Ледяное сердце

Глава 41

Имя Альварда Гордона Шулля искали по всем файлам правоохранительных органов. Никаких записей о причастности к преступлениям, но Гваделупе Сантос, домовладелице Кевина Драммонда, казалось, что она видела человека на полученном в управлении автомобильного транспорта фото, которое предъявила ей Петра.

— Ммм… возможно.

— Возможно — что, мадам?

— Однажды я видела, как Юрий разговаривал на улице с парнем. Это мог быть он.

— В каком месте на улице, миссис Сантос?

— Неподалеку отсюда, кажется, на Мелроуз. Это в паре кварталов вон в том направлении. — Она указала на восток. — Помнится, Юрий пошел за покупками или за чем-то еще.

Рассказывая об этом нам с Майло, Петра качала головой. Ну надо же, ей и в голову не приходило упомянуть об этом.

— Мадам, у него была сумка, когда он пошел за покупками? — Сантос задумалась.

— Давно это было… не помню.

— Но вы считаете, что он встретился именно с этим человеком?

— Не уверена… как я сказала, это было давно.

— Как давно?

— По-моему… несколько месяцев назад. Я запомнила это только потому, что никогда не видела, чтобы Юрий с кем-то разговаривал. Но не похоже, что они околачивались там без дела.

— Что же они делали?

— Просто разговаривали. Так, словно тот парень спрашивал у Юрия дорогу куда-то или что-то вроде этого.

— Мужчина ушел пешком?

— Ммм… думаю, да. Но не ручаюсь. Честное слово, я не помню подробностей. Все это лишь предположения. А кто он такой?

— Возможно, никто. Спасибо, мадам.

Сантос закрыла дверь — судя по всему, обеспокоенная.

Шулль жил в доме на Аспен-уэй на Голливудских холмах, и Шталь остался в этом квартале на всю ночь для наружного наблюдения, но так ничего и не увидел.

— На каком расстоянии находится Аспен от указателя «Голливуд»? — спросил я Майло.

— Прямо у подножия холма и чуть восточнее. Неподалеку от дома Кевина.

Майло заехал ко мне вскоре после совещания, долго разговаривал по телефону, потом мы уселись за кухонный стол, чтобы кое-что обсудить.

— Поблизости от студии, где записывалась Чайна, — заметил я, — или от «Змеючника». Можно было бы сказать, что Шулль предпочитает удобный район Голливуда, но у нас три убийства в Вест-Сайде, не говоря о Бостоне. Этого парня трудно припереть к стенке.

— Как тебе представляется связь между Шуллем и Кевином? Тандем учитель — ученик, превратившийся в порочную связь?

— Это одна из возможностей. После моего посещения Шулль мог занервничать и посоветовал Кевину затаиться. Кто-то из них или оба подобрали Эрну и избавились от нее, потом Шулль отвез Кевина в аэропорт, оставил там его машину и вернулся домой на такси.

— Я прикажу своим детективам проверить таксомоторные парки. — Майло позвонил еще куда-то, отдал распоряжение. — А еще какая возможность?

— Терри Драммонд права, и ее сын невиновен.

— Если Кевин действительно невиновен, то, вероятно, мертв. Если он и дал деру, то сомневаюсь, что в Бостон. Шуллю хватило бы ума не допустить этого.

Я понимал ход мыслей Майло: сколько еще городов? Сколько еще трупов?

Запищал мобильник. Звонили из офиса коронера. Пока Майло говорил, я сходил в свой кабинет и прокрутил имя А. Гордона Шулля по механизмам общего поиска. Обращение к персональному сайту Шулля вывело меня на неактивное извещение. Тридцать один дополнительный ответ, две трети из них в перезаписи. Двенадцать из двадцати оригинальных представляли собой упоминание имени Шулля в публикациях колледжа «Чартер» и были связаны с проведением симпозиумов факультета коммуникаций и его собственными публикациями.

«Роль художника в современном обществе».

«Пропагандистская журналистика — приемлемый инструмент перемен или бесполезная уловка?»

«Рок-н-ролл, прибежище разврата, и сексуальность как метафора для современного искусства».

«Лингвистика как судьба. Почему Ноам Хомски мог бы стать Богом?»

Одно название вызвало у меня учащенное сердцебиение.

«Ледяное сердце»: предельный фатализм художественного творчества».

