«Watch You Bleed»: Сага о Guns N’ Roses [CoolLib]

Глава первая Трудная дорога в Голливуд

Когда в 1970-х над Америкой пронесся «Свинцовый Цеппелин», сильнее всего его тень накрыла самое сердце страны. Все великие английские музыканты той эры — Stones, The Who, Боуи, Queen — находили наиболее широкую и преданную аудиторию именно в центре страны. Не случайно величайшие американские рок-звезды 1980-х родились на Среднем Западе и росли на убойных дозах Zeppelin и других рок-групп. Мадонна родилась в Мичигане, Принс был из Миннесоты, Майкл Джексон родился в Гэри, штат Индиана, в 1958-м.

Спустя четыре года, 6 февраля 1962 года, в сотне миль к югу, в Лафайете, штат Индиана, появился на свет Эксл Роуз. Его мать, 17-летняя Шэрон Линтнер, была не замужем и еще не окончила школу. Беременность Шэрон стала случайной и нежелательной, по крайней мере, для ее семьи. Отцом был Уильям Роуз, харизматичный местный хулиган девятнадцати лет, имевший проблемы с законом. Ребенка, родившегося со светло-рыжими волосами, нарекли Ульямом Брюсом Роузом.

Неизвестно, были ли родители Эксла когда-либо женаты, поскольку исследователям не удалось найти брачный сертификат, но, даже если и были, их супружеские отношения не отличались постоянством. Ребенок часто оставался в Лафайете в доме родителей своей матери, которые более чем враждебно относились к его никчемному папаше.

В 1964-м, когда мальчику исполнилось два, его юные родители разошлись. Отец был изгнан из дома за избиение матери Эксла и попытался отомстить. Говорят, что он похитил своего сына и, возможно, даже изнасиловал его. Что бы ни произошло на самом деле, семья мальчика всегда избегала разговоров об этих событиях. После этого Билл Роуз исчез из Лафайета и больше никогда не возвращался.

В следующем году мать Эксла вышла замуж за человека по имени Стивен Бейли и вместе с ним переехала в дом на 24-й улице, на востоке Лафайета. Бейли усыновил сына своей молодой жены и дал ему свою фамилию. Так Уильям Роуз стал Уильямом Бейли и оставался им, пока пятнадцать лет спустя не отрекся от этого имени. Его мать родила мужу еще двоих детей, так что Билл рос с братом Стюартом и сестрой Эми. Они жили в городе, но ходили в деревенскую церковь, которая стояла на грунтовой сельской дороге в другой части округа Типпекано. Отчим Билла Бейли был убежденным пятидесятником, приверженцем «старой веры», запрещавшей алкоголь и рок-н-ролл, как, впрочем, и большую часть остальных радостей жизни. Столь строгие нравы отчима, безусловно, повлияли на мальчика, который впоследствии стал величайшей рок-звездой своего поколения.

Лафайет был и остается милым небольшим промышленным городком, расположенным на берегах реки Уобаш. Эта территория входила в три миллиона акров земли, которые в 1809 году индейцы шони продали Соединенным Штатам. Спустя два года местные вожди Текумзе и его брат Тенскватава, известный как Пророк, поняли, что их обманули, и начали набеги. В 1811-м они были сокрушены генералом Уильямом Генри Гаррисоном, который затем на месяц стал президентом, пока не скончался от простуды.

Спекулянты от фронтира заплатили за землю индейцев пять долларов и в 1824 году заложили город, названный в честь маркиза де Лафайета, французского героя американской революции, который в свое время внес неоценимый вклад в развитие США. Берега реки были низкими, подходящими для разгрузки и погрузки судов, так что торговля зародилась сама собой. В 1826-м Лафайет стал центром округа Типпекано и к началу Гражданской войны в 1860 году успел расцвести. В Индиане рабство было вне закона, и штат посылал отряды своих сыновей на битвы во имя Союза. После кровавой войны, при сравнительно небольшой доле черного населения, в городских и фермерских общинах были распространены расистские взгляды. Во многих городах Индианы в 1920-х членство Ку-клукс-клана считалось почетным.

Лафайет процветал как промышленный город. В 120 милях на северо-восток находился Чикаго, на 65 миль южнее — Индианаполис. На восточном берегу реки возникали все новые фабрики. В 1869-м на западной стороне открылся Университет Пердью. Огромное здание суда, нависающее над главной площадью, было построено в 1884 году и являло собой викторианский коктейль из архитектурных стилей — от готического возрождения до необарокко. Юный Билл Бейли вскоре познакомился с этим величественным зданием и сидящими в нем строгими судьями поближе. Следуя по стопам своего настоящего отца, он стал одним из главных нарушителей спокойствия в Лафайете.

Преобладающей религией в этой части страны был традиционный протестантизм, пока Великая депрессия не вывернула общественный договор наизнанку. Фабрики закрылись, посевы погибли, банки разорились, а деньги просто исчезли. Людям пришлось собрать все свои силы, чтобы пережить эту экономическую катастрофу, и многие, особенно на Среднем Западе, нашли поддержку в учении пятидесят-нического движения.

Откройте Новый Завет, вторую главу «Деяний апостолов». В первой воскресший Христос дает своим ученикам различные наставления. Во второй главе ученики собираются на еврейский праздник Пятидесятницы. К ним сходит Святой Дух, являясь в виде «языков пламени», и наделяет силой говорить на разных языках, так что жители Каппадокии слышат проповеди Иисуса на каппадокийском, а фригийцы — на греческом. Некоторые сочли это чудом. Иные решили, что апостолы напились молодого вина, потому что они танцевали, веселились и говорили на странных языках. Тогда апостол Петр провозгласил, что они не пьяны, но наполнены Святым Духом. «И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут… Солнце превратится во тьму, и луна — в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный. И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется»[1]. И к концу дня три тысячи душ присоединились к христианской церкви.

Эта история стала базисом для новой, более страстной формы американской веры, появившейся в Канзасе в начале XX века и достигшей расцвета во время «ревущих двадцатых» и последовавшего безумия Великой депрессии тридцатых. Пятидесятники воспринимали Библию буквально, считая Христа спасителем рода человеческого, и должны были нести свою веру вплоть до конца света, во время которого «утвердившиеся в вере» живыми вознесутся на небеса. В этих церквях дьявол был так же реален, как Бог, а большая часть человеческой культуры считалась греховной, поскольку приносила удовольствие. Типичный пятидесятник был ворчуном без чувства юмора, но церковные службы часто превращались в коллективное веселье, принося свободу и непосредственность в богослужение. Музыка заполняла души верующих, разум покидал их, и люди «говорили на разных языках». Исцеления, чудеса и экзорцизм были в норме вещей. Образцом для подражания стала Эми Сэмпл Макферсон — женщина-священник, изображенная Синклером Льюисом в его романе «Элмер Гентри». Пятидесятники были настоящими популистами и шли впереди основных религиозных течений в вопросах равенства полов и единства рас. Одухотворенная проповедь Макферсон, одна из первых, переданных по радио, была запрещена методистами, баптистами и другими популярными конфессиями из-за того, что Макферсон была женщиной. Даже старые классовые различия меркли в новых церквях, построенных среди кукурузных полей и пастбищ, желательно за городом. Напоминающее госпелы пение было громким и пронзительным. Религия превращалась в театральное действо, представление. Некоторые пятидесятники были полусумасшедшими фанатиками, одержимыми Святым Духом, наполнявшим учеников Иисуса. Некоторые гипнотизировали ядовитых змей или ходили по горячим углям, практически бросая вызов Господу — играя с болью и смертью во славу Иисуса.

Стивен Бейли водил семью в церковь два раза в неделю, а иногда и чаще. Вот в такой обстановке и рос Эксл Роуз посреди консервативной, пуританской американской глубинки 1960-1970-х.

