Ларин Петр и машина времени

ГЛАВА 5

Пока ошалевший от неожиданности Пётр осознавал тот факт, что он подсмотрел сценку из полунищего отрочества сегодняшнего всемогущего мэра столицы, разозлившийся от бесполезного заступничества Спасакукоцкий быстрым шагом вышел из кафе. Пётр кинулся за ним, мгновенно забыв о мэре Ярошенко и его рыжей сестре, но Спасакукоцкий уже садился на велосипед, о который Пётр пребольно ударил ногу, входя в «Чебурашку».

— Эй ты… дядя… Георгий… Жорка!

Но Спасакукоцкий исчез в переулке.

Уставший и раздосадованный Пётр бродил по окраинным кварталам до самого вечера. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это занятие было для него таким уж малоинтересным. Он старательно сличал знакомые ему улочки с тем, что видел сейчас. Ему повезло — он получил великолепную возможность поддержать своё физическое существование благодаря практической магии. К примеру, он набрёл на кирпичное здание небольшой железнодорожной станции и, обнаружив по запаху совершенно пустой буфет, где на каждом из трёх столиков стояла миска с капустным салатом, который, как догадался Пётр, каждый мог сколько угодно накладывать себе в тарелку, превратил его, недолго думая, в традиционную, видимо для этой точки общепита, тушеную капусту с серой котлетой. Правда, ощущения сытости наколдованная порция дать не могла, но всё же она была приятнее, чем просто капуста, порезанная большими кусками. Понятно было, что необходимо как-то решать проблему возвращения домой. Но о том, чтобы исследовать скрытые возможности машины времени, на которые у Петра всё ещё теплилась надежда, нечего было и думать. С наступлением темноты он рассчитывал вернуться к месту, где оставил автомобиль Ситникова. А пока его неотступно тянуло разыскать дядю Жоржа. Более того, что-то подсказывало ему, что сделать это необходимо.

Пётр вглядывался в лица всех попадавшихся ему навстречу ребят. Он смело приближался к шумным и не вполне безопасним на вид компаниям и бесцеремонно разглядывал их членов. Нет, он, конечно же, понимал, что дядя Жорж сейчас скорее всего корпит над школьным сочинением для Руслана Зайченко. Но ведь ближе к вечеру он обещал отнести его своему «приятелю». Узнать бы только, где тот живёт… И тут Петра осенило.

К счастью, в его кармане обнаружился ещё один жетончик на метро. Превратив его с помощью заклинания в двухкопеечную монету, Ларин Пётр набрал номер горсправки. К счастью, тот не изменился за двадцать пять лет. Подобные вещи, как правило, неизменны так же, как пронзительный визг сирены «скорой помощи».

Правда, надежда его начала таять, едва только неприветливый женский голос на другом конце провода пояснил ему, что в указанной Петром окраинной части города живёт несколько семей с фамилией Зайченко; к тому же телефон, который ему могли продиктовать, никак не мог помочь Петру разыскать соответствующий телефонному номеру адрес. И всё же… Напрягая все свои актёрские способности, Ларин Пётр убедил невидимую диспетчершу поверить в трагическую историю о приехавшем к родственникам мальчике, которого никто не встретил, и продиктовать ему целых три телефона. Записав их на ладони, Пётр бросился искать почтовое отделение, на котором, без сомнения, какая-нибудь добрая душа в виде работника почты могла бы помочь… правда, Пётр не вполне представлял чем. Вполне возможно, что двадцать пять лет назад система оплаты за телефон осуществлялась каким-то другим образом, нежели так, как это происходило в его собственном времени. Разумеется, он рассчитывал на то, что на почте окажется не компьютерная база данных, а какой-нибудь толстый замусоленный журнал учета… однако все его размышления прервал Руслан Зайченко собственной персоной, выросший из-под земли в двух метрах от него. Не дожидаясь, пока Зайченко увидит его и припомнит утренние события, Пётр прочитал заклинание Повтора, и, пока Зайченко видел то, что видел и за секунду до того, то есть полупустынную улицу без Ларина Петра, успел благополучно юркнуть за автомат с газированной водой, стакан которой можно было получить, вбросив в специальный желобок трехкопеечную монету. Увы, жетонов на метро у Петра больше не осталось.

