Легенды Бенсонс-Вэлли

Незнакомец из Мельбурна

Мы сидели и завтракали, укрывшись в тени под навесом сарая, и еще издали видели, как он шел через просеку по ту сторону ручья. Сперва мы не нашли в нем ничего примечательного, только рассмеялись, когда он, поскользнувшись на камне, шлепнулся в ручей и вымок до колен.

Наш весельчак Спарко Ругатель тут же прошелся насчет того, что дело, видно, дрянь, коли парень тащится откуда-то из лесу искать работу на табачных плантациях братьев Делаханти. Мы решили, что этот человек ищет работу. Ежедневно в поисках работы кто-нибудь приходил сюда, свернув с дороги из-за холма. Озадачивало нас только то, что на сей раз человек объявился неведомо откуда, из лесной глуши по ту сторону ручья.

Сбор табачной рассады на плантациях братьев Делаханти — далеко не завидная работа. Десять шиллингов в день — и выкручивайся как знаешь, восьмичасовой рабочий день все дни недели, и четырехчасовой по субботам. С утра до вечера ползаешь по земле на коленях, выкапывая хрупкие растения, которые надо укладывать по две дюжины в ряд, и разрыхляя почву специальным стальным ершом с острыми шипами, расположенными спиралью, как у штопора. Можешь обернуть рукоятку тряпьем, облепить пластырем, все равно она натрет тебе правую ладонь до водяных пузырей, потому что все время скребет по незащищенной части ладони, где не наросли мозоли.

Поэтому мы считали просто смешным, когда люди приходили и просили, чуть ли не умоляли, чтобы им дали такую работенку, как наша.

Братья Делаханти были не такими уж скверными хозяевами, какие встречались среди мелких фермеров в голодные тридцатые годы, но они были немногим богаче тех, кто на них работал. Отец их скончался, проведя пятьдесят лет в жестокой борьбе с засушливыми полями. Строптивая земля вымотала все его силы, но так и не принесла желанных плодов, лишь на низинах вдоль ручья теперь выращивали табачную рассаду. Старик Делаханти завещал свою ферму, включая и закладные на земли, троим своим сыновьям. Это были здоровенные, рослые парни, однако далеко не такие добрые фермеры, как их отец, и не так уж они рвались в бой с засушливой землей. Впрочем, едва ли тут помогло бы их рвение: даже в долине с налаженной оросительной системой большинство фермеров бедствовало.

Вскоре ферма пришла в полное запустение, заборы и строения развалились, машины ржавели под навесами, коровы отощали и перестали доиться. И тогда, отчаявшись, братья Делаханти подрядились выращивать для промышленника из Мельбурна табачную рассаду, которую тот пересаживал на свои плантации, расположенные вокруг Маунт-Косьюско.

— Ты, брат, тут не разживешься, — сказал Арти Макинтош, наблюдая, как незнакомец, выбравшись из ручья, стал выжимать воду из штанин. — Вымок до колен ради местечка на каторжных работах у Делаханти!

— Не пойму, откуда он, — сказал Мэтчес Андерсон, держа руку козырьком над глазами. — Видать, не из здешних.

Безработные из Бенсонс-Вэлли знали, что местных рабочих в округе больше, чем нужно. Но тех, кто приходил сюда искать работу, поставляла нескончаемая армия безработных, бродивших по всем дорогам в поисках любого дела. Они попусту теряли время, обращаясь к братьям Делаханти, которые нанимали только здешних жителей. Делаханти заверяли, что поступают так из высоких патриотических побуждений, но мы были достаточно циничны и понимали, что ими руководил простой расчет — не расходоваться на устройство приезжих.

Ежедневно мы отмахивали на велосипедах по семи миль из города на ферму и обратно. Утром, когда мы ехали на работу, нам казалось, что на пути у нас одни только крутые подъемы, а к концу дня, когда мы возвращались, весь путь нам представлялся сплошным спуском под гору, если не считать части дороги — с милю, — ведущей к воротам, которая действительно шла под гору. Каждое утро встречный ветер бил нам в лицо, а как только наступало время ехать домой, ветер непременно менял направление и опять-таки дул против нас!

Перебравшись через ручей, незнакомец обогнул огороженный участок, где тесными рядами росла табачная рассада, и стал подниматься по холму к полуразвалившемуся дому, который прятался за рядом пыльных деревьев.

Мы продолжали лениво болтать, не помню о чем, скорее всего о голубой плесени. По утрам мы тщательно проверяли, не появился ли под листьями табака предательский голубой мех. Мы толковали о голубой плесени во время обеденного перерыва. Если только эта плесень появится на растениях, нам придется снова околачиваться на перекрестках Бенсонс-Вэлли с пустыми карманами и почти пустыми желудками.

Теперь незнакомец переменил направление и решительно зашагал прямо к нам.

— Ищешь работу, приятель? — приветствовал его Дарки; он сидел под навесом, прислонясь к столбу.

— С меня хватит работы на обжиге извести, — ответил незнакомец.

