Ледяной ад

ГЛАВА 4

Из черной глубины фьорда, таща за собой змеящийся кабель антенны, поднялся и завис недалеко от поверхности воды некий конус. Если норвежцы и найдут его когда-нибудь, то наверняка сочтут бакеном вроде тех, что время от времени заплывают в их прибрежные воды.

Через одну и шесть десятых секунды передача была закончена.

В окрестностях деревушки Рандаберг километры проводов-приемников опутали четыреста гектаров земли. Эта гигантская сеть уловила сигнал, автоматически записала его и оповестила дежурного техника.

В 03:00 по Гринвичу в Англии, в предместье города Харрогейт, что находится в Йоркшире, установка «Менуит хилл» зафиксировала тот же сеанс связи и немедленно передала запись по наземным линиям в дешифровальную лабораторию в Бате. Прокрутив краткий радиосигнал назад на замедленной скорости, дежурный офицер с легкостью узнал закодированное сообщение и загрузил его в главный компьютер для сравнения с другими бесполезными данными о суперсовременном морском шифре русских. Может быть, военно-морской флот в России и разваливался, однако в «шифровалках» ничего не ржавело. Оставалось надеяться, что эта новая информация окажется ключом к большой головоломке.

Несколькими часами позже офицер и его подчиненные знали ровно столько же, сколько и в начале работы: российская подводная лодка передала закодированное сообщение из сектора, относящегося к норвежским территориальным водам. И все.

Британский офицер связи, насупив брови, взглянул на американского коллегу.

— Увы! — констатировал он. — Будем молиться, чтобы норвежцы не споткнулись об эту чертову штуковину. — Англичанин зевнул. — В противном случае нам придется разбудить уйму народа в самых разных часовых поясах.

Прибыв на прием, устроенный министром обороны России, адмирал Руденко обнаружил, что члены чешской делегации кучкуются возле хозяина мероприятия и что офицеры различных служб, прежде чем приступить к осаде водочной батареи, подходят к министру, дабы засвидетельствовать свое почтение.

Адмирал заметил, что среди гостей имеются люди, не принадлежащие к военному ведомству. Подобная пересортица вошла в моду недавно и имела целью улучшить имидж Министерства обороны.

Столики с закусками содрогались под напором необъятных животов. Вилки неловко накалывали колбаски и ломтики ветчины. Тарелки опасно колыхались, когда их обладатели, опережая друг друга, тянулись за лакомыми кусочками.

Именитый историк и авторитетнейший художественный критик уединились в углу для чрезвычайно откровенного обмена мнениями, столь популярного среди интеллектуалов — любимцев режима. Гременов, историк, казалось, испытывал угрызения совести: он теребил нижнюю губу большим и указательным пальцами. Руденко вспомнил шутку: «Кто такой русский историк? Предсказатель прошлого» — и подумал, что острая сталь в сто раз лучше дубины.

Разве можно было представить, что все достанется таким посредственностям, как эти двое? Время милосердно сгладило в памяти ужасы сороковых годов, и Руденко то и дело размышлял, не жилось ли тогда, в СССР, легче, нежели сейчас, в царстве лицемеров, гоняющихся за жалованьем и размахивающих кредитками, пока новые капиталисты растрачивают национальные богатства и разваливают производство, а правительственные шишки снимают сливки в виде миллиардных взяток.

Залпом выпив водку, адмирал поставил рюмку на поднос проходившего мимо официанта, улучив момент, послал легкую улыбку министру и постучал по стеклу наручных часов, мол, срочное дело. Он действительно спешил. Ему позвонил Панов: «Одного из наших двоюродных братьев не было дома всю ночь. В семье волнуются». Они договорились встретиться у адмирала без пятнадцати три.

Министр благосклонно кивнул, и адмирал, выскользнув из банкетного зала, поднялся по черной лестнице на четвертый этаж в свой кабинет. Взяв пальто, он похлопал по карманам, проверяя содержимое (привычка пожилого человека), и крикнул в открытую дверь адъютанту, чтобы тот велел шоферу подогнать машину к гастроному на Смоленской.

Руденко спустился по широкой парадной лестнице и вышел на улицу, надев форменную фуражку и перчатки. Холодный воздух бодрил. Все утро адмирал провел в душной комнате, слушая бесконечный спор по поводу авианосца нового поколения. Информация о том, что американцы вот-вот заложат очередной плавучий аэропорт, сподвигла высокое начальство на предложение построить российский аналог. В результате начался дележ шкуры неубитого медведя, а именно: какому флоту достанется суперсовременное судно?