Ни краткого содержания, ни справки. Шулль представил эту работу в кафе, расположенном в районе Венис, на вечеринке, посвященной памяти Эзры Паунда.

Я проверил места других его презентаций. Все они были неформальными встречами в кафе или подобных заведениях. Ничего не значащая информация в виде резюме. Не поэтому ли доктор Мартин неодобрительно относилась к своему коллеге по кафедре? А может, это выходило за какие-то пределы?

Вспомнилась непринужденность, с какой Шулль общался со студенткой возле двери своего кабинета. Клевый проф? Слишком дружелюбно настроенный хлыщ? Наука, как и политика, открывает перед аморальной личностью множество возможностей.

Кафе в Венисе. Что значит концепция комфортного района в Лос-Анджелесе? Здесь, если у вас есть машина, вы властелин своей судьбы.

Потом я задумался еще об одном…

Вернулся Майло.

— Раны на теле Мехрабиана аналогичны тем, что были обнаружены на теле Беби-Боя. Удавка тоже была крученой. И представь себе — на этот раз наш плохой мальчик оставил вещественное доказательство: пару коротких волос с лица — рыжих с сединой. У Мехрабиана тоже борода, но длинная и черная. Убийца получил по морде. В буквальном смысле.

— Шулль щеголяет пятидневной щетиной. Рыжей с проседью. Послушай, Шерлок, по оценке коронера, волоскам пять-шесть дней.

— И что теперь? — спросил я. — Ты допрашиваешь его и, получив ордер, выдергиваешь волосы из его бороды?

— Мы пока далеки от этого.

— Несмотря на улики?

— Я позвонил в кабинет помощника окружного прокурора. Они считают, что улик недостаточно.

— Меняет ли дело то, что Шулль богат? — Майло улыбнулся.

Помощник прокурора вздрогнет, узнав об этом.

— Вот это могло бы содействовать нам. — Я указал на упоминание о «Ледяном сердце» на моем экране.

— Ух ты! — воскликнул Майло.

— Ну теперь-то Шулля можно привлечь?

— Скорее всего нет. Литературное произведение как вероятный мотив не годится.

— А что насчет вот этого? На той же неделе, когда убили Анжелику Бернет, в Бостоне состоялось шесть конференций. Ты говорил, что одна из них отчасти была посвящена средствам массовой информации. Похоже, это могло бы заинтересовать Шулля.

Майло вынул блокнот и стал листать странички.

— «СМИ и государственная политика. Гарвард».

— Кто ее проводил?

— Это все, что у меня есть, — ответил он.

— Уточнить?

— Да. Используй свою степень доктора философии для доброго дела. Пожалуйста.

Майло ушел, пообещав вернуться через час. Мне понадобилось примерно столько же времени. В конце концов я получил список участников конференции по вопросам СМИ. Конфиденциальность и все прочее замедлили процесс, но один из моих однокашников преподавал в Гарварде, и я позвонил ему. Возобновил наши отношения, бессовестно присовокупил к моим ученым степеням имена знаменитых людей, наговорил с три короба о якобы планируемом симпозиуме на тему «СМИ и насилие». Соврал, будто список мне нужен для того, «чтобы сделать мишенью критики соответствующих людей».

Конечной целью этой лжи был один из сопредседателей симпозиума, велеречивый профессор журналистики Вашингтонского университета Лайонел Саут.

— Это была моя работа. Гарвард разрешал нам пользоваться услугами «Школы К.» (Школа Кеннеди), и нам приходилось вставлять в списки сопредседателей имена преподавателей их факультета. Но реально вели симпозиум мы с Верой Мансуко. Она из «Кларка». Ты говоришь, ваш симпозиум состоится в медицинской школе? Что это, психиатрический уклон?

— Эклектика, — ответил я. — А пока я разрешаю конфликтную ситуацию с подачей заявок от медицинской школы, факультета психиатрии и юридической школы.

Ложь порой льется так легко. В свободное время я задумывался над причиной подобной легкости.

— Насилие, пропагандируемое средствами массовой информации, — сказал Саут. — Хорошее финансирование?

— Неплохое.

— Еще пара случаев со стрельбой на школьном дворе, и вы получите официальный статус. — Мой коллега рассмеялся. — И все же как насчет твоего списка?

