Ларин Петр и машина времени

ГЛАВА 2

…Дядя Петра появился, когда солнце собралось садиться. Появился он не на автомобиле, а пешком и, взяв Петра за руку, молча повёл его к маршрутке. Для Петра это было просто убийственно, так как его самокат, водружённый в проходе микроавтобуса, всю дорогу заставлял выходящих и входящих пассажиров недовольно бурчать. Не придавая этому ни малейшего значения, до самого дома дядя молчал, и причину этого напряжённого молчания Пётр понял, ещё не дойдя до калитки дядиного дома. Во дворе стоял грузовичок дорожной службы. К нему был присоединён троссом автомобиль, в котором легко узнавалась старенькая «Ауди» с разбитым носом.

«Только этого не хватало», — яростно подумал Пётр, представив, в какой кошмар рискует превратиться «тихий семейный» вечер. К тому же была вероятность того, что взбешённая случившимся тётя категорически воспротивится завтрашней вечерней прогулке Петра.

Злясь и проклиная про себя эту дурацкую традицию проводить выходные у родственников, Ларин Пётр вошёл в дом. В гостиной он увидел сослуживца своего дяди, Руслана Зайченко. Дядя Петра, Георгий Иванович, невысокий худощавый мужчина в белой рубашке и галстуке, которые он не успел снять, направляясь в школу номер семь, со слипшимися от укладочного геля редкими волосами, которые он каждое утро старался равномерно распределить по всей голове, ежеминутно косился в сторону кухни и то и дело нервно поправлял нелепые стариковские очки, сползающие ему на нос.

— Я возмущён, Жорж, — не унимался толстомордый Зайченко, как давно окрестил его Пётр. — Ты не понимаешь, что творишь. Я же мог погибнуть! Разбиться насмерть! Ты дал мне заведомо поломанную машину. Ты понимаешь, что я могу подозревать тебя в покушении на мою жизнь и у меня есть основания тебя в этом подозревать! И я не буду об этом молчать.

Впрочем, заметно было, что сейчас Руслан Зайченко разглагольствует только затем, чтобы что-то говорить, так как чувствует себя крайне неловко. Однако дядя Петра этого не замечал.

Бухгалтер Георгий Спасакукоцкий растерянно хлопал глазами и, кажется, искренне пытался убедить толстомордого в том, что не помышлял покуситься на его жизнь:

— Нет, Руслан, что ты такое говоришь? Клянусь тебе, она бегала как новенькая, я ни на что не жаловался, да если бы я хоть что-то заметил… Ступай на кухню, Пётр.

Ларин Пётр не спешил покидать место ужесточающегося спора.

— Ты что, слепой? — заорал наконец Зайченко, избавившись от неловкости. — Посмотри в окно!

Низко опустив голову, Спасакукоцкий исподлобья пробормотал:

— Хорошо, Руслан, я могу рассчитывать, что ты возьмешь на себя некоторую часть расходов по ремонту?

Тот возмущённо воскликнул:

— Ты что, спятил? Это же твоя машина, вот ты её и ремонтируй! Лучше на мой новый костюм посмотри! Что, мне за него кто-то заплатит? Он весь в грязи. Ты знаешь, сколько сейчас стоит химчистка?!

Спасакукоцкий обречённо поджал губы. Зайченко решил сжалиться над ним:

— Ладно, замяли. Скажи, ты отчёт закончил?

Спасакукоцкий пробормотал:

— Нет пока, ты же видишь, что мне сейчас только до отчёта…

Широко улыбаясь, Зайченко в шутку схватил его за галстук, притянул к себе и постучал пальцем по голове. Спасакукоц-кий униженно засмеялся:

— Ну, Руслан…

Зайченко отпустил галстук и презрительно сказал:

— Ты головёнкой своей подумай, Спаса-кукоцкий. Мне же же ещё отчёт заверить надо. Я же не могу сдавать просто распечатку с твоего компьютера. Ты что, хочешь, чтобы меня из-за тебя вздули?

— Ну нет же, Руслан, конечно, не хочу, — Георгий Спасакукоцкий дурацки кривлялся, пытаясь изобразить на лице оптимизм. — Сегодня закончу отчёт и принесу его тебе завтра утром.

Зайченко одобрительно похлопал его по плечу:

— То-то же. Только не слишком рано. Завтра ведь суббота, не должен же я из-за тебя просыпаться ни свет ни заря.

