— Вы меня не поняли?

— Мой десант в кремниевых скафандрах высокой защиты, — сказал капитан. — Ты пробовал выстрелить в него? Или ударить топором?

— А оружие у вас есть? — спросил Андрей.

— У нас на борту была группа охотников. Мы взяли у них анестезирующие пистолеты. Валят дракона.

Штурман с «Вациуса» крепко взял его под руку. Второй космонавт отстегнул страховочный трос. Они рывком подхватили Андрея, и он в мгновение оказался в открытом люке катера. Гораздо позже он понял, что все помнили о его болезни.

Андрей поздоровался с десантом. Они сидели в креслах одинаковые, словно статуи, в тяжелых скафандрах. Одинаковые шлемы повернулись к нему.

Андрей переодел скафандр.

Катер двинулся вновь, коснулся корабля и дал сигнал прибытия. Люк отошел в сторону, магнитные захваты втянули катер внутрь «Шквала». Шлюзовая была пуста.

— Приготовиться, — сказал капитан Йнвуке, следя за приборами. В шлюзовую поступал воздух.

— Где же они? — спросил капитан.

— Я думаю, они ждут в коридоре за выходом. Хотят встретить вас в узком месте.

Люк катера раскрылся, капитан выскочил первым.

— Принимайте гостей, — сказал он.

Тишина.

Капитан направился к двери, ведущей внутрь корабля. Дверь раздвинулась, и он вошел, держа в руке анестезатор.

По скафандру ударили сразу пять или шесть отравленных стрел. Они ломались и оставляли темные пятна яда. Грохнул выстрел.

Капитан продолжал идти вперед.

Выпустив стрелы и разрядив пистолеты, воины схватились за боевые топоры и с криками бросились на капитана. Пруг бежал в толпе воинов, размахивая самым большим на планете топором.

Десантники успели дать залп из анестезаторов, первые воины упали, но остальные успели навалиться, они били топорами по шлемам.

Схватка была неравной — топор не может повредить скафандр.

Анестезаторы действовали безотказно. Число воинов все уменьшалось, люди в скафандрах медленно теснили редеющую толпу к кают-компании. Пруг отчаянно махал топором, ему удалось свалить с ног двух или трех космонавтов, в его тушу уже вонзились анестезирующие иглы, а он продолжал сражаться. Ему казалось, что десантники поддаются.

И неожиданно он рухнул. Во весь рост.

Оставшиеся воины еще сопротивлялись, но в коридоре стало свободнее, и Андрей смог пробиться сквозь схватку. Один из воинов бежал перед ним, похоже, что падение Пруга отняло у него желание сражаться. Но Андрей не гнался за ним — он спешил к медпункту.

Убегавший воин обернулся. Это был ВосеньУ.

Сзади утихал шум боя.

ВосеньУ потерял силы. Он прислонился к стене, он вжался в нее и занес топорик, как заносит камень слабый мальчик, когда к нему идет известный всей школе силач.

Андрей подошел почти вплотную, и ВосеньУ толкнул его топориком. Металл скользнул по пластику скафандра.

— Я хотел спросить тебя, ВосеньУ, — сказал Андрей. — Почему ты убил ПетриА?

ВосеньУ сполз по стене.

— Клянусь небом, — заговорил он, — клянусь самыми страшными муками в черном царстве — я не убивал ПетриА. Это сделал он.

— Кто?

— ДрокУ. Мы взяли одежду и справочники, а она пришла и увидела нас. Я сказал ДрокУ: пришла ПетриА, она у нас работает. А он засмеялся и сказал…

Кинжал просвистел в воздухе и вонзился в шею ВосеньУ. Тот захрипел и скорчился у ног Андрея.

ДрокУ подошел совсем близко и добродушно улыбнулся.

— Вот мы и победили, — сказал он. — И ВосеньУ тоже получил по заслугам.

— Зачем ты убил его? — спросил Андрей. — Чего ты боишься?

— Мой звездный друг, — сказал ДрокУ, — ты можешь сколько угодно говорить о мести. Но так уж вы устроены, что ваши естественные чувства — ненависть, любовь, месть — все это подавлено вашим воспитанием. Ты бы до конца жизни мучился ненавистью к ВосеньУ, но убить, вот так, своими руками, ты не можешь. Кто-то должен тебе помочь.