— Я пошлю его тебе сейчас же по электронной почте. Держи нас в курсе, пожалуйста. А если вам нужен сопредседатель…

Я нашел то, что искал, на третьей странице списка, где-то в середине.

Шулль, А. Гордон, проф. комм., колледж «Чартер».

Несколько преувеличивает свои достоинства. Шулль был всего-навсего лектором.

Подходит.

Вернулся Майло, и я поделился с ним найденным.

— О да! Прекрасная работа… Шулль выступал с докладом?

— Нет. Он только присутствовал. Или подал заявку на участие.

— Весело провел время?

— Особого труда это не составило. Стоило лишь зарегистрироваться, и уже никто не проверял, присутствовал ли он на заседаниях. У Шулля было свободное расписание.

— Большую часть времени он посвятил балету.

— Вполне возможно, что именно балетом Шулль и увлекался. Он вырос в культурной среде, все в таком духе.

— Ледяное сердце… сукин сын. — Майло просмотрел свои записи, нашел список бостонских гостиниц и взялся за телефон. Через сорок минут он уже имел подтверждение. В ту неделю, когда была убита Анжелика Бернет, Шулль останавливался в отеле «Ритц-Карлтон». Это поблизости от балетного общества, — пояснил Майло. — Он подбирает ее в Бостоне, везет в Кембридж, убивает и избавляется от тела. Поскольку это далеко от его гостиницы и неподалеку от места, где проводится симпозиум… Шулль прикончил девушку и вернулся на очередную дерьмовую лекцию. — Майло пришел в ярость.

— Пора получать ордер, — сказал я. Он негромко выругался.

— Я подобрал наиболее сговорчивую судью. Она сочувствует нам, но требует, чтобы мы предъявили вещественные доказательства.

— Что-то вроде волосков, обнаруженных в бороде Мехрабиана, — подсказал я. — Но как доказать, что это волосы Шулля, пока у тебя нет оснований потребовать у профессора образец его волос?

— Да здравствует Джозеф Хеллер[12]! — воскликнул Майло. — По крайней мере у нас есть цель. Петра возвращается на круги своя, вооруженная фотографией Шулля. Я переговорил со Смоллом и Шлесингером насчет волосков. Они поблагодарили и просили держать их в курсе. По-моему, они с удовольствием отфутболили бы дело Мехрабиана нам. А еще я чувствую, куда это в конце концов заведет нас. — Он посмотрел на мой компьютер.

— Что еще интересного в киберпространстве?

— У Шулля был сайт, но его больше нет.

— Заметает следы?

— Или какие-то проблемы технического свойства. Человек, так зацикленный на собственном «я», должен быть в сети. Хотелось бы знать, чем он занимался в последнее время. Доктор Мартин могла бы посодействовать нам в этом.

— Думаешь, она пойдет на сотрудничество?

— Как я сказал на нашей встрече, мне кажется, она недолюбливает своего подчиненного Шулля. Так что все возможно.

— Давай попытаемся, только не в колледже, а у нее дома, — предложил Майло.

— Почему?

— Поставим Мартин вне комфортной для нее рабочей обстановки.

Кабинет Элизабет-Гала Мартин был полон старинных вещей, дома же она предпочитала модерн.

Ее дом располагался в хорошей части Пасадены. Ландшафтная архитектура, плоская, выдержанная в японском стиле, с отлично размещенной подсветкой. На широкой, безукоризненно подстриженной лужайке стоял гонг, похожий на статую. На подъездной дорожке двойной ширины стояли два автомобиля: серебристый «БМВ» последней модели с кузовом типа седан и такого же цвета двухдверный «мерседес» более раннего выпуска. Каждая травинка — на своем месте. Казалось, все здесь регулярно пылесосили.

Полмили от дома Эверетта Киппера, но сейчас мы полагали, что это не имеет никакого отношения к делу. Майло постучал в парадную дверь в восемь вечера.

Мартин сама вышла открывать в длинном восточном халате зеленого шелка, украшенном вышивкой в виде золотых драконов. На ногах у нее были золотистые сандалии. Педикюр — розовый. Волосы, покрашенные хной, похоже, только что причесаны. В ушах — крупные шестигранные серьги. Позади Мартин виднелся широкий белый холл с застланным травертином полом.

Ее удивленный взгляд сменился строгим и внимательным.

— Профессор Делавэр.

— Спасибо, что помните меня.

— Сначала вы произвели… впечатление.