Петру оставалось красться по пятам за Зайченко. Это кропотливое выслеживание, занимаясь которым Пётр почувствовал себя идиотом, занимающимся невесть чем вместо того, чтобы звонить Соне Тумановой и торопить её со сборами, длилось, по меньшей мэре, часа два. Наказав Спа-сакукоцкому принести сочинение к восьми, Руслан и не думал спешить домой. О своём бедном собрате он вспомнил не раньше чем окончательно стемнело. Пётр, понимая, что уже одиннадцатый час, как раз собрался похоронить идею ещё раз увидеть «дядю Жоржа» и отправиться на станцию, откуда электричка могла довезти его до того места, с которого ему предстоял почти часовой путь в полной темноте к оставленной машине.

Но тут Зайченко заторопился, и Ларин Пётр снова почувствовал, как под ложечкой засосало в предчувствии приключения. Чутьё юного мага подсказывало ему, что, поверни он сейчас в сторону, противоположную той, в какую направился Зайченко, вся эта затея чокнутого изобретателя останется в его жизни не более чем идеей чокнутого изобретателя. И, потом, как можно быть уверенным в том, что не через дом Руслана Зайченко лежит его путь к собственному дому?

…Спасакукоцкий разминулся с возвращающимся домой Зайченко всего на несколько минут. Это и должно было привести к тем ужасным последствиям, рассказ о которых, набивший Петру оскомину, так часто приходилось выслушивать от тёти Эльзы. Пётр знал, что сейчас произойдёт ужасная разборка, следствием чего станет пощёчина, которую Зайченко отвесит своему школьному товарищу; тот неудачно оступится и разобьёт себе голову о камень. С трудом соображая, что с ним случилось, Спасакукоцкий будет сидеть в залитой кровью рубашке в ближайшем подъезде, прижавшись лбом к лестничным перилам, и тут на него наткнётся мама тёти Эльзы, всплеснёт руками, запричитает о том, что кто-то избил паренька, и потащит его в квартиру, где Спасакукоцкий, получивший сотрясение мозга, упадёт, умываясь, в обморок. Дальше, разумеется, его уложат на диван с холодным полотенцем на лбу, он с трудом придёт в себя утром, и первое, что предстанет перед ним — ослепительно красивая девушка, хрупкая старшеклассница Эльза, дочь спасительницы Спасакукоцко-го, которой будут поручены утренние заботы о пострадавшем пареньке.

…Очевидно, без толку проторчав в подъезде Руслана больше двух часов, Георгий Спасакукоцкий обрёл некую способность обидеться и подумать о возможной выволочке за позднее появление дома, которое могли ему устроить его собственные строгие родители. Решительно позвонив в дверь Зайченко во второй раз, он сбивчиво попросил мать Руслана передать сыну, что дождаться того он не смог, и протянул ей в качестве записки несколько сложенных вчетверо страничек из школьной тетрадки. Та, разумеется, вопреки предостережениям Руслана, не придала этому никакого значения и равнодушно положила листочки на трюмо в прихожей. С облегчением вздохнув, Спасакукоцкий направился домой, но тут его удаляющаяся фигура и была замечена Русланом Зайченко. И, едва его окликнул знакомый голос, Спасакукоцкий немедленно раскаялся в таком опрометчивом поступке. Однако делать было нечего. Оправдываясь, Спасакукоцкий убеждал Руслана немедленно подняться в квартиру и убедиться, что его сочинение так и лежит на трюмо, — никакого родительского контроля там явно не предусматривалось. Однако Руслан был настроен воинственно.

— Ты, тварь… — он даже не замахнулся, но Спасакукоцкий дёрнулся так, будто его уже ударили. Журнал, который он держал в руке, упал на землю. Вся его тощая, сгорбленная фигурка выглядела жалкой и беспомощной. Созерцание этого символа человеческого унижения захлестнуло Петра такой волной ярости, что… К тому же это был его родной дядя, который, что ни говори, а пытался неуклюже довести племяннику после исчезновения его родителей своё искреннее желание о нём заботиться!