— Я обязан тебя задержать, — сказал Андрей.

— Меня? После всего, что я сделал?

— Ты сделал больше, чем говоришь. Ты был движущей силой за спиной Пруга. Я знаю об этом. О тебе и твоем покровителе ВараЮ.

ДрокУ совсем не удивился.

— Логично, — сказал он. — Ты должен был догадаться. Или проговорился ВосеньУ. Или ты подслушал…

Говоря так, ДрокУ медленно продвигался вдоль стены, чтобы миновать Андрея.

— Убей меня, — сказал ДрокУ, глядя в глаза Андрею. — Ты думаешь, что ВосеньУ, этот слизняк, ни в чем не виноват…

Интересно, куда он хочет бежать? Коридор сворачивает к складам, оттуда можно попасть и к ангару, и к хранилищу, где они сложили эти бессмысленные тысячелетние бомбы. Можно спрятаться там, среди боеприпасов, и шантажировать остальных, покупая себе жизнь. Можно вывести планетарный катер в надежде добраться до укромного места на Пэ-У…

— Даже если я убил, — продолжал ДрокУ, — даже если я. Кто ты такой, чтобы брать на себя правосудие? Наша игра еще не кончена, звездный пришелец. ВараЮ ждет нас на Пэ-У. Он будет править планетой.

ДрокУ рванулся по коридору.

Он был легче Андрея, он был без скафандра и успел бы убежать, но Андрей ждал этого рывка. Он прыгнул вслед за ДрокУ, схватил его за ногу и повалил на землю. Инерция потянула их вдоль коридора, и они изрядно проехали на животах.

Заломив ДрокУ руку за спину и заставив его подняться, Андрей, не обращая внимания на проклятия, сказал:

— Пошел. Пошел вперед.

— Куда? — ДрокУ попытался повернуть голову, и Андрей дал ему подзатыльник тяжелой перчаткой.

— Ну! — сказал он.

ДрокУ пошел впереди.

— Что ты хочешь делать? — спросил он, не поворачивая головы. Андрей ие ответил.

Из-за поворота вышел капитан «Вациуса». За ним доктор.

— Андрей, я так рад, что вы живы! — сказал доктор.

— Он не имеет права так со мной обращаться! По законам Галактики жизнь и свобода каждого человека неприкосновенны, — сказал ДрокУ.

— Не слушайте его, — сказал доктор капитану.

— Я представитель развивающейся цивилизации и требую права на невмешательство. Я нахожусь под охраной закона.

— Как ты намерен с ним поступить? — поинтересовался капитан.

— Открою люк, — сказал Андрей, — и выкину его в пространство.

— Наверное, ты прав, — сказал капитан Йнвуке. — Ты лучше меня знаешь, что это такое. В скафандре или без скафандра?

— Без скафандра, — сказал Андрей.

— Это гуманнее, — согласился капитан. — Пойдемте, доктор, осмотрим раненых.

— Стойте! — кричал ДрокУ. — Я не при чем! Это ВараЮ приказал мне убить ПетриА. Чтобы подозрение пало на Пруга. Но я отказался!

Голос его стих и оборвался. Капитан и доктор, не оборачиваясь, скрылись за поворотом коридора.

— Сначала, — сказал Андрей, — ты пройдешь со мной в рубку связи и поговоришь с ВараЮ.

— Конечно, — быстро ответил ДрокУ. — Я скажу все, что надо сказать.

— Ты скажешь ему правду.

В рубке связи Андрей отпустил руку ДрокУ, тот начал растирать ее другой рукой. Андрей стоял за его спиной.

Он вытащил у него из колчана на плече отравленные стрелы. Клейма на них были стерты.

— Вызывай ВараЮ, — сказал он. — И учти, что у меня в руках твоя стрела. Та самая, которой ты хотел убить меня. Могу в любой момент оцарапать тебе шею.

— Я согласен на все, — сказал ДрокУ. Он набрал позывные убежища.

— Что у вас происходит, — раздался голос ВараЮ. — Вы скоро? Второй корабль захвачен?

— За моей спиной, — сказал ДрокУ, — стоит ДрейЮ, звездный агент. Он приказал мне выйти на связь с тобой, господин.

Наступила длинная пауза. Очень длинная.

