Лауреаты Ленинского комсомола

СВИДАНИЕ С РОДИНОЙ

Нынешняя осень в Сибири стояла долгая, золотая. Такая золотая, что даже облака плыли рыжие. Медленное солнце перекатывалось по небу, чеканя из благородного металла траву и деревья. Городские скверы вспыхивали, звенели листвой.

А здесь было безветренно, спокойно. Тихим светом сияли березы, и желтые пихты горели, как свечи. Сквер этот, хоть и в центре города, лежит за домами, и прохожий, войдя сюда, чувствует себя отгороженным от людской суеты и шума. И неожиданно здесь происходит у него необычное свидание.

В центре сквера — каменная глыба, сквозь которую прорвалась и поднялась к небу рука с зажженным факелом. Рядом лежит мраморная плита, здесь похоронены 104 сибиряка-партизана, погибшие в боях с колчаковцами. И еще могила — французскому коммунару, интернационалисту Андриену Лежену. Дальше, в глубь сквера, — аллея Героев, в четкий ряд выстроены бюсты партийных, партизанских руководителей: Щетинкина, Романова, Петухова, Серебренникова, погибших в борьбе за Советскую власть в первые послереволюционные годы. Замыкается сквер большим настенным панно, многофигурной композицией, объединяющей эти могилы и памятники одной идеей.

На черном фоне, словно выхваченные из тьмы светом факела, нескончаемыми рядами идут люди, вооруженные винтовками. Они приносят священную клятву над телами убитых в бою товарищей. Это людская скорбь, и гнев, и сила. Герои разные: здесь убежденный в своей правде рабочий, и юноша, раздумывающий над жертвами, и старик крестьянин, мучительно склонивший голову в тяжелых мыслях. Революция объединила этих людей, заставила их делать общее дело.

— Большая идея делает людей великими, — так я думаю и это постарался выразить в своей работе, в этом настенном панно.

Александр Чернобровцев говорит убежденно, взволнованно, видно, сам художник шел к своей цели упорно, с трудом.

— К своей идее люди идут через сомнения, иногда через смерть. Большая идея нужна не только во время революции, в дни войны, в напряженную годину, — она нужна всегда, и

я хотел перенести идею прежних грозных лет в сегодняшний день, потому что революция живет и мы ее несем в себе!

Потом мы встречались с Александром Чернобровцевым много раз: в обкоме комсомола, где он чувствовал себя как в родном доме, на заводах, где он рассказывал молодежи о поездке на фестиваль в Софию, — я слушала его, смотрела и понимала, что передо мной человек незаурядный, личность по-настоящему, во всем творческая.

В 1954 году Александр с отличием закончил Высшее художественно-промышленное училище имени Мухиной в Ленинграде и по собственной инициативе приехал сюда, в Сибирь. Он полюбил эту страну за ее масштаб, размах, красоту. Работы был непочатый край; но большая возможность отдачи столкнулась с действительностью: у начинающего художника не было мастерской, к нему не поступало заказов. Случайные оформительские работы не давали удовлетворения.

Александр любил бродить по городу, по его живописным скверам, смотреть на широкий разлив Оби, слушать разговор в толпе. Он часто приходил в заросший кустарником сквер Героев революции. Факел в поднятой руке — это памятник, ставший с 1922 года символом Новосибирска, братские могилы героев революции и гражданской войны — здесь все волновало творческое воображение художника. Он садился на скамью, закрывал глаза. Перед ним оживали любимые скульптуры Шадра, он слышал призывные крики плакатных героев Моора.

Патетические голоса и образы революции всегда были созвучны Александру, его собственному настрою жизни. О революции он много читал, думал и знал. Постоянная работа в комсомоле в трудные послевоенные студенческие годы чем-то напоминала ему будни послереволюционных лет. Были тот же трудовой подъем, радость победы, сознание собственной правоты и большой правды.