Высокие широты, в которых действовал Северный флот, избавили Руденко от участия в раздоре. Командующий Балтфлотом также по понятным причинам отказался от притязаний. Вести борьбу за авианосец продолжали командующие Тихоокеанским и сильно урезанным Черноморским флотами. «Теоретики! — подумал Руденко. — Поток государственного финансирования после трагедии „Курска“, спровоцированной самой же системой, почти иссяк. Последние ручейки средств перераспределяются или растворяются в неизвестности. Заброшенные суда ржавеют в доках, подчиненные сбывают субмарины южноамериканским наркокартелям, а эти дуралеи предаются мечтам о том, как вернут ВМФ былую славу. Смех!

И вообще, кому нужны сложные по конструкции взлетные полосы, когда под рукой истребители с вертикальным взлетом? Спесивость военно-морской верхушки и думских бюрократов не имеет разумного объяснения. Эти деятели пыжатся от самодовольства, нимало не смущаясь фактом гибели „Курска“ — великого символа военного паритета с Западом, противолодочного корабля, почти такого же огромного, как авианосец, которым они бредят. Едва держась на плаву, они все тщатся догнать и перегнать Америку. Идиоты! Солдаты побираются на улицах, матросы голодают в кубриках, а командиры тратят время и силы на фантазии о колоссальном плавучем аэродроме с атомным двигателем!» Руденко полной грудью вдохнул свежий воздух.

Полвека ВМФ делал ставку на подводные лодки. У самого Руденко под началом находилось двести субмарин. Теперь во всем ВМФ насчитывалось шестьдесят подлодок, из которых лишь двадцать на что-то годились. Не было денег достроить заложенный несколько лет назад авианосец, и его предлагалось продать Индии. Тем не менее правящая верхушка требовала модернизировать флот по образцу американского. Депутаты неутомимо повторяли, что подобная мера упрочит международное положение государства, разомнет русские мускулы и повысит национальное самосознание. Они явно рассчитывали с помощью этой риторики добиться переизбрания. Совершенно ясно, что чертежи «Киева» вынырнули из тайников бюрократического аппарата.

Так зачем же нужен он, Руденко?

Адмирал потер онемевшую щеку. Холодало: происходила смена атмосферного фронта. По небу катились тучи, серо-лиловые, набухшие то ли дождем, то ли ранним снегом. На Гоголевском бульваре люди в очереди на троллейбус топали ногами, чтобы согреться. На Старом Арбате прохожие спешили, сутулясь под резким ветром. Школьники шагали задом наперед, закрываясь ранцами от ледяных порывов. Женщины в меховых шапках и поднятых до самых глаз шарфах плотной вязки шарахались от них, избегая столкновения. Новые русские, болтая по сотовым телефонам, заполняли модные магазины. Как говорят на Западе — покупай, пока не лопнешь!

Народ в гастрономе благоговейно расступился перед человеком в синей шинели и форменной фуражке, — одно из преимуществ, еще сохранившихся у офицеров поколения Руденко. Адмирал подхватил ожидавший его пакет с икрой и копченой осетриной, прибавил к заказу кило колбасы и, погладив симпатичную молоденькую продавщицу по светло-русой косе, вышел на улицу. Машина стояла у тротуара. Шофер проворно выскочил из салона и, отсалютовав, открывал заднюю дверцу. На переднем сиденье Руденко разглядел громадный желто-голубой пакет из универмага шведской фирмы «ИКЕА», расположенного на сорок первом километре МКАД, там, где русская воля и кровь повернули вспять немецкую армию.

Седан вырулил из строя иномарок и двинулся по любимому адмиралом Садовому кольцу мимо битком набитых магазинов и «Макдоналдса», подпортившего вид столицы. Дальше потянулись обветшалые здания, в которых жила элита девятнадцатого века. Теперь в этих домах обитали богатые предприниматели и крупные мафиози, размещались ресторанчики и офисы разных компаний. В детстве Руденко гулял по старинным улицам со своим дедом. Старик показывал ему искусно отделанные фасады, грозных каменных орлов и половецких идолов, охраняющих подъезды домов. Особенно будущему адмиралу нравились ангары с толстыми каменными стенами, где когда-то содержались царские псы. Как и множество великолепных зданий, псарни снесли после войны, чтобы проложить проспект Калинина, ведущий от Смоленской набережной к Кремлю.