После того как мать Эксла разошлась с его непутевым отцом и вышла замуж за пятидесятника строгих взглядов, ее сын рос в атмосфере суровой дисциплины, регулярных походов в церковь и того, что Эксл позже описывал как постаянные побои и унижения. Чувствительный мальчик реагировал болезненно, страдая от ночных кошмаров и других неврозов. Иногда сны Билла были такими беспокойными, что он падал с верхнего яруса кровати, которую делил с сестрой. Позже он утверждал, что страдал от припадков. Однажды Билл очнулся на полу в крови, оттого что прокусил зубами верхнюю губу. Учась в Оклендской начальной школе, он живо описывал родителям яркие ночные видения, в которых он, будучи совсем малышом, жил вместе с матерью и другим мужчиной, который делал с ним плохие, очень плохие вещи. Билл не имел понятия, что Стивен Бейли ему не родной отец (Билл называл его «папа»). Родители говорили мальчику, что эти видения ложные и посланы дьяволом, чтобы его напугать. Но он каким-то чудом умудрился понять, что эти сны были правдой. Позже Эксл вспоминал: «Эту тайну я пытался раскрыть с самого детства, понимаете? Поскольку мне говорили, что это дьявол показывает мне, каково жить в доме, где я никогда не жил. Но я знал, что был там. Я знал, что младенцем жил в этом доме. Со мной все время случались странные вещи».

Семья выбиралась в деревенскую церковь как можно чаще, от трех до шести раз в неделю. Как минимум, воскресным утром, воскресным вечером и вечером в среду. Там не было хора как такового — вся паства распевала старые гимны: «Приди в церковь в девственном лесу, приди в церковь в долине». У юного Билла был приятный, мелодичный голос, который выделялся среди голосов остальных верующих. Позже он пел в госпел-трио с братом и сестрой, а затем, благодаря урокам фортепиано, которые давала ему мать, начал играть в церкви. «Это было сектантское, пятидесятническое распутное бдение, — говорил он позже в интервью. — У нас проходили собрания в кущах, исцеления; мы видели, как слепые прозревают; люди говорили на разных языках; короче, полный набор». Юноши с десятилетнего возраста должны были читать проповеди, и после победы в серии конкурсов по Библии — правильно определить главу и стих — Билла пригласили проповедовать вечером в среду. Возможно, это был его первый опыт выступления перед полным залом. Он считал, что видит настоящие чудеса, когда калеки вставали с инвалидных кресел, но чувствовал и некоторое разочарование — ведь с ним самим ничего такого не происходило. «Я знаю больше госпелов, чем кто бы то ни было, — говорил он позже, — но, даже если там наверху и есть Бог, я его не видел. Не имею об этом ни малейшего понятия».

В доме Бейли религиозная жизнь семьи доминировала. У них не было магнитофона, а радио работало только днем по воскресеньям, когда после обеда у матери с отцом было «особое время» и они запирали дверь спальни. «Телевизор у нас продержался около недели, — вспоминает Эксл, — а потом отчим выбросил его, потому что посчитал сатанинским». Все вокруг считалось злом. Женщины были искусительницами. «Я помню, как впервые получил за то, что загляделся на женщину. Даже не знаю, сколько мне было и что за передачу я смотрел, но там началась реклама сигарет, в которой две девушки в бикини выходили из воды. Я просто смотрел — не думал ни о чем, просто смотрел, — и отчим с такой силой ударил меня по лицу, что я полетел на пол».

Учителя с раннего возраста замечали певческие таланты Билла: «Когда я был в первом классе, мне не давали перейти улицу, пока я не спою что-нибудь из Элвиса. В третьем классе на переменах учителя ставили меня на пенек и заставляли петь младшим детям песни из горячей двадцатки. Я любил работать над гармониями, но всегда с трудом исполнял чужие партии». Почти все, кто учился с Биллом, помнят, как он пел на детской площадке.

Билл ожидаемо стал хорошим учеником и до двенадцати лет приносил из школы одни пятерки. Плохие отметки, грубое поведение или саркастическое замечание могли повлечь за собой жестокое наказание от папы. Попытавшись сыграть на семейном пианино фривольную «D'yer Мак'ег» Led Zeppelin, Билл получил такой подзатыльник, что слетел со стула. Позже Эксл описывал своего отчима как «параноидального психованного тирана».

И он научился жить с этим — покуда потребуется. Гораздо позже он будет до странного теряться, пытаясь объяснить, через что ему пришлось пройти: «Если ребенка бьют, и кто-то предлагает ему помощь, а ребенок просто отказывается… чаще всего наказания только усиливаются. Вместо того чтобы помочь мне и попытаться понять меня, он говорил что-нибудь вроде: „Нет, это проблема, и ее нужно решить прямо сейчас! Ты понял?" Но это ни хрена не работает. Команды вроде „заткнись" и „сидеть" слегка неуместны, если пытаешься кому-то помочь».

Часто Билл находил утешение в музыке. Позднее он с тоской вспоминал, как мелодии и песни заменяли ему в детстве друзей. «Я услышал „D'yer Mak'er" [в 1973-м], и меня зацепило. Эта песня просто взорвала мне мозг, и я стал фанатом Led Zeppelin. Я не мог понять, как ему [Джимми Пейджу] удается писать такое? Что он чувствует? Ведь вокруг меня все было пропитано религией и послушанием. Благодаря этой песне я влюбился в хард-рок. По-крупному».

В школе Билл не пользовался популярностью. Из-за родителей ему приходилось, учась в шестом классе школы Саннисайд, носить накрахмаленные белые рубашки, застегнутые до ворота, черные полиэстеровые брюки, белые носки и черные ботинки. «Я был изгоем, настоящим задротом, — вспоминает он, — потому что родители заставляли меня одеваться по-идиотски и стригли под горшок. Никто больше так не ходил. Клевые ребята считали меня деревенщиной. Полный отстой». Добавляла масла в огонь его религиозность: выигрывать конкурсы по Библии в деревенской церкви было решительно некруто. Если же Билл пытался что-нибудь изменить, например, слегка отрастить волосы или украсть сигарету, наказание обрушивалось на него подобно языкам пламени.

Временами, когда отец бил и наказывал его, Эксл инстинктивно искал помощи у матери. Но она боялась мужа и не могла помочь своему свободолюбивому сыну. У нее были свои проблемы. «Я помню, что отец ужасно обращался с ней, если она пыталась мне помочь, — рассказывал Эксл двадцать лет спустя. — И у меня возникали дикие, жестокие мысли по отношению к женщинам, потому что я видел, как отец обращается с матерью».

«В церкви пятидесятников мне полностью промыли мозги, — признался Эксл в 1992-м после интенсивной психотерапии. — Церковь, в которую я ходил, была полна лицемерных святош, издевавшихся над детьми. Эти люди сами в детстве перенесли какие-то травмы и пытались искать Бога, но продолжали жить со своими психологическими травмами и наносить их своим детям. Я не против церквей и религии вообще, но мне кажется… что большая часть религиозных институтов — это издевательство над людьми».

Тем не менее еще в детстве к Биллу пришло осознание той силы, которой он позже овладеет. Исполняя песни, проповедуя восторженным потным прихожанам, играя на пианино в семейной церкви, Билл Бейли учился работать с публикой, учился держаться перед толпой и манипулировать рвением верующих. В пятидесятничестве уже тогда были свои рок-звезды. (Литтл Ричард был священником-пятидесятником, а вскоре собственный храм открыл Эл Грин.) Десять лет спустя Эксл вспоминал: «Я понял кое-что важное: я мог встать перед толпой и дать им любую истину, какую захочу, — насильно. Благодаря тому, что есть внутри меня.

Я мог сказать им что угодно, и они это воспринимали! Я мог петь людям!»

Но петь своему отчиму он не мог. Однажды Билл сидел на заднем сидении машины, и по радио заиграл хит Бэрри Мэнилоу «Mandy». Мальчик стал напевать привязчивый двусмысленный припев, а отчим развернулся и ударил его по лицу, чтобы он прекратил петь «дьявольскую» песню. Билли провел языком по губам и почувствовал вкус крови.