— Не смей! — закричал Ларин Пётр, не вполне осознавая, что он делает. Понятно, что наиболее нелепым было бы двенадцатилетнему мальчишке ввязываться в драку с верзилой-идиотом. Но неожиданно Зайченко, застигнутый врасплох, спешно выругался в сторону Спасакукоцкого и, воровато подняв глаза на окна своей квартиры, побежал к подъезду.

Тоскливо озираясь, Спасакукоцкий остановил свой взгляд на мальчике. Глаза его были полны слёз, но тут же в них вспыхнула искра негодования — он узнал своего утреннего юного знакомца. Секунду они глядели друг другу в глаза, после чего Спасакукоцкий зашагал по улице. Было в его надломленной походке что-то такое, из-за чего Пётр не решился навязывать свою компанию.

…Впрочем, пора было подумать о возвращении домой. Пётр решительно двинулся по тёмной улице в сторону, где, как ему казалось, должна находиться станция, в буфете которой ему удалось сегодня некоторым образом пообедать.

И тут сзади раздался визг тормозов.

— Мальчик, ты, наверное, местный, — окающий выговор выдавал жителя российской глубинки.

Серый «козлик» накрыл Петра запахом бензина. Полный мужчина почти наполовину высунулся из окна.

— Мальчик, может, ты нам скажешь, как лучше проехать на Васильевский?

Застряли в дороге, засветло не успели, не искать же стоянку на этой чёртовой окраине…

Мужчина что-то ещё говорил; похоже, его не смущало то, что такой маленький мальчик бродит один по городу в такое время, когда все нормальные дети уже в постели. Но Пётр его не слушал. Слова «Васильевский остров» просверлили его сознание огненной вспышкой. Ситников! Без Ситникова ему не вернуться назад! Возможно, Ситников, который заварил всю эту кашу, сможет помочь Петру выпутаться из собственной же дурацкой затеи.

— Мне тоже туда, — ответил Пётр. — Я как раз на станцию шёл. Давайте я с вами поеду и покажу…

Найти дом инженера Ситникова оказалось не так уж сложно. Ларин Пётр ещё раз вызвал в своём воображении профессорскую визитку. «Козлик», несмотря на свой неважный вид, передвигался прилично, и уже через час Пётр оказался во дворе-колодце, вертя головой в надежде увидеть те самые светящиеся окна. Однако все жильцы высокого каменного дома, похоже, спали. Пётр сосредоточился и ещё раз вызвал перед своим мысленным взором визитку профессора Ситникова. К счастью, подъезд не был закрыт современным Петру кодовым замком. Огромный лифт пронзительно заскрипел, когда Пётр открывал деревянные дверцы. О том, чтобы позвонить в дверь и переполошить поздним визитом почтенное семейство, да к тому же представиться человеком из будущего, не могло быть и речи. Оставалось одно — колдовство. Точнее, несложное заклинание, с помощью которого Пётр сумел отворить замок. Понятно, что это не удалось бы ему так легко, будь это волшебный замок или хотя бы обычный замок, над которым поработал какой-нибудь начинающий маг из школы номер семь.

Очутившись в тёмной прихожей, Пётр затаил дыхание. Понятно, что семья уже спала. Нужно было, оставаясь незамеченным, исследовать, крадясь на цыпочках, квартиру, обнаружить среди спящих домочадцев молодого Ситникова и увести его беседовать в подъезд, наложив для начала на него заклятье Молчания, чтобы тот не вздумал поднять шум или не утопил все попытки Петра объясниться в своём обычном многословии.

Сделав несколько шагов по коридору, Пётр увидел полоску света под дверями в одну из комнат. Вполне возможно, решил он, что как раз там профессор Ситников трудится над своими биологическими изысканиями. Однако в этом стоило удостовериться. Пётр приотворил дверь на несколько миллиметров. Спиной к нему за письменным столом сидело существо, которое могло быть кем угодно, только не профессором Ситниковым. Существо обернулось, и Ларин Пётр едва не ойкнул. В том, что перед ним инженер-химик Юлиан Ситников, не могло быть никаких сомнений. Но изобретатель вовсе не казался юным. Разве что волос на голове у него было побольше в сравнении с тем Ситниковым, к которому в последние месяцы так привязался Пётр.