Зайченко поджал губы, почесал спину и направился в сторону кухни. Покопавшись в холодильнике, он выудил оттуда банку пива.

— Боже мой, Жора, — недовольно протянул он, — я позаботился о том, чтобы машину сюда притащили, а ты мне только банку пива и можешь предложить.

Открыв с громким чвяканьем банку, он вернулся в гостиную. Ларин Пётр по-прежнему стоял у двери, прислонившись к косяку, и сверлил Зайченко ненавидящим взглядом. Наткнувшись на него, Зайченко отхлебнул пива и грубо сказал:

— А ты чего пялишься, шмакодявка?

Проходя мимо Петра к двери на улицу, Зайченко бросил через плечо:

— Тётушке привет передавай.

Пётр закрыл за ним дверь и прошел в гостиную. Дядя по-прежнему стоял у окна, глядя в никуда невидящим взглядом. Ларин Пётр обошёл его спереди и, подойдя вплотную, поднял глаза.

— Знаю, что ты хочешь мне сказать, Пётр, — тихо сказал дядя оправдывающимся голосом, — и ты будешь прав. Но… Руслан действительно помог мне получить эту работу. После того, что произошло с фирмой, где я работал, и я чуть не оказался за решёткой из-за махинаций тех, кто всем заправлял, я без него ничего не нашёл бы. Ты ведь знаешь, как распространяются слухи. Он настоял на том, чтобы меня взяли, и…

Ларин Пётр тяжело вздохнул.

— Но машина, дядя! Он же разбил ваш автомобиль, совсем разбил, — с яростным непониманием возразил Пётр. — Ты не представляешь, что на твоём месте сделал бы ему любой другой!

— Я представляю, милый. Не думай лучше об этом.

Весь вечер Пётр был мрачен и неразговорчив. Он не произнёс ни слова и тогда, когда вся семья тёти собралась за ужином. Рядом с Петром уселась его двоюродная сестра Гражина, некрасивая толстуха в очках с толстыми стёклами, и Александр, старший брат. Злые соседские языки поговаривали, что своей глупостью Александр пошёл в отца. Даже за столом он не снимал бейсбольную кепку с нарисованным от руки гелевым стержнем пацификом, а уж грязный, заношенный спортивный костюм и вовсе стал для Петра неизменным атрибутом этих «тихих семейных вечеров». Этот костюм Александр носил с тех пор, как у Петра стала работать память.

Быстро затолкав в себя ужин, Александр уселся перед телевизором и стал хохотать над ископаемой комедийной программой «Аншлаг», которую показывали, как казалось Петру, еще, наверное, во времена Никиты Хрущёва. Георгий Спасакукоцкий с энтузиазмом маленького ребёнка присоединился к сыну, сёрбая пиво из банки и громко хрустя крекером. Пётр поморщился, посмотрев на обоих. Старший Спасакукоцкий перехватил этот взгляд, на мгновение помрачнел, но тут же сказал:

— Да не нужно, племянник, так переживать из-за этой ерунды. В конце концов, это не самое худшее, что могло случиться.

Александр на секунду оторвался от телевизора и, повернувшись к двоюродному брату, назидательно добавил:

— Правильно, фигня это по большому счёту.

Ларин Пётр уставился в тарелку, стараясь не показывать, насколько раздражают его эти наставления. Вышколенный Свисток тоже никоим образом не старался напомнить о себе, опасаясь вконец разозлить хозяина; к тому же в жизни членов этой странной семьи, как сам он давно себе признался, понять что-либо было абсолютно невозможно. Не помогали даже уловки практической магии. «Слишком уж все запущено», — в очередной раз подумал Свисток и перестал следить за столь малоинтересными событиями.

Когда отец и сын стали особенно громко хохотать над несущимися с экрана плоскими шутками, в кухне появилась мать Александра и, соответственно, родная тётка Ларина Петра — Эльза, или пани Эльза, как про себя издевательски называл её Пётр. Это была неприлично располневшая женщина, ещё сохранившая, впрочем, на лице следы былой впечатляющей красоты. В последнее время она старательно налегала на спиртное. Вот и сейчас, едва закончив болтать с подругой по телефону, она принесла с собой из серванта красивый высокий бокал, наполовину наполненный коньяком, правда не очень крепким, так как не весьма дорогим. «Чего и следовало ожидать», — услышал Пётр злорадное скрежетание из кармана стёганого жилета и пребольно прижался боком к столу. На остальную часть семейства, включая самого Ларина Петра, это не произвело ровно никакого впечатления. Спасакукоцкий-старший достал из портфеля кипу бумаг и, сидя перед телевизором, стал просматривать их с карандашиком в руке.