— Я понял, — наконец сказал ВараЮ. — Я никогда не верил тебе, ДрокУ. Знал, что при первой опасности ты перебежишь к сильному.

— Мы сражались, — ответил ДрокУ. — Но они были в скафандрах. ДрейЮ предупредил их.

— Идиоты, — сказал ВараЮ устало. — Не могли уследить за одним человеком.

— Он вышел в космос.

— Ты, как всегда, врешь, ДрокУ. Я проверял в информатории, ДрейЮ лишен права командовать кораблями, потому что у него болезнь — он не может выйти в космос.

— Он вышел, — повторил ДрокУ.

— Не буду тратить на тебя слов. Что с Пругом?

ДрокУ обернулся к Андрею.

— Пруг у нас в руках, — сказал Андрей. — Мы привезем его на Пэ-У. Наверное, он расскажет много интересного.

— Расскажет, — ответил ВараЮ. — Ты хочешь у меня что-нибудь спросить, звездный агент?

— Кто убил ПетриА? — спросил Андрей.

— ДрокУ, — ответил ВараЮ.

— По твоему приказанию! — закричал ДрокУ.

— Я даже не знал об этом, — ответил ВараЮ. — Он сказал мне об этом потом. Разве это важно?

Андрей не ответил.

— Заканчиваю связь, — сказал ВараЮ. — Мое убежище окружено. Я надеялся продержаться до рассвета, но теперь это излишне. Мы встретимся с тобой, ДрейЮ, на полях изобилия.

ВараЮ прервал связь.

Андрей понял, что смертельно устал. Он вывел ДрокУ из рубки связи, открыл дверь в пустую каюту радиста и кинул на столик отравленную стрелу. Без клейма.

Я поступил неверно, подумал Андрей. У меня и впрямь ненормально с психикой.

Он запер дверь и пошел вниз, в кают-компанию.

На диване лежала громадная туша Пруга. Он безмятежно спал, сраженный анестезирующей иглой.

Доктор вдруг вспомнил, при каких обстоятельствах он видел в последний раз Андрея.

— А где этот, ДрокУ? Неужто вы выполнили свою угрозу?

— Почти, — сказал Андрей.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

На космодроме Пэ-У их встречал экипаж «Шквала», Ольсен, Его Могущество и много высоких чинов.

Ольсен первым делом сказал, что ВараЮ покончил с собой в убежище.

Армейские боевые машины подъехали близко к «Шквалу». Пруг Брендийский спустился первым, солдаты помогли ему забраться в машину. Он очень ослаб, как будто из него выпустили воздух.

Затем в медицинскую повозку перенесли Витаса Якубаускаса. Елена Казимировна и доктор Геза поехали с ним в госпиталь, там было оборудование, привезенное из Галактического центра.

Вместе с воинами вывели и ДрокУ. Когда открыли каюту радиста, он спал. Стрелка была изломана на мелкие кусочки.

Андрей поехал вместе с Ольсемом в дом для приезжих. Ему не хотелось ехать в собственный дом. Там все напоминало о ПетриА.

Ночью, впервые за много лет, он вышел один и посмотрел на звездное небо. Небо было глубоким, черным, но не пугающим.

А утром Нильс Ольсен сказал ему, что ДрокУ убит в тюрьме. Убийцу задержали. Он оказался из клана Кам ПетриА — двоюродный брат ПетриА. Андрею никогда не приходилось его видеть.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

^{В. Коть} К нам едет ревизор!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Пишите, Аллочка. Приказ. Директора завода «Гвоздодер» Шляпьева Бэ Эр и главного инженера Лешего Эс Пе за неритмичную работу и представление текущей отчетности объемом восемь машинописных страниц лишить квартальной премии. Предупредить руководство фабрики-кухни «Ундина» о недопустимости дальнейшего раздувания отчетности, достигшей за последний квартал четырех страниц. Поздравить коллектив и администрацию завода «Стирпор» с победой в годовом соревновании, отчислить в фонд поощрения максимальный процент прибыли. Мо-лод-цы! (Так и пишите: молодцы, а в конце восклицательный знак). Подпись. Дата.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Степан Вахтангович, осанистый руководящий работник, расхаживал по кабинету, украшенному еловыми ветками, а я топтался в дверях, дожидаясь, пока он или секретарша обратят на меня внимание. Вопрос у меня был мелкий: где у них помещается бухгалтерия.