…Длиннополый синий пиджак Ситникова был одет прямо на голое тело, светлые пижамные штаны болтались на резинке. Потёртые тапочки Ситникову явно были малы, но главная часть его домашнего туалета помещалась у него на голове. Это была странная конструкция с горящими лампочками, напоминающая ёлочное украшение. Лоб изобретателя украшала лиловая шишка.

— Ситников, вы… — пробормотал Пётр, — мне нужно с вами поговорить.

— Замри, — прошипел Ситников. — Только замолчи.

Ситников схватил его за руку, втащил в свою спальню и плотно захлопнул дверь, прислушиваясь ещё некоторое время к потенциальным звукам в квартире. Вопрос, откуда ночью в его доме взялся чужой мальчик и как он проник через запертую дверь, совершенно не заботил Ситникова.

— Я не хочу знать твоего имени, ни откуда ты, ни что ты здесь делаешь. Ничего не говори, — не давал он Петру открыть рот, быстро устраиваясь возле лабораторного стола.

На столе, переливаясь многочисленными лампами, индикаторами и никелированными рычагами, стоял огромных размеров прибор. Ситников нагнулся и стал снимать прикреплённую к голове маленького лохматого щенка присоску на длинном проводе, одним концом подведённую к прибору.

Пока Пётр всё ещё открывал рот, пытаясь что-то объяснить Ситникову, тот нацепил присоску ему на лоб.

— Замолчи, — сказал Ситников, довольный появлением Петра. — Сейчас я буду читать твои мысли.

Он щёлкнул тумблером на передней панели прибора, и Пётр услышал странное гудение. Ситников стал делать руками таинственные пассы, словно профессиональный психотерапевт.

— Так… так, — забормотал он себе под нос, закрыв глаза… — Ты не местный, нет, я хотел сказать… ты не отсюда…

— Да, я не отсюда, Ситников, в этом всё и дело. Да выслушайте же вы меня, наконец! — Пётр явно затруднялся заставить инженера себя слушать. — Ситников…

— Так… Ты из Дома пионеров. Вы хотите, чтобы я взялся вести ваш кружок юных конструкторов и изобретателей…

Всемерное недоумение изобразилось на лице Ларина Петра. Брови его взлетели вверх, и он на секунду представил себе, сколь нелепым показалось бы такое предположение начинающим волшебникам из школы номер семь.

— Ситников…

— Тихо, тихо. — не дал ему сказать ни слова изобретатель. — Ты думаешь, что я смогу помочь тебе…

Тут он замялся. То, что подсказывала ему присоска, явно не укладывалось в понятия, могущие быть переводимыми обычными обозначениями.

— Ситников, я…

— Ты хочешь сделать меня соучастником какой-то невиданной авантюры… Похоже, что ты такой же помешанный, как я…

Ларин Пётр потерял терпение. Он решительно сорвал со лба присоску, схватил Ситникова за плечо и раздельно произнёс, стараясь вложить в свой взгляд всю присущую ему силу магической убедительности.

— Ситников! Я из будущего. Я приехал сюда в машине времени, которую вы изобрели. Неужели то, что я попал в вашу квартиру, несмотря на то что она заперта на прочный английский замок, вам ни о чем не говорит? Но вы забыли взять запасную партию топлива. И теперь я не могу вернуться назад. Ситников, мне нужно попасть обратно, в 2002 год.

Говоря всё это, Пётр с новой силой осознал безысходность своего положения. Странный тип, пытающийся прочитать его мысли, меньше всего походил на волшебника, которому подвластны перемещения во времени.

Ситников, как, впрочем, Пётр и рассчитывал, не грохнулся в обморок. Несколько секунд он ошалело смотрел на мальчика, потом широко улыбнулся и с яростной радостью зашептал ему в ухо:

— Послушай, маленький сумасшедший! Ты хоть понимаешь, что всё это значит?

Ларин Пётр был готов услышать всё что угодно, но реакция Ситникова его, мягко говоря, удивила.

— Это значит, — упавшим голосом пояснил Ситников, — что эта чёртова штуковина не работает.

Он стащил с головы своё ёлочное украшение и небрежно швырнул на диван. Потом натужно приподнял со стола прибор для чтения мыслей и потащил его в угол, где, прислонённые к стене, стояли те самые штуки, увиденные Петром утром в магазине грамзаписи, — они назывались грампластинками. Подумав, Ситников занялся потухшими лампочками — от стал последовательно откручивать их со своего дурацкого головного убора. Казалось, что только что произнесённые Петром слова занимают его не больше, чем ставший уже бесполезным сам Пётр.