В 1974-м, когда ему исполнилось двенадцать, Билл Бейли как-то ночью тайком слушал маленькое радио, накрывшись одеялом. Синглом номер один была песня «I'm Not In Love» Юсс. Билл любил эту балладу с ее синтезаторными эффектами. Когда заиграла «Benny and the Jets», Билл заулыбался от удовольствия. Эта песня из альбома Элтона Джона «Goodbye Yellow Brick Road» была студийной подделкой под концертную запись с отдаленным эхо бейсбольной площадки и жутким ревом толпы рок-фанатов. Композиция так впечатлила мальчика, что он начал представлять, как поет собственные песни на сцене забитого до отказа стадиона «Dodger» перед толпой обезумевших фанатов, и наслаждался признанием и властью величайшего проповедника века — рок-звезды, выступающей перед самой большой аудиторией в истории. «Именно тогда я решил, — делился он позже, — что хочу исполнять перед огромными толпами людей песни, которыми горжусь. Звучание „Benny" заставило меня полюбить сцену. Она научила меня мечтать о концертах, выступлениях, о том, как это будет звучать, и тому подобное… И еще она напомнила мне о глэм-сцене, которая тогда развивалась в Америке, о группах и клубах, про которые я читал в журнале „Crеem", и о всяких таких вещах. Именно тогда я купил сборник нот Элтона Джона и начал пытаться разучивать песни. Я открыл для себя, что он играет десятью пальцами страннейшие аккорды на Земле. Элтон прекрасно поет, а его соло на фортепиано просто несравненны. Он оказал на меня огромное влияние».

Когда для Билла Бейли пришла пора восстать против родителей, церкви и всего общества в целом, он рассчитался с лихвой. Это был 1976 год, эра «Frampton Comes Alive»[2] и нового состава Fleetwod Mac. Стиви Никс пела по радио «Rhiannon», Eagles были на пике популярности и манили запад Америки своим хитом «Welcome to the Hotel California», так же как Beach Boys десятилетием раньше. На подъеме был софт-рок и «Free Bird». После поражения Джеральда Форда президентом стал Джимми Картер, владелец арахисовой фермы из Джорджии. Будучи в прошлом губернатором штата, Картер тесно общался с группой Allman Brothers Band, и вся Америка знала, что во время поездок по стране он вместе с сыновьями слушает Led Zeppelin.

На другом конце Лафайета жил Джеффри Исбелл, тихий меломан, игравший на ударных. Он родился во Флориде в 1962 году и переехал в Индиану еще до школы. По линии отца в его жилах текла индейская кровь. Они жили «в такой заднице», что ему приходилось тащиться на велике десять миль по грунтовой дороге, чтобы добраться до ближайшего дома.

Когда родители Джеффа развелись, они с матерью и братом Джо переехали в Лафайет. Отчасти мальчик пришел к музыке благодаря своей бабушке, которая играла в небольшой группе со своими друзьями. Когда ему исполнилось тринадцать, он попросил в подарок барабанную установку, и родные ее купили. Старшие братья его лучшего друга были местными хулиганами: они катались на байках, напивались и дрались друг с другом, словно бешеные псы. Джефф вспоминает: «Они играли в группах и репетировали в старом сарае на ферме, напоминавшем самолетный ангар. Ну и я шатался там, нажирался в дерьмо, а когда они настолько напивались, что не могли играть, то звали меня: „Эй, пацан, иди сюда, поиграй нам на ударных". Это стало моим первым источником адреналина. Не считая этих тусовок, моя жизнь была полной скукотищей».

А потом Джефф встретил Билла Бейли. В первый день учебы в девятом классе он сидел за партой и заметил какую-то суету. «Сначала я услышал нарастающий шум, потом мимо пролетели учебники, послышались крики и ругань, а потом из дверного проема выскочил он — Эскл — вместе с учителем. Парень сломя голову побежал в холл, а за ним гналась куча учителей. — Джефф (он же Иззи Стрэдлин) смеется: — Это была наша первая встреча».

Когда шумиха улеглась, Билл и Джефф стали друзьями. Их объединяли любовь к музыке, скейтбордам и решительное неприятие уклада Индианы. Иззи вспоминает: «Мы были длинноволосыми парнями в школе, где весь контингент делился на две части: качки и неудачники. Мы качками не были, так что тусовались вдвоем». Джефф, который был на три месяца младше Билла, любил Alice Cooper и Zeppelin, но богами для него были Rolling Stones, и худой темноволосый подросток старался подражать злобному «мерцающему близнецу»[3] Киту Ричардсу и его американскому эквиваленту — Джо Перри из Aerosmith. Билл и Джефф оба любили Aerosmith, поскольку те были из Америки, и в Индиане подростки действительно могли увидеть их выступление, в отличие от динозавров вроде Zeppelin, которые катались только по большим городам и то раз в несколько лет. В 1970-х Aerosmith постоянно разъезжали, играли хард-рок в духе Stones и Yardbirds и записывали знаковые для того времени альбомы: «Toys in the Attic» (1975), «Rocks» (1976) и «Draw the Line» (1979).

Биллу очень нравился вычурный Элтон Джон, он знал все треки с первых семи альбомов Элтона, потому что разучивал их. Чтобы развить голос, он запирался в ванной и пел под лучшие хиты Eagles. Им с Джеффом нравились известные английские исполнители того времени: Боуи, Т. Rex, Queen (особенно альбом «Queen II»), Electric Light Orchestra (особенно «Out of the Blue») — Билл видел их выступление в Индианаполисе. Также друзья любили английские группы второго дивизиона, питая особую тягу к Nazareth и Thin Lizzy с заумными текстами Фила Лайнота и мощным звучанием двух гитар. По выходным они засиживались допоздна, чтобы посмотреть по телевизору музыкальные шоу «In Concert» и «Rock Concert». Эксл вспоминает: «В Индиане все настолько превозносили Lynyrd Skynyrd, что в итоге от них уже тошнило. Но когда начиналась „Free Bird", все делали радио погромче.

Потом появились AC/DC: чистая энергия южного полушария с гитаристом, одетым под школьника, и вокалистом, чей пронзительный визг мог распилить пополам барную стойку.

Так любовь к рок-музыке свела двух разных людей вместе. Билл был вспыльчивым, непоседливым, разболтанным и все время ввязывался в неприятности. Джефф отличался спокойным характером, замкнутостью и сарказмом и обладал железной уверенностью в том, что рожден для рок-группы. Все старшие классы школы они вместе играли в гаражных группах. Сначала Джефф сидел за ударными, а Билл пел и играл на пианино, затем Билл перешел на бас, а Джефф пел, потом Джефф стал играть на бас-гитаре, а Эксл петь. Но у них не случалось концертов, да и играть было негде, разве что арендовать зал и устроить танцы. Местные бары приглашали только кантри-исполнителей и кавер-группы, «которые мы тогда ненавидели, — вспоминает Иззи. — Когда тебе шестнадцать и ты живешь в таком месте, то ненавидишь все вокруг».

Эксл говорит, что у них толком и группы-то не было: «У нас проходил дай бог один концерт в полгода».

Билл решил продолжать свои уроки фортепиано. «Правда, задания я играл только в день занятия, — вспоминает он. — Все остальное время я просто сидел перед пианино и придумывал что-то свое. Я до сих пор не могу играть чужие песни». В день урока он всегда заглядывал в близлежащую аптеку, чтобы украдкой проглядеть свой любимый журнал «OUI», более смелую версию «Playboy». Юные модели на обложках привлекали таких же юных «читателей».

Когда ему исполнилось пятнадцать, Билл Бейли начал выплескивать свою злость и неудовлетворенность, влипая в различные неприятности. Его арестовывали за мелкие правонарушения вроде распития алкоголя и хулиганства или просто за оскорбления полицейских, чья работа заключалась в очищении улиц от скучающих буйных подростков. За два года в старших классах Билл заработал четыре привода в полицию; местные копы ненавидели его и считали психом. Они арестовывали его за пьянство даже в его собственном дворе. Пара детективов взъелась на парня всерьез — как за его пьяные оскорбления, так и за неуважение к обществу в целом. Однажды, будучи схваченным в чьей-то машине, Билл поинтересовался, когда же они от него отстанут, и получил ответ, что его оставят в покое только когда вышвырнут его задницу из города.

«Я был одним из самых безбашенных среди своих друзей, — позже рассказывал Эксл, — но и одним из самых смышленых, так что копы считали меня вожаком. В первый раз я напился, когда мне стукнуло шестнадцать. Со мной было еще три парня, и до этого я никогда не пробовал траву или другие наркотики. Мы купили ящик пива и десять косяков, да еще я принес сорок упаковок валиума. Они стоили по пять долларов за штуку. Я съел десять из них, запил кучей пива и потом мы скурили всю траву. После этого мы поперлись на городской рок-концерт в театр Моррис, где играли Roadmaster. Это была самая известная местная группа.