Она внимательно рассматривала Майло. Я представил его.

— Полиция, — спокойно произнесла Мартин. — Что-то еще о мистере Драммонде?

— Нет, о мистере Шулле, — ответил Майло. Мартин опустила руки.

— Входите.

Дом, освещенный «под настроение», имел застекленную крышу. Из окон открывался вид на сад и длинный узкий бассейн, повторявший изгибы высокой белой стены. На стенах висели большие абстрактные картины. В бронзовых шкафах стояла современная стеклянная посуда.

Элизабет Мартин усадила нас на низкий диван, обитый черной замшей, а сама устроилась в шезлонге.

— Ну, рассказывайте, в чем дело.

— Профессор Мартин, — начал Майло, — мы расследуем деятельность Гордона Шулля, возможно, преступную. Извините, я не имею права сказать вам ничего больше.

Из столовой донеслись звуки, звяканье посуды, шум льющейся воды. На кухне кто-то был.

— Вы не можете сказать мне ничего больше того, что сказали, а я должна сообщить вам все, что вы хотите знать.

— Точно так, — улыбнулся Майло.

— Ну что ж. Это, наверное, справедливо.

Мартин положила ногу на ногу, по зеленому шелку пробежала волна. От нее пахло духами, с едва уловимой травяной ноткой. Выглядела она собранной.

— Профессор Мартин, — заговорил Майло, — это очень серьезное дело, и обещаю впоследствии информировать вас.

— О чем именно?

— Проблемы мистера Шулля.

— О, у Гордона есть проблемы?

— Вы же знаете, что есть, — заметил я. Она обратилась ко мне:

— Профессор Делавэр, посетив меня, вы сказали, что Кевин Драммонд имеет какое-то отношение к убийству. Это не повседневное явление для серьезного ученого. Вот почему вы произвели впечатление. — Мартин взглянула на Майло: — Теперь подозреваете в убийстве Гордона Шулля?

— Вы, кажется, не удивлены, — усмехнулся Майло.

— Я стараюсь не удивляться. Но прежде чем мы продолжим, скажите: моей кафедре грозит что-то чрезвычайно постыдное?

— Боюсь, это так, мадам.

— Очень скверно. Убийца. — Мартин тревожно и печально улыбнулась. — Хорошо, полагаю, когда собирается слишком много мусора, самое лучшее — убрать его. Так что давайте поговорим о Гордоне. Возможно, вам удастся избавить меня от него. Убийца… признаюсь, в этом я никогда его не подозревала.

— Как вы оцениваете его, мадам?

— Считала совершенно бесполезным. Гордон постоянно прикидывается. Много слов и мало дела.

Дверь кухни открылась, и появился мужчина с большим бутербродом на блюде.

— Лиз?

Этого седого мужчину я видел на фотографиях в кабинете Мартин. На нем была белая спортивная рубашка с короткими рукавами, бежевые парусиновые брюки и легкие коричневые ботинки. Он был высок и хорошо сложен, но с уже наметившимся животом. Мужчина выглядел лет на десять старше Мартин.

— Все в порядке, милый. Это полиция.

— Полиция?

Мужчина приблизился к нам. Бутерброд был трехслойный, с зеленью и индюшатиной.

— Что-то связанное с Гордоном Шуллем, дорогой.

— Шулль что-нибудь украл? — Он встал рядом с креслом Мартин.

— Это мой муж, доктор Вернон Льюис. Вернон, это детектив…

— Стерджис, — представился Майло и обратился к Льюису: — Вы тоже профессор, сэр?

— Нет, — ответила Мартин, — Вернон — врач-ортопед.

— Судя по вашему высказыванию насчет кражи, доктор, вы тоже знакомы с Гордоном Шуллем.

— Мне известна его репутация, — ответил Вернон Льюис. — Кроме того, я встречал его на вечеринках кафедры.

— Милый, успокойся, — проговорила Элизабет Мартин. Льюис вопросительно посмотрел на нее:

— Сколько времени это займет, Лиз?

— Не много.

— О'кей, рад познакомиться с вами. Не задерживайте слишком долго мою возлюбленную. — С этими словами он вышел.

— О какой репутации упомянул доктор Льюис? — спросил Майло.

— Общая аморальность. Гордон был проблемой, моей проблемой, с самого начала.

— Аморальность включает в себя воровство?