Машина выехала на Новый Арбат и прибавила скорости. «Раскрытые книги» из стекла и бетона по своим габаритам и безвкусию превзошли неоклассических монстров сталинской эпохи. Эти гиганты были призваны затмить достижения предыдущих режимов, с наполеоновским размахом утвердить новый порядок. Какое расточительство! Чувство обиды коренного москвича усугубляли огромные плакаты с рекламами американской газировки и европейских магазинов одежды. Руденко по морской привычке закрыл глаза и позволил мягкой качке навеять дрему.

Быть может, и настала пора уйти в отставку. Музей Военно-морского училища давно мечтает выставить под стеклом его черную форменную фуражку и куртку из тюленьей кожи в назидание курсантам. Но так ли уж нужно расставаться с дорогими сердцу вещами? В случае отставки Руденко как подводнику полагались ежемесячные выплаты в размере полутора окладов за каждый месяц службы — вполне приличная сумма для одинокого человека без иждивенцев. Плюс специальная компенсация, назначаемая министерской комиссией. Он мог отправиться в Сочи и нежиться на каменистом пляже. Черт, вероятно, его не отправляют на пенсию, чтобы сэкономить, — содержание действующего адмирала обходится дешевле.

Машина затормозила у входа в башню — элегантную, словно фрейлина, пережившая свой век. Руденко сунул пакет с продуктами под мышку и посмотрел на часы: полтретьего. Шофер, высадив адмирала, аккуратно свернул и зачехлил флажок, прикрепленный к правому крылу машины. Руденко тем временем входил в просторный вестибюль. В пышном холле за простым столом сидела знакомая троица: консьержка, администраторша и женщина, докладывающая о посетителях по тяжелому черному телефону. Адмирал кивком поздоровался с дамами, пересек мраморное фойе и вошел в ажурную кабину лифта, вызванного молчаливым швейцаром. Платформа поехала вверх — четырехкомнатная квартира Руденко находилась посередине тридцатиэтажной высотки.

Сложенная из громадных каменных глыб в излюбленном сталинскими архитекторами стиле готического свадебного пирога, башня подавляла все постройки в близлежащих кварталах. Ее заказал сам Старый Козел. Вкупе с четырьмя подобными башня образовала пятиконечную звезду. Пять оплотов режима, заселенных советскими светилами — министрами, актерами, сотрудниками НКВД, учеными, художниками. Большинство прежних соседей Руденко умерло, их квартиры перешли к внукам или сдавались внаем. Адмирал слышал, что какая-то новая шишка строит бассейн на террасе собственного пентхауса.

Нынешними соседями Руденко по лестничной площадке были надутый дурак, возглавлявший Институт США и Канады, прима-балерина из Большого и ее девятнадцатилетняя сожительница, любовница пожилого всемирно известного тяжелоатлета и чрезвычайно общительный американец — президент коммерческого банка; над адмиралом жили военные, женатые вроде Руденко на своей работе.

Личную жизнь адмирала, как и многих людей его поколения и призвания, бесповоротно изменила война. Он родился в Таганроге — городе, возникшем на развалинах древней крепости и пропитанном духом насилия. Два раза Таганрог ровняли с землей турки, один раз — генуэзцы. Потом город пострадал от армии Деникина и от полчищ Гитлера. В Таганроге погибли родители Руденко, его невеста, сестры, три тетки, бабушка по материнской линии. Однажды уехав из родного города, адмирал больше никогда туда не вернулся: несчастливое место.

Хорошо хоть старший брат, Алеша, пережил войну — наверное, потому, что сражался с фашистами вдалеке от Таганрога. Был ранен, но не умер. Теперь Алеша кое-как существовал на мизерную пенсию и присматривал задачей Руденко. Скромным участком к югу от Москвы адмирала осчастливило министерство, тем самым выразив признательность за многолетнюю преданную службу. Руденко так и не удалось уговорить брата, девяностолетнего старика, перебраться в Москву, в адмиральские хоромы с видом на Яузу. Алеша предпочел остаться в компании рыжих цыплят.

Лязгнув, лифт замер. Бесцветный швейцар рывком распахнул полированные двери. Подчеркнуто игнорируя его грубость, адмирал вышел из кабины. Дверь и бронзовая решетка — модерн и декор — с грохотом захлопнулись. «Когда-нибудь я пристрелю этого неисправимого троцкиста», — подумал Руденко, перекладывая пакет из руки в руку и роясь в карманах пальто в поисках ключа.

Оказалось, его квартира открыта.