Сестра молча уставилась в стену. И вдруг подскочила как ужаленная:

— Кстати, Пётр, пока ты ставил во дворе самокат, тебе звонила какая-то девица.

Пётр заёрзал на стуле. Но почему-то ему не захотелось бежать к телефону на глазах любящих родственников.

— Что, сама звонила? — вдруг встряла в разговор тётя Эльза.

— А что такого? — Гражина решила поддержать брата-одногодку. — Ну, позвонила…

— Как? — возмутилась пани Эльза. — Это дико! Это даже не то чтобы дико, это… — Слов ей явно недоставало. — Вы только вдумайтесь, в двенадцать лет она уже пользуется телефоном для того, чтобы без спроса родителей звонить куда угодно! Звонить мальчику, который отдыхает у своих родственников. Я даже в таком возрасте не думала, чтобы кому-то самой позвонить.

Тётю Эльзу явно заносило.

— Но ведь надо же общаться, — неуверенно возразила Гражина.

Сделав ещё большой глоток, пани Эльза гордо провозгласила:

— Всё должно происходить само собой… Вот, например, я и в шестнадцать лет никому не звонила, а с вашим отцом я познакомилась…

Дочка поморщилась:

— Но ведь это как в «Санта-Барбаре» — его избили хулиганы, и бабушка привела его умыться, а тут оказалось, что у него сотрясение мозга…

Мать вскинула голову:

— Это было предначертано судьбой (Свисток в кармане жилета закашлялся, уж он-то разбирался во всякого рода предначертаниях). — Вот если бы эти негодяи не напали на него тогда, то ты бы и не родилась.

Гражина ещё раз пожала плечами:

— Всё равно, представляю, как выглядел отец в этот момент, когда его увидела бабушка!

Эльза покончила с коньяком и направилась к бару, чтобы налить себе «ещё чуточку». Проходя мимо мужа, она всё же спросила:

— Всё же, Жорж, что ты там делал, в полной темноте, когда на тебя напали эти ребята? Под звёздами, что ли, походить решил?

«Жорж» рассеянно поднял голову:

— Что, Эльза?

Она махнула рукой.

— А, неважно. Короче, бабушка возвращалась с ночной смены, увидела его на скамейке возле нашего дома, подхватила его и привела к нам домой. Он в ванной потерял сознание, и мы положили его на диван.

Пани Эльза налила себе своё «чуть-чуть» и снова вернулась к столу.

— У него был такой несчастный вид, — продолжила она, усевшись рядом с Петром, так как дочка интереса к рассказу не проявляла, благо слышала его не одну сотню раз. — Как у маленького заблудившегося щенка. Мне стало его так жалко.

Двоюродная сестра Петра нетерпеливо перебила её:

— Да, мама, да. Я это тоже знаю. Тебе стало его так жалко, так жалко, что ты решила пойти с ним на это… «Разведённые мосты».

— Не «Разведённые мосты», — немного обиженно поправила её мать, — а «Пока не разведены мосты». Так назывался наш первый бал, школьный бал для старшеклассников. Наше первое свидание. Тогда была страшная гроза. Помнишь, Жорж?

Увлечённый составлением отчёта для сослуживца Руслана Зайченко, Спасакукоц-кий-старший даже не услышал, что к нему обращаются. Мать снова безнадёжно махнула рукой и продолжала:

— Когда он впервые поцеловал меня там, на танцплощадке, я сразу поняла, что буду жить с ним до конца своих дней.

Она с умилением посмотрела на мужа. В этот момент Георгий Иванович снова отвлёкся от составления отчётности в пользу комедийного шоу и идиотски захохотал над очередной экранной глупостью. Он тыкал пальцем в телевизор, икал от удовольствия и призывал присоединиться к нему дочь и племянника. Ларин Пётр и даже бесчувственная Гражина опустили глаза. Пани Эльза тяжко вздохнула и, крадучись, направилась к бару.