Я никак не мог ее отыскать, да и самый кабинет нашел с трудом, изрядно проблуждав среди нагруженных снежными шапками деревьев сада, под которыми бегали, кувыркались, катались с горок закутанные в шубки румяные малыши. По какой бы я дорожке ни двинулся, она почему-то упиралась в дверь с нарисованной морковкой или клубничкой. Между тем согласно справочнику в этом здании должно было помещаться солидное, взрослое учреждение. И лишь едва заметная тропка между сугробами наконец привела меня к нормальной, облупленной двери без картинок…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Возьмите новый лист. Адрес министерства… Пишите. Годовой отчет. За истекший год предприятия вверенного мне управления представили отчетность суммарным объемом двадцать семь машинописных страниц. Перевыполнены поставки по позициям восемь — пятнадцать на полтора процента и девять — девятнадцать на ноль целых семь десятых. Недовыполнены…

(Список недовыполненных был немногим длиннее.)

— В свете вышесказанного считаю своевременной постановку вопроса об упразднении вверенного мне управления как избыточного звена аппарата. Подпись. Дата — тридцать первое декабря.

Ничего, Аллочка (это вы не пишите), работа найдется — вы же театральный кончали! Да и я хоть в самодеятельности, но Гамлетом был не из последних…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Степан Вахтангович внезапно повернулся ко мне, и его мужественное лицо побледнело:

— Молодой человек, что вы здесь ищете?

Наконец-то на меня обратили внимание… Насчет молодости — это всеобщее заблуждение. На самом-то деле мне крепко за тридцать, но выгляжу я юным. А что мне стареть? Должности всегда занимаю маленькие, не надрываюсь, не нервничаю… В этом городе я недавно, перебрался на службу в Главпрополку — там главбухом, по секрету сказать, состоит мой дядюшка. Он-то и дал мне ответственное поручение: конфиденциально сообщить его коллеге пренеприятное известие…

— Я ищу бухгалтерию.

Почтенный человек от этих слов окончательно сник, приказал секретарше опустить шторы, запереть дверь — и оставить нас наедине.

— Расскажу ему все! — воскликнул он с пафосом.

И вот о чем я узнал.

Три года назад к Степану Вахтанговичу приехал дальний родственник, студент биофака. Приближался срок сдачи годового отчета, управление ходило ходуном, и его начальнику было, честно говоря, не до гостей. О чем студент не знал, да так и не узнал.

Спустя пару дней, отъевшись и отоспавшись, юнец начал совать нос в бумаги, которые сверхдобросовестный Степан Вахтангович носил по вечерам домой, — горы отчетных таблиц, именуемых среди служилого люда «простынями». Ведь управление — шутка сказать! — это десятки предприятий, один «Стирпор» чего стоит, полреспублики его порошком стирает… С каждого предприятия «простыни» идут сотнями. Легко ли свести все эти эвересты воедино да представить в министерство без опоздания — сами понимаете. А тот нахальный гость походил вокруг, пошмыгал носом, да и заявляет: чепухой, мол, занимаетесь, дядя Степа.

Степан Вахтангович обиделся. Ничего себе, чепуха. Каждую цифирь ведь лично проверить надо! Биолог же этот недоучившийся не унимается. Смотрите, говорит, в графе слева у вас пишется плановая величина — справа выполнение. Видите? Гвоздодеры авиационные слева 732 — и справа 732. Подковы верблюжьи… 1347 — и справа столько же. Сколько всего в таблице названий?

Поглядели — две тысячи с гаком.

Ну, а не сходятся цифры, план с выполнением, по скольким? (Можно ли быть таким въедливым?)

Гостеприимный Степан Вахтангович не ленится, просчитывает — получается, всего по восемнадцати. Тут гость и заявляет, что отчитываться следует только об этих восемнадцати. Прочая же писанина, дескать, противоречит законам природы. Взять, к примеру, наш организм. В нем сигналы поступают в верховную инстанцию, в мозг то есть, только тогда, когда что-то не в порядке, отклоняется от нормы. Когда же все органы в исправности, ничего мы и не чувствуем…

Так вот, в управление, а потом в министерство ни к чему сигналить о том, что исполнено строго по плану: мозгу нужно знать только об отклонениях, так их на биофаке учили.