В театре я начал выделываться, и девчонка на входе сказала: „Ты слишком обдолбанный". Я вырвал у нее из рук билет и бросил в нее. Потом я выскочил на площадку перед муниципалитетом и пытался регулировать движение. Потом кинул пивом в сраного копа, после чего мой друг схватил меня, дал другую куртку и отвел обратно на концерт.

Там было полно народу. Я шел через зал и споткнулся о чувака, который вырубился в проходе между рядами. Он встал, посмотрел на меня и сказал: „Хрен ли пялишься?" Он был такой здоровый и уродливый, что я со всей силы заехал ему по морде. Я успел увидеть, как у него вылетела пара зубов, и побежал».

Но ночь только начиналась. Эксл продолжает: «Я выпал из окна двухэтажного здания и сломал руку. Я вломился в психушку, причем выбрался с другой стороны, потому что не мог понять, как обойти это здание. Я загнал велосипед без тормозов под поезд. Потом меня нашел мой друг Пол и посадил в свою машину, после чего я пересел в другую машину. Потом из дома через улицу прибежал папаша моего друга. Он хотел застрелить еще одного нашего друга, потому что думал, что тот хочет меня убить. Это была очень насыщенная ночь. Честно говоря, на следующий день я опять напился — просто чтобы забыть об этом».

«Когда я с ним познакомился, Эксл был абсолютно ненормальным, — говорит Иззи. — Он был просто помешан на драках и разрушении. Если на него кто-то не так посмотрит, он сразу лез бить морду. Вспоминать страшно, что он творил».

В 1977-м центральную Америку, словно гром, поразил панк-рок. Записи продавались не так уж и хорошо, но сама культура оказала потрясающее воздействие на умы подростков. «Never Mind the Bollocks» Sex Pistols, с его ревущими гитарами и анархистскими настроениями, был повсюду. Далее шли Clash вместе с Generation X, Subway Sect и The Slits. The Ramones взорвали Нью-Йорк и дали концерт в Индианаполисе. У Билла и Джеффа были на кассетах первые два альбома Ramones, и они часами слушали эти простые песни на трех аккордах. Также в этом году группа Boston установила рекорд продаж для дебютного альбома группы. «More Than a Feeling» звучала из каждой забегаловки. Биллу альбом понравился, и он выучил большую часть песен.

Джефф Исбелл ненавидел Индиану и хотел свалить оттуда любой ценой. Он мечтал отправиться в Лос-Анджелес и создать группу. Целыми днями он думал только об этом, и Билл его поддерживал. Он говорил Джеффу, что группа, которую они соберут, когда-нибудь побьет рекорд Boston на много миллионов проданных альбомов. Он почти физически ощущал золотую судьбу, которая ждала его на Западе. Он мечтал жить в большом доме в Калифорнии с видом на голубое море, и чтобы на стенах висели золотые и платиновые альбомы в рамках.

Между тем ребята все еще учились в школе, и это был настоящий кошмар обыденности. Билл пел в хоре, и на Рождество они исполняли «Мессию» Генделя. Школа была абсолютно антипанковским местом: все ученики обожали The Rolling Stones — вплоть до одного вечера в 1978-м, когда Stones играли на шоу NBC «Saturday Night Live» в поддержку альбома «Some Girls». Концерт смотрела вся страна. Безумно, бесстыдно, спустя годы после спада волны глэм-рока, Мик Джаггер во время исполнения «Shattered» лизнул Рона Вуда в лицо. Rolling Stones тут же были объявлены в школах геями, и все, кто продолжал их любить, считались педиками.

В шестнадцать дела у Билла пошли совсем плохо. Однажды он рылся в столе матери и наткнулся на старые бумаги. На школьном дипломе матери стояла не ее девичья фамилия. Бумаги по страхованию говорили, что он является сыном не своего отца, Стивена Бейли, а некоего человека по имени Уильям Роуз.

Билли спросил мать, и она рассказала ему правду — по крайней мере, ее часть. Когда Стивен Бейли пришел с работы, его ждал не самый приятный разговор. Родители объяснили Биллу, что его настоящий отец бил мать и был плохим человеком. И что они не хотят говорить о нем — никогда. Билл спросил, где его настоящий отец, на что они ответили, что не знают и не хотят знать. Билл пришел к мысли, что с этим парнем случилось что-то плохое, о чем он и сообщил родителям. Да, случилось кое-что плохое, но они ему не скажут. Билл заметил, что глаза матери наливаются лютой ненавистью, когда он упоминает своего настоящего отца.

Он отправился к родственникам и знакомым, но никто ему ничего не говорил, за исключением того, что Билл Роуз был плохим человеком и преступником, а теперь скорее всего уже умер. Если Билли пытался завести об этом разговор дома, то слышал: «Тебя растил не твой настоящий отец».

Тем не менее Билл Бейли сменил фамилию. Он сообщил друзьям, что теперь хочет зваться Уильямом Роузом. Какое-то время он собирался взять псевдоним Кроха. Одна из проходных местных групп, в которых он пел, называлась AXL, что позже стало его кличкой. Когда группа распалась, Билл продолжил использовать этот псевдоним и называл себя «Уильям Эксл Роуз».

Перепады настроения Билла становились все более резкими и не поддающимися контролю. Его боялись дети в школе; его боялись даже некоторые из лафайетских копов. Психиатр заметил высокий 10 Билла и решил, что у юноши маниакально-депрессивный психоз. Дело Билли в полиции росло, а оценки становились все ниже. В итоге в 1978-м, ближе к концу одиннадцатого класса, его выгнали из школы. Билл устроил себе собственную небольшую школу на дому. Он перетащил пианино в свою комнату, чтобы заниматься в одиночестве, и накупил красок и карандашей, что в свою очередь привлекло друзей, которые приходили после школы порисовать и послушать музыку. Родители хотели, чтобы он вернулся в школу, но Билл был против. По утрам его можно было встретить в публичной библиотеке, где он сидел, зарывшись в книгу, пока ему это не надоедало. Позже он говорил: «Просто я начал учиться в школе Эксла, где изучал те предметы, которые меня интересовали».

Те немногие люди, которые хорошо его знали, считали, что в душе Билл Бейли был прекрасным ребенком. Моник Грегори, одна из его подруг той поры, дает картину прошлой жизни Эксла: «Нам нравилась его комната, потому что там везде были матрасы, блокноты для рисования и его пианино, так что вокруг царила атмосфера искусства. Он много играл на пианино, просто садился и играл всякие замечательные мелодии; особенно он любил Элтона Джона. Его творческая энергетика была такой сильной, что захватывала людей, которые собирались вокруг него».

В сентябре следующего года Билл попытался вернуться в школу. Но после пары драк и очередного ареста все согласились, что ему следует покинуть школу Джефферсон и попробовать что-нибудь другое. Подростку обещали «поддержку», но неизвестно, получил ли он тогда какие-либо рекомендации.

Джефф Исбелл тем временем продолжал прилежно учиться и в июне 1979-го окончил школу — единственный участник первого состава Guns N' Roses, имевший аттестат. Он продолжал зависать с Биллом Бейли, до посинения репетируя «Jumpin'Jack Flash». Они разучивали песни новых команд, особенно Cheap Trick и Van Halen, и продолжали обсуждать группу, которую когда-нибудь создадут.

Верный своему слову, в конце лета Джефф Исбелл сложил гитару, барабанную установку, гитарный усилитель и вещи в старую машину и покинул Лафайет, направившись в Лос-Анджелес, чтобы стать рок-звездой. (Процесс занял восемь лет, но Джефф своего добился.) Билл Бейли помахал другу рукой — сам он проводил это лето в окружной тюрьме. Он не верил в государственных защитников, а родители были сыты по горло и не стали платить за адвоката. Парень пытался сам выступить в свою защиту, но судье успел надоесть Билл Бейли, и он отправил его за решетку. Пока Джефф Исбелл двигался прочь из штата, Билл три месяца отсидел в тюрьме, поскольку не мог оплатить штраф.