Работалось радостно и трудно. В качестве мастерской Александру разрешили воспользоваться большим подвалом, бывшим бомбоубежищем. Не было ни средств, ни опыта работы. Помогали комсомольцы из обкома: дали ему ребят из ФЗУ, в строительных организациях «выколачивали» цемент, краски, доски, гвозди. С большой статьей, поддерживая начинающего скульптора, выступила газета «Молодость Сибири».

7 ноября 1960 года, в годовщину освобождения Сибири от Колчака, состоялось открытие памятника.

Монументальная скульптура, выставленная на площадях и улицах города, имеет особое воспитательное значение. Она включена в повседневную жизнь человека, она постоянно перед его глазами и призывает его к большим идеям. Поэтому так ответственна работа художника-монументалиста, рассчитанная на воздействие огромных народных масс. Чернобровцев убеждался в этом всякий раз, когда приходил на «свой» сквер: люди здесь были всегда, они подолгу рассматривали панно, фотографировали памятники, молча склонялись к могилам, размышляли, сидя в тени деревьев. Александр был счастлив: его искусство работало на человека. Он все четче понимал свою ответственность перед людьми; он рос и мужал вместе со своим искусством — так складывалась личность художника.

— Мир — он так неспокоен и зыбок, и мы должны искать вокруг и воспитывать в себе черты мужества, убежденности, любви к Родине. — Александр шел по городу широким шагом, показывая мне Новосибирск, чувствуя себя хозяином города. Сегодня он был моим гидом.

У Александра — сильный, скульптурный профиль, крупные серые, думающие глаза, — лицо интеллигента; и трудные, рабочие руки, — с него самого хорошо бы лепить портрет положительного героя.

Солнце освещает город. Он лежит перед нами, по обе стороны Оби, и отсюда, с моста, далеко и широко видны его белые каменные улицы, трубы заводов, просторные пляжи. Мы перешли длинный мост, ступили в Кировский район — легендарный рабочий район, выросший в годы Великой Отечественной войны, когда сюда, в Новосибирск, в далекий тыл, перевезли эвакуированные с запада оборонные заводы. Здесь сибиряки ковали победу для фронта. Тысячи новосибирцев ушли на войну, а тридцать тысяч из них не вернулись в родной город — погиб каждый десятый новосибирский гражданин.

Мы шли в Кировский район, к тому месту, где Александр Чернобровцев возвел еще один монумент Славы — в честь воинов, погибших в годы Великой Отечественной войны.

Я смотрела город, слушала художника и думала о том, что всегда и во все времена человек начинается с ощущения им своих родовых корней, с чувства близости и сопричастности к Родине, с умения узнать, полюбить, а значит, защитить ее. Становление же личности — процесс бесконечный.

По солнечным улицам Кировского района, ровно уставленным многоэтажными домами, по-воскресному не торопясь шли люди, радуясь щедрости осеннего дня, его яркости, теплу и тишине. Но вот за поворотом улицы дома отступили и возникла просторная площадь.

С тротуара — на три-четыре ступени вверх, несколько шагов по чистым белым плитам и снова ступени — три-четыре-пять. Я поднимаюсь по ступеням вверх, навстречу большому событию.

Это и есть монумент Славы, нынешняя гордость новосибирцев. В центре композиции — на обелиске — высеченный в камне Вечный огонь. По обеим сторонам — по два больших пилона. И светлая площадь и высокие стены пилонов, рассказывающие о событиях войны, — все создает впечатление монументальности, торжественности. Это точно храм под открытым небом; здесь как бы слышится музыка: героическая симфония Победы и Реквием утрат. Я медленно иду от одного пилона к другому: солдат, обращенный лицом к зрителю, призывает к священной защите Отечества, призывает всегда, и сейчас — тоже. Рядом на стене будто всплывают из памяти живые документы войны: слова из фронтового письма, воинская клятва, песня Сибирской дивизии, похоронная с фронта — застывшая в камне летопись времени.

Еще пилон: глубокий тыл. Группа женщин; в страшном напряжении они поддерживают друг друга. Художник верно решил образ: в готических складках одежды растворяется живое тело, подчеркнут их аскетизм, отрешенность от жизни, есть только одна решимость — бороться и победить. Возле их ног склонился ребенок с колоском ржи — олицетворение беззащитности, голода, несчастья.

