«Не плачьте о нас...»

В пещере у Маркова

Анна Ивановна и Эдик шли по притихшему Пятигорску к Подкумку. На окраинной улочке их остановил патруль — двое немецких солдат, одетых в обычную общевойсковую форму. Но на рукавах у них были нашиты коричневые ленты с буквами «FP», а на груди на металлических цепочках висели бляхи в виде полумесяца с личными номерами. «FP» означало «Feldpolizei» — полевая полиция.

— Ausweis[6]! — протянул руку один из жандармов. Анна Ивановна подала ему свой паспорт. Солдат внимательно посмотрел на фотографию, потом ткнул пальцем в Эдика. — Und dieser Kerl [7]?

— Er ist mein Sohn. — Анна Ивановна подыскивала в памяти немецкие слова. — Wir gehen zu meiner Schwester. Sie wohnt im Dorf. Sie ist krank[8].

Жандарм молча заглянул к ней в сумку, но, кроме полотенца и каких-то таблеток, ничего не увидел.

Патруль ушел.

— Ф-фу, как я напугалась. Боялась, тебя обыскивать станут.

— Не докумекали. А то бы крышка.

За голенищами сапог у него были спрятаны бинты, хирургические щипцы и скальпель.

Полчаса спустя они уже пробирались по старой мозолистой тропке сквозь заросли желтой акации и орешника.

запел вдруг Эдик.

— Ты что, с ума сошел? — дернула его за рукав Анна Ивановна.

— Это сигнал. Вы меня у входа подождите…

Узкая расщелина, ведущая в пещеру, была почти незаметна. Эдик бесшумно проскользнул в нее а оторопел: Марков был не один. Рядом с ним на плащ-палатке сидел какой-то человек. При тусклом свете коптилки Эдик не смог его рассмотреть.

— Не бойся, — сказал Марков, — это свой. Вы ведь знакомы?

— Немного. — Только сейчас Эдик узнал Спартака, лучшего спортсмена с мотороремонтного завода.

В прошлом году Спартак приходил к ним в школу на вечер дружбы. — Ты как сюда попал?

— Так же, как и ты.

— Тебе пароль Нина Елистратовна сказала?

Эдик был немного обижен. Тайка, которую они с Витькой не доверили даже самым близким друзьям, стала известна постороннему человеку. А может, не постороннему: не станет же Нина Елистратовна посылать к лейтенанту кого попало. Помолчав, Эдик сказал:

— Я привел врача.

Марков не удивился: видимо, его уже предупредил Спартак.

— Вот и славно. Только здесь темновато. Помогите-ка мне лучше выбраться наружу.

При дневном свете кожа на лице лейтенанта казалась голубой. Щеки ввалились и заросли густой русой щетиной.

— А я почему-то представлял вас старой дамой и в очках, — сказал Марков, здороваясь с Анной Ивановной. — Ей-богу.

Маркова уложили на плащ-палатку. Эдик достал сверток с инструментами, и Анна Ивановна стала протирать их спиртом.

— Вы пока погуляйте, — сказала она ребятам.

Они спустились вниз по тропинке и сели на поваленное дерево. Стояла такая тишина, что слышно было, как падают первые осенние листья.

— Будто и войны нет, — задумчиво сказал Спартак.

Сверху донесся негромкий голос Анны Ивановны:

— Рана запущенная, но ничего… Так, выходного отверстия нет. Это хуже. Придется потерпеть. Анастезию я вам сделать не могу — нечем.

— Я потерплю. Видно, на излете угодила.

— Потерпите, голубчик. Вот так… Ага, вот она где, в мякоти засела. Сейчас, сейчас мы ее. Нате, держите на память.

— Спасибо, доктор.

— Не за что, лейтенант. А я к вам еще наведаюсь.

Когда ребята вернулись к пещере, Марков уже сидел с забинтованной ногой и болезненно улыбался.

— Мне надо идти, — сказала Анна Ивановна Эдику. — Ты не провожай.

— Я Нине Елистратовне обещал доставить вас туда и обратно. До свиданья, товарищ лейтенант.

— Спасибо, Эдик. Уж не знаю, как вас и благодарить. Из-за меня ведь рискуете.

— Ничего, перезимуем, — отмахнулся Эдик. — Пока.

— Погоди. — Спартак полез за пазуху и достал толстый пакет. — Это листовки. Обращение крайкома партии.

— Откуда?!

— Наши с самолета сбросили. Бери. Расклейте в людных местах, только осторожно. И без лихачества. А то прошлый раз знаете, что они учудили? — Спартак повернулся к Маркову. — На дверях немецкой казармы свои самоделки расклеили. Спрашивается, зачем?

Марков, нахмурившись, покачал головой.

— Ребячество, — сказал он. — Эдик, передай Нине Елистратовне, чтобы она строжайше запретила подобные выходки. Это не смелость, а глупость. Понял?

— Понял, — буркнул Эдик, радуясь, что в пещере полутемно и не видно, как краска заливает ему лицо. Листовку на дверь казармы приклеил он.

Когда Анна Ивановна с Эдиком ушли, Марков сказал:

— Ну что ж, продолжим разговор. Кто эта Полина?

— Жена парторга колхоза имени Тельмана, Лисоволова ее фамилия. Папа до войны был хорошо знаком с ее мужем. Да и мама говорит, что Полина Федоровна наш человек.

— Значит, партизаны к ней заглядывают?

— Бывает. Они хотят наладить связь с городским подпольем.

— Каким образом?

— Пришлют в Пятигорск своих людей. Полина Федоровна предлагает временно поселить их у своих родственников, Корабельниковых. Митя Корабельников дружит с нашими ребятами.

— Ты поговори с ним, Спартак. Остальных ребят не посвящай. Если связники придут, пусть знает о них один Митя. А дальше поглядим. Возможно, с ними придется встретиться Нине Елистратовне или твоей матери. Кланяйся им обеим. — Марков протянул Спартаку руку: — Ну а теперь ступай.

ИЗ БЕСЕДЫ П. И. ДЕНЬГУБОВА С УЧАСТНИКОМ ПОДПОЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ДМИТРИЕМ ПЕТРОВИЧЕМ КОРАБЕЛЬНИКОВЫМ

«В 1942 году мне было 14 лет. Мать умерла, отец ушел на фронт, и жил я с бабушкой. Друзьями моими были: Дурнев Виктор (мы звали его „Шагораш“), Виктор Колотилин, Вася Лисичкин (Лиса), Бондаревский Юра, Попов Эдик — учились в 17-й школе, где сейчас Дом пионеров. Да, и еще парень по кличке Артист. Все они были ребята боевые, как говорится, сорвиголовы. Особо дружил я с Бондаревским, Дурневым и Лисичкиным.

После ухода наших войск в доме моей двоюродной сестры Полины, проживавшей тогда на хуторе имени Тельмана в восемнадцати километрах от Пятигорска, появился знакомый участковый уполномоченный. Он когда-то работал вместе с дядей Ваней, мужем Полины, а теперь был в партизанах.

В середине августа я приехал к ней на велосипеде за продуктами. Полина познакомила меня с двумя мужчинами. Фамилий их она не знала, одного звали Федором, а другого Анатолием. „Их надо переправить в город, — сказала Полина, — забери их с собой, пусть они некоторое время поживут у бабушки“.

Пошли мы с ними глухой дорогой, через мясокомбинат, мимо соленых озер. Я сказал бабушке, что этих двух товарищей просила приютить тетя Поля, последнюю она очень уважала».