Позднее, в 1986-м, когда он начал добиваться мировой известности, Эскл так охарактеризовал эти бурные годы своей жизни: «Знаете, я вырос в таком месте, где просто тошнит от насмешек „правильных" людей. У меня были очень длинные волосы. В шестнадцать меня выгнали из дома, потому что отец был очень строгим, а я отказывался стричься. Потом они считали меня наркоманом, хотя на самом деле я бегал кроссы и вел здоровый образ жизни. Так что я ушел из дома, стал пить, употреблять наркотики и попадал в тюрьму двадцать, мать его, раз, из которых всего раз пять я был виновен в том, что мне предъявляли, — в нарушении покоя. В остальных случаях причина состояла лишь в том, что сраные копы меня ненавидели. Но я так и не постригся. Когда я вернулся в школу, где, как я думал, кое-кто меня уважает — некоторые спортсмены и ребята из студенческого совета, — оказалось, что это не так! Они считали меня долбаным хиппи! Хотя мне не особо нравились хиппи, я слушал абсолютно любую музыку. Если тащишься от Devo или Sex Pistols, ты панк. Если любишь Боуи или Stones, ты педик. Так что я для них был хиппующим панком-педиком, понимаете? Все в одном флаконе».

Пока Эксл с Иззи боролись с лишениями юности в Индиане, Слэш и Стивен Адлер тусовались в настоящем Голливуде и мечтали о славе для себя и своей будущей группы, которую они инстинктивно предвидели уже тогда.

Они оба родились в 1965-м и были на три года младше парней из Индианы. Стивен, родившийся в Кливленде, вместе с семьей переехал из Огайо в Лос-Анджелес, когда был совсем маленьким. Слэш, урожденный Сол Хадсон, появился на свет в Англии, в Сток-он-Тренте, одном из стаффордширских гончарных городков. Его родители были художниками. Тони Хадсон, наполовину еврей, талантливый художник, специализировался на дизайне альбомов. Мать, Ола Оливер, афроамериканка, работала художницей по костюмам в мире театра и рок-музыки. После переезда в Лос-Анджелес они обосновались в Лорел-каньон, прибежище музыкантов на Голливудских холмах, и продолжили свою карьеру. Тони Хадсон разрабатывал обложки для платиновых альбомов артистов уровня Нила Янга. Самым известным его творением является обложка альбома Джони Митчелл «Court and Spark» (1974) для лейбла их соседа по Лукаут-Маунтин-роуд Дэвида Геффена «Asylum Records». (Дэвид Геффен однажды приглядывал за маленьким Солом по просьбе родителей. Двадцать пять лет спустя, когда Guns N' Roses стали одной из самых известных групп в мире, Геффен шутил, что менял подгузники плачущему Слэшу, когда тот был младенцем.)

Ола работала с известными чернокожими рок-звездами вроде Чаки Хан и Дайаны Росс, а также с группами наподобие The Pointer Sisters. Она делала сценические костюмы для Ринго Старра и Карли Симон. В доме Хадсонов часто бывали большие рок-звезды, такие как Рон Вуд и Игги Поп. Наркотики и алкоголь были обычной частью семейной диеты.

Юный Сол с раннего возраста тяготел к искусству и начал рисовать, едва научившись держать карандаш. Будучи ребенком, он делал рисунки животных для неизданной книги стихов «Бестиарий» жившей неподалеку Джони Митчелл. (В тот период Митчелл жила в доме Дэвида Геффена.) Солу нравились динозавры и змеи, он любил рисовать маленьких ящериц, которые испокон веков водились на холмах над Голливудом.

В 1975-м Ола начала работать над костюмами для фантастического фильма Дэвида Боуи «Человек, который упал на Землю». Примерно тогда же Хадсоны разошлись, и мать Сола стала встречаться с Боуи, который даже дома не выходил из своего кричаще-кокаинового образа «изможденного белого герцога»[4]. Слэш вспоминал: «Она шила все его костюмы, и я охрененно бесился, потому что он занял место моего отца. Эра свободной любви тогда еще не кончилась, и такие вещи считались нормальными. Хоть я и был совсем юным, но мне их отношения казались странными. У Боуи тогда был маленький белый „мерседес" и чертовски огромный дом в Бель-Эйре, который он снимал, пока жил в Лос-Анджелесе. Его жена тоже жила там вместе с их сыном Зоуи, и мне приходилось тусоваться с ними. Меня отвозили туда, и я думал: „Что за херня? Почему у него такой здоровенный дом?" Вся эта суета, которую он устраивал вокруг любой ерунды… просто курам на смех».

Так что Сол Хадсон жил в пользующемся дурной славой голливудском окружении, которое, впрочем, подготовило его к дальнейшей жизни в образе альтер-эго по имени Слэш. «Я рос в доме упертых хиппи, — говорил он позже. — И мне предоставляли много свободы. Мои родители все время посылали друг друга подальше, и когда я начал материться в возрасте семи или восьми, всем казалось, что это забавно».

«Мои родители всегда поддерживали меня во всем, чем бы я ни занимался, — заметил Слэш однажды. — И я действительно люблю их за это».

Слэш получил свое прозвище от известного актера Сеймура Касселя. «Я дружил с его детьми, и он называл меня Слэш[5], поскольку я все время как безумный тренировался в игре на гитаре. Ему казалось, будто я постоянно куда-то спешу, и он начал меня так называть, а потом прозвище прилипло».

Родители любили Сола, но не особенно контролировали его, и он был одним из полудиких потерянных подростков Голливуда — периодически пропадал на всю ночь, приторговывал транквилизаторами, спекулировал билетами в клубы или просто ошивался на парковке гриль-бара «Rainbow» на Сансет-стрип, ожидая, что оттуда выйдет какая-нибудь знаменитость или случится заварушка, когда в два часа ночи клуб закроется. И ожидания бывали не напрасны, поскольку «Rainbow» служил излюбленным местом приезжавших в Голливуд английских рокеров: участников Zeppelin с их девочками-фанатками. Stones и их подруг, Элтона и его гей-окружения, Slade, The Sweet Judas Priest.

Бабушка Слэша, которую тоже звали Ола, служила опорой его детства. Она была серьезной леди, хоть и могла ругаться, как Ричард Прайор, если ее довести. Именно она присматривала за Солом и однажды дала мальчику его первую гитару. «Я слонялся вокруг дома, а она гнала меня заниматься. Она бесилась, когда я слишком громко слушал „Black Dog"». Но эта строгая женщина обожала своего внука и воспитала в нем твердость характера, которая понадобится ему десять лет спустя, чтобы выжить на улицах Лос-Анджелеса.

Позже Слэш размышлял о том, как ему повезло расти в таком потакающем своим прихотям и движимом эгоизмом мире: «Я смотрел на все это дерьмо кругом. Смотрел, как люди идут ко дну. И извлекал из всего этого уроки».

Слэш утверждает, что начал пить примерно в двенадцать лет. «Мне нравится напиваться, — объяснял он в 1990-м. — Алкоголь помогает мне справиться с застенчивостью. Эту привычку я приобрел, когда мне было двенадцать». Он добавил, что его отец тоже был не дурак выпить. «Мне была предоставлена полная свобода, — говорил он, — я не появлялся дома неделями».

До этого он был не особенно популярен в школе. «У меня были очень длинные волосы, а в школах, которые я посещал, учились дети банкиров и агентов по недвижимости. (Исключение составлял Ленни Кравитц, который ходил в начальную школу вместе со Слэшем.) Так что меня все считали странным: у меня были другие взгляды на жизнь, и я не вписывался в их компании, — вспоминал он. — Но когда мне исполнилось тринадцать, я подумал: хрен с ним, и больше не парился насчет этого. Тогда неожиданно я начал замечать, что становлюсь популярным, поскольку играю на гитаре. Меня это даже удивило. Все дети стали по-другому ко мне относиться, но мне было уже плевать, поскольку мне нравилось проводить время одному, практикуясь на гитаре».

Однажды в 1977-м Слэш вместе с другими подростками катался на своем «ВМХ» около школы Бэнкфорт-Джуниор-Хай в Голливуде. Там же был и еще один паренек на скейтборде — он выделывал трюки, чтобы впечатлить девчонок, которые за всем этим наблюдали. В какой-то момент пацан не удержался на доске и приложился головой об асфальт. Слэш подошел посмотреть, все ли с ним в порядке. Это был Стивен Адлер.