Ларин Пётр обошёл его сзади и тронул за плечо.

— Послушайте, Ситников… Там, в будущем, мы с вами стали очень крепкими друзьями… Вы можете мне помочь… Наверное. Только вы знаете, как работает эта машина, ведь вы же её придумали.

Ситников поднял глаза, и Пётр понял, что серьёзность ситуации тот осознаёт со всей остротой. Во всяком случае, взгляд Ситникова выдавал растерянность.

— Машина времени… Но ведь сейчас семьдесят седьмой год, я ещё не изобрёл никакой машины времени. Позавчера меня уволили с работы, а два месяца назад от меня ушла жена…

Казалось, Ситников сейчас расплачется. Нужно было как-то вывести его из этого состояния.

— Послушайте, Ситников, где у вас уборная?

Не дожидаясь ответа, Ларин Пётр на цыпочках выбежал в прихожую. Прокравшись к ванной, он неслышно затворил за собой дверь. Выудив из кармана Свисток, он поднёс его к губам, предварительно разложив на коленях несколько открыток с видами Питера, которые он прихватил с книжной полки Ситникова, выходя из комнаты. Секунду спустя на его колени шлепнулась цветная фотография с выпускного вечера двоюродного брата Петра, Александра, сделанная в день, когда он закончил среднюю специальную школу. На снимке рядком стояли дядя Жорж и тётя Эльза Спасакукоцкие, Александр с вечно отсутствующим выражением лица, надутая Гражина и он сам, Ларин Пётр, вынужденный быть участником этого семейного торжества. Подпись-виньетка внизу на фотоснимке содержала высокопарное изречение о том, что честь необходимо беречь смолоду, номер школы и класса, в которых учился Александр, а также год выпуска — 2001.

Пётр быстро вернулся в комнату.

Вслед за семейным портретом (такие в тот день делались почти всеми выпускниками школы, за семействами которых увязывался назойливый фотограф, увешанный фотоаппаратами) Пётр ощутил в руках ещё несколько фотографий. Он и Соня Туманова на фоне той самой Царскосельской водокачки. Он, Валерка и ещё несколько ребят на экскурсии в Петергофе (помнится, туда их возили сдавать зачёт по некоторым премудростям практической магии, благо место нечистое — привидения здесь так и кишили, создавая необходимый для воспитанников школы номер семь эмоциональный фон). Он один в гордом одиночестве, со школьным рюкзачком и самокатом в руке в новом микрорайоне, где жили Спаса-кукоцкие, на фоне только что купленной дядиной новой машины.

— Смотрите, Ситников. Это я и мои родственники. Дядя, тётя и двоюродные брат и сестра. — Распространяться сейчас о своих исчезнувших отце и матери он счёл излишним. — А это мои одноклассники. Скажите, разве похожи они все на людей из настоящего? Из вашего настоящего?

Ситников медленно водил пальцами по фотографиям. Цветные снимки — это была для него потрясающая диковинка. Не придав особого значения сюжетам фотографий, он понюхал их, потёр уголок одного из изображений, послюнил пальцем:

— Какая странная фотобумага…

Ситников подошёл к окну и неподвижно замер, уставившись в темноту. Молчание тянулось несколько минут, показавшихся Петру вечностью. Едва сдерживая слёзы, он потянул Ситникова за рукав синего пиджака:

— Ситников, я же говорю правду. Вы мне верите, Ситников?

— Скажи… — Ситников повернулся к мальчику, окинув его взглядом с головы до ног. — У вас уже не запрещают слушать рок-музыку и носить узкие брюки?

Ларин Пётр мигом вспомнил, что он оказался не только в ином времени, но и в ином государстве. Но мог ли он сейчас позволить себе роскошь прочитать Ситникову длинную лекцию о том, что его ровесникам никто не запрещает слушать музыку на собственный выбор — хоть группу «Краски», что красочные рекламные щиты, поочередно рекламирующие стильные американские сигареты и здоровый образ жизни, давно сменили дурацкие лозунги «Слава КПСС!», а огромное государство, карту которого Пётр обнаружил на стене в комнате Ситникова, давно превратилось в добрый десяток самостоятельных территориальных образований.