— Георгий Михайлович, — раздался знакомый бас.

Второй заместитель министра Панов возник из тени кресла, стоящего у декоративного камина, и поднял стакан, приветствуя старого соперника.

Сняв пальто, Руденко расплылся в широкой искренней улыбке и кинулся к другу с распростертыми объятиями.

— Евгений Александрович! — Он похлопал Панова по плечам и расцеловал в обе щеки.

— А это что такое? — Панов изобразил изумление. — Уж не думаешь ли ты огреть старого друга дохлой рыбой? — Он ткнул пальцем в пакет, который Руденко положил на сервант.

Адмирал рассмеялся и, захватив пакет, прошел на кухню.

— Давно ждешь? — крикнул он Панову.

— Да нет, — отозвался тот из комнаты. — Приехал пораньше. Меня впустил уборщик. Надеюсь, ты не против?

Руденко положил копченую рыбу, банку икры и батон ароматной колбасы — плотной, с вкраплениями перца — на поднос, достал из буфета стаканы и тарелки и вернулся, нагруженный всем этим, в гостиную.

— Признаюсь: чтобы скоротать время, я вскрыл запас твоего английского скотча. — Панов пристыженно поднял стакан.

Руденко отмахнулся от шутливого извинения.

— Может быть, еще стаканчик, чтобы икра лучше шла? Будь добр, налей нам обоим. — Он снял китель и повесил на спинку стула.

Панов наполнил стаканы. Эти двое соперничали большую часть жизни, начиная с тех пор, как были командирами подводных лодок. До чего быстро пролетело время! Волею судеб они стали основоположниками ведущей военной отрасли Советского Союза. Однако с возрастом рвения у них поубавилось, и молодые технократы обошли их. Пока товарищи Руденко и Панов, словно заядлые нумизматы, собирали медали на ежегодных торжественных мероприятиях, посвященных давно минувшим победам, бумажные рыцари аппарата продвигались по служебной лестнице, щеголяя сотовыми телефонами и сертификатами о работоспособности.

Выпили.

Адмирал наполнил стаканы заново и устроился на маленьком диванчике напротив Панова. На сей раз отметили неожиданное воссоединение. Раньше появление Панова означало, что в каком-то захудалом царстве-государстве нужен любезный, представительный военно-морской атташе с жалованьем, равным дотации на адмиральскую форму. Порой Руденко везло, и он попадал в приличную страну. Так, он провел три незабываемых года в Италии в качестве второго секретаря посольства. На Западе он пил, наслаждался обществом любовницы-англичанки, жадно впитывая ее прекрасный язык, вдыхая ее культуру и аромат. Больше, чем за выдающиеся военные заслуги, его ценили за лингвистические способности.

— За Папу, — сказал Руденко и поднял стакан.

— За Папу. — Панов задержал взгляд на большом, писанном маслом полотне, висящем на противоположной от камина стене.

— А-а, — заметил он, — еще картин подсобрал…

— Да. Инга Добенская.

— Не вполне в духе соцреализма, — хихикнул Панов. — Полуголые девицы на… э-э… пляже?

Руденко пожал плечами:

— Она была молоканкой. А кому дано постичь душу молоканских христиан? Тем не менее сильный живописец. Впечатляет, даже если не до конца понимаешь. Эта картина напоминает мне о днях юности, прошедших на морском побережье. И еще кое о чем… — Мысль ускользнула.

— Да-да, теперь и я вспоминаю, — подхватил Панов. — Ты привел меня на вечеринку в Ленинграде. Бальный вечер в Адмиралтействе в тысяча девятьсот пятьдесят каком-то. Сколько нам было? По двадцать с небольшим?

— Кажется, это было в пятьдесят втором. — Руденко поднял глаза на картину. — Мы только познакомились.

— И где она теперь?

— Ее давно уже нет.

— На Западе? — Панов налил себе виски.

Сделав глоток, Руденко замотал головой и высоко поднял стакан.

— На небесах, — пояснил он и, привалившись к диванной спинке, расстегнул воротник рубашки. — А как твоя семья?

— В общем, неплохо. Спасибо, что спросил. Внук только что вернулся домой с Дальнего Востока, отработал последний год по контракту. Разбогател, как Крез. Там это пока возможно без помощи мафии.