— Если бы только это, — нахмурилась Мартин. — Только Богу известно, чего мне стоит разговаривать с вами, но правда в том, что безрассудство Гордона я ощутила сполна. У меня на кафедре всего три человека, и мне следовало бы знать, кого я принимаю на работу.

— Вас заставили принять Шулля на работу? — поинтересовался я.

— «Заставили» — слишком сильно сказано. Мне его настойчиво рекомендовали.

— Потому что его семья богата.

— О да! Все всегда упирается в деньги, не так ли? Шесть лет назад меня пригласили в колледж «Чартер», чтобы я создала первоклассную кафедру коммуникаций. Мне много обещали. Я получила несколько других предложений от более крупных учебных заведений, лучше оборудованных. Но все они находились в других городах, а я только что познакомилась с Верноном, практиковавшим именно здесь. Я предпочла романтическое меркантильному. — Мартин слегка улыбнулась. — Выбор правильный, но… Любое решение чревато определенными последствиями.

— «Чартер» не выполнил своих обещаний? — предположил я.

— Невыполнение обещаний — нечто установившееся в ученом мире. Дело в соотношении между правдой и чепухой. Не поймите меня превратно. Я отнюдь не несчастна. «Чартер» — хорошее учебное заведение. В своем роде.

— В каком роде?

— Маленькое, очень маленькое заведение. Это обеспечивает тесное взаимодействие со студентами, что меня до сих пор привлекает. Студенты. Студенты в основном приятные. После пяти лет, проведенных в Беркли, со всеми его левацкими штучками, «Чартер» располагал к себе своей старомодностью. Но порой это становится ограничивающим фактором.

— Какие обещания не были выполнены? — спросил я.

— Мне обещали кафедру из пяти человек, а получила я всего троих. Мой бюджет урезали на тридцать процентов, поскольку истощились кое-какие источники финансирования. В то время в самом разгаре была рецессия. Акции доноров упали в цене, et cetera. Спланированный мною курс обучения пришлось резко сократить, поскольку сократилось число преподавателей.

— А какие обещания были выполнены?

— Я получила хорошую работу. Чувствовала себя свободно. Практика Вернона более чем надежна в смысле семейных финансов. Но я училась двадцать три года не для того, чтобы играть в гольф и заниматься маникюром. Поэтому я решила наилучшим образом отработать создавшуюся ситуацию и начала пользоваться тем, в чем мне не отказали, — широкой самостоятельностью в наборе преподавателей. Я удачно подцепила Сьюзан Санторини, потому что ей тоже хотелось остаться в южной Калифорнии. Ее супруг — представитель одной из киностудий. Потом я начала искать третьего члена нашей немногочисленной группы, но декан сообщил мне, что уже есть весьма перспективный кандидат и что мне настоятельно рекомендуют положительно решить вопрос о его зачислении в штат. Гордон Шулль — пустое место. Однако его отчим — один из самых богатых питомцев нашего колледжа. Гордон — тоже бывший питомец.

— «Пустое место» с точки зрения его научных способностей?

— Пустое место, и все тут. Когда заявление Гордона легло на мой стол, я заметила, что он выпускник «Чартера», и отыскала его личное дело.

— Что-то подозревали? — Мартин улыбнулась.

— Я была весьма недовольна тем, что мне «настоятельно рекомендовали». Когда же я прочитала архивные записи, мое неудовольствие сменилось глубоким возмущением. Мало сказать, что Гордон не был выдающимся студентом. Его испытательный срок длился несколько семестров. Он получал посредственные оценки по самым легким предметам, и ему понадобилось пять лет, чтобы сдать выпускные экзамены. Тем не менее Гордону каким-то образом, все по той же причине, удалось получить степень магистра. — Мартин скривила губы. — Я получила степень доктора наук в Беркли, стажировалась после этого в Лондонском университете, а потом еще в университете штата Колумбия. Сьюзан Санторини получила докторскую степень в университете штата Колумбия, преподавала во Флоренции и Корнуоллском университете, прежде чем я заарканила ее. При современном состоянии рынка труда для ученых мы могли подобрать самых лучших докторов наук, выпускников престижных университетов. Вместо этого нам пришлось понизить наш интеллектуальный уровень и взять этого шута горохового.

— И это содействует пополнению бюджета, — предположил Майло.