— Знаешь, мальчик, — Ситников медленно повернулся к Петру. — Ступай к себе домой. Время позднее. Если хочешь, заходи завтра. Мне сейчас не хочется разговаривать о будущем. Мне сейчас вообще ни о чём не хочется разговаривать. — Похоже, Ситников окончательно впал в ступор. — Ступай к себе домой или к себе в будущее, тебе виднее, откуда ты там взялся…

— Да что же это такое, в конце концов, Ситников! — Пётр не на шутку разозлился. Всё указывало на то, что в молодости Ситников соображал куда медленнее и был куда большим занудой. — Я знаю, откуда у вас шишка. Вы мне об этом рассказывали. Рассказывали сегодня, перед тем, как я вынужден был спасаться в этой вашей машине от… Сегодня вы стояли в туалете на унитазе, ваша мама поручила вам оклеить потолок бумагой. Вы поскользнулись и упали, ударились головой. Вам было плохо, потом вы пришли в себя и у вас в голове уже была схема… Вы придумали этот… энергетический флуксуатор, который делает возможным путешествие во времени.

Юлиан Ситников в упор смотрел на мальчика. Взобравшись на необычайно высокий подоконник, он откинулся к стеклу. Его глаза вдруг расширились и погрустнели.

— Ладно, — сказал он неожиданно мягко. — Ты, это… ложись пока спать. Хочешь, сделаю тебе яичницу?

…Разбудил Петра луч солнца, мягко припекающий щёку даже сквозь зашторенное окно. Ситников в тапочках старался бесшумно двигаться по комнате. Судя по горе окурков в стоящей в углу подоконника пепельнице и невероятному количеству книг (откуда только взялись!), сваленному грудами на полу возле дивана, сам Ситников бодрствовал всю ночь. Причём не просто бодрствовал, а искал разрешения самой главной, очевидно, в его жизни задачи.

Пётр спустил ноги с дивана, едва не угодив в стоящую на полу тарелку с недоеденной яичницей.

— Проснулся? — устало спросил Ситников. — Сейчас поедем?

— Куда? — удивился ещё не проснувшийся окончательно Пётр.

— Запускать машину времени.

Час спустя Ларин Пётр с любопытством вертел головой, разглядывая незнакомые и в то же время невероятно узнаваемые места. Ситникова, впрочем, изумление мальчишки-пришельца из будущего ни капельки не трогало.

От станции они пешком побрели по дороге. Пётр едва поспевал за размашистым шагом инженера, сожалея о том, что с ним нет его самоката.

Ситников быстро расшвырял сухие ветки, набросанные Петром на крышу машины времени.

— Она не заводилась, поэтому я оставил её здесь, — машинально пояснил Ларин, помогая инженеру разбирать маскировочный покров.

Покончив с этим, Пётр повернулся к Ситникову. Тот дрожащей рукой вытащил из кармана пиджака измятый листок бумаги с вычерченной на нем схемой — три луча, расходящиеся в разные стороны.

— Когда я очнулся в уборной, я нарисовал вот это, — объяснил он, суя Петру схему.

Пётр открыл дверцу машины и указал на такую же схему, изображённую на двигательной установке:

— Энергетический двигатель!

Ситников потрясённо переводил взгляд с одного изображения на другое, потом нервно смял листок и радостно завопил:

— Работает! Получилось! Хотя бы раз получилось у меня то, что работает!

— Хотя бы раз? Самокритично, однако! — подал голос Свисток.

Ситников растерянно походил вокруг машины.

— Здесь мы ничего не сможем сделать, Пётр. Её нужно оттащить в мою лабораторию. Иначе мы никак не вернём тебя домой.

Час спустя машина, приведённая в действие заклинанием Ускорения, подъезжала к даче профессора Ситникова, где у изобретателя была оборудована его святая святых.

— Телевизор! — первым делом радостно воскликнул Ларин Пётр.

— А что, вы там уже давно не пользуетесь такими штуками? У нас они не так давно и появились.

— Нет, просто у нас ведь есть видеокамера!