Панов, чуть привстав с кресла, зачерпнул ложкой черных жемчужин из банки и намазал на ломтик мягкого белого хлеба с маслом. Он был в форме, соответствующей должности. Впрочем, и без регалий в нем легко было опознать военного — по решительным манерам, по безукоризненной выправке. Воин душой и телом. Но адмирал видел, как постарел Панов с их последней встречи. Сияющая мальчишеская улыбка померкла, кожа стала сухой и какой-то серой, вокруг глаз залегли глубокие морщины.

— Поужинаешь со мной? — пригласил Руденко. — Могу чего-нибудь поджарить. А еще есть бутылка чистейшего скотча, которую я собирался послать тебе на именины.

Делая глоток, Панов отрицательно покачал головой:

— Извини, начальник. Я и тебе спутаю планы на вечер. Нам нужно поговорить.

— Вот оно что! Тогда выкладывай.

— Задание от моего департамента. Необходимо знание некоторых мест проведения работ и умение максимально хорошо разбираться в подводных судах.

Руденко выпрямился и хлопнул Панова по колену:

— Евгений Александрович, я ведь старше тебя. Поздно мне записываться в пираты. Я и с бумажной-то работой еле справляюсь.

Качнув головой, Панов дал понять, что не принимает возражений, и поставил стакан на поднос.

— Северное море. Мы должны выяснить, что произошло с одной из наших лодок. Она пропала в районе, который ты хорошо знаешь… знал раньше.

В комнате стемнело. Руденко зажег электрическую лампу на письменном столе. Ему хотелось видеть лицо Панова.

— Пропала еще одна лодка? Ничего об этом не слышал.

— И не услышишь. Информация разглашению не подлежит.

Руденко кивнул.

— Где именно лодка отклонилась от курса?

— В фьорде Согне. Помнишь?

«Согне. Стеклянная чернота. Когда в последний раз я был там?» — подумал Руденко.

— Помнишь, Георгий Михайлович, — продолжал Панов, — как мы благодарили черта за те непокрытые льдом фьорды?

Руденко улыбнулся. Во время войны он играл в смертельные прятки. Он выныривал из воды и уходил на глубину, нанося неожиданные удары по нацистским военным кораблям. Однажды он даже торпедировал немецкую подлодку, пока та скользила по поверхности. Много лет спустя на занятиях в военном училище он объяснил, почему вражеская субмарина не погрузилась, чтобы избежать удара: на свою погибель она тащила гондолу. Руденко навсегда запомнил мутно-зеленый глаз посреди мелководья — окно в будущее, открытое оружейниками рейха, — нос тонущей ракеты.

— Что известно о пропавшей подлодке? — спросил адмирал.

Замминистра поставил стакан на журнальный столик возле кресла.

— Называется «Владивосток», индекс К-517, принадлежит ко второй эскадре. Тип «Акула». Она модифицирована: атомный двигатель, высокая маневренность, бесшумность. Снабжена специальным гидролокационным и наблюдательным оборудованием. Имеет на борту траулер СБ-4.

— А траулер зачем?

Панов пожал плечами:

— Они должны были выполнить какие-то работы на дне.

— Вооружение?

Панов выдохнул:

— Чисто символическое — только торпеды. Ракет нет. Обычная артиллерия. Численность команды — восемьдесят девять человек; офицеров — пятеро. Есть одно гражданское лицо — ученый, которого забрали с полярной станции.

— Кто командир?

— Рачевский. Возможно, ты его знаешь. Он из-под Кеми.

— Да, отличный офицер. А лодка точно в пределах норвежских вод?

Панов кивнул.

— Последняя передача состоялась вчера утром: никакой конкретной информации, только сигнал о помощи.

— Ты захватил документы? — поинтересовался Руденко, оглядываясь в поисках чемодана.

— Ради Бога! — Панов едва улыбнулся. — Сегодня вечером тебя ожидает краткий инструктаж в военно-морском министерстве. Из Петербурга прилетает Чернавин. Для тебя составят любой протокол, какой пожелаешь.

Все это свидетельствовало о мерах по сохранению инцидента в строжайшей секретности.

— Лодка оснащена весьма приличной системой регенерации кислорода, — продолжал Панов, — и может поддерживать пригодные для жизни условия в течение длительного времени. Шеф хочет, чтобы команду спасли…

— В самом деле? — усомнился Руденко.

— Да. Но не поднимая на поверхность.

— Вот оно что? — протянул Руденко.