Они оба ходили в школу Бэнкфорт, но толком не были знакомы. Тем не менее оба любили тяжелую музыку и частично их вкусы пересекались (Стивену нравились Kiss, а Слэшу — нет). Особенно их восхищали местные боги Van Halen, которые в 1977-м все еще выступали в местных школах и на пляжах. Стивен позвал Слэша к себе в гости на Норт-Хейворт-авеню. Он показал Слэшу свою электрогитару, подключенную к небольшому усилителю. Слэш вспоминает: «Он просто воткнул ее в усилитель, выкрутил все ручки и долбанул по струнам — вышло очень громко. Я просто охренел».

Стивен Адлер был истинным ребенком Голливуда 1970-х, эпохи постхиппи: забавным, расслабленным, беззаботным; невинного вида простаком, который шел по утрам в восьмой класс, покуривая косяк. («Впервые я обдолбался, когда мне было восемь. Я попробовал курить траву в туалете у бабушки».) С его кудрявыми светлыми волосами, вертлявой походкой и честными синими глазами он служил желанной добычей для местных геев. Стивен рассказывал в интервью: «Когда мне было двенадцать-тринадцать лет, я жил в Голливуде, недалеко от бульвара Санта-Моника и Фэйрфакса. А бульвар Санта-Моника был очень гейским местом… где парни снимают парней, типа для секса… Поскольку Слэш жил на Свитцер, а я на Норт-Хейворт, я пару раз проходил там мимо, и мне отсасывал какой-то парень. Ну а чего, я ж был тинейджером… Тогда у меня был хренов стояк круглые сутки, сами понимаете. А девчонки таким еще не занимались… ну и я тусовался с кем-то, и он мне сделал минет. Мне было тринадцать. Что? Неужели я один такой?!»

Однажды ночью Слэш выбрался из дома, чтобы продать немного транквилизаторов перед ночным клубом «Starwood», а затем очутился на Голливудском бульваре, в логове разврата, усеянном стрип-клубами, порномагазинами, винными лавками, сутенерами и проститутками. Это было дно Голливуда, но оно дышало настоящей жизнью. Кругом тусовались опустившиеся люди со всей округи. «Я стоял за гамбургером, часа примерно в три ночи. Там была небольшая очередь, и один сумасшедший чувак, в кислоте или типа того, решил, что с него хватит, и собирался с кем-нибудь подраться. Судя по всему, он выбрал не того парня, поскольку его посадили на нож, и потом он просто упал на гребаный тротуар, чувак. — Слэш улыбается воспоминаниям. — И с тех пор я все время ошивался там».

Когда Слэшу стукнуло тринадцать, он пережил то, что позже называл «великим пробуждением»: «Я давно пытался залезть под юбку к этой девчонке, и наконец она пригласила меня к себе. Мы сели, покурили немного травы и стали слушать „Rocks" Aerosmith. Запись шибанула меня, словно кирпичом по башке. Я сидел и слушал ее снова и снова, абсолютно забыв про девчонку, которая была от этого не в восторге. Я помню, как ехал обратно в дом бабушки, зная, что жизнь моя изменилась. Это был один из моментов истины. Тогда, возможно, впервые в жизни мне так сильно что-то понравилось».

По словам Слэша, он изобрел свой фирменный звук, слушая двух гитаристов Aerosmith, Джо Перри и Брэда Уитфорда, главных американских мастеров гитарного стиля, известного как «флэш». Этот стиль зародился в Англии в 1965-м благодаря Yardbirds и Who. Флэш — это неистовая музыкальная энергия, извергающаяся подобно взрыву белого шума. Это фонящие и жужжащие гитары с ритм-н-блюзовым овердрайвом. Флэш — это способ держать гитару, обычно низко, и манера двигаться с ней, выражая всю мощь музыки: Джефф Бек, закидывающий гитару за голову, танцы Джимми Пейджа. Это Джими Хендрикс, сжигающий свой «стратокастер».

Слэш пошел в магазинчик «Tower Records» на Сансет и умело стащил кассету «Rocks». «Секрет „Rocks" в первых двух песнях: „Back in the Saddle" и „Last Night". Это сочетание просто снесло мне голову. [Хотя на самом деле ему больше всего нравилась «Nobody's Fault».] У Aerosmith присутствовала эта бешеная, агрессивная, наркотическая энергетика, но в то же время они чем-то напоминали Stones с их блюзовым звучанием. Тогда просто не могло быть ничего круче Aerosmith из Америки».

В конце лета 1978-го Слэш пошел посмотреть выступление Aerosmith на проходящем неподалеку фестивале, открывали который Van Halen и Тед Ньюджент. «Они играли очень громко, и я едва узнавал ноты, но все равно это было самое охрененное зрелище, что я когда-либо видел. Я был в восторге от имиджа Джо Перри — и визуального, и звукового. Своей пластичностью он напоминал Кита Ричардса. Он всегда выглядел в задницу пьяным, и его „раздолбайский" стиль игры был очень крут. Но мне нравились и гитарные соло Брэда Уитфорда, которые в итоге повлияли на мой стиль больше, чем можно представить. А всем вокалистам стоит ориентироваться на Стивена Тайлера.

Aerosmith были нашими героями в подростковом возрасте. Я рос на Stones, Дилане, Kinks, Zeppelin, но когда я услышал эту запись Aerosmith, я воспринял ее гораздо глубже. Декаданс, неряшливые гитары, громкие ударные, надрывный вокал… Все это как-то на меня повлияло. Они создали базис для того, что делал я… так же, как и многие группы после нас: Soundgarden, Alice in Chains, Nirvana, Pearl Jam. Все мы очень многим обязаны Aerosmith».

В следующий раз, когда Слэш пытался украсть кассеты из «Tower Records», на выходе его остановили охранники. Они отвели парня наверх в офис, где через зеркало был виден магазин. Охранники обыскали Слэша и нашли у него в джинсах кассеты. Он сказал, что просто забыл заплатить. «Ладно, — сказали они, — тогда заплати и можешь идти». Денег у Слэша не оказалось, и охранники пригрозили вызвать полицию, а затем велели ему позвонить домой родителям, чтобы они приехали и оплатили кассету. Слэш позвонил, и его мама — которая часто закупалась в этом магазине и была знакома с сотрудниками — приехала и заплатила. Менеджер сказал ей, что ее сыну запрещено ходить в «Tower Records», — в Западном Голливуде это было серьезным унижением.

В 1978 году пасаденская группа Van Halen выпустила первый альбом. Они играли (под названием Mammoth) с 1974-го, но ожили только после того, как вокалистом стал Дэвид Ли Рот (который на самом деле провалил первое прослушивание в группу). Но у Рота был свой усилитель, так что в конце концов его взяли в группу, которую он переименовал в честь братьев Ван Хален, поскольку это прикольно звучало. Дебютный одноименный альбом Van Halen стал сенсацией и отличным хард-роковым ответом панку, а Эдди Ван Хален мгновенно получил признание широких масс, поскольку владел самыми инновационными гитарными техниками со времен Хендрикса. Van Halen помогли изобрести тэппинг и шреддинг — быстрый, сверхртехничный способ звукоизвлечения, который стал уколом метамфетамина в тело хеви-метал и который вскоре принялись оттачивать миллионы последователей. Техничный гений Эдди, яркий вокал Рота, умение делать шоу и длинные светлые локоны практически мгновенно сделали Van Halen главной группой Голливуда и последним ответом Америки могучим Zeppelin (которые, хотя никто этого не знал, уже отыграли свой последний концерт в Америке). Van Halen правили бал, когда Слэш рос, и Эдди Ван Хален оказал на Слэша огромное влияние — как и на любого молодого гитариста в этой стране на протяжении последующих Десяти лет.

Когда Слэш и Стиви Адлер пошли в девятый класс голливудской школы Фэйрфакс-Хай, Стиви переключился на барабаны. (Также они порезали запястья и соединили раны, став, по словам Адлера, «кровными братьями».) Вокруг жило очень много семей, занятых в шоу-бизнесе, и в школе было полно талантливых детей, так что ребята быстро присоединились к одной из двух школьных рок-н-ролльных групп. (В другой играл суперталантливый гитарист Трейси Ульрих — будущий Трейси Ганс.) Но Слэш со Стиви в основном прогуливали школу, тусовались, курили дурь, нюхали попперс[6], все время джемовали и были абсолютно уверены, что вскорости им суждено стать рок-звездами.