Тогда Степан Вахтангович парнишку шуганул да снова уткнулся в бумаги. Но потом, страдая бессонницей, как вообразил вместо горы простыней один-единственный листок с восемнадцатью строчками — чуть не заплакал.

Неделю спустя, когда студент уехал, прибыло в город начальство из министерства, человек понимающий да вдобавок старинный друг Степана Вахтанговича. Посовещались они — и договорились на свой страх и риск поставить эксперимент: собирать у заводов да потом сообщать в министерство сведения только об отклонениях (плановые цифры там и так знают). Ну, и не болтать о затее до поры до времени — вдруг неладно получится?

И пошла в управлении жизнь тихая, райская. Следующий годовой отчет занял всего два десятка страничек.

Первым не выдержал такой благодати главный инженер. Пришел с заявлением об уходе. Стыдно, мол, штаны зря протирать, пойду на производство. А уж на заводе ему радовались, специалист ведь знаменитый! За главным потянулись инженеры помоложе, за ними плановики, за плановиками снабженцы. И все — с полным соблюдением служебной тайны.

Дольше всех держалась бухгалтерия. Там работали женщины прочные, усидчивые. Но по весне и они взбунтовались: что это за каторга, даже поговорить не с кем — одни в здании. И подались коллективно на «Стирпор», там как раз производство расширяли.

Степан Вахтангович остался в громадном корпусе вдвоем с секретарем. И тут осенила его еще одна идея. Тихо, чтобы никто не знал, он передал опустевшие помещения детскому садику, зачем же им простаивать?

Наконец он понял, что ему с Аллочкой тоже можно подыскать другое занятие. Зачем вообще управление, если дела и так идут хорошо, планы выполняются, бумаг почти нет? Ведь премии, по новой ведомственной инструкции, так и платят — «при условии непредоставления отчетности». Осталось только дождаться соответствующего решения руководства, в такой момент особенно опасен любой сбой…

Только теперь, облегчив душу, Степан Вахтангович полюбопытствовал, зачем мне бухгалтерия. А услышав — схватился за голову. Оно и понятно: к нам едет ревизор! (Об этом по секрету шепнул дядюшке некий его дружок.) Ревизор из постороннего ведомства, о тайном эксперименте не осведомленный. Представляете, чем это пахнет: ни бухгалтерии не найдет, ни планового отдела…

Степан Вахтангович — надо отдать ему должное — горевал недолго. Позвонил в министерство, попросив пустить в ход некое загодя поданное заявление, потом в местное управление культуры, с которым долго спорил по поводу какого-то серого волка. А когда я потянулся прощаться, вдруг попросил:

— Не уходите, пожалуйста, вы нам очень нужны. А костюмы сейчас подвезут.

Так попросил, что я, бывалый служащий, сразу позабыл о близком конце рабочего дня. Очень скоро мы втроем, наряженные, неузнаваемые, двинулись узким коридором к ярко освещенному залу. Степан Вахтангович вошел первым — и громко пробасил: «А вот и я пришел, подарков вам принес!» Ответом ему были многоголосый хохот и визг детей, рассевшихся по лавкам вокруг елки. Мы со Снегурочкой стали разыгрывать под ней сценки, наскоро выученные в кабинете, а новоиспеченный артист областной филармонии Степан Вахтангович, высоченный, осанистый — прирожденный Дед Мороз — возвышался над нами, время от времени подбадривая нашу игру благосклонными шутками. Наконец, нарушая утвержденный сценарий, я начал катать на спине ликующую публику — и одна девчушка, поцеловав мою оскаленную морду, заявила, что Серый Волк здесь — самый добрый.

А я понял, что жизнь придется начинать сначала. За тем, что ли, я родился на свет, чтобы лениво, избегая стресса, подшивать бумажки? Ну, дотяну до столетнего юбилея — так кому от этого будет радость? Не лучше ли так, надрываясь до одышки, веселить и катать на себе ребятню?

Об этом и о многом другом мы долго говорили со Снегурочкой, она же Аллочка, когда все вместе встречали Новый год. Что же касается ревизора, то он действительно вскоре приехал — и пришлось нам с дядюшкой искать другую работу, что лично меня ничуть не огорчило.

Но и моя новая работа, и Аллочка — это уже совсем другая сказка.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