Много лет назад он участвовал в поиске атомной субмарины, пропавшей в Атлантике. В те времена корпус лодки конструктивно сильно уступал нынешнему. Никто даже не надеялся спасти команду. Они спустили магнетометры и камеры на длинных проводах. При больших усилиях и не меньшей удачливости лодка наконец была обнаружена — ну или ее подобие. Спустя несколько недель специалисты выдвинули такую версию катастрофы. Субмарине не удалось сбросить балласт, и двигатель оказался не в состоянии преодолеть силу тяжести. Когда отказал винт, лодку повлекло на глубину. Она начала стремительно погружаться: двести миль в час… триста, четыреста… На шестистах корпус треснул, словно яичная скорлупа. Милостью Божией команда к тому моменту была мертва: полопались кровеносные сосуды. Останки разметало по дну на несколько километров.

— Евгений…

Панов предостерегающе поднял руку:

— Спасение возможно. Теоретически.

Руденко спросил, как долго «Владивосток» находился под водой, и был удивлен, услышав, что в течение месяца. Российские подлодки в отличие от американских и раньше-то не были способны на это, а теперь и подавно вследствие сокращения финансирования ВМФ. Хорошо хоть после крушения «Курска» правительство в угоду общественному мнению выделило средства на модернизацию аварийно-спасательного оборудования.

— Может, дело в утечке радиоактивного топлива?

Панов поджал губы и неопределенно махнул рукой.

— Неделю назад в Адмиралтейство поступила шифровка о незначительном выпадении волос уличного состава. Однако облысение могло быть вызвано стрессом от долгого пребывания в замкнутом пространстве. На всякий случай экипажу посоветовали замерить уровень радиации в разных частях корабля. Результаты проверки не вызвали тревоги.

Руденко предположил, что судно, маневрируя, ударилось бортом о каменистый берег фьорда или чем-то пропороло днище. Не исключено, что на лодке возникли крупные технические неполадки. Или норвежцы обнаружили ее и перехватили.

Панов напрочь отверг последний вариант:

— С тех пор как «Владивосток» подал сигнал о бедствии, не было зарегистрировано активизации переговоров по военным каналам связи или значительных перемещений вооруженных сил. Норвежцы еще не знают, что субмарина находится в их территориальных водах.

«И не узнают, если только удастся втайне эвакуировать экипаж», — подумал Руденко.

Он налил себе и другу воды и осушил свой стакан залпом. Панов последовал его примеру.

Пока адмирал собирался, заместитель министра помыл посуду.

— Готов? — спросил Панов. — Чернавин ждет нас в семь. Есть время перекусить за счет Адмиралтейства.

Руденко бросил прощальный взгляд на фотографии, стоящие на прикроватной тумбочке, и кивнул.

Шофер довез их до отеля «Метрополь», где товарищи поужинали. Ресторан был пуст, если не считать группы английских туристов и парочки пренеприятных типов в итальянских костюмах. Зеркала в золоченых рамах подчеркивали малолюдность.

Панов и Руденко сидели, глядя на свои отражения в огромных окнах. Адмирал напомнил другу о первых послевоенных зимах, когда был жив Галицын, занимавший с женой и приемной дочерью-китаянкой умопомрачительную кремлевскую квартиру. Они собирались у Галицыных на Новый год, благо больше идти было некуда.

— Как давно… — задумчиво произнес Панов.

В меню «Метрополя» значились изысканнейшие блюда, но у Руденко не было особого аппетита. Он заказал заурядного жареного осетра. Панов выбрал пельмени с бараниной и печеные баклажаны, фаршированные кедровыми орешками, присовокупив ко всему этому обильный десерт в виде пирожных с абрикосом и киви. Когда принесли кофе, адмирал извинился и вышел в туалет.

Голова совсем седая, морщин на лице больше, чем волн на море. Зачем такому старику командировка в северные широты? И почему Панов и его руководство остановили выбор на нем?

Впрочем, понятно почему. Если субмарина, принадлежащая Балтфлоту, не может быть извлечена — если она оказалась в ловушке, — кому еще поручить выполнение всех необходимых обязанностей, как не совершенно надежному командующему другого подчинения, не знающему членов экипажа лично? Лучше уж почтенный и никому не нужный старец, которому давно пора на пенсию, нежели молодой офицер с амбициями и перспективами карьерного роста. Нет уж, адмирал Руденко — вот идеальная кандидатура для зачистки. И ее последствий.

В десять минут седьмого они вышли из ресторана и отправились к месту назначенной встречи.

Над входом реял флаг российского Военно-морского флота.

— Ровно семь, — заметил Руденко.

«Владивосток» не выходил на связь уже шестнадцать часов двадцать минут.