— О да. Каждый год кафедра получает чек от «Трублад эндаумент», фонда, основанного отчимом Гордона. Этого хватает на то, чтобы поддержать нашу… заинтересованность.

— Академическая удавка, — обронил Майло.

— Отлично сказано, детектив. Признаться, ваш сегодняшний визит помог мне более отчетливо увидеть то, что происходит. Если правонарушения, допущенные Гордоном, выходят за пределы моей фантазии, мне, возможно, придется принимать самые серьезные в жизни решения. Но прежде чем я продолжу свой рассказ, мне нужно следующее: вы обещаете держать меня в курсе и предоставить достаточный запас времени; я должна иметь возможность взять отпуск до того, как разразится буря. Это позволит мне избежать участия в уголовно-процессуальных делах.

— Вы увольняетесь, мадам?

— Почему бы и нет, если финансовое положение позволяет сделать это? Вернон постоянно твердит, чтобы я сократила нагрузку. Мы оба давно испытываем страстное желание путешествовать. Может быть, это рука провидения. Так что, если вы хотите больше узнать о недостатках Гордона, вам следует постоянно информировать меня.

— Справедливо, — согласился Майло. — Какие проблемы были у вас с Шуллем?

— Мелкие кражи, небрежные отчеты о расходах. Он часто пропускал занятия, несправедливо ставил оценки. Его лекции отвратительны. Низкопробные доклады о поп-культуре и идиотские списки литературы для чтения. Все сосредоточено на сиюминутном «прозрении» Гордона, а его кругозор чрезвычайно узок.

— Дилетант, — вставил я.

Шулль использовал это слово для характеристики Кевина Драммонда.

— Чтобы быть дилетантом, нужно работать. Гордон олицетворяет все дурное, что сходит за ученость в современной науке. Он мнит себя высшим судией, выносящим приговор миру созидания. Считает себя художником, хотя он всего-навсего жалкий неудачник.

Майло выпрямился.

— Как это?

— Гордон возомнил себя человеком Возрождения. Он рисует ужасные картины, состоящие из клякс. Садовые пейзажи, якобы написанные в импрессионистской манере, по уровню ниже работ ученика средней школы. Вскоре после того, как Шулль появился у нас, он принес мне несколько полотен и попросил организовать ему персональную выставку за счет кафедры. — Мартин фыркнула. — Я выставила его, и он отправился к декану. Но даже связи ему не помогли.

— Человек Возрождения, — проговорил Майло. — Что еще?

— Гордон играет на гитаре и ударных инструментах, и играет отвратительно. Он часто болтал то о выступлении, то о сопровождении сольной импровизации. В прошлом году он вызвался выступить на вечеринке, которую мы с Верноном организовали для студентов-отличников. Тогда я имела глупость согласиться. — Мартин закатила глаза. — И словно всего этого самообольщения ему недостаточно, Гордон утверждает, будто пишет роман — «великий опус», который расхваливает с тех пор, как я с ним познакомилась. Ни одной страницы рукописи я не видела.

— Слов много, а дел мало, — заметил Майло.

— Типичный калифорнийский пижон, — продолжала Мартин. — Без семейных денег он прислуживал бы в ресторанах и врал о предстоящем ему важном прослушивании.

— Вы сказали, что он часто прогуливал.

— Гордон постоянно отвлекался на какие-то мероприятия, финансируемые его отчимом.

— Какие мероприятия?

— Сомнительного свойства исследовательские поездки, симпозиумы, съезды. В дополнение к прочим претензиям Гордон считает себя неустрашимым искателем приключений — он был в Азии, Европе, везде. Все это — составная часть того образа мачо, которого он из себя разыгрывает: клетчатые рубашки с галстуками, походные ботинки, борода, как у Ясира Арафата. Гордон постоянно говорит о том, что работает над каким-то научным докладом, но опять-таки никаких результатов этой работы не видно. — Мартин стукнула по столу пальцем. — В каком-то смысле миру повезло, что он ничего не доводит до конца, поскольку писатель Гордон скверный, а его письменные работы отличаются непоследовательностью, самодовольством и высокопарностью.

— Правдивый Писарь, — сказал я. Глаза Мартин расширились.