Он был высок ростом, пожалуй около шести футов. Его одежда пестрила белесыми известковыми пятнами, кроме тех мест, которые только что побывали в воде. Лицо и руки он, как видно, отмыл, но известковая пыль покрывала его плечи и шею, набилась ему в волосы. Затрудняюсь сказать, сколько ему могло быть тогда лет, наверно, за сорок. В то время он мне показался пожилым человеком. Он был худощав. Загар почти не тронул его белой кожи, светлые курчавые волосы покрывали его руки и грудь. Веселые морщинки разбегались от его глаз и рта, но потом переходили в резкие, угрюмые складки, свидетельствовавшие о том, что в свое время он много повидал и пережил.

— И нашей работенке тоже скоро конец, — сказал Дарки. — Даже если голубая плесень и не появится на листьях, все равно мы выкопаем всю рассаду за две-три недели… А я-то думал, что старый Элкимейд берет для работы на обжиге только лошадей.

— Да он и сам-то драная кляча, — ответил незнакомец. — Впрочем, для меня все хозяева одинаковы.

— Нет, Элкимейд неплохой старикан, — сказал Гундосый Коннорс, утирая нос тыльной стороной ладони.

— А ты — ползучая тварь, вот ты кто. — Дарки презрительно сплюнул.

— Не знаю, кто из них хуже, — заметил незнакомец, — мелкие фермеры, у которых мы работаем, или владельцы крупных фирм в Мельбурне. Одни слишком бедны, а другие слишком скупы. Рабочему человеку надо продать свой труд подороже, поэтому, сдается мне, нет никакой разницы, ведь никто из них много не заплатит.

— Что правда, то правда, — поддержал его Дарки, выплескивая остатки чая из кружки. — Будешь пить чай?

— Я по дороге закусил, — сказал незнакомец. — Чаю я не пил, но тебе самому он еще понадобится.

— Я уже напился, — заверил его Дарки. Он налил в кружку чай из бутылки с этикеткой «Лимонад» и подал незнакомцу.

— Холодный чай с сахаром. Шампанское для рабочего человека.

Незнакомец уселся на раму жатки, прихлебывая чай, а мы с любопытством его разглядывали, пытаясь понять, зачем ему понадобилось в свой обеденный перерыв отшагать почти целую милю, — неужели только для того, чтобы с нами поболтать?

Тут он поглядел на меня и говорит:

— Тебя, приятель, видно, здорово разукрасило.

— То есть как это? — спрашиваю.

— Ты же перебинтован, как ценная скаковая лошадь.

— А-а, ты об этом, — говорю я и объясняю ему, как нам приходится работать: правой рукой надо разрыхлять землю, а левой — подхватывать рассаду; тыльная сторона руки, где кожа нежнее, повернута кверху, и солнце сжигает ее до волдырей.

Удивительно, как отчетливо я запомнил, что он сказал о моих перебинтованных руках. Он просидел с нами по крайней мере полчаса, но я не могу припомнить, о чем еще он говорил и как разговор зашел о пачке газет, торчавших у него из кармана брюк.

— Это коммунистическая газета, мне прислали ее из Мельбурна, — сказал он как бы между прочим и стал развязывать бечевку. — Называется она «Голос рабочего». Стоит всего полтора пенса.

— Значит, ты из Мельбурна, приятель? — спросил я. Меня больше интересовал сам незнакомец, чем его газета.

— Да, — ответил он, не выказывая недовольства тем, что я его перебиваю. — Я был на общественных работах в муниципальном управлении водоснабжения. Отработав там, собрался было обратно в Мельбурн, но узнал, что у Элкимейда можно получить работенку на обжиге извести.

— Ты женат? — продолжал я расспрашивать.

— Да. В Мельбурне у меня жена и двое ребят.

— Не очень завидная жизнь для женатого человека — скитаться по зарослям, — заметил я.

— Это ты, брат, правильно рассудил, — согласился он. — В Мельбурне нет работы, но я все-таки туда вернусь.

Он, конечно, приводил всякие доводы, почему нам следует купить его газету, да я сейчас не припомню какие. Каждому из нас — Дарки, Эрни Лайлу и мне — он протянул по газете: мы сидели ближе к нему, чем все остальные.

Мы смущенно разглядывали первую страницу, а наши товарищи косились на газету незнакомца с опаской — им мерещились заговоры и всякие неприятности.

— Неплохая газета, — заявил Дарки, — я когда-то читал ее. Только у меня нет с собой денег.

— Жаль, Тома Роджерса нет, — сказал Арти Макинтош. — Он купил бы.

— А Полковник Макдугал купил бы две (далее было произнесено ругательство) газеты, — сострил Спарко.

— Я с коммунистами не знаюсь, — ввернул Коннорс.

— Что ты понимаешь, — огрызнулся Дарки, — тебе что коммунист, что монархист — все одно. И вообще ты слишком скуп, даже «Сан» тебе не купить.

Кто-то из нас еще что-то сказал о газете, и тут незнакомец спросил:

— Ну а если я дам вам газету бесплатно, прочтете вы ее?