«Я всегда знал это, с тех пор как мне исполнилось десять лет, — говорил Адлер тридцать лет спустя. — Мы со Слэшем росли вместе. Мы знаем друг друга с одиннадцати лет! Я дал ему его первую гитару и показал первые аккорды. Вся история Guns N' Roses — это наша мечта, которой мы грезили. Мы забивали на школу каждый долбаный день, и все, чем мы занимались, — говорили о том, как вместе создадим настоящую рок-н-ролльную группу. Самую, мать ее, лучшую группу на свете. Сделаем запись. Будем путешествовать по миру. Трахнем всех девчонок, которых сможем. Что меня до сих пор убивает, так это то, что наша мечта стала реальностью! Но мы никогда не сомневались, что добьемся своего».

Стивен Адлер вылетел из Фэйрфакс-Хай в десятом классе. Слэш доучился до одиннадцатого, а потом просто перестал ходить. Он начал играть в группе «Tidus Sloan». На дворе стоял 1982 год, и беглец Эксл Роуз был на пути в Голливуд, в ожидании своего рождения.

Старая «шеви-импала», в которой ехал Джефф Исбелл, будущий Иззи Стрэдлин, кое-как преодолела пол-Америки и добралась до Лос-Анджелеса. Спустя три дня предприимчивый Джефф уже работал в группе с оплачиваемыми концертами. Обычно у большей части музыкантов, приезжающих в Голливуд в мечтах о красивой жизни, на это уходит гораздо больше времени, если им это вообще удается. Сперва нужно где-то осесть, чаще всего в дешевом мотеле. Затем, чтобы наладить связи, просматриваешь доски объявлений в Гитарном центре или «Tower Records», изучаешь объявления в «Music Connection» и «The Recycler», зависаешь около «The Troubadour», прославленного клуба на бульваре Санта-Моника, и самое главное — после полуночи ты выступаешь на легендарной Сансет-стрип, остающейся главной ночной площадкой Голливуда на протяжении пятидесяти лет.

Сансет-стрип является штаб-квартирой американского рок-н-ролла с 1964-го, когда двое парней из Чикаго открыли «Whisky a Go Go» в старом здании банка на углу Сансет и Кларк. К тому времени с этих мест успел облезть гламур старого Голливуда 1950-х и «крысиной стаи»[7], когда Фрэнк Синатра и его друзья перенесли свои шоу в залы казино Лас-Вегаса. «Whisky», сделанный по образу утонченных парижских дискотек, где зрелые люди танцуют под поп-музыку, немедленно стал сенсацией, когда дворовая группа Джонни Риверса — ее переманили из ночного клуба «Gazzari's» выше по улице — начала штамповать хиты. Клуб заполонили модники. Свой столик был у Стива Маккуина, как и у Уоррена Битти и других звезд нового Голливуда. Джон Леннон и Пол Маккартни сиживали в «Whisky» с Джейн Мэнсфилд. Это место стало самым модным клубом Америки и породило десятки других клубов, расположившихся вдоль бульвара Сансет. И всем этим клубам требовались новые группы, чтобы привлечь публику. В 1965-м с Сансет-стрип стартовали The Byrds, за ними последовали Сонни и Шер, The Mamas and the Papas, Doors, Buffalo Springfield и буквально сотни других музыкантов. По выходным сюда стекалась молодежь с престижных предместий и долины Сан-Фернандо. Они толпились на тротуарах и высыпали на дорогу, раздражая помощников шерифа и создавая антиавторитарные веяния. Там было столько детей — босоногие девочки, выдувающие пузыри жевательной резинки, длинноволосые парни с гитарами, — что люди с трудом добирались из одного клуба в другой. Ночью по Сансет было не проехать на запад, поскольку ее целиком забивали машины. В 1966-м мятежи вылились в столкновения с полицией. Это был один из первых случаев, когда дети 1960-х защищали свои интересы на улицах. Голливуд впервые запах слезоточивым газом. В целом обстановка была сексуальной, открытой и беспечной. Раскрученная в журналах и телевизионных репортажах, новая Сансет-стрип задавала тон молодежи всей страны, и на нее отовсюду начали стекаться юные амбициозные музыканты.

Вверх по улице открылся «Rainbow Bar and Grill», который тут же стал площадкой для приезжих рок-звезд. Рядом повторно открылся один из старых клубов под названием «Roxy Theater» и, на пару с «The Troubadour», стал одной из главных площадок для молодых групп Лос-Анджелеса. Фолк-рок хиппи 1960-х уступил дорогу неоновым ангелам хард-рока 1970-х — разряженным аморальным юнцам в спандексе, на каблуках и с пышными прическами. Естественный запах травы сменился горьким вкусом кокаина. Спустя несколько лет панки привнесли на сцену героин. «The Whisky» и другие клубы пережили волну панк-рока в конце 1970-х, нанимая новые группы на условиях аренды, когда группа платит клубу, чтобы сыграть, и получает процент от входных билетов.

Теперь привлекать аудиторию должны были сами музыканты. Неизвестные группы учились рекламировать себя, создавая шумиху и делая флаеры — яркие, привлекающие взгляд листовки, которые стали для новых команд так же важны, как репетиции и суперкрутой имидж.

Сансет-стрип пережила все это. Кантри-рок, глэм, регги, диско, панк, нью-вейв, Runaways, пауэр-поп, хеви-метал. Когда Иззи, а затем и Эксл приехали из Индианы в начале 1980-х, Сансет-стрип была на очередном подъеме, который к концу десятилетия показал, что хайр-метал — это огромная часть не только контр культуры, но и американского мейнстрима. Никогда до времен 1980-х не случалось эпохи, когда столь большая часть массового рынка — как выглядят подростки, что они смотрят по телевизору и слушают по радио, какие записи покупают и какие журналы читают — определялась бы одной конкретной улицей.

Когда Иззи приехал в город, серьезные панк-группы Лос-Анджелеса — Black Flag, X, Blasters, Social Distortion, Fear — все еще доминировали. На третий день Иззи познакомился с какими-то парнями, пришел на репетицию, сыграл и был принят в группу: «Поскольку у меня была машина и установка, я был ценной находкой». Следующий концерт должен был проходить в ближайшие выходные на чердаке заброшенного склада в Лос-Анджелесе. «Мы готовились выступать, — вспоминает Иззи, — и тут показались остальные члены группы — одетые абсолютно как бабы. Ну там, помада, подведенные глаза, розовый спандекс, высокие каблуки. Это была моя группа, но они забыли сообщить мне, что нужно нарядиться, врубаетесь?»

Иззи пожал плечами и вышел на сцену в своем ковбойском обмундировании, состоящем из белой футболки, темной жилетки, шейного платка и матерчатой кепки, с низко висящей гитарой. «Это была, типа, музыка для слэма. БАМ-БАМ-БАМ-БАМ. Мы успели отыграть песни три», — вспоминает музыкант. После этого местные скинхеды и фанаты Fear вылезли на сцену и начали плеваться в группу. Это был полный панк-рок: мешанина из проклятий, стульев и бутылок, летящих сквозь клубы дыма. Бас-бочку пробил какой-то полузащитник в «мартенсах». Иззи: «Я огляделся и увидел, что из группы просто выбивают дерьмо. Я схватил стойку с тарелками, раздал пару оплеух и выскользнул сквозь заднюю дверь. Так я ворвался в музыкальную жизнь».

Все просто: если играешь в группе — ты на войне. Это было соревнование насмерть, без пощады. Другие группы убили бы тебя, если бы могли, или, по крайней мере, заставили сбежать, поджав хвост, в ту дыру, из которой ты вылез. «После этого случая у меня не было проблем с тем, как кто-то выглядит или звучит, даже если они отличались от меня. Так что, пожалуй, это был неплохой способ сломать лед».

А тем временем в Индиане Билл Бейли не мог найти себе места. Семья хотела, чтобы он окончил школу и поступил в колледж. Все признавали, что Билл не дурак. Друзья чувствовали, что в Лафайете ему тесно; некоторые советовали ему уехать, чтобы найти себя. Но Билл Бейли был к этому еще не готов. Вместе с другом он съездил в Нью-Йорк и вернулся. Частенько он зависал в «У Арни», его любимой пиццерии на Элмвуд-авеню. (Верхний зал назывался «Игрушки на чердаке», как дань уважения Aerosmith[8].) На его счету появилась пара новых арестов, в основном, за мелкие нарушения, но лафайетские копы обозлились на него всерьез.