— Вам известно об этом? Гордон любит говорить о себе в третьем лице. Он выбирает себе гадкие псевдонимы. «Гордстер», «Неустрашимый мистер Шулль», «Правдивый Писарь». Гордон всегда был посмешищем. К сожалению, это посмешище — мой болезненный раздражитель. А теперь вы говорите, что он еще убил кого-то… а наши кабинеты разделяют несколько футов… это тревожит меня. Я в опасности?

— Я не вижу опасности, профессор, — ответил Майло.

— Кого он убил?

— Людей, причастных к искусству. — Глаза Мартин вылезли из орбит.

— Что, было не одно убийство?

— Боюсь, это так, профессор.

— Мне, безусловно, следует уйти на некоторое время в отпуск.

— Что вы можете сказать нам о Кевине Драммонде? — спросил Майло.

— То, что я уже сказала профессору Делавэру, правда. Ничего конкретного об этом парне не помню. После визита я внимательнее прочла его личное дело. Средний студент, не более того.

— Вы не помните ничего о его совместных с Шуллем увеселительных прогулках в городе?

— Извините, нет. Студенты входят в кабинет Гордона и выходят из него. Студентов определенного типа Гордон привлекает. Конкретно мистера Драммонда я не припоминаю.

— Студенты какого типа находят Гордона привлекательным? — спросил Майло.

— Гордон в курсе всех современных тенденций, и это воздействует на самых впечатлительных. Уверена, больше всего ему хотелось бы стать ведущим шоу в музыкальной программе телевидения.

— Делал ли Шулль попытки вступить в интимную связь со студентками? — поинтересовался я.

— Возможно.

— Возможно? — переспросил Майло.

— Жалоб не поступало, но, если бы они были, это ничуть не удивило бы меня. Большинство из тех, кто общается с Гордоном в служебное время, — это, по-моему, студентки.

— Но жалоб на сексуальные домогательства не было?

— Нет. Интимные отношения студентов нашего учебного заведения — неотъемлемая часть нашей жизни, и жалобы крайне редки. Как правило, это происходит по взаимному согласию. Не так ли, профессор Делавэр?

Я кивнул.

— Кевин Драммонд голубой, — сообщил Майло. — Не следует ли нам поговорить об этом?

— Вы хотите спросить, не бисексуален ли Гордон? Я не интересовалась этим, но меня не удивит ничего, что бы вы о нем ни сказали. Он из тех, кого в добрые старые времена называли мерзавцами. Очень хорошее слово. Жаль, что оно вышло из употребления. Это классический тип балованного ребенка, который хвастается и делает все, что взбредет ему в голову. Вы с его матерью встречались?

— Еще нет. — Мартин улыбнулась.

— Вам необходимо это сделать. Особенно вам, профессор Делавэр. Это как раз по вашей специальности.

— Источник психопатологии? — спросил Майло. Мартин бросила на него долгий изумленный взгляд.

— Этой женщине неизвестны ни учтивость, ни здравомыслие. Каждый год во время благотворительного обеда она загоняет меня в угол и напоминает о том, сколько денег пожертвовал ее муж, после чего переходит к рассказу о необычайных совершенствах своего «малыша». Гордон демонстрирует свою претенциозность вполне непосредственно. Она же говорит о себе как о светской даме, но мне удалось узнать, что ее первый муж, отец Гордона, был пьяницей. Этот несостоявшийся агент по торговле недвижимостью получил срок за мошенничество. Он и брат Гордона погибли при пожаре, когда Гордон был еще маленьким, а через несколько лет мать нашла ему нового папочку с деньгами. — Майло писал в своем блокноте. — Ну вот, я немного просветила вас. Но я устала, и если это все…

— Если у вас есть образец литературного творчества Шулля, это помогло бы нам.

— В моем кабинете. Я получила его последний годовой доклад-самовосхваление. Подобные доклады о проделанной работе и о дальнейших планах обязаны представлять все преподаватели. Для Гордона это пустая формальность, поскольку мы оба знаем, что должность обеспечена ему пожизненно.

— Возможно, нет, — заметил Майло.

— Как приятно это звучит. Завтра я приду на работу рано утром и сразу же отправлю вам этот доклад с курьером.

Мартин проводила нас до двери, где Майло поблагодарил ее.

— Я сделала это с удовольствием, — ответила она. — В самом деле… если подумать, то, что Гордон — убийца, не вызывает у меня большого удивления.

— Почему же, мадам?

— Такое неискреннее и мелкое существо способно на все.