— Мы не хотим брать ее так. На ее печатание небось деньги потрачены, — застенчиво сказал Эрни Лайл.

Тем временем я перелистал все восемь страниц «Голоса рабочего». Смутно вспоминаю, что там были статьи об Испании, Китае и о других далеких странах, которые, мне казалось, так непохожи на тот мир, где я жил. В статьях говорилось о забастовках и о необходимости повысить заработную плату и улучшить условия жизни безработных. Каждая страница газеты словно протестовала против всех несправедливостей, какие мне пришлось вытерпеть в жизни.

— Ладно, покупаю газету, — неожиданно для самого себя заявил я.

Я вытащил свои последние полтора пенса из кармана пиджака, висевшего в темном углу сарая. Незнакомец только-только успел взять деньги и поблагодарить меня, как в сарай вошел младший из братьев Делаханти, Дик, или, как прозвал его Дарки, Болтливый Осел.

— Ну, похоже, мы покончили с голубой плесенью, — сказал Дик Делаханти с веселой улыбкой; он совершенно необоснованно верил, что мы станем работать усерднее, если он будет нам умильно улыбаться.

— Поговорил бы о чем другом, — огрызнулся Дарки. — Эта треклятая голубая плесень навязла у меня в зубах.

— Слушай, хозяин, парень продает коммунистическую газету, — с озорной ухмылкой сказал Арти Макинтош, отлично знавший, что Дика Делаханти приводит в бешенство одно только слово «коммунизм». — Утри им всем нос — купи газету, она расширит твой кругозор.

— Я не допущу коммунистической пропаганды на своей ферме, — заявил Болтливый Осел, и его умильной улыбки как не бывало.

— Ах, так! — вспылил Дарки. — Вот что, приятель, я покупаю газету. Эрни, дай мне до получки полтора пенса.

Эрни Лайл отдал незнакомцу деньги, и тот протянул газету Дарки.

— А вы никогда не читали «Голос рабочего»? — спросил он у Делаханти.

— Нет, и не имею ни малейшего желания.

— Почитайте, не вредно узнать, что пишут люди, которые думают не так, как вы, — посоветовал незнакомец. — Для небогатых фермеров одна надежда — держаться заодно с рабочими.

— Скажи, Дарки, какого вкуса голубая плесень, что навязла у тебя в зубах? — поспешил переменить тему разговора миролюбивый Мэтчес Андерсон.

— Время приниматься за работу, — заявил Делаханти, — скоро половина второго.

Пробормотав, что уже поздно и ему пора в путь, незнакомец встал.

— Спасибо за чай, — сказал он Дарки и пошел прочь.

Дойдя до забора, незнакомец обернулся. Все в этом человеке свидетельствовало о его удивительной духовной силе, и мне показалось, что эта сила сообщается также и мне.

— Не забудьте прочитать газету, — сказал он напоследок.

— Не смогут прочесть они твою газету, приятель! — закричал Спарко, прежде чем мы с Дарки успели ответить. Вместо привычных ругательств Спарко на этот раз решил щегольнуть длинным замысловатым словцом: — Не смогут, потому что оба они незаконнограмотные!

Незнакомец нырнул в дыру забора, перебрался через ручей, повернул к лесу и скрылся за деревьями.

Надо было снова приниматься за работу. Я аккуратно положил газету в карман и вслед за другими стал медленно спускаться с холма.

Во время короткого дневного перерыва, пока мы пили чай, я еще раз внимательно просмотрел газету. В ней говорилось о вещах, очень далеких от Бенсонс-Вэлли, о новых идеях. А мне казалось, что газета рассказывает прежде всего о нашем незнакомце. Чувство неудовлетворенности, последнее время не покидавшее меня, стало еще острее.

Возвращаясь после работы домой, я соскочил с велосипеда на вершине холма, перед крутым спуском. Надо было укрепить ручной тормоз. Глядя с высоты на наш городок, на зеленеющую внизу долину, я не находил в них прежней красоты. Каждый предмет, каждый звук словно говорили о бесцельном существовании в стороне от большой жизни.

Да, это мой город! Я от него никогда не откажусь. Но если я просижу тут весь свой век, жизнь может пройти мимо меня, как она прошла мимо многих людей, которые прожили здесь до старости, а потом оказалось, что они утратили все, даже желание побывать в других местах.

И вдруг я понял, что должен уехать, окунуться в тот огромный мир, где жизнь была полна волнующих событий, где люди стремились к прекрасному и солнце вставало над большими городами, где люди бесстрашно шли на борьбу, не пытаясь увернуться от острых столкновений. Ведь я мог бы там добиться даже порядочной работы. Меня ждал весь этот огромный мир, где мне предстояло бороться бок о бок с такими людьми, как незнакомец из Мельбурна.

Я снова сел на велосипед и помчался во весь дух вниз, по крутой, извилистой дороге, ни на минуту не забывая о газете в моем боковом кармане.

Въезжая в город, я взглянул на знакомый плакат:

Я откинул голову назад, ветер трепал мне волосы, а я смеялся, сам того не замечая, радостный и возбужденный, готовый бросить вызов всему миру.