Динамичны и скупы резные — в камне пилона — картины войны. Сдержанно и благородно решена тема Победы. Нет торжествующих криков, ликующих жестов: воины-победители возвращаются с фронта четкими рядами, готовые в любую минуту к новой и постоянной защите своей земли. В строгом наклоне застыли складки шинели воина, романтичными, мажорными взмахами реет над головой победителей знамя.

И наконец финал. На солнечном диске, в небе, стрижи, и женщина, в раскованной, свободной позе, полная жизни и радости, чуть настороженно, однако, оглянулась назад, вспомнив о чем-то, — прикрыла ладонью ребенка.

На оборотной стороне пилонов — скульптура скорбящей Матери, а на стенах имена погибших на войне новосибирцев — 30 тысяч имен. Эта сторона площади несет в себе новый замысел — здесь место скорби, интимное место горя и вечной памяти. Светлые березы, ромашки и васильки у подножия монумента, скульптурная фигура матери — это сама Родина склонилась перед подвигом бессмертия.

Создавая памятник, художник Чернобровцев шел от образного представления места и времени. Монумент должен был отличаться от подобных произведений, скажем, в Волгограде или Бресте, где памятники были свидетелями и участниками боев, смерти и победы и поэтому несли в своем решении повышенную, даже нервозную эмоциональность. Новосибирский монумент — памятник тыловой, поэтому более эпичный, с глубоким обобщением. В монументе нет холодного пафоса, отвлеченности, гигантизма. Он, при всей своей символичности, очень близок, дорог, понятен именно новосибирцам. Он даже конкретен, и в этом тоже сила его воздействия.

Вот четыре урны с землей с мест боев, где сражались сибирские дивизии: из-под Ельни, где сибиряки впервые заставили фашистов отступить; из-под Бородина, где тоже отличались сибирские бойцы; из-под Сталинграда; и с Безымянной высоты, где, как выяснили теперь, погибли два брата-новосибирца. И на бетонных стенах — тридцать тысяч отлитых в металле фамилий, а когда человек прочтет свою фамилию — стена для него оживает.

Я видела, как однажды, в один из праздничных дней, на площадь со всего города шли люди, несли венки и букеты цветов, чтобы возложить их к монументу.

И вдруг на плитах, возле статуи скорбящей Матери, мы увидели распростертую фигуру старой женщины: в безмолвном горе застыли две матери: одна живая, распластанная, навечно раненная сыновней смертью, и другая — в бетоне, в памятнике, вознесенная над горем и над временем.

Монумент Славы, открытый в торжественный праздник 60-летия Советской власти, сразу «включился» в жизнь города. На площади, у подножия пилонов, проходят митинги и фестивали, приносит воинскую клятву уходящая в армию молодежь.

Обращение к теме народного подвига в годы революции, а потом в годы Великой Отечественной войны для Александра Чернобровцева было естественно и логично, потому что он сам — убежденный борец за партийность и народность в искусстве.

Сейчас художник работает над интерьером кинотеатра имени Маяковского и памятником поэту-трибуну. И эта работа — подтверждение единой темы и идеи в искусстве Александра Чернобровцева.

— Владимир Маяковский для меня сейчас — тот самый образ, через который я смогу выразить моего героя, положительного героя сегодняшнего дня, — его убежденность, гражданственную страстность и стойкость. Человек тогда ценен, когда он думает о социальной отдаче своего «я» и стремится к этому повсечасно.

Нынешнее трудное, острое время требует героя сильного духовно и интеллектуально.

К счастью, проходит время временного увлечения молодежи смутным, аполитичным модерном в искусстве, исчезает субъективизм, снобизм. Мы жадно, постоянно ищем и утверждаем философское содержание для новой формы, смысл, позицию, базу своих взглядов. Жизнь — самая жесткая и справедливая школа для человека и художника.