Легенды Бенсонс-Вэлли

Игрок

Скудный зимний свет едва пробивался на заднюю веранду старого дома, где на корточках сидел человек и чинил башмак. Это был могучего сложения мужчина средних лет, рослый и широкоплечий. Преждевременную его седину оттеняли черные как смоль, густые брови. Строгое изящество его головы никак не вязалось со всем его внешним обликом. Он сидел разутый, в одних носках. На нем был изношенный джемпер и брюки из грубой бумажной ткани. Сквозь дырявый черный носок виднелась голая пятка.

Один из его башмаков был натянут на колодку, а рядом выстроились в шеренгу башмаки и туфли разных размеров и фасонов: детские полуботинки, дамские туфли и пара крошечных туфелек. Вся эта обувь была изрядно потрепана — каблуки стоптаны, носы сбиты. Новой кожи для починки не было, и он обходился пришедшей в полную негодность старой обувью, кусками изношенной подметки и потрескавшимся сапожным голенищем.

На дырявую подошву башмака он наложил грубую латку и, беря изо рта один за другим сапожные гвоздики, стал ловко подбивать ими подметку. Одна из трех подпорок у колодки была сломана, и ему приходилось, вбивая гвоздики, придерживать ее рукой.

Из кухоньки в конце веранды вышла женщина с большой закоптелой кастрюлей в руках. Вся одежда ее свидетельствовала о крайней бедности, но держалась женщина с большим достоинством и сразу располагала к себе. Лицо ее, несмотря на морщины, еще не утратило обаяния былой красоты. Седеющие волосы были скручены узлом на затылке. Она шла, слегка наклонясь вперед, будто несла тяжелую ношу. Перешагнув через строй башмаков, женщина зачерпнула кастрюлей воду из бака, стоящего у веранды. Бак примостился под самой стеной дома, словно подпирая его.

Двор был покрыт жидкой грязью и мутными лужами. Только небольшой участок у веранды был засыпан золой и устлан сухими мешками.

Мужчина продолжал стучать молотком еще несколько минут, а затем поднялся и пошел вслед за женщиной. Она месила тесто на столе, занимавшем добрую половину кухоньки.

— Как твои часы, Уинни?

— К утру ушли вперед на десять минут.

— А сейчас еще больше, наверно.

Он постоял у плиты, потирая руки.

— Одно хорошо в этой старой кухне, — сказал он, — в ней можно хотя бы погреться зимой.

Он снова вышел на веранду и подошел к двери, ведущей в гостиную. Ручки у двери не было. Казалось, домишко весь как-то выгнулся посредине, будто туго перепоясанный. Мужчина толкнул плечом дверь и с шумом захлопнул ее за собой. Он осторожно прошел по затемненной комнате и приподнял жалюзи. Комната была чисто прибрана, только на столе все еще стояли обеденные тарелки. Несколько одинаковых стульев и две софы составляли все ее убранство. Кирпичная облицовка камина потускнела, на обоях кое-где виднелись бумажные заплаты.

Мужчина уселся в углу, возле швейной машины, надел наушники и стал прилаживать острие контактной пружинки над кристалликом устаревшего детекторного приемника. Он склонился над целлулоидным конусом, и тонкая изогнутая проволочка коснулась кристалла. Чуткими пальцами осторожно он поворачивал проволочку, нащупывая ускользающую контактную точку.

Из соседней спальни вышла молоденькая девушка, длинноногая, похожая на нескладного подростка, уже не девочка, но еще и не взрослая женщина, неловкая, смущенная новым миром, расцветающим в ней самой. Она принялась убирать со стола, гремя посудой.

— Потише, Мэг, потише! Ты же видишь — я стараюсь поймать передачу о первом заезде.

— Мне надо убрать со стола, — возразила она, не глядя на него.

— Могла бы подождать, пока я налажу прием. Погоди, сейчас закончу. Одну минутку.

Девушка поставила тарелки на стол и пошла в спальню, пробурчав себе под нос:

— И со стола-то не дают убрать.

Несколько минут он продолжал вертеть контактную пружинку, затем откинулся на спинку стула, вытащил из кармана черную записную книжечку и раскрыл ее. Имена скаковых лошадей были аккуратно записаны по шестеркам, а футбольные клубы — по парам, и против каждого обозначен счет игры.

Женщина в кухне разделывала ячменные лепешки. Она хлопотала в тесном закутке у плиты, чуть слышно напевая какую-то жалобную мелодию.

Вскоре мужчина с записной книжечкой в руках вышел на веранду. Он что-то пометил карандашом в книжечке, сунул ее в карман и снова присел на корточки к своей колодке с башмаком.

Девушка прошла через веранду, неся тарелки в кухню, где женщина грела воду для мытья посуды.

Через полчаса седая голова мужчины снова склонилась над приемником. Некоторое время он напряженно слушал, затем поднялся и вышел из комнаты. Женщина стояла у бака и черпала ковшом воду. Войдя на веранду, она остановилась и устало сказала:

— Поговорил бы ты с Джимом.