Ситников ещё больше удивился. Однако некоторое время спустя он уже самозабвенно возился над выпотрошенными внутренностями телевизора, пытаясь подсоединить к нему провода от видеокамеры.

— Теперь вы понимаете, Ситников?

Инженер-химик с бледным лицом и повлажневшими глазами уставился в экран. То, что он там видел, потрясло его по-настоящему. На стоянке перед большим супермаркетом стояли машина времени и постаревшая, чуть сгорбившаяся его собственная нескладная фигура в ярко-белом комбинезоне.

— Я — инженер-химик, изобретатель Юлиан Ситников. Я нахожусь… Сегодня… две тысячи второго года…

Ситников подпрыгивал как ребенок, его изумлению не было конца:

— Смотри, смотри! Это же я! Ты узнаёшь меня? Какой я… старый. Но волосы на голове ещё есть. А что это на мне за дурацкий балахон?

— Противорадиационный костюм.

— Правильно! Радиация! — Кажется, мальчику удалось подсказать Ситникову какой-то ключ. — Естественно! Нужно использовать огромное количество ядерной энергии!

Пётр захотел перемотать кассету вперёд, чтобы показать Ситникову самый финал эксперимента. Но Ситников уже заинтересовался не столько своей персоной, сколько устройством видеокамеры.

— Домашняя? Вы называете это домашняя видеокамера? У вас что, все снимают у себя дома? Да не жизнь, а прямо телестудия всеобщая. Наверное, от глаза этой вашей видеокамеры укрыться негде!

На экране снова появилось его изображение собственной персоной. Экранный Ситников пояснял Ситникову реальному:

— Мне нужен ядерный реактор, чтобы была возможность создать необходимое напряжение. Машине требуется мощность в одну целую двадцать одну сотую гигаватта.

— А-а! — словно безумный, завопил Ситников и забегал по лаборатории. — Боже мой, целый гигаватт!

Он бросился к небольшому дачному домику. Пётр остановил просмотр записи и последовал за Ситниковым.

— Ситников, а что такое гигаватт?

Ситников плюхнулся перед камином и сжал руками виски.

— Как я мог быть таким неосмотрительным! Гигаватт! Но ведь неоткуда же взять такую мощность!

— Ситников, вам нужен уран. Только немножко урана, и всё.

Инженер с укором посмотрел на Петра.

— Это у вас, в две тысячи втором, наверное, можно купить уран в любом магазине «Химреактивы», — в голосе Ситникова сквозила безнадёжность. — А у нас, в моём времени, его нет. Ты мог бы привезти мне его из будущего… потом.

Глаза Ситникова мечтательно подёрнулись поволокой. Казалось, некоторое время он грезил наяву. И вдруг решительно стряхнул с себя оцепенение.

— Боюсь, Пётр, тебе придётся остаться здесь.

— Но, Ситников, — Пётр почти расплакался. — У меня там своя жизнь, в две тысячи втором году. Понимаете, своя. И я должен её прожить. Я должен найти своих родителей. Я хочу вернуться в школу. Я не могу вернуться в неё сейчас, потому что сейчас в ней учится мой отец! И потом, у меня там Валерка, Соня!

Ситников, казалось, сам готов был расплакаться. Он притянул к себе Петра, внимательно посмотрел ему в глаза.

— Соня? — спросил он его с деланой заинтересованностью, желая отвлечь мальчика и продолжая лихорадочно соображать. Кажется, всё свидетельствовало о том, что ему придётся теперь брать на себя ответственность за будущее этого растерянного мальчугана из будущего, к тому же волшебника, — к сожалению, слишком юного для того, чтобы его заклинаниям были подвластны перемещения в пространстве.

— Соня — это моя девушка. Она меня любит! Вот, смотрите, я же вам рассказывал. Нет, я вам потом, в будущем, расскажу.

Пётр вытащил из кармана бумажку — на этот раз настоящую, не наколдованную, — на которой замысловатым девичьим почерком было выведено: «Я тебя люблю».

— А когда она это тебе написала? — продолжал ничего не значащий разговор Ситников, нагибаясь, чтобы поднять с пола ещё одну бумажку, выпавшую из брюк Петра, когда тот доставал Сонину записку.