«Как-то одна девчонка забрала меня на машине своей матери. Ей было шестнадцать, может, семнадцать лет, и мать заявила об угоне машины». Мать девочки была в ужасе, когда кто-то ей сообщил, что ее дочь находится в машине с Биллом Бейли. Полиция остановила машину на западе от Лафайета, недалеко от Пардью. Эксл был за рулем: «Они пытались сделать из меня великого автоугонщика, попутно обвиняя в изнасиловании несовершеннолетней — и это при том, что я даже не дотрагивался до этой девчонки. После того как мне предъявили обвинения, я поехал к ней домой, и мы устроили небольшую вечеринку. А потом я свалил из города».

На дворе был конец 1979-го. Эксл решил добраться до Лос-Анджелеса и попытаться найти Иззи. Мать Иззи сказала ему, что у нее нет телефона сына, который намеренно порвал связи со своей семьей. Эскл решил, что, возможно, сможет найти его сам, поскольку Иззи присылал ему из Лос-Анджелеса открытку с голливудским обратным адресом. Он набил рюкзак одеждой и кассетами и проголосовал на шоссе I-65. Первый парень, подобравший Эскла, довез его до Чикаго, а потом и до Сент-Луиса.

Эскл вспоминает поездку с ужасом: «Мой первый попутчик, этот парень, сказал мне, что я могу завалиться на полу его гостиничного номера. Мне было около девятнадцати, я был очень наивным и жутко устал. Так что я просто вырубился, а проснулся через пару часов, когда этот гад попытался меня изнасиловать». Эскл отбросил мужчину, и тот упал на пол. Пока он поднимался, Эскл успел достать из рюкзака свою опасную бритву. «Он снова бросился на меня. Я побежал к двери. Мы сцепились, и я зажал его между дверью и стеной». Эксл прижал бритву к горлу парня и прошипел: «Никогда не трогай меня. Даже не думай меня трогать. Не трогай себя, думая обо мне. Никогда». Парень выбежал в дверь, оставив потрясенного Эскла одного. «Я чуть не убил этого чувака, так я был напуган. Тогда я не знал, что причины этого кроются в событиях моего детства, которые я вроде как похоронил — и даже не помнил».

Эскл собрал вещи и вышел в ночь, невыспавшийся, без цели, посреди неизвестности, где-то в окрестностях Сент-Луиса. Когда над рекой появилось солнце, он, дрожа от холодного ветра, снова вышел на трассу и продолжил свое путешествие на запад.

В конце концов он добрался до Лос-Анджелеса и вышел в центре города, недалеко от автобусной остановки, посреди ночи. Эскл — худой рыжий паренек в ковбойских сапогах и с очень длинными волосами — оказался посреди ночной жизни города. Бумбокс надрывался, изрыгая «The Message» Grandmaster Flash and the Furious Five: «Порой тут как в джунглях, / И я удивляюсь, / Как я еще не погиб».

«Я никогда до этого не бывал в больших городах. Ко мне подходили черные, пытаясь продать косяк или еще чего. Я увидел, как здоровый черный чувак с чертовой финкой отнял бумбокс у китайца». Эксл огляделся. Тротуар был заполнен проститутками, нищими, наркодилерами — в основном черными. Слышались выкрики на испанском, на китайском. Он пытался сориентироваться, понять, куда ему идти, но никто не отвечал на его вопросы. «Когда в итоге, после трех часов хождения кругами, я присел на тротуар, ко мне подошли копы и велели убираться с улицы. Местные полицейские видели столько подонков, что считали подонком любого человека с длинными волосами».

Наконец кто-то сжалился над пацаном. «Мне повезло, что я встретил того черного парня, и он показал мне дорогу. Он довел меня до автовокзала и сказал, на какой автобус садиться. Ему не нужны были деньги или типа того. Скорее он думал: „Этот парнишка новичок в городе и может вляпаться в неприятности. Надо показать ему дорогу". Не ошибусь, если скажу, что таких людей — один на миллион».

Эксл потратил на поиски около недели, но ему так и не удалось найти Иззи. Когда его сбережения подошли к концу, он отправился обратно в Лафайет. (Иззи позже заметил: «Он просто не представлял, насколько огромным был город».)

Билл Бейли продолжал заниматься музыкой со своим другом Полом Хьюджем. Вместе они написали тупую шовинистскую панк-песню под названием «Back off Bitch». Эскл почему-то считал, что это классный номер, который он возьмет с собой в Лос-Анджелес, когда переедет туда насовсем.

В феврале 1980-го Экслу исполнилось восемнадцать. После этого его полицейское дело пополнилось еще несколькими арестами и как минимум десятью днями в окружной тюрьме за нарушение границ частных владений, употребление алкоголя в публичных местах, бродяжничество, драки, курение марихуаны и угон машин. Билл продолжал ненадолго ездить в Лос-Анджелес, где искал Иззи по всем местам тусовок молодых музыкантов: «Canter's Deli» на Фэйрфакс; «Tower Records» на Сансет; кофейня Бена Франка. Иногда где-нибудь на парковке «Rainbow» в два часа ночи он слышал: «Иззи из Индианы? Он ушел час назад». Или перед борделем, в который заживали Mötley Crüe: «Иззи? Да, чувак, он был тут вчера. Нас не пустили, и мы тусовались на улице».

Наконец, в апреле 1980-го, дождливым воскресным утром на Пасху, не успевший протрезветь Джефф Исбелл проснулся от непрекращающегося стука в дверь его маленькой квартирки. Он только уснул, всю ночь отыграв на ударных в группе Atoms. Когда он открыл дверь, его взору предстал Билл Бейли, промокший до нитки, шедший много миль под дождем в компании собственного сырого рюкзака. «Да уж, Иззи, — сказал Эксл, улыбаясь, — я искал тебя как минимум сраный месяц».

Позже Эксл рассказал, что за следующие два года он совершил восемь поездок туда-обратно между Индианой и Лос-Анджелесом, в основном на автобусе. Из-за опыта «очень неприятного общения с гомосексуалистом», как он позже это описывал, Эксл старался не ездить автостопом, если у него были деньги на автобус. В одну из таких долгих поездок он услышал в голове музыку, какие-то аккорды, отдаленно напоминавшие старую песню Элтона Джона. Эксл кое-как записал ноты в свой блокнот. Это автобусное откровение стало началом эпохальной баллады GN'R «November Rain».

Наконец в начале 1982 года дела Эксла в Лафайете пошли совсем плохо: «Мы с друзьями всегда влипали в неприятности. Черт, да мы нарывались на них для смеха. Детям вроде нас там было нечем больше заняться. Но в моем случае это дошло до точки, когда я понял, что сгнию в сраной тюрьме, потому что я продолжал класть на систему».

Летом 1982-го Эксл рассказывал: «Мы подрались с одним парнем. Я поколотил его, и он написал заявление в полицию. Позже мы подружились, и он пытался отозвать обвинение, но власти ему не позволили».

Обвинения в драке были в итоге отозваны, «так что они предъявили мне другие. Они испробовали все! В Индиане, если ты разозлил детектива, это как вендетта. Я уже провел три месяца в камере, так что теперь они пытались судить меня как рецидивиста, то есть упечь в тюрьму до конца дней». Государственный защитник смог разобраться с заявлением о драке, но остальные обвинения оставались в силе, и судья решил выпустить Билла Бейли под залог.

Но Эксл ускользнул из города, потеряв залог, и уехал из штата — великая американская традиция. «Я уехал из города и отправился в Калифорнию, — вспоминает он. — Мне запретили уезжать, а я все равно уехал. В конце концов мой адвокат это уладил. Я не возвращался в Индиану очень долго».

Так Эксл Уильям Роуз стал беглым преступником. Даже спустя годы, даже на пике успеха Guns N' Roses, когда Эксл Роуз возвращался в Лафайет повидаться с семьей и друзьями, он держался в тени и тщательно избегал любых встреч с полицией своего родного городка.