— А в чем дело? Что он еще натворил? — спросил мужчина, опять принимаясь за башмак.

— Он ушел и увел ребятишек, всех, кроме Мэг и малыша, на футбольный матч в Дилингли-Оувэл. Денег у него, конечно, нет. Он будет перетаскивать их всех через ограду. Вот что он затеял! Ты должен потолковать с ним. Меня он не слушает.

— Уинни, он сам сказал мне, что идет на футбол. Я и не думал ему запрещать.

— По-твоему, так и надо. Но ты же знаешь, что было на той неделе с мальчиками Джексона, когда их поймали. Этот новый полицейский такой грубый…

— Не бойся, ему не поймать нашего Джима. Пускай они повеселятся, Уинни. Ведь у них не бывает никаких развлечений. Мы не можем покупать им билеты даже в кино. Пусть уж у них будет хотя бы футбол.

Она постояла в нерешительности, а потом, как видно, в знак молчаливого согласия, удалилась в кухню.

По мере того как день клонился к вечеру, мужчина все чаще отрывался от работы и все больше времени сидел у приемника.

Он старался нащупать контактную точку, и тут из спальни вышла Мэг; она расстелила на столе старое одеяло и приготовилась гладить платье.

— Потише, Мэг. Одну минутку, пока я налажу.

— Хватит, па. Мы не можем бросить все дела из-за того, что тебе надо слушать передачу то с ипподрома, то со стадиона.

— У меня в билетах три победителя, а сейчас должен начаться четвертый заезд, — нетерпеливо возразил он.

— Который раз я уже слышу об этом, — сказала девушка, однако тут же послушно отставила утюг и удалилась в спальню.

Через несколько минут он вошел в кухню.

— Как насчет чаю, Уинни? — спросил он.

Голос у него был теперь радостный и явно взволнованный.

— Чайник кипит, — ответила она, не замечая его волнения, — а лепешки уже почти готовы.

— Я заварю чай.

С полки, украшенной бумажной бахромой, он достал большой чайник с отбитым носиком. Пока он заваривал чай, она открыла духовку и вытащила противень с дымящимися, румяными лепешками.

Он налил чай, уселся за стол и стал мазать лепешку джемом домашнего изготовления.

— Неплохо бы масла на горячую лепешку, а, Уинни? — заметил он с веселой улыбкой.

— Будто ты не знаешь, что масло нам не по карману, — возразила она укоризненно.

— Через недельку, может, будет и нам по средствам, — заявил он, жуя лепешку.

Он вытащил из кармана записную книжку.

Она пристально посмотрела на него.

— Как это?

— А так — в моих билетах первые четыре победителя.

— А-а, — протянула она равнодушно.

— Всего шесть заездов, — настойчиво продолжал он, — а победили только два фаворита. У меня верный шанс на большую выдачу.

Она проявила некоторый интерес.

— Даже если будет по-твоему, нам твоей выдачи едва хватит, чтобы расплатиться с долгами. Все равно нас это не спасет.

— Если мы расплатимся с долгами, у нас снова будет кредит. И может случиться, мне посчастливится найти работу. Поеду в Мельбурн. Должна же там найтись работа.

— Нет в Мельбурне работы, — сказала она, прихлебывая чай. — Недавно по нашей дороге опять шли оттуда безработные. Они говорили, работы там не найти. Тысячи людей, говорили они, голодают там. Нет работы в Мельбурне.

— Ну ладно, хоть с долгами расплатимся. Прежде всего — за квартиру. Старуха Плант не станет долго церемониться, если мы с ней не рассчитаемся… Положение должно измениться к лучшему. И довольно скоро. Сегодня утром я повстречал паренька из города, и вот что он говорил: положение должно измениться, и довольно скоро, так он и сказал. А пока хотя бы с долгами расплатимся. И то ладно.

— Да, это уж непременно. Дольше оттягивать нельзя.

— Может случиться, что мне повезет, Уинни. Тогда мы со всеми рассчитаемся. И еще про запас кой-что оставим.

— Разве что ты выиграешь сразу сто фунтов, — сказала она прежним, равнодушным голосом.

— Мне должно повезти на этот раз, Уинни, — он пододвинул к ней записную книжку. — Вот взгляни: первые четыре — в моих двух билетах. И во втором заезде тоже.

— Конечно, Том, у тебя все шансы на выигрыш. Особенно если та лошадь придет снова первой, — сказала она, внимательно глядя на его записи.

И впервые за много месяцев ему показалось, что она заинтересовалась его билетами. Он пытливо взглянул на нее, стараясь разгадать, искренен ли ее интерес.

— Твои часы спешат не больше, чем утром, — всего на десять минут. Я проверил по радио.

Он проглотил остаток чая и снова ушел в комнату. Проходя мимо девушки, которая все еще гладила, он сказал:

— В кухне чай и лепешки. Если хочешь, поешь, Мэг. Девушка ушла, а он стал терпеливо трудиться над неподатливым кристаллом.