Пётр продолжал рассказывать о том, как год назад в их классе появилась начинающая волшебница, удивляющая, помимо прочего, одноклассников своими звукоподражательными талантами, но Ситников его уже не слушал. Как вкопанный он остановился, не сводя глаз с подобранного им смятого листика. «Спасем старинную водокачку!» — увидел Пётр вверху листовки, а ниже убористым шрифтом подробно пересказывалась история этого сооружения, к архитектурной значимости которого не питал никакого уважения мэр Ярошенко.

— Пётр, такая электрическая мощность может возникнуть только при ударе молнии. В этом тексте сказано, что через неделю в нашу водокачку ударит молния и дальше произойдёт тот самый пожар, после которого, оказывается, она превратится в сущую развалину. Но разве мы можем точно положиться на этот обрывочек? Разве вам удалось с такой дотошностью восстановить день и время, когда это произошло?

— Существуют же сводки пожарных происшествий, Ситников, — объяснил Пётр таким тоном, каким взрослые обычно растолковывают непонятные вещи маленьким детям. — Эти наши архивные крысы, ясное дело, подняли старые пожарные журналы. Всё же водокачка позапрошлого столетия — не какой-нибудь домик бабки Марфы. Этот пожар наверняка описывался в городских газетах. — Он поправился, — будет описываться.

— Значит… Тут сказано, что это произойдёт в следующую субботу. Двадцать третьего мая. Если нам удастся как-нибудь схватить эту молнию и направить её в энергетический флуксуатор, то, вполне возможно, что-то и будет. В следующую субботу мы отправим тебя в будущее. То есть домой, — неожиданно погрустнел Ситников. — Ия снова увижу тебя не раньше чем через двадцать пять лет. Конечно же, мы с тобой познакомимся заново. Но… Но я буду этого ждать. Хотя ты, разумеется, увидишь меня впервые.

Пётр решительно прервал грустные мысли Ситникова, которому, наверное, и четверть века назад было хорошо знакомо одиночество.

— Получается, что у нас есть ещё целая неделя. Я эту неделю буду с вами, и вы мне тут всё покажете. Знаете, я очень хочу увидеть своего отца. И маму. Я ведь всё время думаю о том, что они сейчас совсем рядом, в Царскосельской школе. И их гоняет Егор Васильевич. Я очень хочу увидеть школу номер семь…

Ситников помотал головой.

— Об этом и речи быть не может, что ты! Ты будешь… То есть мы будем сидеть здесь и не высовываться. Тебе нельзя здесь никого видеть, вообще ни с кем разговаривать. Ведь каждая твоя встреча, даже невинное «Доброе утро!», которое ты можешь сказать нашему почтальону, может изменить будущее. Разве ты не понимаешь, что каждый твой шаг здесь переписывает будущее?

Неожиданно голос Ситникова стал тревожным и серьёзным.

— Скажи, ты сразу пришёл ко мне? Ты ни с кем здесь не знакомился, не разговаривал?

Что-то во взгляде Ситникова напугало Петра.

— Я встретил… Встретил своего дядю. И Руслана Зайченко. Только ещё не взрослых. И Зайченко не смог избить моего дядю, которого он, оказывается, и здесь унижал.

Прежняя странная, тревожная мысль о том, что Георгий Спасакукоцкий, таким образом, не смог попасть в дом сердобольной женщины и увидеть там воспитанную в строгих правилах будущую тётю Эльзу, снова вернулась к нему. И, будто страхи Петра передались Ситникову, тот резко добавил:

— Ну-ка дай ещё раз фотографию!

Пётр протянул руку к первому попавшемуся листику бумаги. Поднёс к губам Свисток. Волшебная трель огласила лабораторию. Выхватив у него из рук фотографию, Ситников побледнел.

Пётр заглянул через плечо. Они по-прежнему стояли рядом. Георгий Спасакукоцкий, лохматая хмурая Гражина, сияющая тётя Эльза. Дальше, между ней и Лариным Петром, было свободное место. Там, где с туповатой улыбкой должен был стоять двоюродный брат Александр, никого не было.

— Началось… — прошептал Ситников. — Они не познакомились. Значит, они никогда не поженятся, и эти мальчик и девочка никогда не смогут родиться. Их нет. Их больше нет.