Женщина и девушка в молчании пили свой скромный вечерний чай. Вдруг он появился в дверях гостиной, размахивая записной книжкой.

— Она обогнала, Уинни, обогнала на четыре корпуса! — воскликнул он, вбегая в кухню.

Девушка не проявила никакого интереса, но женщина выпрямилась и оживилась.

— Боже мой, да ведь ты и в самом деле можешь выиграть, Том.

Ее интерес, на этот раз несомненно искренний, обрадовал его.

— Видишь ли, Уинни, я все продумал. Идет дождь, решил я про себя, значит, мне следует делать ставки на лошадей, привыкших к сырой беговой дорожке. От моих футбольных ставок никакого толку: скользкий мяч путает все расчеты. А тут я делаю ставку только на таких лошадей. И первые пять победителей — в моих двух билетах!

Он не мог совладать с охватившим его волнением.

— А ты не ошибся, когда записывал?

— Конечно, нет. Я всегда проверяю.

Она, словно боясь дать волю надеждам, старалась сохранять спокойствие.

— У меня верные шансы, Уинни. Случалось, я и прежде рассчитывал на выигрыш, но еще ни разу не было у меня такой уверенности. Даже если одна из них придет первой, я должен что-то выиграть. И, может, даже целую сотняшку.

Он заметил, что в ее лице уже не было ни оживления, ни надежды.

— Мы должны выиграть сколько-нибудь, если хоть одна из них придет первой, Уинни. Ну ладно, пусть это будет не сотняшка, а хотя бы пятерка. Все-таки облегчение с квартирной платой.

— А хотя бы и так, Том, — спокойно проговорила она. — Но если ни одна из них не придет первой, мы ничего не получим. Не забывай об этом.

— Верно. Может случиться, что кто-то другой будет сегодня в выигрыше… Выпью-ка я еще стаканчик чаю для подкрепления.

Он налил чай и стал мазать лепешку патокой. Его возбуждение прорвалось в потоке слов, который он был не в силах сдержать.

— Эта липучка совсем неплохо идет с твоими лепешками, Уинни. Мало сказать — неплохо. Просто замечательно… Одну вещь я должен непременно купить, если мне сегодня повезет, — новый кристалл для приемника. Старый совсем отказывается работать. Я с ним почти ничего не слышу, а на расстоянии звук и вовсе пропадает… А детишки смогут каждую субботу ходить на футбол и, уж конечно, платить за вход. И в кино они будут ходить. Мы с тобой тоже пойдем в кино. Выберем хорошую программу. Можем пойти на музыкальную картину, ты ведь любишь хорошие картины с пением. И мы расплатимся со всеми долгами. Все заплатим, и еще останется про запас. А старухе Плант я выложу все, что о ней думаю, вот увидишь.

— Не считай цыплят, пока они не вылупились, па, — беззлобно сказала девушка.

Женщина сидела в глубокой задумчивости.

Он укоризненно взглянул на дочь и снова обернулся к старой женщине.

— Больно уж ты размечтался, Том, — сказала она.

Он похлопал ее по сморщенной руке.

— Ну, я пойду, налажу прием. Не пропустить бы передачу. Надо ставить на лошадь, которая хорошо идет по сырому грунту. Это верное дело.

Он снова ушел в гостиную и плотно закрыл за собою дверь.

— Пожалуй, я не стану гладить, пока не кончатся все заезды, — сказала девушка. — Схожу пока к миссис Лайл, посмотрю, как мой джемпер, скоро ли она кончит его вязать.

Она прошла через двор и сквозь проем в заборе вышла к соседнему дому.

Женщина сосредоточенно глядела на дверь, ведущую в гостиную. Она сидела неподвижно, подавшись вперед, ухватившись за край стола. Перед ней стыла позабытая чашка чая и недоеденная лепешка.

Мужчина в гостиной отрегулировал приемник и сидел, постукивая огрызком карандаша по записной книжке. И вдруг выпрямился и замер. Стиснув зубы, невидящим взглядом блуждая по комнате, он вслушивался в едва слышный далекий голос, звучавший из наушников.

Женщина оцепенело, как под гипнозом, глядела на закрытую дверь.

Раздался знакомый толчок в тугую дверь, и женщина выжидательно наклонилась вперед.

Дверь раскрылась, и он показался на пороге. Голова его была опущена. Он не взглянул в сторону жены, прошел через веранду и присел на корточки у колодки с башмаком.

У женщины беспомощно опустились плечи. Она медленно поднялась и стала сдвигать чашки и блюдца на край стола. Потом достала из шкафчика у двери кусок мяса и принялась нарезать его мелкими ломтиками для жаркого на ужин. Она низко согнулась над столом, руки ее двигались автоматически.

Человек с седой головой взял из жестяной коробки горсть сапожных гвоздиков и сунул их в рот. Один гвоздик он воткнул в латку на подошве и с размаху ударил молотком. Гвоздик согнулся, а он продолжал исступленно колотить по нему молотком.

— Будь ты проклят, чертов гвоздь, — бормотал он. В его голосе не было злости — было только отчаяние.